Глухарь
Костер дышит теплом, поигрывает синеватыми живчиками, пыхкает в небо струйками дыма. Восток уже взялся зарей, но под деревьями еще стоит полумрак. Лежу на подушке из веток кедрового стланика и слушаю тайгу. Она пока не проснулась. Только пощелкиванье костра да журчание речки наполняют предрассветную тишину. Но в ней угадываются и торопливые заячьи прыжки, и осторожные шаги хитрой лисы, и тяжелая поступь лося. Вчера их следы встречались несколько раз. Лиса и заяц пересекли дорогу и исчезли среди кустов, лось же вышел на накатанную колею и не оставлял ее километра два. Величиной чуть ли не с суповую тарелку, отпечатки его копыт хорошо видны на талом снегу. Сейчас эти звери гуляют по тайге и очень даже может быть, один из них прохаживается совсем рядом.
Нужно вставать и идти проверять поставленные на налимов жерлицы. Вечером на одну из удочек клюнул настоящий рыбий дедушка. Толстый и усатый. Еще пару таких налимов, и рыбалку можно считать удавшейся.
Вода сонно журчит, перекатываясь на осклизлых камнях, погулькивая тугими струйками на стремнине. У берега снег растаял, и сухая осока пружинит под ногами.
Неожиданно в перезвон речных струй вплетается новый звук: "чок-чок-чок-чок!" Словно кто-то старательно застучал деревянными ложками. Кажется, дятел. Нет, не он. У дятла это получается звонче и более отрывисто.
Стихло и снова: "чок-чок-чок-чок". Река мешает слушать, и я отхожу подальше от берега. Чоканья уже не слышно, но зато явственно доносится глухой скрежет. Кажется, кто-то принялся соскабливать пригоревшую картошку с огромной чугунной сковороды.
И чоканье и вжиканье принадлежат одной птице. Это понятно сразу. Но какой?
Песня доносится с невысокой террасы. Вчера я рубил там лапник и проторил тропу. Стараясь не звякнуть, опускаю котелок в снег и выбираюсь на нее. Вчерашние следы хорошо заметны, каждый заполнен густой тенью, и я ступаю в них, как в воду.
Впереди узкая лощина. Она обтекает террасу, и по ней можно подобраться к разыгравшейся птице. Теперь ее песня чуть слышна. Вдруг окажется, что там пичуга с воробья ростом, не стоит внимания. Но какая-то чарующая особинка есть в песне, и чувствуешь - не успокоишься, пока не узнаешь, кому она принадлежит.
В конце лощины куст стланика. Он почти весь под снегом, но одна лапа выглядывает наружу, и, придерживаясь за шероховатый ствол, я выползаю наверх.
Совсем рядом, метрах в двадцати, а может и ближе, огромная бородатая птица. Глухарь! Я видел его одно мгновение, потому что сейчас же пригнул голову. Нужно подвинуться чуть вправо, и тогда можно прикрыться веткой.
Стараясь не дышать, по миллиметру перемещаюсь в сторону куста, а перед глазами он. Огромный-огромный, с широким лопатообразным хвостом, приопущенными крыльями и чуть запрокинутой головой. Хоть бы не улетел. Кажется, насторожился. Нет, снова зачокал. Лоб мой упирается в острый сук, по лицу скользят прохладные хвоинки. Можно выглянуть.
Глухарь еще ближе, чем был минуту назад. Сделал несколько шажков туда и обратно, щелкнул, вытянув шею, царапнул крыльями сухой наст. "Чок-чок-чок-чок… К-ж-ж-ш-ш…"
Затем присел, словно начиная танец, снова вытянул шею и вдруг развернул веером хвост. На каждый такт он раскидывал и складывал крылья, будто радовался, до чего здорово это у него получается!
Уже достаточно светло. Можно хорошо разглядеть ярко-красную бровь, массивный крючковатый клюв, покрытые густыми перьями лапы. На хвосте у глухаря белые пестрины, такая же пестрина на крыле. Передо мной не просто глухарь. Это хозяин тока. Через полторы-две недели здесь начнутся настоящие турниры, а сегодня он прилетел посмотреть, все ли готово к предстоящим схваткам, да не удержался и заиграл песню.
Глухариный ток - одно из самых чудесных явлений в нашей тайге.
Каждую весну к облюбованному сто, а может, несколько тысяч лет назад месту слетаются глухари и глухарки со всей окрестной тайги. У этих птиц не бывает постоянных пар, и живут они в течение года отдельно друг от друга. Весной же глухарка выбирает себе самого сильного и смелого бойца, самого талантливого исполнителя токовых песен. И конечно, каждому глухарю хочется стать таким избранником, вот они и сражаются.
Обычно потасовки никакого увечья глухарям не наносят. Ну, потеряют одно-два пера, получат небольшие царапины, и все. Проигравший улетит с тока, а победитель завоюет сердце глухарки.
Но главное в турнирах - песня. Есть настоящие солисты, а есть и заурядные исполнители, обычно молодые петушки.
Возвращаюсь к костру, когда солнце уже всплыло над лиственницами. Сегодня я стал богаче: мне довелось услышать самую древнюю песню тайги. Хорошо, что со мной не было не только ружья, но и фотоаппарата. Не надо пугать глухаря. Пусть эта пришедшая из глубины веков птица живет.
Рябчик
В конце апреля, когда подтает снег у стволов тополей и лиственниц, начинается ток рябчика. Эта маленькая, величиной с домашнего голубя, птица часто встречается в заросших ольховником поймах ручьев и рек. Рябчик и рябочка - верная супружеская пара, и свой ток лесной петушок, так многие натуралисты называют рябчика, совершает на давно занятой им территории. Никакого соперника там нет и быть не может. И соперник, и битва, и победа мнимые, но тем не менее рябчик относится к весеннему турниру очень серьезно и проводит его с большим увлечением.
Ранним солнечным утром он отправляется в обход своего участка и "сражается" со всем встреченным им на пути, будь то гнилой пень, выглядывающая из сугроба стланиковая лапа или отвалившийся от ивы кусок коры. И чем крупнее "соперник", тем азартней "битва". Распустит хвост, разведет крылья и давай наскакивать на какую-нибудь ветку. То кружит возле нее, то вызывает свистом на поединок, а то ухватит за верхушку и давай трепать. Знай, мол, наших!
От веточки подался к темнеющей на краю поляны коряге и снова в "драку"…
А где-то, может в сотне метров отсюда, другой рябчик столь же азартно "сражается" с другим пнем или кустом, но чтобы померяться силой между собой, - ни-ни. Да в этом и нет необходимости. Вот если на занятую парой рябчиков территорию заберется одинокий петушок, тогда другое дело. Здесь без драки не обойтись, и обычно побеждает владелец участка.
В тайге не найти другой птицы, которая может затаиться так, как рябчик. Серое с черными и рыжими пестринами оперение настолько удачно гармонирует с цветом коры и веток, что перелетевшего на тридцать - сорок метров и севшего буквально на виду у человека рябчика отыскать почти невозможно. Прижмется к ветке, вытянет шейку - настоящий сучок.
Правда, если очень хочется увидеть рябчика, искать его не обязательно. Надо сделать из ивовой ветки тоненький свисток, спрятаться возле зарослей ольховника и постараться издать звук "ти-и-ти-и-ить". Вскоре донесется ответный свист петушка. Мол, слышу, "иду на вы!" Теперь нужно быть очень внимательным и осторожным. Рябчик с легким шумом начинает перепархивать с дерева на дерево и приближаться. Метрах в двадцати он опускается на землю и передвигается пешком. Вот он совсем рядом. Выбежал из-за куста и остановился. Сам настороженный, шейка вытянута, глаза внимательно смотрят вокруг: "Где он? Где осмелившийся посягнуть на мою территорию!.."
Иногда охотники пользуются доверчивостью рябчика, подманивают его с помощью свистка и стреляют. И как ни странно, совесть у них спокойна. Мол, ничего особенного не случилось.
А произошла трагедия. Ведь рябчики образуют пары еще осенью и держатся друг возле друга зиму, весну и начало лета. Если рябчик погибнет, то в этот год курочка не устраивает гнезда и не несет яйца. Когда же гнездо построено до гибели рябчика, то самочка несет жировые яйца - такие, из которых не выведутся птенцы…
Однажды мы заготавливали лес недалеко от реки Буюнды. Рядом с нашей избушкой в гривке густой прибрежной тайги жила пара рябчиков. Мы часто встречали их, птицы к нам привыкли и почти не боялись. Утром выйдешь из избушки, а рябчик свистит, словно здоровается. Хорошо…
Недели через две после того, как вскрылась Буюнда, приехал к нам знакомый рыбак. С собой у него удочки, ружье. Ружье на медведя. Их и правда вдоль реки ходило много, прямо тропы набили. Парень он как будто неплохой, свободного, места в избушке сколько угодно, решили - пусть живет, авось и нас рыбкой побалует.
В то утро задождило, и мы задержались с выходом на работу. Сидим в избушке, чай пьем, транзистор слушаем. Рыбак еще с вечера к Буюнде ушел. Вдруг слышим: "Бум!" Что за стрельба? Оказывается, наш гость возвращался с рыбалки, увидел сидящего на ветке рябчика и метров с пятнадцати…
Мы на браконьера чуть ли не с кулаками. Крик, шум. Короче, выставили его с нашего стана, а рябчика кто-то забросил на крышу избушки. Вскоре дождь перестал, и мы отправились на работу.
Вечером возвращаемся, а рядом с рябчиком сидит курочка. Отличить их легко. У петушка на голове хохолок, а на шейке черный галстук. У курочки ни хохолка, ни галстука нет. Подходим ближе, она перелетела на дерево, ждет, когда мы в избушке скроемся. От такого соседства настроение, конечно, хуже некуда. Забрались на крышу, сняли рябчика и бросили подальше, так, чтобы рябочка не увидела. Ничего, думаем, день-два потоскует и забудет. Птица все-таки, не человек.
Но не тут-то было. Как только утром показываемся из избушки, она уже на лиственнице, словно ждет нас. Идем, а она с дерева на дерево перелетает, пока не приведет к самой вырубке. Вечером та же картина, только в обратном порядке.
Мы друг на друга смотреть не можем. И добром ей объяснили, и пугать пробовали - ничего понимать не хочет. Провожает, и все. Туда и обратно, снова туда и снова обратно. Так до самого сентября возле нас и держалась.
Осенью мы вывезли заготовленные бревна и уехали в поселок. Что потом стало с рябочкой, не знаю…
Гуттаперчевый снег
Что, если я тебе скажу: а снег растягивается! Честное слово. Не веришь? И правильно. Он же не резиновый. Я бы и сам не поверил, если бы не видел своими глазами. Дело так и было.
В прошлом году я к Щучьим озерам всю зиму вдоль ручья ходил. Ручей небольшой, но бойкий. Не один десяток лиственниц подмыл и на мох уронил. Некоторые лиственницы поперек ручья легли и превратились в мостики. В январе эти мостики от снега раза в три толще становятся. А по ним белки, горностаи, соболи из долины в заросли кедрового стланика бегают. Несколько раз даже росомаха проходила.
И что интересно, все эти звери из долины на сопку по одним мостикам переходят, обратно уже по другим. Правило у них такое, что ли? Одни белки никаким законам не подчиняются и бегают как попало.
К Щучьим озерам весна рано приходит. У нас возле поселка еще ни одной проталины, а там уже стланик из-под снега высовывается. Особенно интересно после полудня. Тепло-тепло, Только хочешь лыжу переставить, а стланик из-под нее - щелк - и выскочил. Отойдешь на несколько шагов, хочешь не хочешь - оглянешься. Стоит на белом искристом поле одинокая веточка и качается. Пушистая, нежная и немного заспанная. Но все равно радостная.
Кажется, так и кричит каждому: "Вот она я! Уже выспалась и теперь хочу поиграть с солнышком!"
Иду я вдоль ручья, с этими веточками здороваюсь, и вдруг - стоп! Лежало через ручей одно бревно, а теперь два. Я сначала даже головой завертел - туда ли иду? Потом к бревнам присмотрелся и удивился еще больше. Оказывается, это снег сполз с дерева и повис над ручьем. Толстенная снежная колбасина.
Не просто висит, а еще и мостом служит. Горностаи, белки, всякая мышиная мелочь по нему туда-сюда следов натропили.
Май
В этом месяце много жаркого солнца и пушистого снега, проливных дождей и затяжных метелей. Утром жужжат мухи и кусаются комары, а к вечеру запуржило и насыпало снега чуть ли не по колено. И выстраиваются в прихожей в один ряд валенки, ботинки, резиновые сапоги и туфли-босоножки. Собираясь выйти на улицу, сомневаешься: так ли оделся?
А вот тополям сомневаться не приходится. Весна уже вдохнула в них жизнь, и их ветки заблестели, умытые первым дождем. Прикрытые колпачками-чешуйками почки набухли, ждут своего часа, чтобы дружно выкинуть навстречу солнцу клейкие листочки.
Растущий у дороги ивовый куст, не ожидая погоды, смело раскрыл свои неяркие цветы. По буроватым побегам, словно цыплята, разбежались серебристо-серые комочки. Теплые и нежные. И уже гудит над ними сердитый шмель, вжикают быстрые мушки.
Филин
В апреле и мае над ночной тайгой часто разносится мощный зов: "бу-гу-гу-у-у". Кажется, его рождает сама ночь, и у заночевавшего возле костра охотника душа уходит в пятки. В ответ летит более низкий звук, напоминающий пароходный гудок или глухое мычание: "у-у-у-у". Это перекликаются красивейшие в мире совы - филины. Сейчас у них пора насиживания, и, отправляясь на охоту, филин сообщает об этом сидящей в гнезде подруге. Она отзывается, и над деревьями плывет эхо их голосов.
Другие птицы обычно снесут все яйца, а затем уже принимаются их насиживать. Глухарка, например, в это время даже участвует в токовании. Прикроет яйца травинками, сухими веточками и отправляется на ток. Самка филина начинает насиживать сразу же, как только в гнезде появляется первое яйцо. А несет она их довольно редко - одно яйцо через три-четыре дня. Вот и получается, что в одном гнезде находятся еще не проклюнувшееся яйцо, только что родившийся пуховичок и солидный, с пробивающимися сквозь пух перьями филиненок. Такой выводок самка уже может на время оставить, чтобы слетать на охоту. Старшие совята согреют младших и даже насидят яйцо.
Выводки мелких птиц покидают гнездо на втором месяце жизни и вскоре начинают добывать еду самостоятельно. Птенцы филина даже после вылета из гнезда долго находятся на попечении родителей.
Основной корм филинов - млекопитающие от полевок до крупных зайцев. Для успешной охоты филину нужно неслышно подкрасться к своей жертве. Это возможно благодаря рыхлому и мягкому оперению. Даже большие перья хвоста и крыльев птицы покрыты нежнейшим пухом. За своим оперением филин ухаживает очень тщательно и тратит на это много времени. Он долго и с видимым удовольствием купается под проливным дождем, стараясь промыть каждое перышко.
У филина неподвижное глазное яблоко, зато он может делать головой почти полный оборот. И без какого-либо видимого усилия. Идешь вокруг него, он смотрит на тебя в упор, не отрываясь, а голова поворачивается как на шарнире. Зрение у него отличное. Он видит летящую на большом расстоянии мелкую птичку, если даже глядит против солнца. А то, что он днем подпускает к себе людей, не что иное, как большая его доверчивость. Ведь у филина нет врагов, и он никого не боится.
Самое же замечательное у этой большой хищной птицы - слух. Филина закрывали в совершенно темном помещении и пускали туда мышь. Филин хватал ее без промаха. Говорят, он слышит даже шум, который создает ползущий в земле червь.
Сейчас филинов осталось совсем мало, и нужно приложить все усилия для того, чтобы сохранить эту редкую и красивую птицу.
Избушка на Лакланде
Если тебе придется побывать на Лакланде, можешь остановиться в нашей избушке. Она стоит на небольшой морене при впадении в реку необыкновенно быстрого и прозрачного ручейка Тайный. Мы с братом построили ее лет десять назад. У этой избушки я впервые встретил филина.
Заметили мы с Леней, что по ночам нас посещает какая-то птица. Я и раньше видел отпечатки крупных лап и крыльев на снегу рядом с избушкой, но был уверен, что это глухарь. Его наброды встречаются по всему болоту, ничего удивительного, если он заглядывает и на нашу морену. За это время к нам, не считая росомахи, приходили в гости заяц, белка, горностай, залетали поползень, кукши, кедровки и куропатки. Но больше всего нами, вернее нашими припасами, интересуются полевки. Откуда эти лесные зверьки узнали вкус сухарей, макарон и других продуктов? Только оставишь на столе тарелку с супом или кружку с чаем - полевка тут как тут. Смело взобралась на тарелку, бултых в нее и поплыла. И тебе неприятно, и полевке горе.
Зайца привадил к избушке Леня. Мы привезли с собой мешок проваренных в стланиковой хвое капканов. Все они переложены травой. Трава зеленая, душистая, мы ее специально сушили под навесом. Леня отнес охапку в конец морены, где проходила заячья тропа.
Заяц почти каждую ночь поднимался к нам, делал круг у избушки, затем направлялся к сену. Усаживался на задние лапы и не спеша выбирал понравившиеся травинки. Был заяц "хуторянином", ни с кем дружбы не водил, и ни разу его следы не уходили дальше левого берега Тайного. Сена он съедал немного. Так, лишь бы попробовать. Его больше привлекал мешок из-под приманки, брошенный тут же за ненадобностью. В грубой, пропитанной сукровицей ткани заяц выгрыз две большие дырки. Любопытно, что у сена заяц оставлял немало объедков, возле мешка не валялось и ниточки.
Как-то часов в пять утра Леня разбудил меня и с тревогой заявил, что где-то кричал ребенок. Брат сидел на краю нар в наброшенной поверх майки куртке и в валенках на босу ногу. Голыми коленками он сжимал ружье:
- Я сквозь сон слышу, кто-то кричит, - рассказывает он. - Понимаешь, вот так: "уве-уве-уве!" Хочу проснуться и не могу. Потом пересилил себя, открыл глаза, а за стеной ребенок плачет.
Быстро одеваюсь. Берем фонарик и за дверь.
Сплошная темень. В луче фонарика медленно проплывают снежинки. Освещаем припорошенные снегом лиственничные стволы, черные кустики карликовой березки, сугробы. Вокруг избушки никаких следов.
- Эге-гей! - кричу в темноту. Темнота, как вата, поглощает мой крик. Кричу еще и еще, словно пытаюсь разбудить тайгу. Но в ответ только холодные снежинки в лицо. Леня поднимает ружье и стреляет в беззвездное небо. Снопик пламени вырывается из ствола, выстрел рвет тишину, но через мгновение она снова властно обнимает все вокруг. Стоим и слушаем. Если затаить дыхание, то слышен шум крови в висках и шорох падающих снежинок. Больше ничего.
Возвращаемся, подкладываем в печку дров и пьем чай. Потом я зажигаю еще одну свечу и берусь за дневник. Леня пробует читать книгу, но то и дело отрывается от нее и прислушивается.
- С чего это тебе дети стали чудиться? - обращаюсь я к брату.
Леня откладывает книгу и принимается доказывать, что он был прав.
- Ну, хорошо. Верю. Только, может, не ребенок? Птица какая или зверь?
- Ребенок!
А утром по дороге к ручью на самом спуске с морены Леня нашел полуразорванного зайца. Зверек уже застыл. Он лежал на боку, раскинув сильные лапы. Спина была в крови, на животе зияла большая дыра. На снегу отпечатались огромные крылья. Те самые крылья, гофрированные оттиски которых мы несколько раз видели около избушки. Здесь же на спуске глубокие наброды мощных лап и след волока. Выстрел, по-видимому, вспугнул ночного хищника, он бросил добычу и больше сюда не возвратился.
Заяц-беляк, одетый в роскошную зимнюю шубу, был из матерых и уже не раз попадал в переделки. Правое ухо от самого основания до черной верхушки было разорвано. Это случилось давно. Ухо зажило, несколько раз вылиняло, и зверек, верно, привык к такому треухому состоянию. А может, уродство и сделало его отшельником. Кто знает, как к этому относились другие зайцы?