Старпом улыбнулся, а капитан раздраженно ответил:
- У вас же опыт, неужели не разберетесь, что нужно, что нет? Не стесняйтесь, - мягко добавил капитан, - слушайте и их, благо дают. Звучит?
- Ясно, товарищ капитан. Только не привык я…
Вольтер Иванович действительно не привык. Лицо его покрылось испариной, шея, стянутая глухим воротом кителя, покраснела.
- Что, Вольтер Иванович, тяжело северному моржу в тропиках? Вы ворот-то расстегните, а то и китель снимите, ходите посвободней. Все равно днем вся вахта в трусах стоять будет, - и старпом потряс на груди свою рубашку-распашонку.
- Да, жарковато, ночью спать не могу. Да и сердце жмет. А доктора "годен без ограничений" признали.
- Сейчас многим плохо спится, а, старпом? - капитан поднялся с места. - Гляньте на соседа, Вольтер Иванович.
- И на земной шарик, - добавил старпом, - он сейчас такой свеженький!
Умытый утренними лучами, земной шар закруглялся к юго-западу, поблескивая румяными, только что испеченными волнами. Неопределенный утренний ветерок бестолково толкался над океаном.
Вольтер Иванович расстегнул пуговицы.
Капитан глянул по курсу:
- Что видим, Жмуров?
- Американский сторожевик.
- Еще? Костя молчал.
- Ну?
- ?
- Плавающий предмет слева десять. Сколько до него?
- Три кабельтова.
- Что плавает?
Костя посмотрел в бинокль и, помедлив, ответил:
- Яркое что-то, не пойму.
- Спасательный жилет. Так?
Костя уважительно посмотрел на капитана: тот все рассмотрел без бинокля.
- Если тебя смотреть поставили, так ты смотреть должен. Понял?
- Ясно, товарищ капитан.
Оранжевый надувной жилет, скользя по воде и покачиваясь, проплыл мимо. Старпом, вышедший на крыло мостика, долго провожал его глазами. Спасательный жилет в море был символом аварии, но его тугие влажные бока из яркой резины напоминали что-то смутно-детское: спасательные круги, которые папы надували на спор - у кого упруже? - ярких крокодилов и черепах и прогибающиеся на волне надувные, в рост человека, ракеты. Старпом и познакомился-то со своей Лилей среди великого множества таких звонких и мягких ребячьих плавсредств, веселых и загорелых женщин, мужчин и ребятишек, облепивших пестрой полосой черноморские берега от устья Дуная до Батуми. Почему же не сохранилась та веселая простота их отношений до последнего вечера в комнате с окнами, залепленными снегом? Может быть, потому, что их первые разлуки были овеяны всего лишь грустью, легкой, как дымка над пляжами?..
- Ну, этому все обнюхать надо.
Петр Сергеевич смотрел на американский сторожевик. Американец выкатился из кильватера "Балхаша" и застопорил ход. Старпом взял бинокль. Было видно, как на баке сторожевика суетились люди, перегибались через фальшборт. Потом по серому его борту мелькнуло оранжевое пятно.
- Жилет выловили, - доложил старпом.
Сторожевик выкинул шапку синеватого дыма и, увеличив ход, стал ложиться в кильватер "Балхашу", сокращая расстояние до прежней полумили.
Служба на сторожевике, видимо, была поставлена неплохо.
Капитан думал. Крупные его губы были по-детски открыты.
- Звучит, - наконец решил он. - Александр Кирсаныч, поставь с обеда двух вахтенных на мостике.
- Хорошо. - Старпом пошел объявить побудку.
- Мероприятие бы какое общее надо провести, Петр Сергеевич, чтобы люди себя в коллективе почувствовали, - выждав, заговорил Вольтер Иванович, - по войне знаю.
- Какое?
- Нужно что-нибудь коллективное придумать, работу для всего коллектива.
- Слышь, старпом, что Вольтер Иванович предлагает?
- Судно покрасить надо. Вот аврал бы организовать!
- С музыкой, - радостно вставил, не оборачиваясь, Костя Жмуров.
- Звучит. С утра и начнем. Позови-ка стармеха на мостик.
6
Хорошо утром на судне!
Артельщик тащит на камбуз продовольствие, из овощных кладовых тянет кисловатым, таким сельским, запахом соленых огурцов; в столовой, где еще светят плафоны и уже бегают солнечные блики от волн, моряки утренней вахты налегают на хлеб с маслом и кофе; юнга Шурочка Содова взбивает мыльную пену на линолеуме коридоров; динамик в опустевшей курилке, похрапывая, выдает в плотную синеву последние известия из Москвы, записанные на магнитофон двое суток назад; боцман Иван Николаевич на юте отчитывает какого-то моряка: матрос ты или кто? - а шлюпки на кормовом ботдеке поблескивают на солнце, неизменно напоминая старпому белыми своими бортами эмалированные тележки мороженщиц.
Утро начиналось как обычно…
В 08.00 старпом сдал вахту третьему штурману Алексею Петровичу Занадворову. Алексей Петрович родом был из кубанских казаков, имел холеные усы, а все головные уборы на его голове сидели с обязательным лихим креном.
Вот и сейчас он пришел на мостик в белом чехле, заломленном на правое ухо.
- Как спалось?
- Душновато. С утра соленый душик принял.
- Вот обсервация на пять двенадцать по звездам. Вот место на восемь ноль-ноль. Остальное без перемен: слева солнце, по курсу - Куба, сзади - сторожевик, а справа, сам понимаешь, Соединенные Штаты.
- Что, уже манхэттенская реклама была видна? - улыбаясь, спросил Алексей Петрович.
- Даже шикарные девочки в кадиллаках! Жаль, они ваших усов не видели.
- Ну, тогда бы совсем на Кубу не попасть, силком бы в Америку утащили… Какие ЦУ от капитана?
- Все то же: идти как шли, события фиксировать в соответствующих документах, на провокации не отвечать. Часам к десяти опять "Нептун" пожалует.
- Дальше в лес - больше дров, скоро еще чаще наведываться будут.
- Прошу убедиться, что мир на месте, и я пойду командовать авралом. Полную покраску надстроек будем делать.
Синий океан все так же легко, не раскачивая судна, колыхался до горизонта.
Зеленовато-желтые ленты саргассовых водорослей проплывали вдоль бортов.
Мир был на месте, и он был прекрасен.
- Н-да, сейчас бы животом кверху на пляже поваляться, - смачно потягиваясь, заметил третий штурман.
За старпомовской спиной кашлянули. Боцман, появившийся в проеме двери, доложил:
- Краску приготовили, кисти тоже.
- Э, боцман, я в штурманской не рассмотрел вас, что с вами случилось?
Щеки Ивана Николаевича усохли, глаза мутно поблескивали из черноты под бровями, а седые волосы, обычно аккуратно уложенные через лысину, жалкими клочками топорщились по сторонам. Снятую кепку боцман крутил в руках, наружной ее стороной, по привычке, обтирая проолифленные руки.
- Заболели, что ль, Иван Николаевич? Так идите отдыхать, я посмотрю за покраской.
- Да нет, куда же я пойду, спал вот совсем плохо. Я думаю, надстройки белым сурмином красить будем, ложится хорошо и сохнет быстро.
- Обязательно, боцман. И палубы кой-где подкрасим. И знаете что еще? Нужно марку на трубе подновить и серп с молотом.
Боцман помялся.
- Что, нечем, что ли?
- Да есть у меня подходящие эмали, только я их на Доску почета в ленуголок берег.
- Доска обождет, пусть лучше империалисты на нашу марку полюбуются, Иван Николаич!
- Быка, значит, дразнить? - боцман чуть повеселел.
В рубке появился моторист Юра Новиков и, шутливо вытянувшись, отрапортовал:
- Товарищ боцман, моторист Новиков на должность негра прибыл. И другие ждут-с! Жаждем круглое катать, плоское тащить.
- Все бы скалился! Матрос ты или кто? Ну ладно, пойдем, ужо-ка я тебя уважу!
- Ну все, Юрка, влип! - засмеялся матрос Лева Крушицкий, худенький, со смышленым, как у лисички, лицом.
- Пойдемте, Иван Николаич, нужно работу раскручивать, - и старпом с боцманом отправились вслед за лихо маршировавшим Новиковым. - Алексей Петрович, не забудьте солнышко по вахте передать!
- Будет сделано, - Алексей Петрович глянул на солнце. Пожалуй, можно будет и первую высоту взять, поднимается быстро…
Авторулевой вел судно с положенной точностью. Впередсмотрящий Лева Крушицкий, посматривая на море, чистил бинокль и жмурился.
Алексей Петрович оглядел американский сторожевик.
В дневном свете тот заметно поголубел. Белая пена взлетала у него под форштевнем.
- Эх, как в кино… - Алексею Петровичу не хотелось верить в реальность сущего. Так жарко светило солнце, так неслышно колебался океан, изредка взлетали летучие рыбки, и синева океана просвечивала сквозь их крылышки. Неужели неумолимой явью были и этот сторожевик, и военные самолеты, искрестившие небо над океаном, и военные корабли, блокирующие Кубу где-то впереди, и дикторы американских радиостанций в паре сотен миль справа, орущие на всех языках истеричные последние известия? Планета сладко мурлыкала на солнце, а самому Алексею Петровичу Занадворову, третьему штурману танкера "Балхаш", с нуля часов следующих суток должен был пойти двадцать третий год…
- Петрович! - окликнул его голос капитана. - Зайди в штурманскую.
Капитан стоял над картой. В его руках ежился сероватый листочек, бланк радиограммы.
- На, почитай, - и капитан хмыкнул.
Третий штурман, чуть оробев, взял листок и забормотал:
- "Сложность обстановки… самостоятельно… провокациям не поддаваться… конфликты… задание… прежним… надеемся… экипаж танкера… долг".
- Радист с пятого раза принял. Забивают радио, сволочи, - капитан закурил сигарету, щелкнул зажигалкой, словно застрелив кого-то из этих сволочей.
- ЧД? - спросил Алексей Петрович.
- Что делать? А пока поплывем как плыли. Содержание, - капитан постучал ногтем указательного пальца по бланку радиограммы, - передавай по вахте. Со стармехом я сам потолкую. Выкрутимся, Петрович! - капитан с симпатией глянул на третьего штурмана.
Они, действительно, тянулись друг к другу. Происходило это, очевидно, из-за их брызжущей и чуть бездумной молодости, несмотря на разницу в девять лет. Вот старпом хотя и был моложе капитана, а казался старше, потому что был как-то больше в себе, обращался со всеми официально да и вообще был человеком, который "формализм любит", как неприязненно думал о нем капитан. Сам капитан был здоров от природы, энергичен как никто и о предметах за пределами капитанских конкретных задач думать не любил. Был он прост в обращении, и команда любила его за доступность.
Хотя капитан и чуждался старпома и помполита из-за их стремления все систематизировать и "заниматься логикой", но относился к ним так же просто и открыто, что и ко всем. Впрочем, знал он их еще недостаточно, так как старпом плавал на "Балхаше" около полугода, а помполит еще и месяца не пробыл на борту.
С третьим же штурманом капитана связывало что-то очень похожее на дружбу. Произносить на судне такое слово было бы, пожалуй, чересчур сентиментально, но все-таки это была дружба, подкрепленная их одинаковыми жизненными вкусами и простотой восприятия мира.
- Так что выкрутимся, Петрович, - повторил капитан. - А ты что бы сделал?
Алексей Петрович ничего не ответил. Он не знал, что он бы сделал, потому что он никогда не был капитаном.
Петр Сергеевич, помедлив, загасил сигарету:
- Пойду с ребятами покрашу. Если что нужно будет, позови по трансляции. Старпом где?
- Ушел с боцманом на аврал, Сергеич.
7
Обычно, обойдя судно и наладив работы, боцман со старпомом садились перекурить. Боцман курил только "Север" и заграничное курево не ставил ни в грош, а старпом любил сигареты, особенно болгарские и английские.
Под шум вентилятора, который боцман непременно включал, чтобы вытянуть дым из курилки (смаку нет, когда в дыму куришь), они минут пятнадцать - двадцать беседовали о кранцах, матах, коффердаме, который надо подсуричить, матросах и немного - о женах. Бывало это, по боцманским словам, "наверхсыти".
Обычно Иван Николаич говорил:
- Ну, моя тетка Лелька уже чай попила, а ваша-то, молодая, ведь спит еще.
У них, Иван Николаич, сейчас уже двенадцать (или тринадцать, или четырнадцать…) часов, - напоминал старпом.
- Значит, обе не спят, что-нибудь по дому делают, и нам пора.
И они гасили свое курево.
Так бывало обычно.
Сегодня же, позавтракав, расставив по местам людей и организовав покраску, Александр Кирсаныч в одиночку отправился проверить состояние судна, как того требовал старпомовский долг. Иван Николаич уже висел на беседке на лобовой стенке надстройки. Налаживая пульверизатор, он кричал сверху на Юрку Новикова:
- Матрос ты или кто? Тряпки мять! Когда воздух будет?
- Моторист я, вот кто! Сейчас клапан расхожу - и порядок, потерпи, Иван Николаич, позагорай.
- Мне твой загар ни к чему, воздух давай.
Матросы смеялись. А Костя Жмуров, сидевший на одной беседке с боцманом, ожесточился:
- У мотористов насчет поспать не заржавеет, зато клапана ржавые. Куда механики глядят! Ну чего ты там возишься, Юрка! Давай воздух, ты, чмур черномазый!
Юрка был Костиным другом и потому удивился:
- Тю, Костька, ты что, как с боцманом на одну беседку попал, так сразу по-боцмански заговорил? Смотри, так и боцманом стать недолго! А из тебя такой бы кранец мог получиться!..
Костя действительно мечтал сам когда-нибудь стать боцманом, хотя часто обнаруживал, что сам-то он, Костя, мягок характером, как кранец из пеньки. За свою природную доброту и мягкость, которые подталкивали его смягчать всяческие конфликты в экипаже, был он среди друзей прозван Кранцем. По своему добродушию он не обижался на прозвище, а больше обижался сам на себя.
После Юркиного ответа Костя смутился и замолк, искоса поглядывая на боцмана. Но тот ничего не слышал, возясь с непослушным шлангом к пульверизатору.
- Готов, - боцман обернулся к Новикову, - давай воздух.
- Есть воздух!
- Воздух! - шутливо-тревожным голосом крикнул появившийся из-за угла надстройки Валерка Строганчиков, "наследный принц палубной команды". Так он именовал себя после того, как однажды заменял боцмана, ушедшего в отпуск. Темно-русые Валеркины волосы были под бриолин расчесаны на модный пробор, щегольские нейлоновые плавочки с белой каймой выгодно обозначали стройность его спортивной фигуры.
- Что, летит?
- Извольте любить и жаловать! - Валерка показал, рукой на солнце. Чуть справа от светила виднелась быстро надвигавшаяся точка. Она росла и скоро превратилась в блестящую острую полоску с насаженными на нее тремя темными кружочками.
- Опять "Нептун". Что-то он рано сегодня пожаловал.
Костя взял из рук боцмана пульверизатор и повернул краник. Пульверизатор фыркнул, выплюнул сгусток и ровно зашипел, зонтиком выкидывая синевато-белую краску.
- Валерий, тащи бидон с уайт-спиритом на мостик, нечего глазеть! Потом ветошь принесешь.
- Боцман, так у меня ж мощи́ не хватит.
- Ничего, вверх пройдешь - не помрешь, а вниз - и подавно. Уж тебе-то больше восьми килограмм носить не запрещено!
- Начался цирк, боцман уже на арене, - пробурчал Валерка и, задрав голову, досмотрел до конца, как двухмоторный "Нептун", с вытянутым за хвостовым стабилизатором блестящим жалом радиолокатора, низко проревел над клотиком фок-мачты и ушел за корму, на новый разворот. Тень самолета скользнула по палубе, словно это кто-то, ощупывая, осторожно и быстро провел по ней темной рукой.
Валерка выдрал из тюка кусок ветоши, накинул его на голые плечи и пошел к малярке за бидоном уайт-спирита. Так начался рабочий день.
Старпома, вышедшего на бак, встретили вопросом:
- Почему музыки нет, Александр Кирсаныч? Что это за аврал без музыки? Радисты опять сачкуют?
Старпом успокоительно поднял правую руку, левой провел по влажной, желтоватой от уайт-спирита, стенке надстройки, вывернул руку ладонью к себе и спросил:
- Кто протирал?
- Я, - откликнулся Юра Новиков.
Старпом молча протянул к нему ладонь с серым налетом соли на ней.
- Схалтурил, да? Сейчас переделаю, - Юрка Новиков с готовностью громыхнул банкой, расплескивая уайт-спирит на палубу и на кожаные тапочки старпома. - Сейчас протру снова.
- Иван Николаич, присмотрите за любителями, чтоб работали без халтуры, а я им музыку обеспечу. Спасибо, Юра, только тапочки я и сам мог бы почистить, - доброжелательно добавил старпом, обращаясь к Новикову.
8
Начальник судовой радиостанции Валя Куралев задыхался в окружении включенных приемников. Сдвинув наушники к вискам, он пришлепывал босыми ступнями по палубе. Линолеум чуть холодил. Жужжал вентилятор, и Валя подставлял под струю то грудь, то спину, как будто делал упражнения из комплекса физзарядки.
- Эх, Вольтер Иванович, удивляюсь, как это вы так жару переносите?
- Жар костей не ломит, хотя, безусловно, жарко, ничего не скажешь.
Помполит в новенькой нитяной тельняшке сидел в кресле в вращал рукоятку настройки приемника. Жары он, казалось, не чувствовал, и только на маленьком сизоватом носу его от напряжения бисерились капельки пота. Китель помполита с целлулоидным воротничком висел на спинке кресла.
Вольтер Иванович старался извлечь из эфира последние и точные известия.
- Валентин Михайлович, почему музыку по трансляции не даете? - спросил вошедший старпом. - Люди на аврале скучают.
Валя молча указал глазами на помполита.
- Вольтер Иванович, извините, но сейчас по расписанию последних известий нет. Вы уж освободите трансляцию, пожалуйста. Массы требуют музыки… Аврал ведь, Валентин Михайлович, где у нас пленка с "Себежаночкой"?
Валя перестал шлепать ступнями по палубе.
- Давайте-ка с нее и начнем. Хорошая песня, русская.
Валя приложил чистый бланк радиограммы, как промокашку, ко лбу и сказал:
- Знаете, Александр Кирсаныч, ночью Южная Америка такие танго выдавала, я их записал…
- Ну так что, можно их потом.
- Я их наместо "Себежаночки" записал…
- А вот за такие вещи голову нужно отвинчивать. "Волгоградка"-то хоть осталась?
Валя виновато молчал.
- Ну думать надо. И было-то всего две наших песни!
Вольтер Иванович, со вниманием слушавший разговор, сказал:
- Грампластинки пусть покрутит. Или ему нельзя?
- Проигрыватель сломан, - Валя мрачно подергал себя за чубчик.
Помполит возмутился:
- Ну, знаете ли, товарищ Куралев, я сам из недр России и знаю, что значит наша русская песня. Вы же ошибку в политическом плане делаете!..
- Не нужно ему политику пришивать, Вольтер Иванович. Но голову надо иметь, радист. А еще, говоришь, с Волги!
Валя быстро ответил:
- Василий Николаевич выспится, мы проигрыватель заделаем.
Старпом взял карандаш и постучал им по столу.
- Ладно, давай хоть танго, товарищ молодожен. Глянете, Вольтер Иванович, как люди работают?
- Да-да, безусловно, я сам поработаю, найдется мне какая-нибудь одежда похуже? А то вот занялся эфиром. Вы уж меня куда-нибудь в подсобные определите, а то я красить-то не очень умею.
Вольтер Иванович пошел было вниз, потом вернулся, надел китель:
- А проигрыватель, товарищ Куралев, вы сегодня обязательно отремонтируйте!
Над судном с кормы в нос опять пронесся американский тезка повелителя подводного царства.