Ах, как радовался Лэд и как безмерно гордился собой! Похвалы Хозяина и Хозяйки были музыкой для его ушей. Он абсолютно безошибочно понял, что сделал нечто замечательное, и что все в Усадьбе говорят только о нем. При этом все старались приласкать его - такое невоздержанное обхождение быстро утомило Лэда, и в конце концов он скрылся от него в свою "пещеру" под пианино. Вскоре все успокоятся, забудут о происшествии, и жизнь вернется в привычную колею.
Но, как оказалось, все только начиналось.
Потому что не прошло и часа, как Хозяйку, которая уже несколько дней боролась с начинающейся простудой, охватила лихорадка, и к ночи стало ясно, что у нее пневмония.
Вот когда в Усадьбе воцарилась Тревога. Тревога, которую Лэд не мог понять, пока не поднялся перед ужином на второй этаж, чтобы как обычно сопроводить Хозяйку в столовую. Но на его тихое поскребывание в дверь ответа не последовало. Он еще раз поскребся, и тогда из комнаты выглянул Хозяин и приказал ему вернуться вниз.
По голосу и виду Хозяина Лэд догадался, что происходит что-то ужасное. А поскольку Хозяйка так и не появилась за ужином и ему впервые в жизни запретили войти в ее комнату, колли понял, что случилось какое-то несчастье.
Позднее в дом пришел незнакомец с черным саквояжем и вместе с Хозяином поднялся к Хозяйке. Удрученный Лэд пробрался вслед за ними на второй этаж и попытался незаметно просочиться в комнату, но Хозяин велел ему выйти и захлопнул дверь у него перед носом.
Лэд улегся у порога, уткнувшись носом в щель под дверью, и стал ждать. Из комнаты доносилось жужжание мужских голосов.
Раз он уловил голос Хозяйки - странно изменившийся, приглушенный, с непривычной новой интонацией, но это был ее голос. И Лэд с надеждой застучал хвостом по полу. Увы, никто не вышел, чтобы впустить его. А скрестись в дверь после того, как его выдворили, он не решался.
Доктор едва не упал, запнувшись о вытянутое тело собаки, когда покидал комнату вместе с Хозяином. Он и сам держал собак и потому все понял и не рассердился на живое препятствие, из-за которого мог загреметь на пол. Но при виде пса он кое-что вспомнил.
- Те собаки, которых вы держите во дворе, - обратился он к Хозяину, когда они оба спускались по лестнице, - подняли страшный шум, когда я подъезжал к вашим воротам сегодня. Лучше бы отослать их куда-нибудь, пока ей не станет лучше. В доме должна стоять полная тишина.
Хозяин обернулся и посмотрел наверх, туда, где к запертой двери в комнату Хозяйки жался понурый Лэд. Несчастная поза пса растрогала его.
- Утром же отвезу их в гостиницу для собак, - ответил Хозяин доктору. - Всех, кроме Лэда. Мы с ним останемся здесь, вместе. Он будет вести себя тихо, если я ему велю.
Всю ту бесконечную ночь, пока за стенами дома выл и бесился октябрьский ветер, Лэд провел под дверью больной - нос между несуразно маленьких белых лап, грустные глаза широко открыты, уши ловят малейший звук из закрытой комнаты.
Порой, когда ветер завывал особенно громко, Лэд приподнимал морду и - шерсть на загривке вздыблена, клыки обнажены - издавал низкое гортанное рычание. Казалось, что в неистовстве бури ему слышится, будто в дребезжащие окна пытаются проникнуть злые духи непогоды и наброситься на больную Хозяйку. Может быть - кто знает! - может быть, есть на свете нечто, что собаки видят и слышат, и к чему люди слепы и глухи. А может, и нет ничего такого.
Лэд оставался на своем посту, когда забрезжил рассвет и из комнаты вышел Хозяин с опухшими от недосыпа глазами. Лэд оставался там, когда других собак погрузили в машину и увезли в отель для животных.
Лэд был там, когда машина вернулась со станции и доставила в Усадьбу костлявую, с деревянным лицом, желтоволосую женщину с еще более желтым чемоданом - очень неприятную личность, от которой исходили слабый запах хлорки и деловитость. Вскоре она подошла к комнате больной, вся в белом и накрахмаленном. Лэд возненавидел ее с первого взгляда.
Он был там, когда с утренним визитом приехал доктор. И снова и снова Лэд пытался проскочить с входящими в комнату, и снова и снова его разворачивали восвояси.
- Это уже третий раз, когда я чуть шею не свернула себе из-за этого противного пса, - ворчливо возвестила сиделка, встретив на лестнице Хозяина. - Прошу вас, уберите его отсюда. Я и сама пыталась, но он только скалится на меня. А в серьезных случаях, вроде вашего…
- Оставьте его в покое, - коротко обронил Хозяин.
Но когда сиделка, фыркнув, ушла, он подозвал Лэда к себе. Собака неохотно покинула дверь и выполнила команду.
- Тихо! - приказал ему Хозяин очень внятно и медленно. - Ты должен вести себя тихо. Тихо! Понял?
Лэд понял. Он все и всегда понимал. Ему нельзя лаять. Он должен двигаться бесшумно. Нельзя производить лишних звуков. Но, по крайней мере, Хозяин не запретил ему рычать на ту мерзкую женщину в белом - едва слышно, с отвращением, каждый раз, когда она перешагивает через него.
Таким было его единственное утешение.
Потом Хозяин ласково поманил его за собой вниз по лестнице и вывел из дома. Потому что, как ни крути, лохматое восьмидесятифунтовое животное, растянувшееся под дверью комнаты, где находится больной, может доставлять определенные неудобства.
Спустя три минуты Лэд пробрался через открытое окно в подвал, оттуда проскочил на лестницу, взбежал на второй этаж и опять улегся на пороге комнаты Хозяйки, вытянув морду между лап.
Доктор, навещающий больную трижды в день, каждый раз должен был переступать через пса, но был достаточно великодушен, чтобы воздержаться от ругани. Сиделка по двадцать раз на дню спотыкалась о массивное неподвижное тело и кипела бессильной яростью. Хозяин тоже ходил то в комнату, то из комнаты, не забывая подбодрить добрым словом страдающего колли, - и снова и снова выдворял его из дома.
Но снова и снова Лэд умудрялся через минуту-другую вернуться на свой пост. И ни разу не открывалась дверь в комнату Хозяйки без того, чтобы он не предпринял отчаянной попытки пробраться внутрь.
Слуги, сиделка, доктор и Хозяин зачастую забывали о том, что за дверью лежит Лэд, и тыкались в него ногами. Иногда их обувь причиняла ему боль, но он ни разу не издал ни стона, ни визга. "Тихо!" - такую команду он получил и исполнял ее.
Так оно и шло, долгими тяжкими днями и бесконечно более тягостными ночами. Лэд не покидал своего места под дверью, за исключением случаев, когда его уводил оттуда Хозяин. И даже власть Хозяина не могла удержать его вдали от этого поста дольше пяти минут.
Пес ничего не ел, почти ничего не пил, практически не двигался. По собственной воле он не удалялся от двери ни на дюйм. Тщетно взывали к нему прелести осеннего леса. Там в это время года зайцы бывают особенно упитанны, и белки тоже - те самые белки, которым Лэд давно уже объявил кровную вражду (и хотя бы одну из которых он всю жизнь безуспешно старался поймать).
Для него все это перестало существовать. Ничего не существовало, кроме его смертельной ненависти к невидимому Чему-то в той запретной для него комнате, которое хотело забрать от них Хозяйку. Он всей душой рвался в ту комнату, чтобы защитить ее от неведомой Опасности. А они не пускают его туда - эх, люди… Поэтому он лежал там, вжимаясь всем телом в дверь, и - ждал.
А в комнате Смерть и человек с черным саквояжем вели свою беспощадную дуэль, где наградой была жизнь неподвижной бледной фигурки на большой белой кровати.
Однажды ночью доктор вообще не поехал домой. К рассвету Хозяин, пошатываясь, вышел из комнаты и сел на ступеньку, опустил голову в ладони. Тогда и только тогда за все время бдения Лэд добровольно оставил ненадолго дверь.
Весь дрожа от истощения и усталости, он поднялся на ноги и издал тихий стон. Доковыляв до Хозяина, он лег рядом с ним, а большую голову положил человеку на колени. Черный нос робко потянулся к стиснутым рукам.
Через несколько минут Хозяин опять ушел в комнату больной. А Лэд остался в темноте один - гадать, прислушиваться и ждать. С усталым вздохом он вернулся к двери и продолжил свое неусыпное бдение.
По прошествии нескольких дней настало золотое утро, когда доктор вышел из комнаты с видом Победителя. Даже сиделка с деревянным лицом не заворчала злобно, когда споткнулась о тело собаки. Она почти улыбалась. А потом вышел и Хозяин. При виде Лэда он остановился и оглянулся назад, в комнату. Лэд услышал, что он говорит что-то. И еще услышал, как Хозяину отвечает дорогой, ах, какой дорогой голос. Этот голос был очень слаб, но больше не пугал глухим и странным звучанием. Затем раздалось предложение, которое собака могла понять.
- Заходи, дружище, - сказал Хозяин и открыл дверь пошире, встав в сторону и пропуская Лэда.
Одним прыжком колли оказался в комнате. Там лежала Хозяйка. Она была очень худой, очень бледной, очень слабой. Но она была там. Ненавистное Нечто проиграло битву.
Лэд хотел разразиться заливистым восторженным лаем, который оглушил бы всех в доме. Хозяин догадался о его желании и успел вмешаться:
- Тихо!
Лэд услышал. Он сдержал порыв. Но стоило ему это невероятных усилий. Так степенно, как только смог, он подошел к кровати.
Хозяйка улыбалась ему. Она протянула исхудавшую руку, чтобы погладить его, и проговорила едва слышно, почти шепотом:
- Лэд! Миленький мой!
Вот и все. Но ее рука дарила ему ту ласку, которую он так любил. И Хозяин рассказывал ей о том, как пес караулил ее под дверью все время болезни. Лэд слушал - но не похвалы мужчины, а женский нежный шепот, и его сотрясала дрожь от носа до кончика хвоста. Ему снова приходилось отчаянно бороться с самим собой, подавлять счастливый лай, который рвался наружу. Лэд знал, что сейчас не время для шума. Он догадался бы об этом даже без подсказки людей. Ведь Хозяйка почти шептала. Да и Хозяин говорил едва ли громче.
Но Лэд осознал главное: черная Тревога миновала. Хозяйка жива! Весь дом словно просиял счастьем. Этого было достаточно. И стремление выразить - выразить громкими звуками - охватившее его безумное облегчение становилось неудержимым. И Хозяин понял и сказал:
- Беги, Лэд. Но можешь заглядывать сюда время от времени.
И пес с достоинством покинул комнату и сразу же направился к выходу из дома.
Как только он оказался вне стен, то целиком и полностью отдался безумию. То, как вел Лэд себя в тот день, можно объяснить только помутнением сознания. Его поступки опозорили бы и безродного щенка. Ни разу за всю свою безупречную, упорядоченную жизнь Лэд не безобразничал так оголтело, как тогда, когда узнал, что Хозяйка жива и что Тревога миновала. Невыносимое напряжение спало, и Лэд на время обезумел.
Когда он выскочил из дома, по газону, аккуратно переставляя лапки, шел Питер Гримм, циничный и темпераментный серый кот Хозяйки. Обычно колли относился к нему с холодной терпимостью, но сейчас бросился на него разъяренной фурией, лохматым вихрем упав сверху на ничего не подозревающего кота. Ошеломленный Питер жутко обиделся, расцарапал псу нос с излишней, прямо скажем, жестокостью и взлетел на дерево, шипя, мяукая и раздув пушистый хвост трубой.
Видя, что Питер Гримм прибегнул к неспортивной тактике - скрылся там, куда собаке было не добраться, Лэд вспомнил о необходимости соблюдать тишину и не стал запугивать сбежавшую жертву громким лаем. Вместо этого он помчался за дом, туда, где находилась маслобойня.
Дверь была закрыта на щеколду. Тычком морды Лэд откинул ее и вбежал в помещение с каменным полом. Там на полке выстроились ведра, полные молока. Лэд поднялся на задние ноги, передними оперся о полку и ухватился зубами за край одного ведра. Несколько рывков, и оно упало и с лязгом покатилось по полу. И так колли поступил со всеми ведрами до единого.
Выбравшись из маслобойни, в которой образовалась молочная река по щиколотку глубиной, и не обращая внимания на вопли негодующей поварихи, Лэд помчался дальше. Его взгляд упал на рыжую корову, которая паслась на привязи позади конюшен.
Она была старой знакомой Лэда, эта корова. В Усадьбе она жила еще до того, как он появился на свет. Но сегодня меч разил всех без разбора. Лэд понесся через лужайку, мимо конюшен, прямо к изумленной рогатой скотине. В ужасе корова задрала хвост и попыталась ускакать прочь так быстро, как могла. Но привязанная к колышку цепью, она могла бежать только по кругу. Так и гонял Лэд ревущую животину - круг за кругом, круг за кругом, что было сил, пока несчастную не спас запыхавшийся от бега садовник.
Но ни садовник, ни какое-то иное существо на свете не могли положить конец неистовству, что обуяло в тот день Лэда. Он весело понесся к сторожке у ворот Усадьбы, ворвался в кухню, где его целью был холодильник. Там он обнаружил блюдо с сырой бараньей ногой. Ухватив зубами двенадцатифунтовое лакомство и оттолкнув крупом возмущенную хозяйку, он выбрался с добычей на дорогу, выкопал яму в дренажной канаве и, довольный собой, готовился припрятать в ней баранину, но мясо спас подоспевший собственник.
В это время по дороге ехал фермер в повозке, которую тянула дремлющая на ходу лошадь. Одного болезненного укуса в ляжку задней ноги хватило, чтобы сонная трусца сменилась поистине усердной попыткой пуститься вскачь. Лэд успел отпрыгнуть из-под переднего колеса телеги. Когда повозка проносилась мимо, он вскинулся, ловко поймал пастью край покрывала для ног возницы и сдернул его с сиденья.
Зажав полость в зубах, колли поволок ее в поле, игриво держась всего в шаге от преследующего его земледельца. В конце концов он спрятал украденное сокровище в самой глубине ежевичных зарослей, не менее чем в полумиле от дороги.
Обратно в Усадьбу Лэд возвращался кружным путем, и поэтому оказался во владениях соседа Хозяина.
У этого соседа была собака - противная, костистая, шелудивая псина, которую Лэд так презирал, что при нормальных обстоятельствах просто игнорировал. Но сейчас он заметил ее самым решительным образом. А именно выгнал из будки и удостоил такой трепки, что к месту конфликта с воплями сбежалась вся соседская семья.
Перед полудюжиной орущих людей Лэд счел за лучшее не усугублять ситуацию и направился домой.
На поляне перед Усадьбой на бельевой веревке покачивался большой белый предмет одежды. Это явно была униформа сиделки - той самой сиделки. И Лэд расплылся в улыбке наивысшего блаженства.
Менее чем через две секунды одеяние было стянуто с веревки, а в его крахмальной белизне образовалось три огромных прорехи. Еще через тридцать секунд оно валялось в густой черной грязи на краю озера, а по нему с наслаждением катался Лэд.
Потом он вдруг вспомнил о своих давно позабытых врагах - белках и о столь же долго оставленной без внимания добыче - зайцах. И он пустился в лес, чтобы возобновить против них оголтелую войну. Он был безмерно, идиотски, преступно счастлив. И - на время - ошалел.
Весь день Хозяину поступали жалобы. Лэд уничтожил все запасы сливок. Лэд загонял рыжую корову так, что будет просто чудо, если она не падет после такого испытания. Лэд перепугал бедного крошку Питера Гримма настолько, что кот, казалось, вознамерился провести остаток своих девяти жизней на вершине дерева и с категорическим шипением отказывался спуститься на землю.
В сторожке, сообщали Хозяину, Лэд испортил заготовленную к воскресенью баранью ногу. Лэд заставил почтенную лошадь нестись бешеным галопом, а владельца лошади обрек на адскую пробежку по вспаханному полю ради спасения ценной и горячо любимой полости. Лэд почти до смерти довел давно напрашивавшуюся на это соседскую собаку. Лэд злостно испортил самую новую и самую дорогую форму сиделки… Целый день только и было слышно: Лэд, Лэд, Лэд!
Казалось, что Лэд был эпицентром урагана. Жалобы были самого разнообразного характера - от слез до ругани на чем свет стоит. Но всем и каждому жалобщику Хозяин говорил одно и то же:
- Оставьте его в покое. Мы с ним только что выбрались из ада - Лэд и я. Он делает то, что я и сам бы делал, будь у меня достаточно смелости.
Что в устах взрослого мужчины было, разумеется, несусветной глупостью.
Солнце уже давно закатилось, когда Лэд наконец смиренно потрусил к дому, очень усталый и вполне вменяемый. Приступ идиотизма изжил себя. Колли вновь стал самим собой - спокойным и полным достоинства псом, слегка пристыженным из-за недавних щенячьих эскапад и недоумевающим, что это с ним было.
Но горевать о содеянном он все-таки не мог. Пока он вообще был не в силах горевать о чем бы то ни было. Хозяйка жива! И хотя его безумие прошло, счастье оставалось. Усталый, в мире со всем и вся, он свернулся под пианино и уснул.
Спал он так крепко, что не слышал, как дом запирают на ночь. Зато услышал кое-что другое. Это случилось уже после того, как все в Усадьбе улеглись и погрузились в сон. Лэд весело гнал по лесу сонного царства целую армию белок, которым не хватало смекалки забраться на деревья, и вдруг в следующий миг он уже проснулся, насторожился и услышал, как далеко, очень-очень далеко движется человек.
Надо сказать, что для обученной собаки звуки человеческих шагов столь же отличаются друг от друга, как для людей отличаются друг от друга человеческие лица. Припозднившийся селянин, шагающий вдоль дороги в четверти мили от ворот, не пробудил бы Лэда. И разумеется, он знал и мог различить с любого расстояния шаги всех обитателей Усадьбы. Но шаги, которые этой ночью заставили его забыть о сне, не принадлежали ни одному из знакомых ему людей. И это не были шаги человека, который имеет право находиться в Усадьбе.
Неизвестный перелез через забор на удалении от ворот и осторожно двигался к дому. Это был мужчина, и находился он пока ярдах в двухстах от дома. Более того, двигался он крадучись и то и дело останавливался, словно проводил рекогносцировку на незнакомой местности.
Ни один человек не услышал бы шагов на таком расстоянии. Ни одна собака не смогла бы не услышать их. Будь остальные собаки дома, а не в собачьей гостинице, Усадьба уже давно бы наполнилась их лаем. И запах, и звук загодя известили бы их о приближении чужака.
Находясь на первом этаже дома, где были закрыты все окна до единого, Лэд был лишен помощи нюха. Однако и слуха ему вполне хватило. Проще говоря, Лэд слышал тихие шаги - слышал и читал их. Он прочитал, что принадлежат они незваному гостю, который боится, что его услышат или увидят, и который предпринимает все доступные ему меры предосторожности.
В гортани Лэда родился зычный, трубный лай-предупреждение - и умер. Короткая команда "Тихо!" была все еще в силе. Даже охваченный безумием в тот день, он не издал ни звука. Вот и сейчас, поборов неодолимое желание поднять громогласную тревогу, он безмолвно прислушивался. Потом Лэд поднялся на лапы и вышел из-под пианино. В центре гостиной он замер с опущенной головой и навострив уши. Его белый воротник ощетинился, вдоль позвоночника поднялся дыбом гребень волос, зубы обнажились. И так он стоял и ждал.
Шаркающие тихие шаги звучали все ближе. Вот они пробираются между деревьями, вот ступили на упругую траву газона. Теперь они похрустывают щебенкой подъездной дорожки. Лэд чуть двинулся вперед и опять застыл в состоянии полной готовности.