267
Дант особенно упирает на появление многих новых дворянских родов из торгового класса, которых он обзывает презрительно "меняла". Таковые в особенности появились после завоевания Симифонта в долине Эльсы (1202 г.) а так же Черки и Буондельмонти, вошедшие в число флорентинцев после завоевания и разрушения их собственных замков в названных в ст. 65–66 местах и влияние которых на флорентийские дела было в особенности ненавистно Данту; потому-то о них и упоминается – о первых в VI, о вторых в XXVIII песни Ада. А так как Дант ожидал от императорского влияния преград их наплыву, то он и упрекает духовенство, – "люд, всех боле развращенный", – в том, что оно борется с императором проклятиями, отлучениями и прочими средствами, вместо того чтобы быть его союзником.
268
Моитемурло было продано Флоренции своим обладателем, графом Гвидо, который не мог его защищать от Пистойи.
269
Погибель большого города возможнее, но и ужаснее, чем маленького, и одна какая-либо существенная причина его неустройства может оказаться опаснее десятка мелких.
270
Упоминаемые здесь города прежде цвели, а во времена Данта совсем упали.
271
Долголетнее кажется человеку вечным, – но только кажется.
272
Знатные фамилии, тогда уже исчезнувшие. Один из Сольданьеров, Джанни, упоминается в XXXII, 121, Ада.
273
У двери св. Петра (Porta st. Pietro) жили Черви, от которых пошло разделение на Черных и Белых (см. прим. к VI песни Ада), долженствующее погубить весь город. См. хронику Виллани, кн. IV, гл. XI: "В квартале Porta st. Pietro жили Бисдомини, стражи епископства; потом Альбериги, которым принадлежала церковь Santa Maria Alberighi, из дома Донати, который теперь так испортился. Ровиньяни были очень велики я жили у ворот св. Петра; затем шли дома графов Гвиди, как и Черви; и от них произошли по женской линии все графы Гвиди, как ранее было сказано, от дочери доброго мессера Беллинчиона Берти (см. прим. к XVI. песни Ада), но их поколение теперь вымерло; Элизеи, близ старого рынка, которые теперь стали popolani"… В то время во Флоренции было три общественных класса нобили, пополани и плебеи.
274
Знак рыцарства.
275
"Колонка Шапки". Vajo, собственно, белка, – геральдическое название полосы в щите, состоящей из серебряных и голубых инкрустаций на красном поле, напоминающих почему-то геральдическому глазу пеструю шкуру белки; колонка с такою шапкой находилась в гербе фамилии Билли или Пильи.
276
Один из Кьярамонти, заведовавший продажей городского зерна, уменьшил объем гарнца и тем нажился.
277
Т.е. общественных должностей. Курульные кресла – принадлежность римских магистратов – произошли из колесниц.
278
Вероятно, Уборти, из которых о Фаринате. см. Ада X песнь.
279
Золотой шар был герб Ламберти, одного из которых, Моску, Дает встречает в Аду, песнь XXVIII, 103.
280
Вядомини (Бясдомини), Тозингн я Кортиджиани были стражи и хранители епископства Флоренции. Их потомка, современные Данту, когда умирал епископ, беззастенчиво помещались в его дворце и пользовались его доходами.
281
Адимари. Один из них овладел имуществом Данта после его изгнания и сильно противился возвращению поэта.
282
Убертин Донато был женат на Равиньяни и поссорился со своим тестем, когда тот хотел выдать другую свою дочь за Адимари – до того низки считались еще последние.
283
Одна из дочерей Капонсакки, живших так же на Старом Рынке, была женою Фолько Пиртинари и матерью Беатриче.
284
Это диво заключается в том, что Флорентинцы так ценили лучших двоих граждан, что даже одни из городских ворот прозвали по имени Пера – Porta Peruzza.
285
Маркиз Гуго, "великий барон", был наместник императора Оттона III в Тоскане; он построил церковь Бадиа во Флоренции, где день его смерти (праздник св. Фомы, 31 декабря 1006) справлялся торжественною службою, похвальными речами и т. д. Он дал дворянство и свой герб пяти фамилиям Флоренции, – факт, восхваляемый Качьягвидой, ибо произошедший из преданности к императору. Джиано делла Белла, один из наследников герба Гуго, не смотря свое дворянство, примкнул в народной партии; впрочем, этим он лишь раздражил обе стороны, принужден был удалиться в изгнание и умер во Франции.
286
Борго, один из новых сестиров города, было бы спокойнее, если-бы туда не переселились Буондельмонти из Ольтрарно.
287
Дом Амидеи, распря которого с Буондельмонти была началом борьбы Гвельфов и Гибеллинов во Флоренции. Она началась из за того, что одна из девиц этого дома, невеста Буондельмонте, предпочла ему другого и отказала ему. Дант желал бы, чтобы первый из Буондельмонти, переселявшийся во Флоренцию, утонул в речке Эме, пересекавшей ему дорогу; тогда бы Флоренция не увидела многих бедствий (см. Ада XXVIII, 106).
288
Молодой Буондельмонте был убить на мосту, где статуя Марса, у подножия разрушенной башни. Это было сигналом к началу флорентийских усобиц.
289
Гербом Флоренции была белая лилия, которую Гвельфы после изгнания Гибеллинов, заменили красною, – "окровавили". После проигранного сражения торжествующий неприятель нес на копьях знамена с лилиями, перевернуты вверх ногами.
290
Фаэтон, который своим приключением с колесницей солнца, сделал отцов осторожнее в исполнении безумных желаний своих детей, обратился к своей матери Клименес недоумением, кто его отец – Аполлон или его воспитатель Эпаф. В таком же недоумении теперь находился Дант относительно предсказаний о его будущей тяжелой судьбе, слышанных им в Аду от Фаринаты (X, 79) и Брунетто Латини (XV, 61), а в Чистилище от Конрада Маласпина (VII, 133) и Одеризи иэ Агоббио (XI, 139.)
291
Тот, кто видит Бога, видит в Нем все случайное так же ясно, как человек ясно видит какую-нибудь простейшую геометрическую истину.
292
В Боге, "центр которого везде, а окружность нигде".
293
"Случайное" – не совсем подходящее слово; здесь скорее подходит термин "акциденции". Смысл этих слов, что "случайные" вещи, являющиеся продуктом творчества не непосредственного (см. XIII, 64 и VII, 124). несмотря на божественное Провидение и предопределение, нисколько не стесняют человеческой свободы, – воззрение, знакомое читателю из XVI, 70 и XVIII, 61 Чистилища и VIII, 98 Рая. Это место повторяет еще раз краткий протест против учения о случайности и фатализма, каковой вполне приличен в устах блаженного духа, открывающего поэту его горькую судьбу, приличен в том смысле, что все в жизни, даже самое ничтожное, предусмотрено в великом плане мироздания и искупления.
294
Ипполит, сын Тезея, был изгнан из Аеин, оклеветанный своею мстительной мачехой Федрой, преступной страсти к нему которой он не разделял. Сравнение многозначительное.
295
О времени и поводе изгнания Данта говорено уже в прим. к VI песни Ада. Та же самая синьория, которая незадолго изгнала Черных н отправила Данта в конце 1301 г. посланником к папе, чтобы протестовать против всякого папского вмешательства, через несколько же месяцев, в отсутствие Данта, умышленно задерживаемого папою, открыла городские ворота безо всякого сопротивления Карлу Валлуа, креатуре Рима, который немедленно воздвиг гонение на Гибеллинов, и в числе первых изгнанных был Дант.
Предсказывая Божий гнев зa такое предательство, (ст. 52–54) – поэт, вероятно, разумеет насильственную смерть главного агитатора, Корсо Донати (Чиста. XXIV, 82), – этот непоколебимый человек в шести стихах мастерски изображает те бедствия, которые он вынес в продолжение 16 лет изгнания. Не только с родным городом ему приходилось расстаться, но и с женою и пятью детьми (ст. 55–60). Если соединенная с изгнанием конфискация имущества и оставила ему кое-какие крохи, то они едва доставали на пропитание одного его, а не семьи. Первые годы изгнания он провел в тщетных попытках добиться торжества своей партии и вернуться на родину; но скоро он почувствовал, что лучше всего "самому стать всей партией своею" (ст. 68) Лишь многообещавший поход в Италию Генриха VII возобновил его надежды и призвал его снова к политической жизни. Но молодой и даровитый государь скоро умер, внезапно заболев, говорят, отравленный по проискам папы… – Первый прочный приют он нашел у "щедрого ломбардца"; упоминаемое прибавление орла к лестнице в гербе указывает, что это был Бартоломео делла Скалла в Верове. Здесь он жил между 1303–1304 г. После многих скитаний он нашел себе приют опять в Вероне же, у младшего Скалигера – Кана Гранде. Это были его счастливые дни (1317–1320). В обществе образованных людей, в почете и обеспеченности, окруженный заботами сыновей и великодушного князя, он мог всецело отдаться любимым трудам, не замечая горечи изгнаннического хлеба, – чему он и воздвиг в этом и других местах поэмы такой великолепный памятник личной благодарности. Дружеское приглашение Гвидо до Полевта, издавна дружного с Дантом, привело его в Равенну, где он я умер 14 сентября 1321 г.
296
В 1300 г., когда происходит действие поэмы, Кану Гранде было всего 9 лет.
297
"Гасконец" – папа Климент V (см. XIX,82, Ада), льстивший Генриху УИИ на словах и махинировавший против него на деле. В это время, т. е. между 1310–1312 г. Кань Граеде был уже юношей и успел выказать свою деятельность и благородство характера. Ландино приводит о нем следующий анекдот: dum pater duxisset eum semel ad vivendum magnum thesaurum, iste illico levatis pannis minxit snper eum, – так что Дант имел полное право распространяться о его щедрости и презрении к деньгам.
298
До сих пор речь шла лишь о личной признательности Данта и характере Кана; теперь Дант начинает делать о нем политические предсказаний, о странности которых уже говорилось в прим. к XXXIII, 45 Чистилища. Очевидно, Дант возлагал на него слишком большие надежды, которые не сбылись и преувеличенность которых Дант сам сознает. Может быть, он прочил императорскую корону этому маленькому князьку, боясь это сказать вслух… во всяком случае, последующие события не оправдали пророчеств Данта.
299
В самом деле, еще при жизни Данта уже начались раздоры и усобицы в торжествующей партии.
300
Дант боится, что те многочисленные горькие истины, которые он должен высказать современникам в своей поэме, размножать его врагов и, изгнанный, он нигде не найдет себе приюта.
301
Потомство.
302
Это поэтическое исповедание своего пророческого призвания, излагая в таком широком смысле идеалы Данта и понимание им своего долга, могло бы служить прекрасным эпиграфом ко всей поэме в ее целом.
303
Качьягвида погрузился в навеянные ему его же словами мысли.
304
"Древо" – рай, "пятое колено" – пятая сфера, "вершина" – Бог.
305
Все, что дает блаженным духам повод к проявлению люби, дает им новую радость, высказывающуюся, как уже и прежде не рак было замечено, в более ярком свете и движении. Поэтому-то и вспыхивают все, названные Качьягвидою.
306
Иисус Навин и Маккавей, Роланд и Карл Великий – общеизвестны. Вильгельм Курносый – провансальский граф, миенческий герой баллады о двенадцати пэрах Франции, спутник Карла Великого в войне с сарацинами, где ему отрубили кончик носа. Он был взят в плен Мавританским королем Теобальдо, жену которого Арабеллу обратил в христианство, и кончил жизнь пустынником. Ренуард – лицо также мистическое; это молодой мавр, совершавший чудеса храбрости, потом взятый в плен, при дворе Людовика Святого принявший христианство, женившийся на королеве Алисе, потом кончивший жизнь тоже суровым аскетом. Роберт Гискар (старое нормандское слово, означающее хитрый) – шестой из двенадцати сыновей нормандского барона Танкреда de Hauteville, родился в 1015 г. Неутомимый искатель военных приключений, он юношей покинул отчий замок, проник чрез Альпы, присоединился к нормандской армии в Апулия и, оказав некоторые услуги папе Николаю II, получил от него титул герцога Апулии и Калабрии и земли в Италии и Сицилии, из которых он прогнал греков и сарацин. "Его владения", говорит Гиббон, "совпадают с границами последующего неаполитанского королевства, которого он может считаться основателем".
307
Марс, как известно, блестит краевым огнем, а Юпитер – белым.
308
Diligite justitiam qui judicatis terram, – возлюбите справедливость судящий земли (Премудр. Солопова. I, 1). Указание на то, что здешние обитатели – справедливые государи (см. прим. к X.).
309
Белое сияние Юпитера образует серебристый фон, на котором духи золотыми буквами образуют надпись.
310
В Италии, колотя головня о головню, когда сыплются искры, приговаривают: столько бы цехинов! Столько бы дублонов!
311
Буква М. эволюционируется в гербового орла, причем первая ж трепа линия превращается в крылья, а над среднею духи образуют нарост в виде шеи и головы. Таким образок, орел, символ идеи всемирной империи, является на небе просветленным и в новом могуществе.
312
Бог, небесный художник, не знает образцов своим творениям, но создает (см. теорию создания, развитую в XIII, 52) первообразы принципы, формы всего того, что являются продуктом уже не непосредственного его творчества, слагая их в "гнездах" – планетах, так напр. Юпитер является "гнездом" справедливости.
313
Гибеллин – поэт не хочет упустить случая напомнить, что все, даже папа, должны повиноваться власти императора. В особенности Дант укоряет папу за недостойное оружие интердикта и лишения св. причастия, употребляемое им в борьбе с императором, тем более, что папа Бонифаций VIII часто налагал запрещения единственно ради денег и, получив их, отменял наказание. Дант грозит ему гневом апостолов Петра и Павла, но думает, что папа, обладая флорентийскими флоринами с изображением Иоанна Крестителя, патрона Флоренции, не особенно боится этой угрозы.
314
Орел говорит, как одно существо, но в его словах выражается воля всех тех духов, из которых он составлен. Этим объясняются ст. 19–24. Символ, конечно, понятен: это небесное единение святых в орде, божественной справедливости, должно служить образцом земной всемирной монархии, о которой см. прим. к песни VI.
315
Опять указания на высоту идеи империи и должное к ней почтение.
316
Небесная справедливость ясна и для духов других сфер, "чрез зеркала, зовомые Престолы", (IX, 61), но эти Престолы суть интеллигенции именно Юпитера, и его сфера, развивающая справедливость на земле (XVIII, 115), в особенности проясняет взоры своих обитателей для созерцания божественной правды.
317
Расскажем заранее, в чем заключается это давнее сомнение поэта и как оно разрешается. Первое мы узнаем из ст. 70 и далее; второе объясняется в ст. 40-III этой и 67-138 следующей песни. Речь идет о спасении или осуждении благочестивых нехристиан. Здесь разумеется не ожидание Искупителя в лимбе ада, откуда при сошествии в ад (Ада IV, 52, Чист. I, 90) были изведены некоторые иудеи я язычники, но достижение блаженства тотчас после смерти и оправдание на страшном суде. Как известно, учение церкви не допускало этого. Но ясно, что просвещенный ум и редкое чувство справедливости Данта едва ли могли этим удовлетвориться, ну него возникали сомнения в этом. Вспомним, что отношение поэта к Виргинию, к Энею (Ада II, 13) а так же IV, 42–65, Ада и III, 40–45, Чистилища служат уже некоторым, правда слабым, протестом против суровости церковного приговора. Все эти сомнения и протесты он повторяет в ст. 70–78, напоминая, в ст. 40–46, что вообще человеческий разум слишком слаб, чтобы проникать в тайны Божьего суда, причем в ст. 76–78 и 103–108 это учение прямо-таки разбивается, во-первых, авторитетом св. Писания (ст. 83. – К Галат. III, 23, Мате. VII, 21. Апокалипсис XV, 12); во-вторых, на положении, что Божья справедливость и Божие милосердие никогда не противоречив друг другу (ст. 86–90). Но пытливый дух поэта не удовольствовался таким смягчением, – и в следующей песня проглядывает уже более мягкая доктрина, проводимая еще Иустином в своей Апологетике, и разделяемая из схоластиков Гуго Викторинцем. В ст. 106–114 он противоставляет исповедание Христа одними устами истинной вере и предполагает возможность предпочтения добродетельного язычника дурному христианину по XXV гл. Мате, и II, 27 посл. к Римл.; в XX же песни он находит малоизвестного, но высоко восхваляемого Вергилием троянца Рифея ж императора Траяна на Юпитере, – пример спасения двух язычников, одного жившего до, а другого после Христа. Опираясь на слова Христа в XI, 12 Мате, о том, что царство небесное не закрыто для усиленных стремлений к нему, и на известное разделение веры в Христа грядущего и Христа пришедшего, а также на замену крещения водою крещением тремя духовными добродетелями (л. 100–126), он влагает в слова заключительного увещания собственное мнение, что никто не может основывать на своих соображениях или ограничивать последними благодатное предопределение Провидения (ст. 130–138). Но столь смелый, уверенный ж непоколебимый в своих практически – реформаторских стремлениях, поэт очень осторожен в догматических вопросах, – не из трусости, а из добросовестности, и указанные места являются не столько протестом против церковного учения, сколько повторительным veto против ригоризма в теориях предопределения.
За Блаженные духи называются "хвалами Творцу". Сравн. Ада II "Беатриче Господа хвала!
318
Даже и в окончательном развитии мира Бог далеко не истощился или излился весь (аитипантеистическая мысль!). Лишь один Логос является полным выражением Отца, а не что либо конечное, – что и доказал Люцифер (Денница), который пал "не дождавшись рассвета", т. е. не сознавши своей ограниченности и необходимости дальнейшего совершенствования. Тем менее основания меньшим тварям пытаться обнять Божество, которое одно ставит себе меру.
319
Превосходное сравнение для земного знания и Откровения.
320
Здесь излагается вышеупомянутое сомнение поэта. В ст. 79. говорящие духи снова говорят сами от себя, разбивая это сомнение еще в ст. 64 приведенным авторитетом Писания, на котором в этом случае основывается и церковное учение.
321
Испытывать божественные тайны дозволено блаженным духам, но все таки человек на земле должен преклоняться перед авторитетом.