– После чего займешься поиском трав и спасешь Эрмину.
– Если смогу.
– Ты ее спасешь, и мы тем самым дадим Давиду время умереть. А когда он отправится к праотцам, посмотрим что к чему и решим, что делать с этим Самазаном.
Мюлар, не любивший пустых слов, поклонился хозяину на манер индусов и удалился.
На следующий день два сообщника ровно в час вновь встретились лицом к лицу.
– Любезнейший мой Семилан, – сказал Сентак, – признайтесь, что непомерную сумму, которую я на днях вам выплатил, вы отработали только наполовину.
– Напротив, мой дорогой господин Сентак, – ответствовал Семилан, – события приняли такой оборот, что вы, вероятнее всего, станете наследником Давида вполне естественным путем, а его смерть спишут на безумие, на неосторожность, но не более того.
– Стану наследником! Стану наследником! – передразнил его Сентак. – Золотые слова, но если моя жена умрет раньше юноши, этого не случится.
– Ха! В этом, мой дорогой господин Сентак, вам придется винить только себя.
– Что вы такое говорите?
– Только то, о чем втихомолку судачат все, кому не лень.
– И что же они говорят? Уточните, прошу вас.
– Ходит слух, что ваша жена заболела не сама по себе. Может, за вами кто-то следил, может, какой слуга что-нибудь слышал, сам того не желая. Как бы там ни было, вас обвиняют в том, что именно вы спровоцировали ужасную болезнь, убивающую ныне вашу супругу, причем применили по отношению к ней насилие во время сцены, подробностей которой никто не знает.
– Да? Так говорят?
– Весь город.
– Подумаешь! Я сумею заткнуть рты всем этим болтунам.
– Каким образом?
– Я сам вылечу жену!
– Вот оно что! А вы, стало быть, доктор?
– Нет, но когда-то в Пондишери один старый монгол поделился со мной некоторыми своими секретами. Один из них как раз и позволяет излечить болезнь Эрмины.
– Вы спасете жену! – повторил Семилан. – Не понимаю. Я предложил вам гениальный план, посредством которого все прошло бы гладко и ни один судейский не посмел бы сунуть нос в ваши дела. Но вы стали пороть горячку: полагая, что Давид умрет в тот же вечер, довели жену до состояния, внушающего опасения за ее жизнь, а теперь хотите ее спасти.
– Да, чтобы заткнуть рот злопыхателям.
– А еще – чтобы она не умерла раньше Давида. Впрочем, мне все равно. Беда лишь в том, что если Давид умрет, вам придется начинать все сначала.
– Тогда, мой дорогой Самазан, – сказал Сентак, – мы просто реализуем задуманный вами план.
– Я стану волочиться за вашей женой?
– Совершенно верно.
– Чтобы поставить под сомнение ее верность, – пошутил Семилан, чьи губы расплылись в характерной недоброй улыбке.
Сентак, которого этот сомнительный каламбур, казалось, ничуть не смутил, ответил не менее двусмысленной ухмылкой.
– Я сделаю это в тот самый день, когда Давид умрет, когда вы будете уверены, что положите в карман принадлежащие ему пятьдесят-шестьдесят миллионов.
– Да, в тот самый день! – ответил Сентак и глаза его полыхнули мрачным огнем.
– В назначенный час, – перебил его Семилан, – вы застанете меня во время непозволительного разговора с мадам де Сентак.
– И тогда…
– И тогда вы из двуствольного пистолета, один заряд в котором будет настоящий, а второй холостой, вышибите нам с ней мозги.
– В этом плане я подтверждаю нашу былую договоренность.
– Смотрите не ошибитесь и не всадите в меня пулю вместо холостого заряда.
– Полноте! Не бойтесь.
– Меня успокаивает лишь одно – в интересах дела жену вы должны будете убить первой.
– Сначала вы должны оказаться в моем доме.
– Разумеется. Полагаю, вы сами меня и проведете.
– Да.
– Когда?
– Когда мадам де Сентак будет в состоянии принимать визитеров.
– И как долго, по-вашему, придется ждать этого момента?
– Ха! Понятия не имею. Это будет зависеть от того, какой эффект на мадам де Сентак окажут мои снадобья.
– Впрочем, – сказал Семилан, – я не тороплюсь.
– Хочу дать вам совет, – сказал Сентак. – Когда будете видеться с моей женой, старайтесь говорить как можно меньше.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что помимо вашей воли может заявить о себе привычка к развязным речам, что вас могут посчитать слишком плохо воспитанным для человека благородного происхождения, и что в этом случае кому-то захочется докопаться до корней вашего знатного титула.
– Знатный титул! – воскликнул Семилан. – Завтра я буду настоящим дворянином!
– Ну-ну.
– Неужели вы думаете, что выправить бумаги так трудно? Обладая полученной от вас суммой, я уже начал присматривать себе майорат, по приобретении которого владения Самазанов вновь станут блистать после периода забвения, обусловленного плачевным состоянием финансов бывших хозяев имения. К тому же я найду какого-нибудь художника либо умелого каллиграфа, стараниями которого станет ясно, как день, что мои предки, как и ваши, господин де Сентак, принимали участие в Крестовых походах.
Саиль не удержался от смеха.
– Ну что, договорились?
– Готовьтесь как можно лучше сыграть свою роль.
– Вы удивитесь, каким замечательным актером я могу быть. Впрочем, моя прибыль в этом деле вполне оправдывает усилия, направленные на то, чтобы эти деньги заработать. Пять миллионов!
– Из которых я попрошу вас любезно вычесть те триста тысяч, которые вы уже получили.
– В высшей степени справедливое замечание. Значит, сойдемся на четырех миллионах семистах тысячах и больше об этом говорить не будем.
И двое гнусных заговорщиков расстались.
Сентак вернулся домой, а Семилан отправился к друзьям, которых он успел заиметь и в кругу которых его любили за ум и несколько развязные манеры.
Войдя в свою комнату, саиль увидел в ней Мюлара.
– Ну что? – спросил его Сентак. – Нашел?
– Да. Все необходимое я купил у первого попавшегося торговца лекарственными травами. Вот! – добавил сеид, показывая небольшой пакет.
– Что же ты теперь будешь делать?
– В течение восьми часов буду готовить на огне отвар, а когда он превратится в жидкую кашицу, нанесу ее на голову больной, чтобы получилось что-то вроде колпака.
– А сколько времени понадобится, чтобы снадобье возымело действие? – спросил Сентак.
– Если у меня все получится, – ответил индус, – то через двенадцать часов после применения снадобья жизнь мадам де Сентак будет вне опасности.
– А если нет?
– То через сорок восемь часов после того, как я сниму "колпак", она умрет.
– Умрет!
– Без всякой надежды на выздоровление.
– Надеюсь, ты понимаешь, что из-за твоего зелья мы можем оказаться в еще более затруднительном положении, чем то, из которого с его помощью пытаемся выпутаться.
– В утешение я могу сказать вам только одно – из десяти больных мое средство излечивает как минимум девять.
– Сколько раз ты им пользовался?
– Около шестидесяти.
– И сколько больных после него умерло?
– Двое.
– Вот как! В таком случае я спокоен. Да и потом, если твои травы не принесут ожидаемого результата, мы вполне сможем с умом употребить сорок восемь часов, о которых ты говорил, на то, чтобы помочь природе окончательно добить юного Давида.
После этих циничных слов Мюлар взялся за дело. Оставаясь с ним в комнате, саиль тщательно запер все засовы.
– К чему такие предосторожности? – спросил индус.
– Не хочу, чтобы нам помешали, пока ты будешь готовить свое варево.
– Ха! Но ведь слуги являются к вам только тогда, когда их позовут.
– Я хочу быть уверен. К счастью, на дворе зима, поэтому у нас есть прекрасный предлог, чтобы развести огонь.
– Но ведь у нас нет котелка.
– Зачем он тебе?
– Чтобы приготовить травяной отвар.
– Возьми тот, в котором ты утром приносил горячую воду.
– И то правда. А воды нам хватит? – задал еще один вопрос Мюлар, заглядывая в кувшин и котелок.
– Думаю, да.
– Хватит, но впритык.
И Мюлар тут же взялся за работу. Он взял принесенные травы, снял с них все листики, оголил стебельки и бросил их в наполненный водой котелок.
– А листья ты не кладешь?
– Нет. Кашицу, которая мне нужна, дает сердцевина стебельков. Ну вот, дело сделано. Теперь я буду держать ее на огне до вечера. В результате пять-шесть литров воды, которые у нас есть, почти полностью испарятся.
– Сколько на это понадобится времени?
– От восьми до десяти часов.
– Отлично. Сейчас три. Значит, в полночь.
– Или в час ночи.
– Ну хорошо. Мы даже дождемся двух часов, чтобы войти в комнату жены.
– Не стоит, этот час нам ничего не даст.
– Это твое мнение. Но меня на данный момент подозревают, за мной следят, поэтому использовать наше снадобье нужно будет тайком от всех.
– Как пожелаете.
– В два часа ночи моя бесценная свояченица отправится немного поспать и тогда с женой останется лишь та женщина, которую я мельком видел.
– А она не выкажет удивления, увидев, что вы явились в комнату мадам в столь поздний час?
– Никоим образом. В то время как Филиппина, которая предупреждена и держится настороже, может решить, что мы пришли укоротить ее сестре жизнь.
– Пожалуй, вы правы.
– Теперь готовь свое снадобье, а я лягу отдохну – умираю от усталости.
Сентак растянулся на кровати, а Мюлар с рассчитанной медлительностью развел огонь.
Наступил вечер. Свечу индус зажигать не стал.
В темноте можно было увидеть его смуглое лицо, освещенное светом пылающих угольков, и глаза, которые он не отводил от котелка со снадобьем, перестававшим кипеть лишь тогда, когда в него доливали воду. В четверть первого зелье, по мнению индуса, было готово. Тогда он взял носовой платок и без лишних фасонов его обрезал, придав круглую форму. Затем сгреб пальцами со дна котелка белесую, клейкую жижицу и аккуратно выложил ее на тонкий батист.
Покончив с этим, Мюлар обратился к саилю и сказал:
– Готово.
Сентак спрыгнул с кровати.
– Твое средство нужно накладывать горячим?
– Нет, как раз наоборот.
– В таком случае давай дождемся двух часов. За это время оно как раз остынет.
Когда на часах пробило два, Мюлар вышел из комнаты хозяина, чтобы убедиться, что в доме все спят.
– Бодрствует одна лишь старая Катрин, – сообщил он, вернувшись, – следит на кухне за отварами.
– Не считая юной девушки, оставшейся у постели жены. Момент настал, Мюлар, пойдем.
Двое сообщников двинулись по коридору и вскоре уже были у комнаты Эрмины.
Благодаря поистине дикарской ловкости, с которой Мюлар смог открыть дверь, они вошли к больной совершенно бесшумно, и Маринетта, сонно клевавшая носом в изножье постели, их даже не услышала.
Беззвучно шагая по толстому ковру, они оказались у ничего не подозревавшей девушки за спиной. И вот Сентак предстал перед ее взором.
При его неожиданном появлении Вандешах в испуге вскочила, из ее груди вырвался сдавленный крик.
– Господин де Сентак… – прошептала она.
Саиль бросил взгляд на это дитя, освещенное колеблющимся светом ночника, и тут же узнал ту, в кого был страстно влюблен.
– Вандешах! – в свою очередь воскликнул он, не в состоянии сдвинуться с места от изумления.
В течение минуты юная девушка и Сентак смотрели друг на друга. Первая дрожала всеми своими членами, глаза второго полыхали огнем неожиданного триумфа.
Что же до Мюлара, тоже узнавшего принцессу, то он склонился перед ней в глубоком поклоне и оставался стоять в этой смиренной позе, пока слово вновь не взял Сентак.
Тот тут же понял, какие преимущества дает ему присутствие Вандешах у постели жены.
– Было бы большой ошибкой пугать это дитя еще больше, – сказал он себе. – Своим поведением я должен ее успокоить, чтобы она не боялась здесь оставаться. От принцессы я смогу узнать, где ее прячут, повелительницу моего сердца, чтобы впоследствии найти и похитить.
Поэтому когда он вполголоса заговорил, в тоне его звучали нотки глубокого уважения, к которому примешивалась некоторая доля безразличия.
– Мадемуазель, я не мог уснуть, – сказал он. – Мою тревогу за состояние жены нельзя выразить словами. Думая о ней, я вспомнил, что когда-то в Индии учился лечить больных и пришел, чтобы…
– Несчастный! – дрожащим голосом воскликнула Маринетта.
– Что это значит? – спросил Сентак.
– Вы не приблизитесь к этой кровати! – продолжала юная девушка, преграждая Сентаку путь и устремив на него взгляд, недвусмысленно выдававший ее страх.
Перед саилем вновь возникло препятствие, которое он, придя к жене в столь поздний ночной час, казалось, устранил.
– Мадемуазель, – сказал он, прекрасно владея собой, – я не знаю, какие чувства побуждают вас говорить со мной подобным образом.
– Мадам де Сентак – моя благодетельница, – ответила Вандешах.
Услышав этот ответ, Мюлар и его хозяин тут же поняли, что если Эрмина была в курсе происходящего, то рассказал ей об этом не кто иной, как Маринетта.
– Мадемуазель, опомнитесь, – продолжал Сентак, – по всей видимости, от темноты, длительного бодрствования у постели больной и легкого испуга ваш разум немного помутился.
– Если вы приблизитесь к этой постели, я позову слуг, – сказала Вандешах.
– Зовите, если считаете нужным, – ответил Сентак, – странно, что вы позволяете обращаться со мной, как с врагом, рядом с этой постелью, на которой страдает женщина, носящая мое имя.
Маринетту эти слова поразили.
– Кто вправе помешать мне, – суровым голосом продолжал саиль, – дать жене снадобье, необходимое, как я полагаю, для исцеления от болезни, которая ее пожирает?
– Доктор запретил что-либо делать до тех пор, пока он в следующий раз не явится сюда с визитом, – отважилась возразить юная девушка, прекрасно чувствуя всю шаткость своих позиций.
– Ха! Мне нет никакого дела до доктора. Давай Мюлар, используй свое лекарство.
Маринетта встала перед кроватью и вытянула перед собой руки, чтобы не дать индусу что-либо сделать.
– Ну же, дитя мое, – сказал Сентак, – не мешайте нам.
И бесцеремонно взял девушку за руки.
– Вы затаили на меня обиду за то, что тогда между нами произошло, и теперь считаете, что я способен на самые гнусные преступления. Тем не менее уверяю вас, что я раскаиваюсь в том зле, которое могло быть вам причинено, и прошу у вас прощения.
Вандешах пожала плечами.
– Да и потом, если бы я хотел совершить что-то плохое, то разве не позаботился бы о том, чтобы куда-нибудь вас отослать, понимая, что вы будете опасным свидетелем?
Маринетта на мгновение задумалась и ответила:
– Пожалуй.
Потом немного помолчала и добавила:
– Если вы пришли сюда, чтобы сделать доброе дело, то не побоитесь прибегнуть к своему средству в присутствии не только меня, но и еще одного свидетеля. Я разбужу мадам де Мэн-Арди.
– Не надо, в этом нет надобности.
– Нет надо! – настойчиво заявила девушка.
Терпение Сентака было на исходе.
– Несчастная! – наконец взорвался он. – Вы забываете, что я могу погрузить вас в состояние летаргии, подобное тому, в котором вам однажды уже довелось побывать.
Эта угроза повергла Маринетту в трепет.
– Если бы я пришел сюда ради черного дела, то разве стал бы посвящать вас во все его подробности?
Бедное дитя будто онемело. При мысли о том, что она может лишиться чувств и оказаться во власти этого человека, перед которым девушка испытывала такой же страх, как перед страшным чудовищем, ее бросало в дрожь. Сопротивление ее было сломлено.
Мюлар, внимательно за ней наблюдавший, тут же это заметил и подошел к постели Эрмины.
Вечером у молодой женщины был жесточайший приступ горячки, она металась в бреду, а затем обессиленно откинулась на подушки.
Мадам де Сентак лежала совершенно раздавленная, не имея ни малейшего представления о том, что происходит вокруг, глаза ее были закрыты, но не потому, что она спала – веки ей смежили усталость и коматозное состояние.
– Саиль, – сказал Мюлар, – помогите мне.
– Что я должен делать?
– Приподнимите мадам, чтобы я мог надеть ей приготовленный колпак.
– Так? – спросил Сентак, деликатно взяв Эрмину за плечи и усадив ее на кровати.
– Да, отлично, теперь немного подождите.
Проявляя редкую сноровку, Мюлар снял с Эрмины чепец. Белокурые волосы очаровательной женщины, которые доктор Брюлатур предполагал остричь, были собраны на затылке в толстые косы.
Мюлар вытащил черепаховый гребень и роскошная шевелюра рассыпалась по плечам больной золотистым покровом.
– Поторопись, – сказал Сентак, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Мне понадобится не больше минуты,
– Неважно, давай быстрее.
Войдя в комнату больной, Мюлар оставил приготовленное снадобье на круглом столике на одной ножке. Теперь он подошел к нему и, проявляя осторожность, на которую такой малый, казалось, был совершенно неспособен, надел на голову больной, позаботившись о том, чтобы мазь плотно прилегала к волосам.
– Ну вот, – сказал он, – готово.
– Теперь я могу уложить ее обратно в постель? – спросил Сентак.
– Пока нет, сначала нужно вновь надеть чепец.
Вандешах в ужасе смотрела на то, как Мюлар накладывает свой компресс, и ей казалось, что он совершает какое-то жуткое колдовство.
Лицо индуса, со впалыми, пылающими глазами, двуличный, холодный взгляд Сентака, полумрак, в котором двигались их фигуры, придавал всей сцене совершенно фантастический характер.
– Теперь уложите мадам обратно в постель.
Сентак осторожно опустил голову Эрмины на подушку и облегченно вздохнул.
Сей жестокий дикарь явно не годился на роль сиделки.
– И когда твое средство возымеет свое действие?
– В десять – половине одиннадцатого наступит существенное улучшение, – ответил Мюлар.
– А если этому снадобью предстоит ее вылечить?
– Если мое зелье спасет вашу жену, ближе к трем часам она придет в себя, а вечером станет понятно, устранена ли опасность для ее жизни.
– Значит, здесь нам делать больше нечего? – спросил Сентак.
– Совершенно верно.
– Вы все слышали, мадемуазель, – продолжал саиль, – не пытайтесь в своем неуместном рвении разрушить то, что мы только что сделали – вы убьете свою благодетельницу и я этого вам никогда не прощу.
Последние слова саиль произнес столь непритворно, что у юной девушки не осталось ни малейших сомнений в их искренности.
Впрочем, Сентак с Мюларом и не ждали от нее ответа. Они тут же ушли, и Маринетта услышала, как индус, обратившись к хозяину, сказал: – Теперь она проспит восемь часов самым безмятежным сном.
Так оно и случилось.
Через несколько мгновений после ухода саиля и слуги, Вандешах услышала, что из груди Эрмины вырвался вздох облегчения и тут же сменился спокойным, ровным дыханием.
Весь остаток ночи больная спала настолько глубоко, что юная девушка была вынуждена признать – Мюлар и его хозяин действительно облегчили страдания мадам де Сентак.