– Берегите свои карманы, – сказала молодая дама. – Боже правый! Куда подевались все эти люди?
– Мне об этом ничего не известно.
– Четверо алых носильщиков растворились в воздухе, будто призраки.
– Да и безногого тоже нигде нет.
– Кто-нибудь видел калеку?
– Будьте благоразумны, – прошептала молочница.
– Что вы хотите этим сказать?
– Не думайте, что эти люди куда-то подевались. Они просто сменили наряд. Взгляните в зал: в нем больше нет ни одного стража Бушданфера, ни одного его придворного.
– Верно.
– И герольд, которого неизменно окружала масса народу, тоже исчез.
– И то правда.
– Сигналом к этим превращениям были четыре свистка, которые вы слышали. Чтобы потерять всякое сходство с теми, кем они были вначале, молодым людям было достаточно лишь вывернуть наизнанку свои костюмы, подготовленные заранее.
– А калека? Куда подевался он?
– Должно быть, его унес один из алых носильщиков. Остальные покинут бал в течение ближайших десяти минут, но никто даже не заподозрит, что это они.
– То, что вы, мадам, рассказываете, больше похоже на сказку.
– Ни в коем случае. Впрочем, то, что вы видели, гораздо необычнее моих слов.
– Что да, то да.
– Но кто они, эти люди?
– Этого я вам сказать не могу.
– Следовательно, вы их знаете?
– Да.
– А почему тогда не хотите говорить?
– Потому что здесь не только стены имеют уши.
– А если мы пойдем в другое место?
– Ах! Тогда, может, я и…
– Клянусь всей свитой повелителя Монкрабо! – воскликнул Танкред. – Ни на одном костюмированном балу я еще не развлекался, как на этом. Ни один человек в мире, могу утверждать это с полной уверенностью, еще не был так заинтригован, как я, женщиной, которая меня, конечно же, знает, которую я вижу перед собой, но не имею малейшего понятия, кто она. Надо бы достойно завершить эту ночь, так хорошо начавшуюся, если, конечно же, мадам пожелает довериться галантным кавалерам.
– Что же вы тогда сделаете? – спросила молочница.
– Попросим ее помочь нам расправиться с холодным каплуном и горячими трюфелями, которых мы велели приготовить, не сомневаясь, что позовем эту даму разделить трапезу с ее покорными слугами.
– Где же мы его найдем, этого каплуна с трюфелями?
– Нет ничего проще, мадам, у меня дома.
– Ну хорошо, господин Мэн-Арди, я согласна. Я знаю вас достаточно хорошо для того, чтобы положиться на вашу порядочность.
– Ваши слова, мадам, – золото.
– Но у меня, господа, есть одно условие.
– Какое же?
– Никто из вас не будет пытаться за мной ухаживать. И все молодые люди нигде ни словом не обмолвятся обо мне.
– Суровое требование, мадам, – ответил после долгой паузы Танкред, – особенно для тех, кто имел удовольствие лицезреть ваши очаровательные черты.
– Сударь, это ультиматум.
– Мы не были бы французами, если бы не испытывали по этому поводу горьких сожалений. В то же время мы готовы повиноваться и обязуемся не только проявлять к вам уважение, в чем вы и так не сомневались, но и не произносить в ваш адрес слов любви.
– Как бы там ни было, комплименты разрешаются, – с улыбкой добавила дама.
– В таком случае поехали? – спросил Танкред.
– После всего увиденного бал теперь будет невообразимо скучен, – сказала молочница, – так что едем.
Она вновь взяла Танкреда под руку. Четверо друзей последовали за ними, обсуждая события минувшего вечера.
– А вот вам еще одно происшествие, – сказал юный Мэн-Арди, когда они подошли к выходу. – Мы не можем уйти. Кто это там заполонил все подходы к лестнице? Рыцари короля лжецов?
– Да нет, – ответил ему Гонтран, – это больше похоже на сборище крайне раздраженных дам и господ.
Большинство тех, кто столпился у входа, и в самом деле живо жестикулировали. Посреди гомона, служившего фоном всей этой сумятицы, время от времени раздавались восклицания: – Это возмутительно!
– Такой гнусности еще свет не видывал!
– Куда только смотрит полиция?
– Дирекция должна знать, перед кем открывает свои двери.
И приступы ярости все больше набирали обороты.
– Да что, в конце концов, случилось? – громко спросил Гонтран де Кастерак.
– Случилось то, сударь, – ответил ему дородный, красный, как пион, господин, задыхаясь от гнева, – что половину гостей, явившихся на этот бал-маскарад, чтобы повеселиться, самым возмутительным образом обокрали.
– Что вы имеете в виду? – спросил Танкред.
– А что, черт возьми, я, по-вашему, должен иметь в виду? Когда я говорю, что обокрали, это значит обокрали. Как мне представляется, я просто называю кошку кошкой.
– Не сердитесь, сударь.
– Как спокойно вы об этом говорите, – возразил ему разгневанный господин. – Если бы вас избавили от бумажника, двух часов и как венец иронии вытащили из кармана носовой платок, посмотрел бы я, куда подевалось бы все ваше спокойствие.
– А все эти люди, которые так стенают?
– Их, как и меня, тоже обворовали. Префект, сидевший в ложе…
– Как? И его?
– Обокрали, как и меня. Комиссара полиции!
– Его тоже?
– Как и меня.
– Значит, та же участь постигла всех присутствующих?
– Всех. Ну, или почти всех? А что с вами?
– В самом деле! – воскликнул Танкред и стал проверять карманы.
– Нет, ко мне, слава богу, никто не залез.
– Вам очень повезло.
– Но подозрения хотя бы есть? Кто мог совершить этот дерзкий налет?
– А кто, по-вашему, мог это сделать, как не та банда злодеев, которые с таким триумфом внесли этого проклятого калеку?
– Сударь, – заметил Танкред, – мне представляется, что этому безногому трудновато было бы лично принять участие в только что проведенной масштабной операции.
– Не спорьте, – шепнула на ушко Танкреду молочница.
– Хорошо, будь по-вашему, – ответил молодой человек, решив во всем слушаться мудрую спутницу.
– И все равно, таких невероятных, рискованных и успешных предприятий свет еще не видывал, – заявил Гонтран.
– Но от этого мы не должны забывать о каплуне, – ответил ему Танкред.
– Как и о трюфелях.
– Тогда давайте пробиваться через толпу, она, похоже, стала немного редеть.
– У меня есть экипаж, – сказала молочница. – Чтобы мы все могли добраться до вашего дома, господин Мэн-Арди, вам достаточно будет нанять еще один.
Когда Танкред, его друзья и дама, столь непринужденно согласившаяся отужинать с ними, удобно расселись за богато накрытым столом, разговор, естественно, вернулся к событиям минувшего вечера.
Танкред, Гонтран и остальные, во время поездки из театра успевшие обменяться впечатлениями от откровений гостьи, не преминули потребовать дополнительных подробностей о повелителе Монкрабо.
– Господа, вы спрашиваете меня о том, чего я вам рассказать не могу.
– Почему?
– Я связана.
– Клятвой? – спросил Танкред.
– Да, клятвой.
– Тем не менее, мадам, вы сказали, что знаете повелителя Монкрабо и короля лжецов.
– Мне известно, кто он.
– Ах, боже мой, мне тоже! – воскликнул Гонтран.
– В самом деле? – спросила молодая женщина.
– Он действительно король. Но не лжецов, а воров.
– Этот калека? Полно вам! Это невозможно.
– Тем не менее иначе ведь быть не может, не так ли, мадам?
– Господа, окажите любезность, не пытайтесь разговорить меня на эту тему. Я все равно ничего не скажу.
– В то же время, мадам, вы дали нам надежду, что, почтив своим присутствием наш скромный ужин…
– Я ничего вам не обещала. Кроме того, должна заметить, что я согласилась прийти из любопытства и, в большей степени, из чувства признательности.
– Из чувства признательности?
– Из любопытства?
– Да, из любопытства – чтобы увидеть своими глазами, как живет юноша, и из признательности – чтобы выразить господину Танкреду благодарность за то, что он защитил меня от Сентака.
– Кстати, что такого интересного де Сентак мог сказать этому господину калеке, который по нашей милости так славно покатился кубарем?
– Вы хорошо знаете Сентака? – спросила молочница.
– Ну… – протянул Танкред. – Неплохо.
– Тогда соблаговолите мне сказать, кто он.
– Насколько я знаю, он креол с острова Маврикий. Его родители родились в Пондишери, говорят, что хоть кожа этого молодого человека и белая, в его жилах течет индейская кровь.
– О нем ходят такие слухи?
– Да, мадам, и те, кто знает о жестокости его натуры, этому отнюдь не удивляются.
– Он храбр?
– Порой да, как и все испанцы. Но бывают моменты, когда он даже после самых смертельных оскорблений не решается не то что броситься в бой, но даже рассердиться.
– Странно.
– Более чем странно… Таким образом, как вы недавно сказали, вполне может случиться, что Сентак не потребует от меня удовлетворения за то, что я вмешался в ваш с ним спор. Но как бы там ни было, его храбрость у меня сомнений не вызывает. В довершение всего он еще и невероятно упрям. Поговаривают, что, решив добиться успеха в том или ином деле, он без угрызений совести может воспользоваться любыми средствами. Наконец, он жаден, алчен и страшно ревнует свою жену, которую обманывает, хотя вы, мадам, похоже, знаете об этом значительно лучше меня.
– А его супруга вам, случаем, не родственница?
– Она свояченица моего брата.
– В девичестве мадемуазель Эрмина де Женуйяк?
– Да, мадам.
– Ходят слухи, что она очень несчастна.
– Говорят, да.
– И очень богата.
– На редкость богата. Старый еврей Самуэль оставил ей и моей невестке Филиппине поистине королевское состояние.
– А в завещании Самуэля на ее счет никаких особых распоряжений не было?
– Были, мадам. Вам известно, что сей достойный старик, которого любил весь Бордо, обладал несметными богатствами. Во время Революции большую часть состояния у него попытались отобрать, но он оказался умнее всех и в результате ничего не потерял. Вы также знаете, что под конец жизни он тратил на себя очень мало, что позволяло ему еще больше приумножать капиталы. После его смерти наследникам досталось порядка ста двенадцати миллионов, в том числе двадцать четыре миллиона мадам де Блоссак, здравствующей и по сей день, и по шестнадцать каждой из внучек.
– Но это составляет всего пятьдесят шесть миллионов, – сказала молочница.
– Да, мадам.
– Ровно половину наследства.
– Вы великолепно проводите подсчеты.
– А кому досталось остальное?
– Во-первых, шесть миллионов Самуэль отдал бедным.
– Хороший поступок.
– А во-вторых, когда-то он был молод… – продолжал Танкред.
– Те, кто его видел, в этом даже не усомнились бы.
– Молод и женат.
– Как?
– Да. И жена, судя по всему, очаровательная, родила ему сына.
– Ого! Это уже что-то новое.
– Для вас, мадам, несомненно. Когда этому юноше исполнилось пятнадцать, – сообразительности ему уже тогда было не занимать – он подумал, что в один прекрасный день станет достаточно богат и, жаждая приключений и славы, испросил у отца разрешения поступить во флот. Самуэль, владевший значительным количеством кораблей, выполнил его просьбу и разрешил подняться на борт судна, следовавшего в Индию.
Сей молодой человек, которого звали Давид, прибыл на Восток в тот самый момент, когда Дюплеи , героический Дюплеи, начинал ту невообразимую битву с англичанами, которой мы никогда не устанем восхищаться и которая принесла бы замечательные результаты, если бы Францией в те времена правили умные люди.
– Это уже какой-то исторический экскурс…
– Простите, я немного отвлекся. Но вернемся к нашим баранам. Этот Давид с невероятным пылом стал под знамена Дюплеи и помог ему деньгами отца.
– Значит, он герой?
– Да, мадам, настоящий герой, ведь он был одним из самых неустрашимых соратников Дюплеи и принимал участие в двух десятках сражений. Но когда он вел индийскую армию к победе, его сразила английская пуля. Дюплеи его долго оплакивал.
– По-моему, мы немного отклонились от Сентака, – заметил Гонтран.
– Нет, ведь мы говорим о его кузене.
– Одним словом?
– Одним словом, умирая, Давид вверил заботам своего отца Самуэля молодую жену и ребенка, которые сначала не хотели покидать Индию, но вскоре, когда ситуация поменялась и Дюплеи подвергся преследованиям, были вынуждены это сделать.
Жена Давида и их ребенок были христианами. Они поселились в Италии, небо которой отдаленно напоминало им залитую солнцем Индию, в купленном неподалеку от Неаполя поместье.
Каждый год молодой человек навещал дедушку, а затем возвращался к матери (бедняжка умерла молодой). Потом он женился, у него родился сын, который, в свою очередь, тоже оставил после себя наследника. Теперь этому ребенку тринадцать лет и он круглый сирота.
– Вот как! – воскликнула молочница. – Об остальном догадаться нетрудно.
– Именно этому правнуку, своему прямому потомку, старый Самуэль и оставил пятьдесят миллионов, о которых говорила наша мадам.
– И что же, в завещании Самуэля был особый пункт касательно этих пятидесяти миллионов?
– Да, мадам.
– Свою последнюю волю старый Самуэль продиктовал жене нотариуса, – прошептал Гонтран на ушко своему соседу.
– В чем же этот пункт заключается?
– Он гласит, что если внук внука Самуэля умрет, все его состояние должно перейти к мадемуазель Эрмине де Женуйяк.
– Которая теперь стала мадам де Сентак, – добавила молодая дама.
– Совершенно верно.
– Благодарю вас, это все, что я хотела узнать.
– И вы не хотите сообщить нам ничего взамен того, о чем я рассказал? – спросил Танкред.
– Хочу.
– Тогда говорите, мадам.
– Ну что же! На мой взгляд, господин де Сентак в настоящий момент изыскивает способ отправить на тот свет этого наследника пятидесяти миллионов, чтобы его жена наконец могла их унаследовать. Причем все должно выглядеть так, будто тот умер естественной смертью. А там будет видно.
– Мадам, вы понимаете, что выдвигаете против Сентака более чем серьезное обвинение?
– Перед тем как его сформулировать, я всецело взвесила его важность и значимость.
– И вы полагаете, что…
– И я полагаю, что человек, явившийся на наш бал-маскарад в личине повелителя Монкрабо, тесно связан с Сентаком.
– Этот предводитель бандитов?
– Да.
– Он хочет избавиться от наследника верного единомышленника Дюплеи…
– Или убить его, – добавила дама.
– Знаете, мадам, – сказал Танкред, – предлагая вам разделить с нами ужин, мы даже не предполагали, что вы сделаете столь серьезное заявление, в которое просто невозможно поверить.
– Вы что же, отвергаете мое предположение?
– Начисто, – ответил Танкред, полагая, что перед ним обыкновенная шутница, которых можно нередко встретить на костюмированном балу.
– Почему? – спросила дама.
– Потому что вы поклялись заинтриговать нас этим вечером во время маскарада, и я должен признать, вам это прекрасно удалось. Но это еще не значит, что вы поступаете правильно, продолжая над нами насмехаться, хотя, если быть откровенным до конца, этот ужин является не чем иным, как естественным продолжением костюмированного бала.
– Напрасно вы шутите.
– Полно вам!
– Послушайте! – продолжала молочница. – Эрмина де Женуйяк несчастна в браке?
– Что до этого – то да.
– Вечером де Сентак говорил с этим персонажем, который открыто продемонстрировал вам все свои способности?
– Да.
– И вы даже не желаете спросить, как я узнала о вещах, всецело подтверждающихся вашим собственным рассказом?
– Боже мой, мадам, то, о чем я только что поведал, ни для кого не является тайной. Завещание старого Самуэля наделало много шуму. Что касается конкретных деталей, то здесь достаточно было найти подход к нотариусу, который его составлял, или к его писарю…
– Прошу прощения, сударь, но я вынуждена вас перебить.
– Вы обиделись?
– Да, и хочу добавить, что не давала вам права меня оскорблять.
Эти слова были произнесены с таким достоинством и таким тоном, что Танкред тут же раскаялся в своих неподобающих речах.
– Вы сами, сударь, – продолжала молодая дама, – ведете себя так, будто мы все еще находимся на костюмированном балу, будто вы не видели моего лица.
– Примите мои извинения, мадам.
– Господин де Мэн-Арди, запомните: о господине де Сентаке мне известны сведения, которые, обнародуй их я или кто-то другой, причинили бы семье вашего брата неизмеримые страдания. Но я не считаю, что сегодня, в этот день и час, должна ими с кем-то делиться.
– Но, мадам! В конце концов, вы меня пугаете.
– Нет, я просто говорю вам, этот человек способен на все: на десять гнусностей и двадцать преступлений.
– Значит, вы его хорошо знаете?
– Не думайте, что на балу мы с вами столкнулись случайно. – продолжала молодая женщина, не отвечая на несколько дерзкий вопрос Танкреда. – Я искала встречи с вами и нашла ее. И это приглашение на ужин я, можно сказать, вырвала сама, а вы даже ничего не заметили. Выражаясь языком шулеров, я проделала с вами что-то вроде карточного фокуса.
Танкред с друзьями не упускали из ее разговора ни единого слова.
– Неужели вы всерьез думаете, что я попросила вас собрать полдюжины крепких и храбрых молодых людей только для того, чтобы сбросить безногого калеку с трона? Ведь об этом можно было попросить и первого встречного.
– Тогда какую цель вы преследовали?
– Я сделала это для того, чтобы вечером оказаться вместе с вами в безопасном месте и рассказать то, что вам так хочется знать.
– Если это правда, мадам, – молвил Гонтран, – то ума вам не занимать.
– Значит, над жизнью Франсуа Давида, кузена мадемуазель де Женуйяк, нависла угроза? – в свою очередь спросил Танкред.
– Да.
– И вы утверждаете, что эта угроза исходит от господина де Сентака?
– Добавлю, что, когда маленький кузен мадам де Сентак умрет, опасность будет угрожать уже ей самой.
– Неужели Сентак решится на то, чтобы убить жену?
– Даже не сомневайтесь.
– Послушайте, мадам. То, что вы нам рассказали, очень серьезно. Признаюсь, ваши слова, очень похожие на правду, оказали на меня живейшее впечатление. Но чтобы убедить людей строгих и обстоятельных, этого недостаточно, ведь мы не юные безумцы, явившиеся на бал-маскарад, мы пятеро поборников справедливости, которым вы, если я правильно понял вашу мысль, рассказали о готовящемся преступлении.
– Совершенно верно.