- Я информировал обергруппенфюрера, что начало операции назначено на завтра, и получил согласие. Более того, Кальтенбруннер приказал передать герру Ипполитову, - Краусс учтиво наклонил голову в его сторону, - что в случае удачи его ждут высшие награды рейха. Он сам похлопочет перед фюрером. - Краусс остановился на несколько секунд и еще налил себе коньяку. - Награждены будут все участники операции, - произнес он так, будто уже получил очередной крест. - Выпьем за это, господа.
Валбицын стал наливать коньяк. Кранке выбросил вверх руку.
- Хайль Гитлер! - воскликнул он.
Это было некстати, поскольку все держали фужеры в правой руке, пришлось ставить их или брать левой, но наконец все обошлось, выпили до дна в торжественном молчании.
Глотая ароматный напиток, Ипполитов непроизвольно обвел всех презрительным взглядом.
"Воронье, - подумал он. - Слетелось - и уже делит награды. А я должен зарабатывать их..."
Злоба уже закипела в нем, хотел бросить что-нибудь резкое, но в комнату вошла служанка и доложила, что стол накрыт. И все двинулись в столовую, живо переговариваясь, торжественные и радостные.
21
Полковник Карий приехал на импровизированный аэродром за Квасовом во второй половине дня. Бобренок доложил ему, что для принятия вражеского самолета все готово. Карий попросил воды и, напившись, сообщил: пришла радиограмма из "Цеппелина" - в два часа ночи необходимо зажечь огни. Гитлеровцы подтвердили, что самолет приземлится именно сегодня ночью.
- Дополнительных инструкций агентам не было? - спросил Бобренок.
- Нет. - Полковник говорил, будто читал радиограмму: - Ждите самолет шестого. В два часа ночи зажгите огни. - Вдруг улыбнулся одними глазами и добавил совсем другим тоном: - Сегодня, товарищ майор, решающая ночь, сейчас все зависит от вас, от того, как встретите дорогих гостей.
Подошел Толкунов, козырнул полковнику. Видно, услышал конец фразы, потому что произнес:
- Мы готовы, но прилетят ли?
- Сегодня ночью.
Капитан возразил:
- Ночью может пойти дождь, или вдруг что-нибудь изменится.
Бобренок осуждающе посмотрел на него: что за манера - всегда во всем сомневаться? Сказал уверенно:
- Синоптики обещают хорошую погоду.
- А-а... синоптики... - махнул рукой Толкунов, недвусмысленно выразив свое отношение к метеослужбе.
Полковник положил конец его сомнениям, сказав:
- Думаю, что немцы прилетят все же сегодня. Точнее, завтра ночью. Покажите, что у вас сделано?
Карий направился к площадке, подготовленной для посадки самолета, ступая так, словно шел не по лесу, а впереди воинской части и на параде - верный признак, что полковник пребывал в хорошем настроении, - и майор, неодобрительно глянув на Толкунова, последовал за ним.
Они вышли на тщательно расчищенное и приготовленное для встречи вражеского самолета поле.
- Посадка с той стороны? - кивнул полковник налево.
- Да.
- Вы знаете, майор, в чем заключается ваша главная задача?
- Думаю, да.
- Прошу объяснить.
- Самолет не должен подняться в воздух, если экипаж почувствует опасность в момент приземления.
Полковник довольно хмыкнул.
- И что сделано для этого?
- Прошу... - Бобренок совсем по-граждански махнул рукой, приглашая Карего идти за ним. Метров через двадцать остановился. - Осторожно, товарищ полковник, - предупредил, - а то можете сломать ногу. - Нагнулся и показал замаскированную канаву, тянувшуюся поперек всего поля. - Видите, - произнес он без удовольствия, - ее и сейчас, днем, заметить трудно, а что уж говорить про ночь? Этой канавы будет достаточно для повреждения любого шасси.
- А если они обнаружат канаву во время посадки?
- Исключено. Огни будут гореть с той стороны, должны остановиться, не доехав.
- Прекрасно! Какие еще сюрпризы приготовили дорогим гостям? Прожектор установлен?
- А как же! Напротив взлетной полосы. В случае чего мы ослепим экипаж. Никуда не денутся, товарищ полковник. Соорудили блиндажи, замаскировали их, видите, ничего не заметно.
- Да, не заметно, - согласился Карий.
- Все поле простреливается, мышь не спрячется. Даже если целый десант высадится, мы его встретим. С той стороны в овражке расположен взвод бойцов. Каждый четко знает свое задание. Думаю, осечки не будет.
- Кажется, все в порядке, - одобрил Карий. - Но почему всегда возникают непредвиденные обстоятельства? Сложная наша жизнь, майор.
- Не то слово, товарищ полковник.
- Как будете встречать их?
- Как и договорились.
- Нового ничего?
- Нет. Когда самолет остановится, к нему подойдут радист и Олексюк. Поздравят экипаж со счастливым прибытием. Разговаривая, постараются выяснить дальнейшие намерения диверсантов, а потом кто-нибудь из них включит фонарик. Это - условный сигнал нашей оперативной группе. Тогда и начнем их брать.
- Живыми, обязательно живыми.
- Такое задание дано. Группу захвата возглавит Толкунов.
- Ясно, майор. А какое настроение у Олексюка и радиста? Не подведут?
- Мы им все показали. И канаву, и прожектор, и блиндажи. Чтобы знали: у диверсантов нет ни одного шанса, в крайнем случае все лягут на этом поле. И они вместе с ними. Считаю, сделают все, чтобы облегчить свою судьбу.
- Посмотрим на блиндажи, - распорядился полковник.
Они прошли к первому блиндажу. Его нельзя разглядеть и в нескольких шагах: так хорошо был замаскирован. Тут был установлен крупнокалиберный пулемет, только он один мог скосить экипаж самолета и диверсантов в течение нескольких секунд, а таких пулеметов установили четыре.
Прощаясь, сказал Бобренку:
- Есть сообщения нашего человека из "Цеппелина". Немцы собираются забросить какого-то очень важного агента. Считаю, именно сегодня он и прилетит к вам. Акция запланирована главным управлением имперской безопасности, она на контроле у самого Кальтенбруннера. И вот что, этого диверсанта принимал Скорцени, может слыхал о таком, он освободил Муссолини. Скорцени подарил этому типу талисман - брелок для ключей в виде бронзового чертика. Вы тут смотрите, если обнаружите у диверсанта такой брелок, берегите этого прохиндея, как самих себя. Ясно?
После захода солнца сразу посвежело. Поднялся восточный ветер, он принес рваные тучи, потом они стали гуще, но полностью так и не затянули небо.
Бобренок сидел на бревне возле блиндажа, рядом пристроился Толкунов, он все же поспал, и майор смотрел на него с завистью. Немного нервничал. Потом спустился в блиндаж, где под охраной двух солдат сидели Олексюк с радистом. Те, увидев майора, встали. Бобренок махнул им рукой, спросил:
- Ну как?
Олексюк понял его.
- Все, как договорились, гражданин майор! - Он подобострастно улыбнулся, и Бобренку почему-то стало противно - резко повернулся и вышел из блиндажа.
А по небу мчались тучи, и время уже приближалось к полуночи.
Стал накрапывать дождь, и майор надел ватник. Еще раз обошел вокруг поля: тишина и покой, только ухает сыч, обманутый этим спокойствием.
Затем Бобренок спустился в блиндаж, где сидел Толкунов. Они налили из термоса по чашке горячего чая. Пили, обжигая губы, молча и сосредоточенно. Стрелки часов уже приближались к двум.
Без пяти два майор отдал приказ зажечь костры, и они вспыхнули почти мгновенно, как-то зловеще освещая путь вражескому самолету.
22
"Арадо" стоял, готовый к вылету, с прогретыми моторами. Экипаж уже занял свои места, и только командир самолета остался возле трапа.
Ипполитова с Суловой провожали Краусс, Кранке и Валбицын. Наступили последние минуты - переминались с ноги на ногу и перебрасывались какими-то незначительными репликами. А от самолета пахло металлом и маслом, этот запах будоражил и тревожил, даже угнетал, поскольку свидетельствовал о неотвратимости того, что сейчас произойдет, отсутствии всякого выбора, четкой запрограммированности всей судьбы Ипполитова. Он даже немного растерялся, подумав об этом, но не выказал растерянности, только мимолетная тень промелькнула по лицу. К счастью, никто ничего не заметил, все были заняты собой, каждый думал о том, чтобы скорее уж взлетел самолет, чтобы закончить наконец нудные проводы и вернуться к своим будничным, незначительным, но важным для себя делам. Наконец командир самолета подошел к Крауссу.
- Время, штурмбанфюрер, - произнес он кратко.
Все с облегчением стали прощаться. Ипполитов пропустил вперед Сулову, легко поднявшись по трапу, задержался на миг, помахал рукой и исчез в самолете. Командир закрыл дверцы, заревели моторы, и "арадо" стал выруливать на взлетную полосу.
Краусс повернулся и направился к "опель-адмиралу", сиротливо стоящему в стороне. Они с Кранке сели в машину, не попрощавшись с Валбицыным, который поплелся к своему "кадету", стоявшему значительно дальше.
Самолет набрал высоту и лег на курс. Моторы ревели спокойно. Ипполитов пристроился в кресле рядом с Суловой, хотел расслабиться, но нервное напряжение не спадало, ощущал даже, как дрожат кончики пальцев. Наконец немного успокоился, свободно вытянул ноги и закрыл глаза. В самолете пахло тем же горьковатым маслом, к нему примешивался еще какой-то запах. Ипполитов не мог понять, чем пахнет, это раздражало его. Он пошевелился в кресле и наконец сообразил, что пахнет косметикой. Повернулся к Суловой.
- Зачем надушилась? - спросил сердито.
- А-а... - махнула рукой беспечно. - На прощание... через час выветрится.
- Точно, выветрится, - согласился Ипполитов и немного успокоился. - Ты там... больше молчи. Молчи и слушай, в случае чего я буду сам говорить. Если все-таки спросят, отвечай кратко - да или нет. Ты моя помощница, твое дело маленькое, поняла?
- Много на себя берешь, - засмеялась Сулова. - Я вывернусь и там, где ты "буль-буль"...
- Я тебе дам "буль-буль"... - погрозил пальцем Ипполитов и обиженно умолк.
Прошло около часа. В салон вышел бортрадист, сообщил, что подлетают к линии фронта, а до места посадки осталось всего минут сорок. Ипполитов пошевелился в кресле, скосил глаза на Сулову. Напрасно все же он накричал на нее: сидит спокойно, хоть бы что, словно ждет их приятная прогулка по примечательным местам Москвы и Подмосковья. Наверняка на нее можно положиться: знает, на что идет и что с ними будет в случае провала.
Неожиданно салон самолета залило ярким светом. Недалеко разорвался зенитный снаряд - самолет отбросило в сторону. Пилот начал набирать высоту, но оторваться от прожекторного луча не удавалось.
- Опустите жалюзи на окнах! - приказал бортрадист. - И без паники...
В самолете потемнело, разрывы зенитных снарядов, казалось, остались внизу, но вдруг "арадо" вздрогнул. Ипполитов представил, что самолет сейчас развалится на части, испуганно вскочил с кресла, но сразу же упал в него, прижатый невидимой силой: пилот снова сменил курс, стараясь выйти из зоны обстрела. Это ему не удалось, вспыхнули еще два прожектора, "арадо" взяли в клещи, и снаряды стали ложиться все ближе.
Однако самолет вел опытный пилот. Он снова резко изменил курс. Один снаряд разорвался совсем близко, осколки пробили фюзеляж, но "арадо" все же смог пересечь линию фронта.
Через несколько минут в салоне появился командир.
- Эти проклятые зенитчики испортили нам все, - сообщил он. - До намеченного места посадки уже не дотянем. Будем садиться в другом.
- Где? - заволновался Ипполитов.
- Километрах в семидесяти на северо-восток.
- А там что?
- Наш бывший аэродром. Моя эскадрилья когда-то базировалась на нем.
- Вы гарантируете посадку?
Командир усмехнулся.
- Думаете, мне хочется умирать?
- Валяйте, - согласился Ипполитов, - может, это и лучше.
- Вряд ли, - возразил командир, - на условленном месте нас встречают кострами, а здесь придется садиться вслепую.
Ипполитов смотрел ему вслед и качал головой. Не мог же он объяснить этому асу, прямолинейному, как большинство военных, человеку, что его весь день мучили плохие предчувствия. Черт его знает, не ждут ли их на условленном месте чекисты? И не сдались ли им агенты, заброшенные в советский тыл для подготовки посадки?!
На запасном же аэродроме их никто не ждет - ни свои, ни чужие, - сейчас все зависит от мастерства командира самолета. Кажется, не подведет, твердый и опытный, один из лучших асов люфтваффе, и сам Геринг награждал его.
А самолет уже шел на посадку, проваливаясь в воздушные ямы, и Ипполитов крепче сжал ручки кресла.
Дай бог, чтобы пронесло!
Почувствовал, как самолет коснулся колесами земли, побежал, подпрыгивая на ухабах. Вдруг послышался удар. Ипполитова бросило на пол, он больно стукнулся локтем правой руки, успел подумать: вот сейчас все развалится и взорвется, пришла смерть, - закричал почти беззвучно, слава богу, беззвучно, так как в следующее мгновение увидел совсем близко испуганные глаза Лиды. Прошло еще несколько секунд, ничего не произошло, самолет стоял, и, кажется, никто, кроме Суловой, не слышал его крика.
Вскочил на ноги и увидел в дверях пилотской кабины командира корабля.
- Что случилось? - спросил Ипполитов. Тот только махнул рукой:
- Ударились крылом о дерево, возможно, повредили мотор. Сейчас посмотрим.
Ипполитов облегченно вздохнул. Что ему заботы пилота! Пусть провалятся хоть в тартарары, главное, он за линией фронта, живой, здоровый, и сейчас...
- Прикажите выбросить трап! - произнес он властно.
Командир корабля будто и не услышал его. Открыл дверь, спустился на землю.
- Мы не имеем права медлить, - бросил ему в спину Ипполитов.
Но пилот не обратил на него внимания. Вслед за командиром еще два члена экипажа выпрыгнули на землю. Ипполитов выглянул из самолета - летчики возились возле крыла.
- Что случилось? - громко спросил Ипполитов.
- Оторвало мотор, взлететь не сможем, - откликнулся командир.
- Ничего, пробьетесь через линию фронта пешком, - беззаботно посоветовал Ипполитов, - а сейчас давайте трап.
Члены экипажа стали опускать трап. Ипполитов освободил крепление мотоцикла. Мотор завелся сразу. Ипполитов выехал из самолета, усадил в коляску Сулову. Затем они с командиром по карте определили маршрут, и Ипполитов рванул по грунтовой дороге, через несколько километров соединяющейся с шоссе.
23
Костры горели, и Бобренок стоял в окопе возле блиндажа, ожидая вражеский самолет. Проходили минуты, а его все не было. Через полчаса где-то далеко послышался гул моторов, майор выпрыгнул из окопа, но гул отдалился и вскоре совсем затих.
Минуты тянулись медленно: пять... семь... Тишина, и только сосны шумят над головой.
Бобренок подумал, что, наверное, вражеский самолет пошел совсем рядом и они слышали гул его моторов. Но что произошло? Сбились с курса? Не заметили костров в предутреннем тумане? Потеряли ориентацию?
Вопросов возникло много, и никто не мог дать на них ответа.
Бобренок спустился в блиндаж, вызвал по рации Карего. Доложил, что вражеский самолет не приземлился.
- Слушай меня внимательно, майор, - услыхал слегка взволнованный голос полковника. - Неизвестному самолету - возможно, тому, которого мы ждем, - удалось пробиться сквозь огонь наших зениток. Только что с командного пункта сообщили: самолет пошел на посадку в районе одного из старых немецких аэродромов. Семьдесят километров на северо-восток от вас. Сейчас я свяжусь с работниками районной госбезопасности, пусть поднимают по тревоге группу перехвата. Вам приказываю перекрыть Тринадцатое шоссе в двадцати километрах от Квасова. Понятно?
- Слушаюсь, товарищ полковник!
- Выполняйте.
Бобренок вскочил на мотоцикл, Толкунов пристроился на заднем сиденье, и машина запетляла между деревьями, выбираясь на дорогу, где в "виллисе" их ждал Виктор.
24
Мотоцикл, в котором сидели Ипполитов и Сулова, бросало на ухабах, и он натужно ревел, преодолевая их. Наконец выскочили на дорогу, метров за триста от поля, где стоял поврежденный "арадо". Мотор взревел еще раз, вероятно, Ипполитов газанул, преодолевая последнее препятствие. Звук начал затихать, напоминая шмелиное гудение.
Командир самолета приказал бортрадисту:
- Курт, передай на базу: задание выполнили, пассажиров высадили благополучно. Самолет поврежден, взлететь не сможем. Никто из членов экипажа не пострадал, приняли решение лесами пробиваться через линию фронта.
- Слушаюсь, герр гауптман. - Радист пошел передавать шифровку.
Гауптман легко поднялся вслед за ним в самолет, расстелил на каком-то ящике карту. Посветил фонариком и позвал штурмана.
- Как считаешь, Арвид, - спросил он, проведя пальцем по карте вдоль тонкой линии шоссе, - будем пробиваться здесь или лесами в обход Бреста?
- Вдоль шоссе легче, - подумав, ответил штурман, - но и опаснее. Зона по обе стороны шоссе контролируется военными патрулями, ну и вообще больше шансов натолкнуться на какую-нибудь часть или отдельных солдат. Для нас это смерть: с боями навряд ли пробьемся. На шестерых два автомата, а пистолеты - так, попугать...
Командир наморщил лоб.
- Согласен. Наше спасение - осторожность. Русские наверняка засекли самолет, не могли не засечь, их поисковые группы скоро будут тут. Пойдем этими лесами, - провел карандашом линию на карте, - и не будем терять времени. С собой взять только оружие и продовольствие.
Вышедший из кабины второй пилот остановился рядом, заметил:
- Продуктов фактически нет. Хлеб, масло, шоколад - на два дня. Все.
- Растянем на три, - решил командир. - Будем пополнять запасы на лесных хуторах.
- Опасно, - не согласился штурман, - сами говорили, наше спасение - в осторожности.
Второй пилот, великан, почти достававший головой потолок кабины, засмеялся и погладил шмайсер.
- Можно по-разному обеспечить секретность передвижения. - Объяснил: - Тот, кто нас увидит, уже не должен заговорить.
Штурман посмотрел на него с отвращением:
- Вам бы в СС, Вальтер...
- Какая разница? Все мы - солдаты фюрера. А фюрер что сказал? Уничтожать врагов рейха, а то, что вокруг нас сейчас все враги, не вызывает никакого сомнения.
- Логика мясника, - пробурчал штурман.
- Вы что-то сказали?
- Я считаю, что должна быть разница между офицером люфтваффе и эсэсовцем.
- Прошу вас не ссориться!.. - повысил голос командир. - Что там, Курт? - спросил, увидев бортрадиста.
- Шифровку передал. Нам всем благодарность.
- Хайль! - автоматически поднял руку командир. - Весь экипаж сюда!
Все выстроились под самолетом, начиная с обер-лейтенанта Вальтера Вульфа, второго пилота, возвышавшегося над всеми, и кончая унтер-офицером Куртом Мюллером, бортрадистом, восемнадцатилетним юношей, фактически не знавшим еще, почем фунт лиха, и воспринимавшим житейские трудности с удивлением, будто не верил, что именно с ним могут случиться серьезные неприятности. Вероятно, только один он из всего экипажа еще до конца не осознал всей сложности их положения - стоял последним в ряду, переступал с ноги на ногу и вытягивал шею, чтобы лучше слышать каждое слово гауптмана. А тот сказал: