Свидетельством культурного субстрата в Полинезии считают также, как уже говорилось, черепки керамики, найденные при раскопках как на Маркизских островах, так и на островах, сопредельных с Фиджи. На тех же Маркизах и вообще в Полинезии вплоть до Фиджи европейцы застали одичавший длинноволокнистый хлопчатник - очевидное свидетельство прошлой культивации народом, который умел и прясть и ткать. Гончарство и ткачество, как мы уже видели, теоретически могло попасть на эти острова в дополинезийские времена как из Старого, так и из Нового Света. В Юго-Восточной Азии и на Малайском архипелаге применяли гончарный круг, тогда как в Новом Свете керамическую посуду изготовляли кольцевым налепом стенок валиками. Полинезийские черепки, а также сосуды прилегающих островов Меланезии свидетельствуют об использовании здесь, как и в Америке, налепного способа, причем на Фиджи, где европейские коллекционеры еще застали целые образцы, специфические формы настолько похожи на древнеперуанские фигурные и гроздевидные сосуды, что их можно было бы принять за местные варианты, будь они раскопаны в доинкском погребении в северном приморье Перу. …Гончары, которые, не располагая гончарным кругом, лепили сосуды из валиков, и ткачи, которые изготовляли пряжу из 26-хромосомного американского хлопчатника, вполне могли приплыть на острова из Перу, но никак не из Малайского архипелага.
Подытожим. Полинезийская океанская область огромна, общая площадь суши мала, культура, несомненно смешанная в пределах треугольника, один угол которого вторгается в Меланезию, а два других расположены на пути океанских конвейеров, движущихся один со стороны Перу, другой - с Северо-Западной Америки. Древний культурный субстрат из Перу, наиболее типично представленный на востоке на острове Пасхи, обогащенный окраинным контактом с Фиджи, сосредоточенный на западе на Самоа и перекрытый последующей маори-полинезийской миграцией через Гавайские острова на севере, - вот возможный ответ на часто предполагаемое тройное происхождение смешанной культуры восточной части Тихого океана. Можно сказать и так: с востока пришел американский батат, с запада - меланезийское хлебное дерево, а с севера пришли захватчики, собравшие урожай. Эти победители представляли в Полинезии азиатский элемент, потомков выходцев из Юго-Восточной Азии, они обошли и Микронезию, и Меланезию.
Глава 7
Инки указали европейцам путь в Полинезию
Во всем Тихом океане не было ни одного пригодного для обитания островка, который не был бы освоен человеком до прибытия европейцев. Тем не менее мы приписываем открытие каждого из них тому или иному европейскому мореплавателю. Дескать, испанец Альваро Менданья де Нейра открыл Маркизские острова в 1595 г., голландский адмирал Роггевен - остров Пасхи в 1722 г., английский капитан Кук - Гавайские острова в 1778 г. и т. д. На самом деле первые европейцы, узнавшие про обитаемые острова в Тихом океане, пользовались указаниями, которые они получили от аборигенов Перу.
Со времен конкисты у европейцев повелось смотреть на людей иной культуры чуть ли не как на животных, во всяком случае пока те не восприняли христианскую веру и не научились письму, которое мы сами получили из Азии. Переймут наши верования и обычаи - тогда они нам ровня, тогда они заслуживают защиты и признания их собственных открытий. При встрече с другими представителями человеческой расы в Новом Свете, а затем в Океании чувство превосходства белого человека, подкрепляемое его оружием, усугублялось смиренным поведением намного превосходивших его числом великодушных мужчин и женщин. Мы видели в главе 4, что от Мексики до Перу первых европейских гостей повсеместно принимали с благоговением и почестями, как возвратившихся посланцев белых бородатых предшественников, которые некогда облагодетельствовали местных жителей различными достижениями цивилизации. И такой же прием ожидал белого человека, когда он, руководствуясь указаниями инкских информантов, отправился к ближайшим островам в океане.
Видный специалист по древнеполинезийским легендам Перси Смит писал:
"Где бы мы ни встречались с этой расой, всюду видим прослойку светлокожих людей, которые не являются альбиносами, однако у них очень светлые волосы и белые лица. У маори такие люди прослеживаются подчас через многие поколения; иногда похоже, что перед нами реверсия к исходному типу, давшему начало этому элементу. У маори есть даже предания о расе "богов", именуемых пакепакеха, будто бы они всегда живут на море и кожа у них белая; оттого маори называли белых пакеха, когда впервые узнали нас в XVII в. …Мы видим, таким образом, что в полинезийских преданиях сохранилось некое смутное воспоминание о белом, или светлокожем, народе. Пытаясь разобраться в происхождении этой версии, вполне естественно приписать ее контакту со светлокожей расой в незапамятные времена" (Smith, 1910[91]).
В своей статье "Полинезийская религия" Хэнди, долго проживший на Маркизских островах, писал, что местные жители верили в двух различных богов-прародителей - Тане, который, "по их словам, был "белый" и светловолосый и считался праотцем "белых" чужеземцев (хао’э), в отличие от Атеа, праотца самих маркизцев, такого же смуглого и темноволосого, как и они". Хэнди указывает, что на Мангаиа рыжевато-песчаные волосы приписывали другому полинезийскому богу - Тангароа (Тана Великий), отчего на этом острове людей капитана Кука приняли за светловолосых сынов Тангароа (Handy, 1927[139]).
Лишь на таком историческом фоне можно понять, почему великие народы древней Америки и прилегающей области океана с такой готовностью покорялись европейским пришельцам, позволяя им выступать в роли суперменов и открывателей.
Настоящая глава основана на докладе, прочитанном в Барселоне в 1964 г. на XXXVI Международном конгрессе американистов и затем опубликованном в трудах конгресса.
19 ноября 1567 г. из гавани Кальяо в Перу вышла испанская экспедиция - 150 человек на двух каравеллах. Король Испании Филипп II повелел мореплавателям отыскать в Тихом океане еще не известные европейцам острова и обратить в христианскую веру их обитателей. Начальником экспедиции был назначен племянник вице-короля Альваро Менданья де Нейра; вместе с ним плыл знаменитый мореплаватель и хронист Сармьенто де Гамбоа, по инициативе которого было затеяно все дело. Проведя два года в Мексике и Гватемале, Сармьенто де Гамбоа в 1559 г. прибыл в Перу. Здесь он первые семь лет изучал аборигенную культуру и составил для Филиппа II важные записки по истории инков. Сармьенто настолько увлекся устными преданиями инков, что вице-король Перу называл его "наиболее сведущим человеком в этой области, какого я нашел в стране" (Amherst, Lord and Thomson, 1901[12]), хотя именно он буквально подвел черту под историей инков, собственноручно выследив и схватив последнего инку, Тупака Амару. И тот же Сармьенто первым доложил о повторных утверждениях инков, что далеко в Тихом океане лежат обитаемые острова. Он настолько уверовал в истинность этой информации перуанцев, что в конце концов убедил правителя снарядить экспедицию, чтобы проверить древние навигационные указания индейцев.
Известно, что обе экспедиции Менданьи прошли успешно, однако мало кто задумывался над вкладом инков в успех испанцев. Может быть, это не так уж и удивительно, ведь обнаруженные экспедицией Соломоновы острова лежали не в том районе, о котором говорили инки, и нынешние исследователи полагали, что суда древних инков вообще не годились для океанских плаваний. Тем не менее в 1722 г., через полтораста лет после попытки Сармьенто последовать навигационным указаниям инков, голландский адмирал Роггевен нечаянно наткнулся на обитаемый остров как раз там, где его надлежало искать испанцам; правда, к тому времени, когда Роггевен открыл остров Пасхи, его современники давно забыли сообщения инков, сохранившиеся для будущих поколений только в записках Сармьенто и его спутников. Открытие Роггевена и установленный в наше время факт, что бальсовые плоты с инкскими гуарами могут ходить в любую часть Тихого океана и возвращаться обратно, дают основание вернуться к предыстории экспедиций Менданьи, вновь обратиться к исконным инкским сообщениям и выяснить, почему Сармьенто верил в перуанские рассказы о дальних плаваниях в Тихом океане.
Испанцы общались с перуанскими аборигенами уже 40 лет, когда Сармьенто убедил свое правительство в реальности утверждений инков. В эти десятилетия, предшествовавшие полному крушению местной культуры, конкистадоры единодушно поражались размаху аборигенного мореходства. Естественно, внимание всех хронистов в основном привлекали важные центры в высокогорных районах, где были сосредоточены несметные богатства правящей инкской верхушки. Но до нас дошли исторические источники, подтверждающие также данные археологии о жизни многочисленного сословия отважных рыбаков и торговцев, которые обитали в крупных поселениях вдоль открытого побережья и почти всецело зависели в своем хозяйстве от даров морского течения.
Сармьенто и его современники хорошо знали, что их соотечественники почти за год до первой высадки на перуанском побережье встречали далеко в море перуанские суда с инкскими командами. У северных берегов Эквадора с передовой каравеллы водоизмещением 40 т с десятью испанцами на борту заметили идущий встречным курсом бальсовый плот, который вез 30 т груза и около 20 перуанцев обоего пола. Испанцев поразили отменная оснастка и хлопчатобумажные паруса, подобные в действии их собственным (Sáamanos, 1526[268]). На пути к Перу каравелла Писарро обогнала еще пять торговых парусных плотов, а на подходе к Тумбесу испанцы увидели целую флотилию бальсовых плотов, направляющихся с инкским войском на остров Пуна, расположенный в 40 милях от берега.
Когда Сармьенто в 1559 г. сам попал в эти области, бальсовые плоты все еще использовали в торговле и транспорте вплоть до Центрального и Южного Перу, за три с лишним тысячи километров от всех бальсовых лесов. Жители долины Чикама ходили в расположенный в 800 км на севере Гуаякиль на бальсовых плотах с провиантом и другими грузами. На бальсовых плотах инки доставляли в разные области приморья гуано с островов Чинча, что лежат поблизости от Писко и Паракаса. Современники Сармьенто восхищались мореходным искусством аборигенов и качествами их своеобразных плотов. С большой похвалой отзывались они о стройных мачтах и реях, называли "превосходной" местную хлопчатобумажную парусину, говорили о веревках, что они "прочнее испанских" (Andagoya, 1541–1546[14]).
Вплоть до времен Сармьенто испанцы охотно использовали бальсовые плоты с инкской командой, потому что на плотах можно было пройти над отмелями и через прибой, где не было доступа европейским судам. Овьедо рассказывает, как во времена конкисты индейцы на парусных плотах перебросили через море на остров Пуна конный отряд Франсиско Писарро (Oviedo, 1535–1548[241]). Сарате записал, что до 50 солдат с тремя лошадьми грузились на один парусный бальсовый плот с особыми веслами, предоставляя управление плота индейцам, "потому что индейцы сами превосходные моряки" (Zárate, 1555[324]). Педро Писарро сообщал в 1571 г., что перуанцы столкнули его, Алонсо де Месу, капитана Сото и многих других видных конкистадоров с плотов прямо в волны сильного прибоя и они с великим трудом выбрались на берег, меж тем как искусные инкские моряки ушли в море (Pizarro, 1571[247]). Сиеса де Леон и Сарате писали, что индейцы прибрежных областей столько времени проводят в море, что сами уподобились рыбам; нередко они отделяли бревна от плотов, так что их менее привычные к морю враги проваливались в воду и тонули (Zárate, 1555; Cieza de Leon, 1553[324, 69]). Инка Гарсиласо сообщал, что этот коварный прием часто применялся в прошлом, когда жителей приморья заставляли перевозить по морю горных инков. Весело перекликаясь, они обрезали веревки и сталкивали врага в воду, "потому что жители побережья, так много упражнявшиеся на море, имеют такое же преимущество над жителями материка как на воде, так и под водой, как морские животные над сухопутными" (Инка Гарсиласо де ла Вега, 1974[1]). Приморские жители каждый день выходили в море на своих больших плотах, а подчас отправлялись в плавание на целые недели со всей семьей и скарбом. Эти люди и еще более многочисленные владельцы малых камышовых судов добывали в коварном течении в 20–50 милях от берега столько даров моря, что даже горные инки получали свежую рыбу, доставляемую им за два дня сменявшими друг друга гонцами каски (Cobo, 1653[72]).
Инка Гарсиласо показывает, что морское рыболовство и дальние перевозки и торговля составляли неотъемлемую часть хозяйственной системы инков, когда испанцы завоевали Перу (Инка Гарсиласо де ла Вега, 1974). Об этом, хотя бы вскользь, говорят все тогдашние хронисты, хотя основное их внимание сосредоточено на богатстве и могуществе владык высокогорья. По данным Сармьенто и его испанских современников, инкские моряки на бальсовых плотах выходили в неведомые дали так же смело, как европейцы на своих судах; это объясняет, почему конкистадоры охотно верили информации инков о морских предприятиях.
Приводя ниже записанные примеры слухов, преданий и исторических сведений, которые в XVI в. были в ходу в Перу, мы видим, что они вполне могли раздразнить воображение такого моряка, как Сармьенто, и побудить его к действию. Ведущий знаток истории инков, он заинтересовался тем, что устные предания изобилуют рассказами об убывающих и прибывающих бальсовых плотах, а то и о дальних плаваниях туда и обратно, совершаемых целыми флотилиями.
Важную роль в рассказах инков о морских путешествиях играет район порта Манта на крайнем севере Инкского государства (нынешний Эквадор). Отсюда будто бы ушел в Тихий океан их главный культурный герой Кон-Тики-Виракоча, и отсюда же впоследствии выходил со своим флотом искать острова в океане Инка Тупак Юпанки (он же Тупак Инка). Тем примечательнее, что Сармьенто и его товарищи избрали не этот северный район, а стартовали в Центральном Перу, направляясь еще дальше к югу.
Тупак Инка был дедом братьев-правителей, которых застали испанцы, и Сармьенто созвал 42 виднейших инкских историка, чтобы с их слов записать наиболее точную версию о его походе. Таким образом, Сармьенто отлично знал, что Тупак Инка начал плавание на севере. О захвате Тупаком северного побережья он писал в 1572 г., что тот "воевал на суше и сражался на море на бальсас от Тумбеса до Хуанапи, Хумао, Манты, Туруки и Кисина. Продвигаясь вперед, Инка захватил в приморье район Манты, и остров Пуна, и Тумбес, и в это время в Тумбес пришли с запада купцы на парусных бальсас". Сармьенто приводит историю о том, как эти купцы рассказали о виденных ими обитаемых островах и как этот рассказ соблазнил горного инку попытать счастья на море. "Однако он не сразу поверил купцам-мореплавателям, ибо этим людям, великим болтунам, не следует слишком доверять".
Но когда собственный прорицатель Тупака сообщил ему дополнительные сведения, Инка решил посетить далекие острова.
"Он велел построить огромное количество бальсас, на которых разместилось более 20 тысяч избранных людей, и капитанами он взял с собой Хуамана Ачачи, Кунти Юпанки, Кихуала Тупака (это все хананские куско), Янкана Майту, Кису Майту, Качимапака Макуса Юпанки, Льимпиту Уску Майту (это все хуринские куско), и его брат Тилька Юпанки был командиром всего флота. Апу Юпанки был назначен командовать войском, оставшимся на берегу. Тупак Юпанки плавал до тех пор, пока не открыл острова Ава-Чумби и Нина-Чумби…"
Одни информанты говорили Сармьенто, что морской поход длился девять месяцев, другие - год. Возвратившись, Тупак привез "черных людей" и иную добычу, которая хранилась в крепости Куско до прибытия испанцев. Сармьенто даже опрашивал сторожа, охранявшего эти сокровища (Sarmiento, 1572[271]).
О том, что Инка выходил в океан на севере, сообщал также патер Мигуэль Кабельо де Бальбоа, прибывший в Перу за год до того, как Сармьенто отправился искать острова Инки. Бальбоа писал о Тупаке Инке, называя его королем Топой:
"…и обсудив свои планы и замыслы с офицерами, он вышел в поход с несметным войском и разместился в Манте, и в Чарапуку, и в Пикуаре, ибо не было возможности разместить и прокормить на меньшей площади такое множество людей, какое было с ним. Именно здесь король Топа Инка впервые увидел океан, после чего повелел надлежащим образом поклоняться ему, назвав его Мамакоча, что означает "мать озер". Он приказал снарядить большое количество судов, какими пользовались местные жители, и делались такие суда из сотен бревен особенно легкого дерева, связанных вместе одно за другим, и на эти бревна настилали сотни сплетенных вместе камышовых циновок, так что получались очень надежные и удобные суда, называемые нами "бальсас". Приготовив затем обильные запасы всего необходимого для многочисленного войска, которое должно было его сопровождать, и отобрав среди жителей приморья самых опытных кормчих, вышел он в океан с тем же мужеством и отвагой, которые всю жизнь приносили ему успех. Об этом плавании я не хочу говорить больше того, что представляется вполне достоверным, но те, кто рассказывали о подвигах сего храброго Инки, уверяют, что в этом походе он провел в море год, по словам некоторых - и больше, и что он открыл острова, получившие наименования Хагуа-Чумби и Нина-Чумби, и лежат эти острова в Южном море, от берегов которого отчалил Инка".
Бальбоа тоже сообщает, что на плотах Инки были привезены в Южную Америку "многочисленные пленники с черной кожей" (Balboa, 1576–1586[17]).
Бетансос, попавший в Перу с первыми испанцами до прибытия Сармьенто, записал гораздо более старинную легенду о выходе в океан из того же района Манты народа белых виракочей; это предание занимало воображение жителей Инкской империи куда сильнее, чем недавний поход Тупака Инки. Люди твердо верили, что легендарный культурный герой Виракоча вместе со своим доинкским народом проследовал из Тиауанако на север и через Куско достиг эквадорского побережья. Собравшись у Пуэрто-Вьехо, вблизи Манты, они отплыли в Тихий океан (Betanzos, 1551[34]). Сармьенто сопоставил эти широко распространенные инкские предания с исторически известным ему и всем конкистадорам фактом, что первых испанцев здесь приняли за вернувшихся из Тихого океана белых бородатых виракочей, - ошибка, которая, как мы видели, помогла Писарро с его отрядом захватить без боя всю обширную инкскую империю с ее мощной армией и укреплениями (Sarmiento, 1572[271]).