Насколько она могла судить, он не купил себе никаких новых вещей, кроме крепкого кошеля и коротких сапог, которые были на нем сейчас. Для друзей он оставался все тем же старым забавным Клаасом, их вечным фигляром в отрепьях. Марианна де Шаретти однако считала, что это было сознательным решением: так ему было легче вновь влиться в стаю. Она могла вообразить себе реакцию Феликса, если бы Клаас вздумал вернуться, разодетый по последней миланской моде.
Она задалась вопросом, мечтал ли Клаас в душе обо всех этих вещах, но затем решила, что нет. По крайней мере, не сейчас Если такое желание когда-нибудь и появится, то, без сомнения, тут будет замешана женщина Служаночка Мабели встречалась теперь с Джоном Бонклем, - Феликс как-то упомянул об этом И сам Феликс, вне всякого сомнения, нашел себе девицу того же сорта. С этим ей было не совладать. Юлиус, при всех его несомненных достоинствах, здесь оплошал, как и во многом другом. А в этой области, одной из немногих, Феликс не желал учиться у Клааса.
Перерастают ли юнцы когда-нибудь эти глупые страсти? Неужели они так и будут вечно увлекаться хорошенькими личиками, даже когда здравый смысл будет подсказывать, что уже пора создать семью, иначе старость придет к ним в одиночестве? В каком возрасте мужчина может наконец опомниться и понять, что превыше всего нуждается в надежности? Возможно, для некоторых из них это время так никогда и не наступит.
В доме было пусто. При жизни Корнелиса дом был бы открыт для его друзей, пока младшие члены семьи веселились на Карнавале, предаваясь всю ночь напролет своим тайным утехам. Став вдовой, она принимала гостеприимство других красильщиков, но не желала сегодня быть с ними, со стариками, ибо не принадлежала к поколению Корнелиса. Точно так же у нее не было и желания присоединиться к толпе на рыночной площади, - ведь как-никак она была матерью и вдовой. И все же сидеть дома в одиночестве было не слишком приятно.
Вот почему она была удивлена и обрадована, когда через час или два после наступления темноты в ее дверь постучал слуга семьи Адорне с приглашением провести вечер в их доме. Молодые люди, по словам лакея, все уже ушли, и демуазель Маргрит решила, что, возможно, госпоже де Шаретти скучно в одиночестве, и она желает присоединиться к ним до возвращения дочерей. Или даже остаться на всю ночь, если на то будет ее желание.
Попросив слугу подождать, она быстро собралась, заперла все двери и оставила дом на попечение привратника. Затем вышла на улицу и ненадолго остановилась. Рядом с ней лакей Адорне также задержался с факелом в руке, но сегодня в дополнительном освещении не было нужды. Снег весь растаял, если не считать изморози на крышах, отливавшей янтарным, розовым и лиловым цветом от бесчисленных бумажных фонариков, которые, подобно птицам, гнездились на всех окнах, в дверях, на стенах и на консолях зданий.
Сегодня горели все фонари, и также освещены были угловые ниши со статуями святых. Башни и шпили церквей, в мерцающих огоньках свечей, выделялись на черном ледяном небе. Улицы были полны народа, - все в теплых плащах, веселые и раскрасневшиеся, - и где-то вдалеке она слышала музыку.
Марианна де Шаретти двинулась в путь. Ночь, которая совсем недавно не обещала ей ничего, теперь обещала приятное общество. По крайней мере.
* * *
Под тем же волшебным небом бывший подмастерье Клаас искусно развлекал стайку малышей, чьи спутники куда хуже, чем он, умели угодить детям. Загадочный свет фонарей сегодня был его верным помощником. Они все толпились вокруг него, запрокинув головы. С горбатых мостиков, украшенных разрисованными статуями, огнями и еловыми ветками, они любовались диковинными фигурами в воде. Каналы отражали свет, ложившийся на воду разноцветными лентами, и отблески играли на детских лицах.
Затем, после всех этих огней, их ожидало чудо рыночной площади, куда более захватывающее, чем во время лотереи, с освещенными шатрами, где продавалось столько чудесных вещей: фрукты, засахаренный миндаль, орехи, и фиги, и изюм. Над лотками развевались флажки, и также флагами была украшена вся площадь, здания ратуши и звонницы.
Столько огней горело вокруг, и так много было людей, что почти не чувствовалось холода. Но на каждом углу горели жаровни, в шатрах можно было купить горячего супа и питья, а трое пекарей специально выволокли сюда печь на колесах и торговали пирогами, которые народ с жадностью поедал, толпясь вокруг.
На другом конце площади тоже стояли жаровни, - там, где помост освободили для городских музыкантов, наигрывавших на дудках, барабанах, скрипках и цимбалах, а также для певцов, которые, чтобы не простудиться, обмотали горло шарфами. Песни были не те, которые можно услышать в таверне, но когда вступали скрипки и барабаны, то дети принимались танцевать, а затем в пляс вступали и люди постарше, затевался хоровод, но, впрочем, тут же ломался, потому что время было еще раннее, и сохранялась какая-то видимость порядка.
Эшафот, разумеется, убрали, поскольку прядильщик Виткин завершил свое двухдневное покаяние. Равно как и Поппе, который однако не спешил выбраться из своей бочки, напиваясь и хохоча вместе с приятелями. Затем моряки, как обычно, втащили на площадь веревки для ходьбы по канату и с помощью крюков начали закреплять один конец на звоннице. Некоторые из них тоже казались здорово пьяны, хотя оставалось надеяться, что среди них не было тех, кому затем придется на этом канате танцевать. К этому времени Клаас и его юные спутницы пребывали в полном восторге.
Также к этому времени случилось и еще кое-что.
Во-первых, их покинул Ян Адорне. Будучи студентом, он пока не искал себе жену, но, разумеется, в свои пятнадцать лет жаждал общества более интересного, чем толпа глупых девчонок. Глупые девчонки, которые себя таковыми отнюдь не считали, были обижены на него.
Обе дочери Адорне оказались прекрасно воспитаны и чудесно ладили с Клаасом. Он болтал с ними и смешил их, придумывал какие-то шутки и знакомил их с забавными людьми (если только его не останавливал отец Бертуш), и позволял им делать всякие интересные вещи, которые матушка никогда бы не разрешила, когда отец Бертуш смотрел в другую сторону. Им нравились его шутки и то, как он защищал их своими крепкими, сильными руками от напора толпы. Конечно, они были слишком взрослыми, чтобы сидеть у него на плече, но время от времени он приподнимал Кателийну за талию, чтобы она могла получше разглядеть все над головами.
Когда он так делал, отец Бертуш отчаянно принимался кашлять или хлопал Клааса по плечу. Кашлял он отчасти от неодобрения, но также и из-за простуды. Кроме того, у него ныли ноги, и он не скрывал своего желания как можно скорее вернуться домой. Впрочем, на беднягу капеллана никто не обращал внимания, и в особенности девочки Шаретти: Катерина - потому что была слишком увлечена прогулкой; а Тильда - потому что считала себя избранницей Клааса, на весь этот вечер отгороженной от остального человечества.
Это было ошибкой Клааса. Причиной тому, как и подозревала Марианна де Шаретти, оказалось слишком ясное понимание чувств и мыслей ее старшей дочери. Оскорбить сегодня Тильду, относясь к ней как к ребенку, было немыслимо. Именно поэтому он и заявил, что, как старшая из сестер Феликса, сегодня вечером Тильда должна занять место матери и стать его официальной спутницей. В тот момент это казалось вполне разумным. Тильда раскраснелась от удовольствия, и он старался, одновременно забавляя прочих детей, уделять ей чуть больше внимания, чем остальным, чтобы она могла наслаждаться этим, однако не принимая всерьез его ухаживаний. Затем Катерина, слишком возбужденная шумом, огнями и всей этой непривычностью, совершенно раскапризничалась.
Когда подобное случалось с Феликсом, Клаас старался увлечь его куда-нибудь подальше от людей и находил способ утихомирить приятеля. Но как вести себя с юной особой, которая то и дело выдергивает руку у несчастного капеллана и бросается в самую гущу толпы? Тем более, что толпа к этому времени сделалась отнюдь не столь благопристойной и трезвой, как еще совсем недавно, и на пути все чаще попадались молодые богачи в шелках, мехах и в странных и восхитительных масках. Целыми группами в сопровождении слуг и музыкантов они переходили из дома в дом и вполне могли грубо оттолкнуть девочку, попавшуюся им на пути… или подхватить ее под руки и увлечь за собой.
Дважды Клаас успевал удержать ее и со смехом вернуть на место. Но во второй раз Тильда вскинула руку и с такой силой ударила сестру по щеке, что Катерина отчаянно взвизгнула и со слезами на глазах уставилась на нее в неприкрытой ярости. Дочери Адорне изумленно воззрились на них обеих, а капеллан принялся издавать странные звуки, точно лошадь, шлепающая по грязи.
- Эй! - воскликнул Клаас, перехватывая Тильду за запястье, а другой рукой обнимая Катерину за плечи. Он слегка потряс стиснутый кулачок Тильды. - Вы только посмотрите! Ты меня пугаешь! Как я могу сопровождать даму, которая в любой момент способна избить меня?
Катерина захихикала, и он обернулся к ней.
- О, взгляни на отца Бертуша! Он ведь не может присматривать за остальными, пока я бегаю за тобой. Ему придется всех отвести домой, и мы пропустим танцоров на канате и фейерверк. А ведь вам еще не успели предсказать судьбу.
- Я хочу, чтобы мне предсказали судьбу, - заявила Катерина.
- Но как же я могу тебе доверять? - возразил Клаас. - Придется проследить, чтобы ты больше не смогла сбежать. - И, продолжая удерживать ее за руку, он расстегнул пояс и, продев сквозь ее кушак, привязал к себе.
Именно этого она и добивалась. Слезы мгновенно высохли, подхватив его, она потащила Клааса к шатру астролога. Следом с угрюмым видом зашагала Тильда.
- Мама ее бы отшлепала.
Теперь она больше не была его единственной спутницей. Катерина семенила с другой стороны.
Клаас отозвался:
- Конечно, отшлепать следует, если больше ничего не остается и есть какая-то опасность. Но сперва следует попробовать что-нибудь другое.
- А Феликс тебя бьет, - возразила Тильда.
Она помолчала, затем промолвила, прежде чем он успел ответить:
- Хотя, конечно, мама этого не делает.
Толпа взревела. Высоко наверху, у самой вершины звонницы, появились канатоходцы. Мария, Кателийна, Катерина, отец Бертуш и даже Матильда невольно вскинули головы. Клаас, никем не замеченный, испустил такой вздох облегчения, что у него вновь разошелся порез на щеке. И тут послышался властный голос, пронзительный, точно свисток:
- А, вот ты где! Где ты был? Тебе же было сказано отыскать меня! Ты даже не пытался!
О, Ирод, где же ты? Легче вьючной лошади пересечь Альпы… Низенькая грузная фигурка в дорогих мехах решительно направлялась к ним, и где-то он уже видел ее прежде… А, Гелис. Младшая ван Борселен, с кем он катался на коньках и которая пыталась заполучить его на сегодняшний вечер. Следом за ней, хвала Господу, проталкивался лакей в ливрее и служанка в плаще и белом чепце. На голос первая обернулась Тильда, затем капеллан.
Младшая ван Борселен сурово взирала на него. Надеть им мешки на голову, вот и все. Мешки из-под овса, и они вполне счастливы.
- Я захватила плащ и маску на тот случай, если ты не можешь себе этого позволить. Вот. - Лакей, ни на кого не глядя, передал своей госпоже свернутую в рулон чрезвычайно дорогую ткань, густо украшенную перьями. Все это она протянула Клаасу.
- Демуазель, - сказал ей Клаас. - Разумеется, мы очень рады вас видеть. Мы надеялись, что вы сможете присоединиться к нам. Но нас слишком много для маскарада. Вы знакомы с Тильдой и Катериной де Шаретти? И, разумеется, это Мария и Кателийна Адорне. Отец Бертуш…
Отец Бертуш, вытирая платком покрасневший нос, враждебно уставился на сие угрожающее дополнение к его пастве.
- Разумеется, мы не будем участвовать ни в каком маскараде. Более того, после этого представления мы собирались возвращаться домой.
- Я согласна, - бесцветным тоном отозвалась Тильда.
С другой стороны от Клааса Катерина нахмурилась. Малышки Адорне перешептывались рядом со священником Наконец старшая, Мария, зардевшись, что-то прошептала ему на ухо.
- Что? - переспросил отец Бертуш.
Дерзкая девчонка ван Борселен раздраженно уставилась на него.
- Она говорит, что ее сестре нужно домой. У вас что, нет с собой служанки?
Капеллан наконец убрал платок от носа и воззрился на нее с потрясенным видом. Клаас улыбнулся.
- Ничего страшного, я могу взять ее с собой, если она не против. Я знаю здесь немало девушек.
Бедняжка Адорне была так же потрясена, как и капеллан.
- Я хочу домой, - придушенным голосом повторила она.
- Ладно, - скомандовала Гелис ван Борселен. - Возьми мою служанку. Маттеи, ступай с ними. Помоги демуазель, если понадобится, и можешь не возвращаться.
Господи Иисусе.
- Тогда мы все вернемся в особняк Адорне, - заявил Клаас.
Толстая девочка сердито уставилась на него.
- Я никуда не пойду. И я только что отослала домой лакея. Я останусь здесь одна если ты не хочешь выполнять свои обещания. А ты обещал.
С неприятной, но вполне объяснимой скоростью группа вокруг него начала рассасываться. Отвязав Катерину, найдя какие-то подходящие слова для Тильды и капеллана, Клаас уже готов был броситься вслед за ускользающим лакеем и за руку притащить его обратно. У него был напуганный вид. И не без причины.
- Я велела ему уйти, - заявила девочка. - Иначе ему достанется от отца.
- А я, - не менее твердо возразил Клаас, - велю ему остаться, или ваш отец узнает обо всем этом от меня. Откуда взялись этот плащ и маска?
- Я их одолжила, - подбородок упрямо выдвинулся вперед, делая толстое личико не таким уродливым.
- Уверен. И если вы вернете их на место вовремя, то, возможно, никто ничего не заметит. Так что делаю вам предложение. Десять минут здесь, у канатоходцев, десять минут танцев с моими друзьями, десять минут для фейерверков. А потом мы с лакеем отведем вас домой к сестре.
- Я сегодня не с Кателиной, - заявила Гелис. - Я буду ночевать в доме милорда Вейра, вместе с Шарлем. Знаешь, почему?
На самом деле, она была не таким уж и скверным ребенком. Впереди, совсем неожиданно, замаячила надежда в конце концов провести час или два так, как ему нравится, с тем, с кем ему нравится.
С невозмутимым видом он выслушал ту тайну, которую она так старательно навязывала ему, и счел эти сведения почти столь же интересными, как ей казалось.
Глава 19
По мере того, как детей отправляли по домам, на улицы начали выходить участники маскарада. Понемногу среди бумазеи замелькали тяжелые плащи из подбитого мехом бархата, под которыми проглядывал то расшитый жемчугом рукав, то золотые фестоны, то яркий шелк камзола. А рядом с фетровыми шапочками, пристойными капюшонами и белыми чепцами появлялись перья грифонов, шутовские колпаки, орлиные клювы. Вот единорог обернулся полюбоваться стройной лодыжкой. С громким хохотом проплыл мимо корабль под всеми парусами. Козел или Карл Великий остановились бросить монетку и угоститься сластями.
Среди них пока еще не было Кателины ван Борселен. Плащ, который она намеревалась надеть, лежал на столе у окна в доме ее родителей. То и дело она задерживалась там, чтобы выглянуть на улицу и проверить, ждут ли внизу трое воздыхателей. Дом был пуст, если не считать привратников. Им надлежало охранять особняк, поскольку все прочие слуги веселились на Карнавале или же оставались с ее родителями в доме Вейров. Также они должны были защитить и ее саму на тот случай, если не появится никто из сопровождающих, или она не пожелает их видеть. Или в случае (довольно нередком), если воздыхатели поссорятся между собой, и она вообще останется в одиночестве.
Впрочем, обычно таких неприятностей не случалось. Претендент показывал свиток со своим именем и был либо избран, либо отослан прочь с вежливыми извинениями. Скрытый под маской, он не потеряет лицо рядом с ожидающим соперником. Разумеется, если не будет столь глуп и самонадеян, что захватит с собой пажей и ливрейных лакеев. Выглянув наружу, она увидела, что именно так поступил Гёйдольф де Грутхусе.
Она и не заметила, как он подошел. Он уже дожидался на другой стороне улицы. Без плаща. Выше плеч его закрывала прекрасно сделанная голова леопарда с нетронутой шерстью и клыками. Ниже плеч в свете фонарей виднелась короткая, отороченная мехом туника, и небрежная линия шоссов, открытых от середины бедра до лодыжек. Одна рука в перчатке лежала на поясе, другая - выставляла на свет свиток с именем. А за спиной, с гербом Грутхусе на каждом плече, стояли шесть лакеев в ливреях. Один из них держал украшенную лентами лютню, словно кота за хвост.
Судя по всему, он только что подошел, поскольку те люди, с кем он прогуливался до этого, еще были здесь, и стояли, перекликаясь и над чем-то смеясь. Мимо прошли какие-то знакомые, и вновь раздался взрыв хохота. Но это естественно. Как только она появится, он станет образцом галантности. Пора спускаться. Но сперва ей следует убедиться, что нет иных претендентов (маловероятно). Кателина с величайшей осторожностью выглянула из окна.
А там и впрямь был другой претендент. Мужчина выше ростом и шире в плечах, чем Гёйдольф, невозмутимо ожидал со свитком в руке у ее ворот. Он был один, без слуг, и совершенно неузнаваемый. Фигуру она также не могла разглядеть, ибо плащ скрывал его от самой маски до пят. Да и маску при столь слабом свете она не могла различить. Что-то из перьев…
Она немного помедлила. Затем подхватила плащ и медленно спустилась по лестнице, пересекла двор, перемолвилась парой слов с одним из привратников, который открыл ворота.
Рослый мужчина в плаще, разумеется, стоял ближе, но она должна поздороваться с ними обоими. Кателина покосилась на стоявшего вдали леопарда и сделала изящный реверанс, но, естественным образом, сперва повернулась к безымянному поклоннику. Она вновь с подчеркнутым изяществом приподняла юбки, затем протянула руку, чтобы взять его свиток.
Он с поклоном преподнес ей его. В свете фонаря оказалось, что на нем маска филина. На листке было написано имя лорда де Куртрэ, и это странно, поскольку Кателина была уверена, что тот куда ниже ростом. Тем временем Гёйдольф де Грутхусе также направился к ней, пересекая мощеную мостовую.
Итак, других претендентов не наблюдалось. Она должна выбирать между зверем и птицей. Рядом с ней филин негромко хмыкнул. Поклонникам не полагалось подавать голос, но этот на тягучем фламандском с легким французским акцентом произнес:
- Выбирайте его, если угодно. Но на лютне он играет как мясник, а по утрам за столом каждое утро выдавливает себе прыщи. Отсюда и эта маска леопарда. К тому времени, как он снимет ее, вы успеете привыкнуть к пятнам. Остаток шкуры он сохранит для первой брачной ночи.
Она задохнулась. Ей стоило таких трудов удержаться от смеха, что глаза наполнились слезами. Стройные ноги и голова леопарда оказались прямо перед ней. Богатство Грутхусе, двадцать лет непрерывных беременностей, прыщи.
Кателина ван Борселен вновь присела в поклоне перед Гёйдольфом де Грутхусе, однако так и не взяла свиток, который он протягивал ей.
- Милорд, это большая честь для меня, но вас опередил другой. Да подарит вам Господь счастливый вечер и ночь, и надеюсь, однажды мы станем друзьями.