Но Марильяка все не было. А между тем страсти при дворе накалились. Противостояние маркизы и герцога дошло до крайней черты, и все ждали, кто выйдет из него победителем.
Король, однако, делал вид, что ничего не происходит. Ему в равной мере не хотелось терять ни обольстительную маркизу, занявшую в его жизни непомерно много места, ни герцога, чьи сила и могущество могли существенно повлиять на равновесие в государстве. Кроме того, герцог был родным братом Серафи – женщины, оставившей неизгладимый след в его сердце, а потому его величество ни за что не хотел поверить, что герцог мог преследовать свою родную сестру и ее сына.
Однажды поздно вечером во двор Версаля въехал всадник в запыленном плаще и шляпе, надвинутой на глаза. Его конь от бешеной скачки был весь в мыле.
Соскочив с коня и передав его одному из подбежавших слуг, он прямиком отправился на половину маркизы.
Два стражника пытались было остановить его, но он выхватил из ножен шпагу, и она грозно свистнула в воздухе.
– Я проткну всякого, кто помешает мне пройти! – воскликнул он громким голосом. – Прочь с дороги! Я иду к маркизе.
– Но кто вы такой, сударь? – упорствовал один из стражей.
– Это я могу открыть только самой маркизе, – ответил незнакомец.
В это время мимо проходил паж Леон. Он тотчас узнал в незнакомце мушкетера Делаборда и распорядился:
– Пропустите его.
– Я не хотел, чтобы обо мне и моем возвращении стало известно до поры до времени, – пояснил мушкетер. – Пока что мой приезд в интересах дела должен оставаться тайной.
– Очень хорошо, – согласился паж. – Я провожу вас в малую гостиную. Там вам придется подождать. Дело в том, что наша госпожа принимает сейчас у себя его величество короля. Там идет совместное чаепитие.
– Надеюсь, вы доложите обо мне, когда маркиза освободится, – сказал мушкетер, и расположился на канапе. Он чертовски устал и рад был краткому отдыху.
Так называемая малая гостиная служила маркизе для свиданий с особо доверенными лицами. Там она выслушивала своих конфидентов, давала тайные поручения.
Ждать пришлось долго, и мушкетер стал терять терпение. Наконец явился Леон и, понизив голос, сообщил:
– Увы, маркиза все еще занята и велела вам непременно оставаться здесь. Назревают важные события, и вам придется принять в них участие.
– Что же должно случиться? – полюбопытствовал мушкетер. Он тем более не мог удержаться от вопроса, что паж объявил его в числе участников каких‑то важных событий.
– Вам я могу сказать. Предстоит поединок маркизы и герцога. Для этого со стороны герцога призван конвойный лейтенант Тургонель, а с нашей стороны выступите вы. Маркиза просила объявить вам благодарность за то, что вы поспели так вовремя. К сожалению, я не могу разделить ваше одиночество, но предлагаю вам в компанию бутылку доброго бургундского.
– О, я охотно разделю с ней досуг, – обрадовался Виктор.
– Мне приказано быть при госпоже, дабы исполнять ее приказания, – пояснил Леон и ушел.
Через несколько минут явился камердинер. Он внес на подносе бутылку вина и вазочку с печеньем. Поставив все на мраморный столик, он с поклоном удалился.
Виктор Делаборд пил бокал за бокалом, пока не осушил всю бутылку. Вино незамедлительно произвело на гонца маркизы усыпляющее действие. И он заснул прямо в кресле, громко всхрапывая при этом.
Между тем в парадной гостиной заканчивалось королевское чаепитие. Это была довольно торжественная церемония, в которой участвовала многочисленная свита его величества.
В этой свите был и герцог де Бофор. Он торжествовал, предчувствуя свою победу над маркизой. Само его присутствие в этой гостиной неоспоримо свидетельствовало о том, что он пользуется неограниченным доверием короля.
Но и маркиза втайне торжествовала. Она была убеждена, что на этот раз ей удастся взять над герцогом верх и доказать королю, что его приближенный исполнен вероломства и коварства, что ему опасно доверять.
Чаепитие шло за большим овальным столом. В изящных чашках китайского фарфора дымился ароматный напиток. Рядом с герцогом восседал граф д'Аржансон. Тут же находились аббат Берни, министр Маньоль и другие вельможи. Маркиза Помпадур сидела напротив короля.
– Я чрезвычайно рад, дорогая маркиза, что вижу вас в добром здравии, – говорил король. – Мне передавали, что в Лувре у вас случился некий припадок.
– О, ваше величество, неужели вам доносят о таких пустяках? – с улыбкой ответила маркиза. Улыбка эта говорила всем присутствующим, что она что‑то замышляет. – Вам сказали совершенную правду. Но это был всего только небольшой обморок, какие бывают у чувствительных женщин.
– Говорили, что на вас пагубно подействовало нечто увиденное, – продолжал король.
– Совершенно верно, ваше величество. И, разумеется, я не в состоянии ничего скрыть от вас. А потому, если позволите, я открою вам то, что меня столь сильно взволновало и огорчило.
– Позволяю без малейших колебаний, – ответил король. – Вы же знаете, как близко к сердцу я принимаю все ваши огорчения. Кроме того, вы чрезвычайно возбудили мое любопытство.
Герцог Бофор насторожился. Он понял, что сейчас маркиза выложит нечто такое, что будет направлено прямо против него.
Так оно и получилось.
После многозначительной паузы, во время которой маркиза как бы собиралась с мыслями, колеблясь, стоит ли огорчать его величество, она наконец решилась и медленно произнесла с дрожью в голосе:
– Мне бы не хотелось доставлять вашему величеству неприятных минут, но что делать, я сама пережила их и ничего не могу скрыть от моего повелителя… В тот день я получила пренеприятное известие.
– О каком известии вы говорите? – нетерпеливо спросил король.
– Мне его сообщил конвойный лейтенант Тургонель – человек грубый и жестокий…
Маркиза снова выдержала паузу и при этом бросила пронзительный взгляд на герцога Бофора, который невольно вздрогнул. В глазах ее было торжество победительницы.
– Этот самый Тургонель, недавно произведенный в офицерское звание по приказу герцога Бофора, бесчеловечно обращается с преступниками, которых он конвоирует в Баньо. Так вот он сообщил мне нечто такое, что повергло меня в ужас.
Услышав из уст маркизы упоминание имени герцога, король тотчас понял, что вот–вот произойдет столкновение, чего он всегда старался избегать. А потому он поспешно произнес:
– Мы чрезвычайно рады, дражайшая маркиза, что это происшествие лично для вас не повлекло плохих последствий…
И король при этом повернулся к аббату Берни, собираясь, как видно, затеять с ним разговор, который бы увлек общество в сторону от опасной темы.
Но не тут‑то было. Маркиза громким голосом объявила:
– Этот Тургонель убил каторжника Марселя Сорбона, якобы потому, что тот оказал ему сопротивление. А на самом деле это было сделано по приказу герцога Бофора. И за этот жестокий поступок герцог приказал произвести убийцу в лейтенанты… Офицеры не желают якшаться с таким, с позволения сказать, товарищем…
– Как? Не может такого быть! – вспылил король. Он понял, что неприятного столкновения не избежать, и решил стать нелицеприятным судией в глазах придворных. – У вас есть доказательства?
– Разумеется, ваше величество. – Маркиза была невозмутима. Она сделала незаметный знак Леону, который ужом выскользнул из зала. – Его засвидетельствует тот, кто получил приказ убить Марселя Сорбона, тот, кто получил за это награду. Я говорю о конвойном лейтенанте Тургонеле. Сейчас он предстанет пред вами, ваше величество.
Король был чрезвычайно расстроен. Как он ни старался избежать такого столкновения, даже он не мог приказать маркизе замолчать.
Тем временем в зал ввели Тургонеля, красного от смущения. Он согнулся в три погибели и замер возле двери. Куда делись его заносчивость и грубость. Он заметно трусил.
– Лейтенант Тургонель! – обратилась к нему маркиза. – Извольте отвечать по совести перед лицом его величества короля. Получили ли вы приказ убить каторжника Марселя Сорбона и кто вам дал такое поручение? Его величество ждет от вас правдивого показания.
Последние слова, казалось, больше всего подействовали на лейтенанта. Он, запинаясь, произнес:
– Светлейший герцог сказал мне… Что не велика важность убить каторжника и всегда можно объявить, что он наказан за сопротивление…
– И он назвал вам при этом имя Марселя Сорбона, не так ли? – не унималась маркиза. – Говорите только правду, этого требует его величество.
– Не помню, госпожа, – промямлил Тургонель. – Вполне может быть…
– Ну что вы такое говорите! – набросилась на него маркиза. – Неужели за такое короткое время вы потеряли память? Ведь в Лувре вы мне говорили, что герцог отдал вам приказ убить Марселя Сорбона!
Тургонель был красен как рак. Он опустил глаза и переминался с ноги на ногу.
– Этого человека подкупили, – наконец выпалил герцог. – По его виду, да и по его словам…
– Довольно! – воскликнул король. Он был в сильном гневе. Чаепитие, столь благостно протекавшее, завершалось скандалом. Он жаждал мира и тишины. – Марсель Сорбон мертв, увы. Мир праху его. Оставим разговор о мертвых. Я не хочу! – И он топнул ногой, что было признаком величайшего неудовольствия. – Ступайте, я не желаю вас видеть.
Тургонель выскочил за дверь, как пробка из бутылки. Но маркиза не унималась. Она решила идти до конца.
– Марсель Сорбон не умер, ваше величество. Тургонель по своему невежеству казнил не того Марселя. В этом этапе был другой каторжник по имени Марсель – Марсель Парон.
Герцог то краснел, то бледнел. Он решил, что маркиза опередила его, и ей удалось доставить в Версаль Марселя Сорбона. А король оживился – все‑таки Марсель Сорбон был его сыном. Его сыном от Серафи – сестры герцога. И ему хотелось бы увидеть его.
– Марсель Сорбон был под конвоем доставлен в Баньо, – продолжала маркиза.
– И кто же привез вам это известие? – с живостью спросил король.
– Ах, ваше величество, вся эта история похожа на сказку, – решился наконец высказаться герцог.
– Мушкетер Виктор Делаборд, – не обращая внимания на реплику герцога, невозмутимо продолжала маркиза. – Я отправила его курьером в Тулон, и он возвратился сегодня вечером. Если вашему величеству будет угодно, он предстанет перед вами и доложит о результатах своей поездки.
Герцог понял, что он проиграл. Виконт де Марильяк, на которого он делал ставку, остался где‑то позади и не смог исполнить порученную ему миссию чрезвычайной важности.
– Я готов выслушать этого мушкетера, – капризно произнес король. – Меня волнует судьба Марселя Сорбона. Пусть мушкетер предстанет перед нами.
Маркиза снова сделала знак пажу, и он неслышно удалился.
– Наконец‑то вашему величеству станет известна истина, – маркиза улыбнулась одними краями губ. – Ради этого я и напрягала свои усилия, мой король.
– Примите мою благодарность, дорогая маркиза, – благосклонно отозвался король. – Я всегда был сторонником правды.
– Если Марсель Сорбон жив, – с торжеством в голосе произнесла маркиза, – если он не пал жертвой вражды или интриг, то он будет в состоянии предстать перед нами и обвинить тех, кто покушался на его жизнь, кто неустанно преследовал его. Я с вполне понятным нетерпением, как и вы, ваше величество, жду доклад мушкетера Делаборда.
Однако мушкетер почему‑то не появлялся. Проходили минуты, пробежала четверть часа. Маркиза выходила из себя. Куда‑то пропал и паж Леон. Все пребывали в понятном нетерпении.
Наконец дверь отворилась. И вместо ожидаемого мушкетера вошел виконт де Марильяк. Герцог просиял.
– Это ваш курьер, маркиза? – поджал губы король. – Это он явился из Тулона?
– Да, ваше величество, – храбро ответил виконт. – Я только что прибыл из Тулона! – И поклонился, переломившись надвое. Его рана на щеке уже почти затянулась.
Маркиза чувствовала, что проигрывает столь успешно начатую партию. Этот проклятый виконт разрушил все, что, казалось, было выстроено так успешно.
– Кто посылал вас в Тулон? – осведомился король, обращаясь к виконту.
– Его светлость герцог де Бофор. Мне было поручено достоверно узнать, жив ли Марсель Сорбон. Благородного герцога волновала его судьба.
Король повернулся к герцогу и благосклонно кивнул ему, а затем обратился к маркизе:
– Я подозревал, мадам, что до вас дошли ложные слухи.
Маркиза не ответила. Она была бледна как полотно. Такого поражения она не ожидала. Это было чудовищно… И непонятно. Что‑то стряслось с мушкетером и пажом. Но что?
– Сообщение о том, будто бы Марсель Сорбон мертв, – чья‑то грубая и намеренная выдумка, – смело ответил виконт.
– Стало быть, Тургонель ни в чем не виноват, – заключил король.
– Вы видите, ваше величество, – торжествующе вставил герцог, – что Тургонель не получал от меня никакого приказа и все, что вам пришлось здесь выслушать, была чья‑то преднамеренная ложь.
– Я все‑таки настаиваю на своем, – со злостью сказала маркиза. – Было приказано убить Марселя Сорбона, а вместо него был убит Марсель Парон. Давайте все‑таки дождемся того, кто может сообщить нам правдивые сведения о судьбе Марселя Сорбона. А лучше всего, если бы сам Марсель предстал сейчас перед нами и правдиво поведал о том, каковы были его злоключения на этом свете.
– Да–да, – подхватил король. – Пусть его приведут сюда. Этот невинный юноша не должен больше страдать. Пусть он предстанет перед нами.
Виконт де Марильяк потупил очи и принял печальный и даже скорбный вид.
– Увы, ваше величество, – сказал он со вздохом. – Это невозможно.
– Отчего же? Если я так хочу, все должно быть возможно, – капризно протянул король. – Да вы вообще‑то поняли меня? Вы обязаны были привезти его из Тулона. Разве не так, герцог? – И он выжидательно посмотрел на Бофора.
Тому ничего не оставалось, как наклонить голову в знак согласия.
– Именно так, ваше величество. Я только этого и хотел.
– Позвольте всепокорнейше доложить вам, ваше величество, – с той же скорбной миной проговорил виконт. – Прибыв в Баньо, Марсель Сорбон был вместе со всеми каторжниками определен в тюремное помещение. Но…
– Что значит ваше "но"? – поинтересовался король. – Мне оно отнюдь не нравится.
– Но если бы означенный Марсель Сорбон не решился на побег во время шторма, он был бы жив. Но он бежал вместе с другим каторжником. И они погибли… На другое утро море прибило их тела к берегу вместе с лодкой, на которой они собирались бежать.
Людовик XV скорчил грустную мину.
– Стало быть, мне уже не суждено увидеть этого прекрасного юношу, – вздохнул он.
– Не будем пока отчаиваться, ваше величество, – смело произнесла маркиза. – Дождемся других известий. Я почему‑то не теряю надежды.
Марильяк иронически улыбнулся.
– Мадам, неужели вы не доверяете мне? Перед лицом его величества короля я не мог солгать, это было бы не то что прегрешением, но и преступлением. При мне бумаги, подтверждающие гибель Марселя Сорбона. Они подписаны не кем иным, как комендантом Баньо генералом Миреноном. Он весьма сочувственно относился к узнику и желал ему добра. Но… – И виконт развел руками.
Король был огорчен. Он поднялся, собираясь уйти. За ним поднялась вся его многочисленная свита. Они гуськом проследовали за своим повелителем.
Герцог отвесил маркизе издевательский поклон, когда проходил мимо. Она была в бешенстве. Казалось, все было устроено для ее торжества и унижения герцога. И все рухнуло – неведомо по какой причине.
Оставшись одна, маркиза не могла найти себе места. Где паж Леон? Где мушкетер? Что стряслось? Не провалился ли в тартарары весь Версаль, как провалились ее слуги?
Наконец в залу вбежал паж. Он запыхался. Вид у него был такой, словно за ним гнались.
– Что случилось? Где ты пропадал? Где мушкетер? – яростно набросилась на него маркиза.
– О, моя госпожа, – простонал паж, упав на колени. – Я сбился с ног, разыскивая мушкетера. Ведь он оставался в малом зале наедине с бутылкой бургундского. Но когда я явился туда, его и след простыл. Я обежал весь Версаль, опросил всю стражу – все напрасно. Он как сквозь землю провалился.
Маркиза мрачно молчала. Наконец она произнесла:
– Я, кажется, поняла, мой бедный Леон. Они выкрали его, думая таким образом одержать надо мной решительную победу. Но я клянусь, что отыщу его! Если они решились на такое, то, стало быть, придают важное значение его свидетельству. Герцог еще будет жалеть об этом.
Проходили дни, а Марсель все еще продолжал томиться в тюрьме, ожидая решающего опознания. Ему не раз было сказано, что его судьба всецело зависит от вдовы убитого герцога. Она была невольной свидетельницей убийства. Вдобавок она и прежде не раз видела испанца, так что с ее помощью истина будет наконец восстановлена.
Но герцогиня не торопилась. Втайне она нисколько не жалела о том, что стала вдовой. Она не любила своего супруга – довольно невзрачного и бесцветного человека. Не любила, несмотря на то, что он облагодетельствовал ее, сделав из танцовщицы герцогиней.
У нее, выступавшей на сцене под именем Фьоретти, всегда было много поклонников и обожателей. Некоторые – из числа именитых персон – продолжали посещать ее и тогда, когда она переселилась во дворец Рубимон.
И, между прочим, к числу ее поклонников принадлежал сам герцог де Бофор.
Власти тщетно пытались поймать убийцу герцога. Но теперь у них появилась слабая уверенность, что их многомесячная погоня увенчалась‑таки успехом. Они надеялись заслужить благодарность герцогини, а потому и послали за ней особого гонца.
И вот она соизволила покинуть свой дворец и, в сопровождении нескольких слуг, прибыть в Марсель.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ГЕРЦОГИНЯ РУБИМОН СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ
Мнимому испанцу приказали облачиться в купленный им плащ и шляпу и в этом наряде предстать перед герцогиней.
Увидев стройного и привлекательного молодого человека, герцогиня удивилась. Он был вовсе не испанцем, не тем злодеем, который убил ее супруга.
– Нет, господа! – Она покачала головой и развела руками. – Хоть вы, вероятно, и торжествовали, думая, что поймали убийцу, это вовсе не Пабло Варраба, хотя, быть может, плащ и шляпа принадлежали ему.
Чиновники были весьма разочарованы, услышав это из ее уст.
– Нет, господа, – заключила она, – вы продержали в тюрьме невинного человека.
– Благодарю вас, ваша светлость! – воскликнул в порыве благодарности Марсель. – Как вы понимаете, со мной поступили жестоко и несправедливо. Напрасно я старался уверить этих господ, что я вовсе не испанец, они ничего не хотели слушать. Единственной уликой в их глазах стали этот злополучный плащ и эта шляпа, которые куплены в лавке старьевщица. Слава вам, моя освободительница, и позвольте прикоснуться губами к вашей руке.
Герцогиня охотно протянула ему свою изящную маленькую ручку, и Марсель запечатлел на ней проникновенный поцелуй.
Ей очень понравился этот молодой человек, с его изысканными манерами и прекрасной речью. Она была хороша собой, и Марсель, в свою очередь, не сводил с нее глаз.
– Итак, вы свободны, сударь. Считаю, что мой долг – загладить причиненную вам несправедливость.