Вся шайка заорала что было мочи. Майор скомандовал; люди погнали своих лошадей в воду. Позже Монтесо рассказал мне, что его сторож в этот момент тоже поспешил на берег, чтобы увидеть, как завершится погоня. Монтесо воспользовался этим. Никто, кстати говоря, не заметил, что я бросил ему нож. Монтесо лег на спину и приподнял нож. Затем подошел к ближайшему кусту и вонзил его в одну из веток. Клинок застрял в ней, и пленник смог перепилить ремень. Высвободив руки, он вытащил нож и поспешил к своей лошади. Но, когда он вскочил в седло, его заметили. В реку спустились не все солдаты, и оставшиеся на берегу ринулись за Монтесо, удиравшим во весь опор.
Майор не сразу решил, за кем из нас ему следует поспешить. Он колебался, а в такой ситуации минута промедления значит многое. И все-таки для него важнее было настичь меня, нежели схватить Монтесо. Он погнал свою, то есть мою, лошадь в воду, когда все его люди уже перебрались на другой берег и рассеялись там. Как только я увидел, что меня заметили, то вдоль берега помчался вверх по течению. Мне надо было сбить их с толку.
Мне везло. Прозвучали несколько выстрелов, но пули пролетели мимо; мелькнули несколько болас, но не попали в меня, запутавшись в ветках кустарника, который в обилии рос на берегу. Пробежав шагов триста вдоль реки, я свернул в степь, а когда скрылся из виду, то сразу пригнулся и, прячась за кустами, окаймлявшими берег узкой зеленой полосой, прополз назад к краю воды. За спиной, с той стороны кустов, раздавались шаги первых пробегавших мимо людей. Все они думали, что я нахожусь уже где-то вдалеке отсюда. Майор по-прежнему стоял на том берегу реки. Он смотрел вслед гнавшимся за Монтесо. Ах, как мне хотелось схватить его и отобрать мою лошадь! Эта мысль придала мне энергии. Я тотчас бросился в воду, нырнул и быстро поплыл на ту сторону. Дважды я выныривал, но не успевал осмотреться. Лишь коснувшись берега, я огляделся и увидел майора. Он как раз загонял гнедую в воду. Настал самый подходящий момент! Я снова нырнул и поплыл вниз по течению, стремясь перехватить майора. Когда я вынырнул, офицер одолел уже две трети пути, но я находился у него за спиной. Теперь незачем было нырять. Я изо всех сил поплыл вслед за ним. Он не оглядывался. Поверни он голову хотя бы вполоборота, он бы неминуемо заметил меня.
Я плыл очень быстро и постепенно приближался к противнику. Копыта коснулись дна, но левой рукой я уже схватил лошадь за хвост, а в правой держал нож. Единственным оружием майора была сабля. Хотя за поясом у него торчали два пистолета, но они сейчас ему не пригодились бы. Тем временем всадник достиг берега. Он собирался погнать лошадь вперед, но я потянул ее за хвост. Она стала лягаться.
- Сеньор Кадера! - сказал я.
Он испуганно оглянулся, услышав свое имя. Но ужас его удесятерился, когда он увидел меня.
- Боже мой! - выкрикнул он. - Это вы, вы!
- Не так громко, сеньор, иначе мне придется утихомирить вас этим ножом! Слезайте-ка с лошади!
- Как бы не так!
Майор пришпорил гнедую, разворачивая ее, чтобы лучше прицелиться. Но к такому обращению лошадка не привыкла - она встала на дыбы. Схватив майора за пояс, я выдернул его из седла и повалил наземь. Но, поскольку мне в то же время приходилось держать гнедую за поводья, чтобы она не убежала, майор быстро поднялся на ноги и схватил меня за грудь. Лошадь била копытами во все стороны. Нельзя было отпускать поводья. Я собрался с силами и свободной рукой ударил майора в висок. Он рухнул как подкошенный. Привязав гнедую к кусту, я вытащил у майора саблю из ножен и, наступив на нее, переломил клинок. Один из пистолетов Кадеры выпал. Я вытащил из-за пояса второй и отбросил его в сторону. Потом вновь отвязал лошадь и вскочил в седло. Быстро обследовав содержимое сумок, подвешенных к седлу, я убедился, что все на месте. Удар, которым я наградил майора, был не слишком сильным. Слегка оглушенный, он вскоре открыл глаза, пришел в себя и вскочил на ноги.
- Стойте, сеньор! - приказал он. - Остановитесь! Если лошадь сделает хоть один шаг…
Он умолк, потому что не обнаружил своих пистолетов, а, потянувшись за саблей, не нашел и ее. Наконец он заметил обе ее половинки, лежавшие на земле.
- То… то? Что же все-таки? - спросил я смеясь. Одновременно из отворотов сапог я достал свои револьверы.
- То… то!.. Вы лишили меня оружия!
- Разумеется! А теперь я скажу вам, что вам можно говорить тихо. Но если вы вздумаете произнести хоть одно громкое слово, то одну из шести этих пуль я всажу вам в голову!
- Вы не сделаете это! Я же был любезен с вами!
- Тем не менее вы хотели меня, человека невиновного, расстрелять по законам военного времени!
- Я не мог иначе, я получил приказ.
- От кого?
- Я не могу вам это сказать.
- А если вот этим револьвером я заставлю вас быть откровеннее?
- Можете меня застрелить! Я в ваших руках, но говорить меня вы не заставите!
- Хорошо, приму это во внимание. Мне все равно, кто пытался расправиться со мной. Мне хуже не стало.
- А мне стало! Вы разорвали мой мундир.
- Но я же сказал вам, что в дороге мне понадобятся Деньги и часы. Но вы не хотели в это поверить.
- Вы действительно думали о продолжении путешествия, а не о смерти?
- Конечно!
Он глядел на меня совершенно растерянно.
- Дьявол! Так вы уже тогда решили бежать?
- Да.
- Тогда вы, вы… Сеньор, у меня с собой больше полусотни человек!
- Им не удастся меня схватить! Да, если вам когда-нибудь снова встретится немец, помните, что он стоит двадцати ваших гвардейцев.
- Сеньор, вы - дьявол!
- Только явившийся не из пекла, а из пучины! Впрочем, не стану разубеждать вас. Убирайте в ножны все, что осталось от вашей сабли, и ступайте поищите свои пистолеты! Я выбросил их на берег.
- Куда вы поедете?
- Для чего вы это спрашиваете? Хотите еще раз меня поймать?
Конечно, он был разъярен; стиснув зубы и потупив взгляд, он упрямо выпалил:
- Ваша взяла! Но в другой раз не попадайтесь у меня на пути. Я отомщу вам!
- Как вам угодно, господин майор!
Я повернул гнедую в воду и поплыл на другой берег. Достигнув его, я оглянулся. Майор ползал по траве в поисках пистолетов. К моей радости, Монтесо нигде не было видно. Оглядевшись, я заметил на ветках куста перерезанный ремень, служивший путами Монтесо. Беглец, несомненно, направился в сторону эстансии Дель-Йербатеро. Мне тоже надо было туда, и я двинулся той же дорогой, какой мы прибыли. Вскоре я заметил следы множества лошадей. Я спрыгнул наземь и осмотрел отпечатки. Я понял, что Монтесо преследуют восемь или даже десять всадников. В обычной ситуации я бы не испугался такой маленькой горстки врагов, тем более что и лошадь у меня была великолепная, но следовало остерегаться болас.
Я хотел повернуть к югу, чтобы уклониться от встречи с теми, кто будет возвращаться этой дорогой. Но мне помешало болото.
Свернуть на север я тоже не мог: меня бы заметили кавалеристы. Поэтому мне пришлось ехать той же самой дорогой, как я ни хотел этого избежать. Итак, я направился в сторону холмов. Вода все еще стекала с меня. Сапоги остались сухими, но одежда намокла. Я достал из-за пояса клок майорского мундира с карманом и вытащил оттуда часы и бумажник. Вода не причинила им никакого вреда. Я спрятал деньги и часы в сухой сапог.
Между двумя скалами на холмах показались мои преследователи. Они тоже остановились, потому что сразу узнали меня. С ликующими криками они устремились мне навстречу. Я видел, как они отвязывали болас и размахивали ими над головой. Я развернул коня и помчался на север. Их лошади не могли настичь мою гнедую.
Я опережал своих преследователей примерно на семьсот шагов. Оглянувшись, я обнаружил, что они не стали следовать прямо за мной, а, наоборот, поскакали по гряде, пытаясь оттеснить меня в сторону реки.
Мое положение становилось опасным. Они мчались по прямому, ровному хребту, мне же приходилось огибать широкие откосы, а это очень мешало. Моя лошадка, казалось, понимала, что нужно показать всю свою прыть; она бежала так резво, что я был уверен: мне удастся спастись.
Но по пронзительному, торжествующему крику преследователей я понял, что произошло нечто неприятное для меня. Я обернулся. В самом деле! С левой стороны, из кустарника, окаймлявшего реку, появились всадники. Майор разыскал своих людей и приказал им вернуться. Они увидели меня, увидели своих товарищей и ответили им громким воплем. Теперь, как говорится, я был прижат к стенке. Позади меня - болото, слева - река и сорок всадников, устремившихся мне наперерез, причем они были чуть впереди меня, справа - гряда, по которой мчались десять человек, размахивавшие болас. Направления, в котором двигались оба этих отряда, скрещивались там, где располагалось ранчо, которое я заметил еще по пути сюда.
Мне оставалось одно - идти напролом, и только вперед. Если я первым доберусь до ранчо, то могу от них ускользнуть. Нет, спасения я искал не на самом ранчо, там бы меня окружили. Оба отряда соединятся возле ранчо, и если бы мне удалось вырваться вперед, оторваться от них, значит, они не смогли бы обойти меня, преградить мне путь. Поэтому надо было спешить. Преследователи были уверены, что мне не уйти от них. Они высоко размахивали болас, они выли, словно индейцы. Будь у меня с собой штуцер, я не подпустил бы к себе никого, но что толку в этих жалких револьверах?
Я приподнялся в стременах, чтобы лошади стало полегче. Я похлопывал и поглаживал ее шею, и она понимала меня. Медленно, но верно я отрывался от врагов. Они кричали и нахлестывали своих лошадей - напрасно! Я использовал малейшее свое преимущество, чтобы сэкономить каждый шаг, каждый дюйм. Те десять всадников, что гнались за мной, остались далеко позади, параллельно мне скакали те сорок, что всего несколько минут назад были готовы перехватить меня. Все ближе было ранчо, оно словно бы надвигалось на меня. Всадники слева оказались теперь так близко от меня, что я мог различить их лица. Они стали швырять в меня болас. Четыре, пять, шесть, а может, даже больше орудий полетело в мою сторону, но ни одно не попало в меня. Еще через несколько мгновений я вырвался вперед настолько, что догнать меня уже не представлялось возможным. Я был спасен или, скорее, верил, что спасен.
Ранчо было небольшим. Ослепительно белые каменные стены его виднелись издалека; тенистые деревья склонялись над крышей. Толстая, довольно высокая стена окружала его, а над ней высились верхушки изгороди из кактусов, перебраться через которую было невозможно. В стене имелись широкие ворота. Они была распахнуты. Перед ними стояли двое мужчин и несколько женщин. Один из мужчин был одет как лицо духовного звания. Когда моя гнедая уже нацелилась вихрем пронестись мимо ворот, этот человек вышел вперед и раскинул руки в стороны, словно хотел остановить лошадь:
- Стойте! Вы скачете навстречу гибели!
Неужели человек, принадлежавший к духовному сословию, обманет меня? Конечно, нет. Я оглянулся. Преследователи отстали настолько, что я вполне мог истратить полминуты.
- Вы в чем-то виновны? - спросил меня священник.
- Абсолютно ни в чем не виновен. Я - честный немец, который пока еще не…
- Немец? - вскрикнула одна из женщин. - Тогда сюда, сюда! Соотечественник! Быстро, быстро! Сейчас засвистят болас!
В самом деле один из снарядов упал всего в двадцати шагах от меня и несколько раз перевернулся. Тогда я пятками так сильно сдавил бока лошади, что та одним махом влетела через ворота во двор. Мои нежданные спасители захлопнули створки и задвинули два крепких засова.
Двор был не очень велик. Дом выходил на него торцовой стороной. Возле фасада оставалось место для крепкой брусчатой двери, которая, как я заметил позднее, вела на большую площадку, окруженную изгородью из кактусов; на ней находилось стадо быков.
- Как я рада, что мы смогли спасти вас! - воскликнула женщина по-немецки.
- Не знаю, как благодарить вас! Однако, спасая меня, вы подвергаете себя опасности нешуточной.
- Но с нами же брат Иларио, и, значит, нам ничто не угрожает. Разве не так?
- Мне ничего об этом не известно, я не знаком с братом Иларио.
Раздались крики, ругательства, громкий конский топот, прерываемые ударами в дверь.
- Откройте, откройте! - заорали снаружи. - Иначе мы вышибем ворота!
В это время ко мне подошел брат Иларио. Он сказал:
- Вы сказали, что невиновны. Мы верим вам, и вы сможете рассчитывать на нас.
- Я даю вам честное слово, что невиновен.
- Этого достаточно, сеньор.
- Хотите знать, почему они хотят меня схватить?
- После, после об этом! Сперва надо переговорить с ними.
Брат Иларио был рослым, костистым человеком. Он носил широкополую черную фетровую шляпу, однобортный сюртук из черной ткани, длинные полы которого доходили до щиколоток; над стоячим воротником сюртука виднелась белая полоска. Обут он был в высокие сапоги со шпорами. За кожаным поясом, обхватывавшим его стройную талию, помимо ножа, торчали рукоятки двух крупнокалиберных револьверов, - странные, согласитесь, атрибуты для священника. Черты лица его были тонкими, в них присутствовала кротость, большие голубые глаза смотрели по-детски ласково.
В воротах ранчо имелось четырехугольное потайное окошко шириной в пару ладоней, его закрывала дверца. Брат Иларио приоткрыл ее, выглянул и спросил:
- Чего вы хотите, сеньоры?
- Немедленно откройте! - Я узнал голос главаря.
- Кто вы?
- Национальная гвардия, а я командир отряда - майор Кадера.
- Понятно. Что вам нужно?
- Мы требуем выдать беглеца, которого вы укрыли. Он приговорен к смертной казни.
- За что он был осужден?
- За убийство, мятеж и государственную измену.
- Кем он был осужден?
- Трибуналом.
- Какого гарнизона?
- Черт побери! Не хватит ли вопросов? Мы вам не школьники!
Брат Иларио ненадолго умолк, по-видимому, он внимательно осматривал прибывших. Затем произнес:
- Насколько я понимаю, этот трибунал вы же сами и учредили. Гм! Об этом мы еще поговорим. Но сначала я хочу выслушать иностранца.
- Проклятие! Мы что, должны здесь ждать, пока он наплетет вам три короба небылиц? На это у нас нет времени. Если вы не откроете ворота немедленно, мы вышибем их!
- Мы будем обороняться!
- Не смешите меня! Со мной полсотни кавалеристов, и мы готовы спалить все ваше ранчо.
- Остыньте, сеньор! Мы не из тех, кого можно запугать. Я и один не побоюсь сразиться с вами.
- А ты кто такой?
- Я - брат Иларио.
- Брат, стало быть! Вот дела! Да перед монахом и курица не струхнет! Шутки в сторону! Если вы немедленно не выдадите беглеца, мы начнем штурм!
- Но я - здешний комендант…
- Монах - комендант! Помрешь от хохота! Чем же вы намерены защищать свою крепость?
- Для начала простым увещеванием. Горе тому, кто своей дланью вознамерится коснуться сего жилища или обитателей оного. Здесь пребывает умирающий.
- Нам наплевать на это, да и на вас, брат… брат… брат Иларио!
- Ладно, тогда я скажу вам, сеньор, что я ношу еще одно имя. В этих краях меня называют Братом-Ягуаром.
- Брат… брат… Я… гуар! - воскликнул майор, растягивая слоги и слова. Было ясно, что он перепуган до смерти.
Брат-Ягуар повернулся ко мне и сказал:
- Вы в безопасности, сеньор. Эти люди не посмеют пойти против меня!
III
БРАТ-ЯГУАР
Я был изумлен. За что этот странный человек получил такое грозное имя? Чем он его заслужил? Ягуар! Как не сочеталось это слово с кротостью и смирением, делавшими его бледное, безбородое лицо таким притягательным!
В тоне, которым он разговаривал с кавалеристами, было что-то бесстрашное, самоуверенное, даже воинственное. А когда он повернулся ко мне, его глаза блестели, словно он считал, что победил очень сильного и опасного врага. Он снова взглянул в окошко и крикнул:
- Ждите здесь! Через полчаса я скажу, что решил. Но если кто-то отважится на враждебный шаг, будет иметь дело с Братом-Ягуаром. Запомните это!
Он закрыл окошко. Я давно уже спрыгнул с лошади, но все еще поглаживал ее, ведь она отлично исполнила свой долг.
Брат Иларио видел это. Он протянул мне руку и сказал:
- Одобряю вас, сеньор. Вы хорошо обращаетесь с лошадью. Здесь редко такое увидишь. Я уверен, что вы человек хороший. Проходите в комнату!
Он распахнул узкую дверь, и мы прошли в жилую комнату. Она оказалась выше, чем бывает обычно на ранчо, потолок ее был дощатым. Стекла в окнах сияли чистотой, так же как и столы, стулья и полы. Это так напоминало мне родину. Возле двери висел сосуд со святой водой; за все эти дни такого рода предмет ни разу не попался мне на глаза, хотя государственная религия Восточного берега - католичество. Напротив висело зеркало, а по обе стороны от него - искусные олеографии, изображавшие скорбящую Матерь Божью и Спасителя в терновом венце. В углу помещалась большая изразцовая печь, а за ней, в комнате, которую в некоторых землях Германии называют "запечком", стояла старая, обтянутая кожей софа. Мне казалось, что я нахожусь в крестьянском доме где-нибудь в Тюрингии или Баварии. От обитателей этого жилища тоже веяло чем-то родным. Женщине, встретившей меня у ворот, было лет сорок, ее муж был лет на десять старше. Оба одевались примерно так, как принято в Фихтеле. У женщины было живое, подвижное, миловидное лицо, в выражении которого сквозила печаль. Муж ее выглядел человеком дородным, такие частенько говорят о себе: "Пусть я человек небогатый, но все, что нужно, у меня есть, и хоть по паре грошей в неделю да прибавляется". Другая женщина, стоявшая возле ворот, оказалась служанкой индейского происхождения. Она не осталась с нами, а прошла в другую комнату. Звон тарелок и прочих приборов подсказал мне, что там находилась кухня.
Итак, нас было четверо. Пока хозяин с хозяйкой сдвигали стулья к столу, брат Иларио произнес:
- Мое имя вы знаете, сеньор. А ваших соотечественников, в доме которых вы находитесь, зовут сеньор и сеньора Бюргли.
- Судя по фамилии, вы из Швейцарии? - спросил я владельца ранчо.
- Вы правы.
- А сеньора тоже швейцарка? - Я спрашивал по-испански, так как Иларио, как я думал, не знал немецкого.
- Нет. Она из Тюрингии, из-под Арнштадта, - прозвучал ответ.