– Бедная женщина.
– После этого внезапно появились другие агенты, прятавшиеся в окрестностях. В результате проведенных ими поисков несчастного Кадевиля схватили и доставили в Бордо.
– Вероятно, чтобы отдать в руки правосудия?
– Наверное.
Гонтран какое-то время хранил молчание, затем резко вскинул голову.
– Знаете, господин де Самазан, я хочу сказать вам одну вещь.
– Какую?
– После ареста Жана-Мари на нас легла тяжелейшая ответственность.
– О чем это вы?
– Ни одна живая душа на свете не знала, где прячется гренадер.
– А ведь вы правы!
– И лишь благодаря непредвиденной случайности этот секрет стал известен господам Мэн-Арди, Бюдо, Мальбесану и мне.
– Чтобы сохранить все в тайне, это уже много.
– Мы все поклялись честью никому не рассказывать об увиденном, – самым суровым тоном заявил Гонтран.
– Вот как! – ответил на это Семилан, прекрасно понимая, что его шутки вряд ли придутся по вкусу.
– А теперь, сударь, Кадевиля предали, – продолжал Кастерак. – Когда над вами и Давидом нависла страшная угроза, которой вы избежали только чудом, Жан-Мари вместе с нами поспешил вам на помощь.
– Так оно и было, я его действительно видел.
– И теперь получается, что этот акт великодушия обошелся ему слишком дорого?
– Что вы хотите этим сказать?
– Сколько нас было в подземелье?
– Ну, во-первых, там был этот безногий.
– Ах! Этот никого не выдаст, у него на то есть веские причины.
– Затем, – продолжал Семилан, – вы и Бюдо.
Гонтран нетерпеливо его перебил:
– А еще господин де Сентак, его слуга-индус и вы, господин де Самазан.
– Совершенно верно, – ответил Семилан.
– Тогда я вам вот что скажу, сударь! На Кадевиля донес кто-то из вас троих.
– Вполне возможно, – ответил молодой разбойник.
– Может, вы?
– Боже милостивый, – возразил Семилан, – сударь, после подобного вопроса у меня есть все основания разгневаться…
Гонтран махнул рукой – в знак того, что ему все равно.
– …и оставить ваши слова без ответа, – продолжал Самазан.
– Молчание – знак согласия, – заметил Гонтран.
– Не всегда. Как бы там ни было, поверьте, если бы, кроме меня, донести на гренадера было бы некому, он до сих пор прятался бы в своем убежище и даже смог бы дожить там до глубокой старости.
– Вы даете мне слово чести?
– Да, даю.
– Значит, гренадера предали либо господин де Сентак, либо Мюлар.
– Сей вопрос, сударь, надо прояснить, – ответил Семилан. – Мы все чрезвычайно в этом заинтересованы и просто обязаны во всем разобраться.
– Правда ваша. Я поговорю с господином де Сентаком.
– Может, лучше спросить у полиции? – заметил бандит.
– Дело в том, что я никого там не знаю.
– Тем хуже, потому как если бы мы узнали имя доносчика, отпираться ему было бы бесполезно.
– Я повидаюсь с друзьями и мы примем то или иное решение.
– Что же теперь с этим бедным гренадером сделают? – спросила Эрмина, хранившая молчание, пока Семилан и Кастерак обменивались этими притворно любезными фразами.
– Судя по всему, мадам, его казнят.
– Как! Опять?
После этого наивного восклицания нельзя было сдержать улыбку. Эрмину и саму охватил мимолетный приступ веселости.
– По правде говоря, этого несчастного однажды уже расстреливали, – добавила она. – И теперь было бы более гуманно отдать должное той ловкости, с которой он совершил побег…
– Иными словами, – перебил ее Гонтран, – полиции, точнее, военным властям, лучше было бы его не трогать и позабыть эту старую историю.
– В то же время, если на него донесли…
– То было бы намного умнее предупредить Жана-Мари, чтобы он спрятался, а доносчика наказать, обвинив в том, что он посмеялся над правосудием.
– Нам легко рассуждать, – сказала Эрмина.
– А как поступят с Кадишон? – спросила Маринетта, поднимая на Семилана свои большие глаза.
– Кадишон? Ее, по-видимому, передадут в руки полиции, обвинят в содействии побегу возлюбленного и определят наказание.
– Возлюбленного, который через несколько часов после освобождения стал ее мужем! – сказал Кастерак.
– Верно, говорили, что так оно и было.
– Но тогда его казнят не сразу, – заметила Эрмина.
– Почему?
– Потому что при рассмотрении судом дела его жены он будет проходить сообщником.
– Вы правы.
– А это может продлиться не один день.
– В самом деле.
– Как знать, может, тем временем ему вновь удастся спастись.
– Да и потом, – вставила слово Маринетта, – мне кажется, что этого человека вряд ли осмелятся казнить, ведь поступок его, в общем-то, был совершенно незначительный, а за эти полтора года вполне заслужил себе свободу.
– Вы правы, дочь моя. Генералу не останется ничего другого, кроме как обратиться с прошением помиловать гренадера.
– Но удовлетворят ли его ходатайство?
В этот момент в салоне, где наши герои вели беседу, содержание которой мы только что передали, вошел де Сентак.
Увидев его, Семилан, до этого пожиравший Вандешах глазами, напустил на себя вид полнейшего спокойствия и равнодушия.
Что касается Кастерака, у которого давным-давно сложилось мнение о Сентаке, то его лицо в этот момент посуровело и он не произнес ни звука.
Иными словами, появление мужа Эрмины было принято в этом маленьком обществе, что называется, холодно.
Маринетта смертельно побледнела. Эта деталь не ускользнула от внимания Семилана, бросившего на саиля взгляд, лишенный той улыбки, которая так смягчала его облик.
В его взоре явственно читалась угроза.
– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спросил Сентак у Эрмины.
– Отлично.
– Тем лучше. Ваш покорный слуга, господа.
Молодые люди поклонились.
Вандешах Сентак не сказал ничего и удовлетворился лишь тем, что посмотрел на нее глазами, в которых полыхнул мрачный огонь.
Заметив его взгляд, молодой бандит, помимо своей воли, вздрогнул. Юная девушка и правда оказала на Семилана живейшее впечатление.
Это матово-белое лицо, чуть тронутое загаром, эти большие черные глаза, в которых, если можно так выразиться, отражалась ее душа, эти изумительные пепельные волосы с теплым оттенком – все это пленило негодяя, который почувствовал, что все его естество переполняет доселе неизведанное чувство.
– А правду говорят, – вдруг спросил Сентак, – что известного нам гренадера Жана-Мари поймали и арестовали?
– Так оно и есть, – ответил Семилан.
– Ах! Вот уж не везет парню, – с улыбкой сказал саиль. – Теперь его песенка спета.
– Прошу прощения, господин де Сентак, – сказал Кастерак, – но мне хотелось бы задать вам один вопрос.
– Я весь внимание. О чем вы хотите меня спросить?
– Об этом гренадере. Во время событий, в результате которых юный Давид оказался в столь плачевном состоянии, мы встретили Жана-Мари в подземелье?
– Верно.
– И кроме нас, его тайной больше не владел никто.
– Никто? Почему вы так решили?
– Он сам мне это сказал.
– К чему вы клоните?
– К тому, что на него донесли, и для вас, как и для нас, вопрос чести – выяснить, кто совершил эту гнусность и обрек на смерть в высшей степени хорошего и интересного человека.
– Я не разделяю вашего мнения, – сказал Сентак. – Для меня этот солдат, заслуживающий смертной казни, не представляет никакого интереса. И мне наплевать, жив он или мертв.
– Ваш ответ меня удивляет.
– Почему?
– Потому что на вас, с вашего позволения, больше всех падает подозрение в причастности к беде, постигшей Жана-Мари.
– Не понимаю.
– Я сейчас все объясню. Не так давно, на костюмированном балу его жена при свидетелях говорила крайне неприятные для вас вещи.
– И что же?
– Это наводит на мысль о том, что вы, желая отомстить Кадишон, вполне могли выдать ее мужа. При том обращаю внимание, что это не более чем предположение, никоим образом не обоснованное.
– Подобные подозрения…
– Сударь, вы неправильно меня поняли, я не сказал, что подозреваю вас. Я лишь сказал, что вас могут заподозрить те, кто не питает к вам особого расположения, и в этом случае вам придется оправдываться, чтобы не оставить подобные обвинения без ответа.
– Но как?
– Предоставив доказательства того, что вы совершенно непричастны к этому грязному делу.
– Какие у меня могут быть доказательства? Вам легко говорить. А вот мне кажется, что это мои обличители должны будут представить доказательства, на которых будут базироваться их обвинения. Когда они мне их выдвинут, тогда я и буду защищаться.
– Будь по-вашему, – сказал Кастерак. – К тому же лично я вас ни в чем не обвиняю.
– И чтобы покончить с этим вопросом, позвольте выразить мне удивление тем фактом, что вы для подобных речей выбрали салон мадам де Сентак, еще не до конца оправившейся от болезни.
Кастерак чувствовал, что в душе его клокочет гнев. Он прекрасно помнил рассказ Кадишон о том, как Сентак пытался ее убить, но тем не менее сдержался, промолчал и удовлетворился лишь тем, что бросил на Эрмину многозначительный взгляд.
"Ах! – подумал он. – Если бы не эта славная женщина, которой приходится носить фамилию негодяя…"
За объяснениями между Кастераком и Сентаком последовала неловкая пауза. Впрочем, ее, к счастью, очень быстро нарушило внезапное появление в салоне Мюлара.
Чтобы сей индус, которому было строжайше запрещено являться в покои Эрмины, осмелился нарушить приказание, должно было случиться нечто действительно из ряда вон выходящее.
– Опять он! – сказала Эрмина, завидев слугу.
– Мадам, – с поклоном молвил Мюлар, – прошу прощения, что не смог выполнить ваше повеление, но дело не терпит отлагательства.
– Что это значит? – спросил Сентак.
– Хозяин, вас спрашивают представители закона.
– Представители закона?
– Да.
– Ну так пригласи их сюда.
Мюлар повиновался.
На пороге салона тут же выросли три человека, облаченные в несколько тесноватые для них костюмы.
Свои шляпы они держали в руках, сюртук на одном из них был расстегнут и из-под него виднелась трехцветная перевязь человека, облеченного властью.
– Господа, – сказал он, – кто из вас господин де Сентак?
– Это я, сударь.
– Попрошу следовать за мной.
– Я что, арестован?! – взорвался саиль.
Эрмина выпрямилась и встала во весь рост. Кастерак, который если и удивился, то не сказать, чтобы очень, ждал дальнейших объяснений.
Что же до Семилана, то он чувствовал себя очень неуютно. Он знал Сентака достаточно хорошо, чтобы понимать – тот без колебаний погубит бандита, если это хоть как-то сможет поспособствовать его собственному спасению.
Одна лишь Маринетта испытала в душе что-то вроде облегчения.
– Нет, сударь, я не собираюсь вас арестовывать, полиция не верит выдвинутым против вас обвинениям, – ответил комиссар полиции.
– Каким еще обвинениям?
– Некая женщина утверждает, что вы хотели ее убить.
– Это какое-то безумие!
– Перед тем как предпринимать действия, способные ограничить вашу свободу, следователь, желая вас выслушать, поручил мне передать вам приглашение явиться к нему в кабинет.
– Тогда к чему вся эта помпа? Зачем вам понадобились эти два человека, да еще торжественная перевязь впридачу?
– Я был вынужден предъявить ее в качестве подтверждения моих полномочий после того, как ваши слуги оказали мне самый дурной прием.
– С их стороны, сударь, это было ошибкой.
Комиссар полиции шагнул вперед, обратился к Эрмине и сказал:
– Успокойтесь, мадам. Это простая формальность, но господин де Сентак должен ее соблюсти. Судья, который его ждет, убежден, что это обвинение – не более чем средство, к которому девица Кадишон прибегла, чтобы выиграть время.
– Вы, случаем, не о мадам Кадевиль говорите? – спросил Кастерак.
– Да, она действительно назвалась так.
– И имеет на это полное право, потому как является женой гренадера Жана-Мари.
– В глазах церкви – да.
– Какая разница, если они женаты?
– С точки зрения закона, их брак недействителен, – сказал комиссар. – Впрочем, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать этот факт, а чтобы попросить господина де Сентака следовать за мной.
– Я еду с вами, господа. Мюлар, заложи экипаж.
– У нас есть свой, – возразил комиссар.
– Хорошо, сударь, воспользуемся им.
Сентак раскланялся с гостями жены и решительным шагом направился к двери. Уже переступая порог, он повернулся к Кастераку и сказал: – Вы были правы, сударь, человек не должен оставлять без ответа выдвинутые против него обвинения.
И вышел.
– Что с ним теперь будет? – спросила Эрмина, когда его шаги удалились.
– Ничего, мадам, – ответил Кастерак.
– Ха! – добавил Семилан. – Неужели вы не понимаете, что Кадишон выдумала все это, чтобы привлечь внимание общества к ее судьбе и, как сказал комиссар, чтобы выиграть время. Следователь настолько не верит словам жены гренадера, что вызвал вашего супруга к себе, чтобы за каких-то четверть часа все прояснить.
Эрмина хранила молчание.
– А теперь, мадам, позвольте мне удалиться, – добавил бандит, – я пойду к дворцу правосудия и буду там дожидаться господина де Сентака.
Семилан бросил полный страсти взгляд на Вандешах, которая в этот момент подняла на него глаза и покраснела до корней волос.
Он раскланялся с мадам де Сентак, отвесил грациозный поклон Маринетте и вышел.
– Наконец-то мы остались одни, – сказал Кастерак.
– Одни… – промолвила Эрмина, глядя на Маринетту.
– Мадемуазель на нашей стороне, – продолжал Гонтран.
– Ну хорошо, говорите.
– У меня нет сомнений в том, что ваш муж причастен к преступлению, которое ему вменяют в вину.
– Вы в этом уверены?
– Да. Кадишон рассказала нам об этом задолго до того, как Жана-Мари схватили в катакомбах Руке.
– И то правда.
– Что вы теперь намереваетесь делать? – спросил Кастерак.
– Этим вопросом вы меня немало озадачили.
– Вы знаете, что этого человека зовут не Сентак?
– Вы ведь сами мне об этом сказали.
– Если он преступник, а я подозреваю, что так оно и есть, может, вам стоит попытаться опередить его и аннулировать брак?
– Опять вы за свое!
– Да, мадам, опять, ведь, по моему убеждению, вам лучше оказаться в странном положении то ли девицы, то ли жены, то ли вдовы, чем быть супругой человека, которого закон клеймит как преступника.
– Но на чем я обосную подобное требование?
– На словах самого Сентака – словах, которые я слышал и которые готов подтвердить перед судом.
– Мой дорогой друг, вы совершенно не подумали о том, что впоследствии я окажусь в очень непростой ситуации.
– Вам не надо этого бояться.
– Что же со мной будет?
– Вы выйдете замуж за честного и порядочного человека.
– Кому я буду нужна после подобного скандала?
– Об этом не беспокойтесь. Я знаю молодых людей, которые с гордостью поведут вас к алтарю и дадут вашему сыну свою фамилию.
Маринетта слушала их разговор, совершенно ничего не понимая.
– Вы прекрасно видите, в каком положении оказался Сентак, – продолжал Кастерак. – Порвите с ним, порвите решительно и окончательно, в противном случае он в своем падении увлечет вас за собой.
– Мадам! – воскликнула горничная, вбегая в салон.
– Что такое? – спросила Эрмина, немало раздражаясь от того, что ее так бесцеремонно побеспокоили. – Неужели в доме начался пожар, что вы, как сумасшедшая, врываетесь сюда, хотя вас никто не звал?
– Произошло нечто из ряда вон выходящее.
– Да что, в конце концов, случилось?
– Только что арестовали Мюлара.
– Ну и что? Пусть себе арестовывают.
Горничная вышла, не в силах прийти в себя от изумления.
– Вот видите, мадам, все оборачивается против Сентака. С ним обошлись вежливо, но вот с его индусом церемониться не стали.
– Дайте мне хотя бы время подумать.
– Думайте, только быстро.
– Ах! Вы же знаете, что правосудие хромает на обе ноги и никогда не торопится.
– Но ведь инициативу, которая поможет вам спастись, вы должны проявить сами.
– Послушайте. Я еще до конца не выздоровела. Чтобы полностью оправиться от болезни, мне еще понадобится самое меньшее три дня.
– Вы правы.
– Через три дня я приму решение.
– Отлично.
– И если надумаю выступить против мужа, то тут же уеду жить к матери и тогда выдвину обвинения, которые вы поддержите.
– Всеми силами моей души.
– Что касается вас, Маринетта, то сохранить все в тайне, полагаю, в ваших же интересах.
– Ах, мадам! Не бойтесь.
– Впрочем, я всецело вам доверяю.
После этих слов Кастерак раскланялся с Эрминой и Маринеттой. Если бы он проявил чуть больше наблюдательности, то заметил бы, что юная девушка погрузилась в задумчивость.
Но хотя молодой человек и вырвал Вандешах из когтей Мюлара, чувства он питал отнюдь не к ней.
IV
Тем временем Семилан нервно прогуливался по улице дю Га, дожидаясь когда Сентак выйдет от следователя.
"Лишь бы его не арестовали! – говорил он себе. – Лишь бы он не польстился на медоточивые речи слуги правосудия. Как только он сделает первое признание, его уже будет не остановить. Так что я кровно заинтересован в том, чтобы он не болтал. Ах! Если бы он мог скомпрометировать только себя, мне было бы все равно. С тремястами тысячами франков в кармане я чувствую себя отлично и вполне могу претендовать на знатное происхождение. А эта маленькая индийская принцесса и правда очаровательна. Никогда еще я не чувствовал в груди смущения в присутствии дамы, которая поднимала на меня глаза".
В этот момент бандит не удержался и ухмыльнулся.
– Эх! – продолжал он. – Неужели я влюбился в этого ребенка? Семилан влюблен! Это что-то новое. Смешно! Разве у меня есть право или время на любовь? В то же время, если бы эта малышка стала моей женой, для меня это было бы ни с чем не сравнимое счастье.
Он на мгновение задумался.
– А ведь план, который я в тот день изложил Сентаку, был отнюдь не глуп, – вполголоса произнес он. Так почему бы мне его тогда не исполнить? Сентак – человек пропащий, его голова не предназначена для великих замыслов. А если на время оставить Вандешах получать хорошее воспитание, отправиться к ее отцу и рассказать все, что я знаю? Мне показалось, что это дитя бросило на меня взгляд, в котором присутствовало огромное удивление, но не было и намека на ненависть, скорее наоборот. Полно вам, господин Семилан! Вы прямо фат какой-то, слово чести!
Дойдя до этого пункта своего монолога, бандит вдруг увидел Сентака, вышедшего из дворца правосудия, и направился прямо к нему.
Саиль, сохраняя спокойствие, не заторопился ему навстречу, но когда они поравнялись, сказал: – Вы правильно поступили, решив прийти сюда и подождать меня. Мне нужно вам многое сказать.