- Ну, ты скажешь, - хмыкнул Викторов, - мафия! Мафия нам ни к чему. Мы и без нее проживем. А Сливенков, Фирзин и другие - какие они мафиози? Наркотиками не торгуют, игорные дома не содержат. Просто позволяют себе чуток больше, чем, к примеру, твой батя. Он ведь у тебя на заводе работает? Во-от! Ну и если надо - отчего не помочь друг другу в трудную минуту? Ведь ни в чем таком не замешаны. Только запачкались чуток. А как без этого! Такая работа. Ответственная…
Тон у Викторова был бодрый и веселый, а глаза совсем грустные. Он начал собирать свои бумажки, не глядя бросая их по одной в распахнутый сейф.
- Саша! - воскликнул Сокольников, захваченный внезапной мыслью. - Откуда его Трошин знает?!
Викторов остановился и удивленно посмотрел на Сокольникова.
- Кого? Ты о чем это?
- Помнишь, Трошин тебе сказал, что я с Севой разговаривал, - торопясь, объяснял он ставшее для него очевидным, - с этим, из бухгалтерии завода?
- Ну!
- Он нас видел только из окна. Откуда же он знает, что Сева именно с завода?
Несколько секунд Викторов молча переваривал информацию.
- Да-а-а. Как-то я тогда не подумал… Ты прав. Что тут сказать?.. Дачи как будто у Трошина нет… Ярлыки с ходу вешать не хотелось бы. Мало ли где они могли познакомиться. Но дел на заводе у Трошина тоже быть не могло, это я точно знаю…
Внезапно откуда-то из-под стола раздалась резкая трель звонка. От неожиданности оба вздрогнули. Викторов торопливо полез под стол, вытащил из портфеля будильник.
- Сегодня из ремонта получил, - чуть смущенно объяснил он. - Оказывается, неплохо починили. Даже звонит.
Этот дурацкий звонок совершенно сбил Сокольникова с мысли. Осталось только ощущение, что утеряно нечто важное, о чем хотелось обязательно сказать.
За окном потемнело. Совсем не хотелось выходить из теплого кабинета. Но и задерживаться у Сокольникова желания не было.
- Черт его знает, - обиженно сказал он, собирая со стола вещи, - работаешь-работаешь… а для чего, собственно?
- Как для чего! - возмутился Викторов. - Да если бы нас совсем не было, знаешь что творилось бы!.. Нет, так вопрос ставить нельзя. Все-таки мы немало делаем. Зелинский - это издержки. Ничего, придет время и Зелинского. Вообще-то не все закончено, ты не думай…
Однако на следующей неделе Сокольникова отправили в Ленинград на трехмесячные учебные сборы. Разумеется, никакого умысла тут быть не могло. Набор на курсы подготовки проходил как раз в это время.
За три месяца в отделе произошли немалые изменения. Оказывается, Чанышев перешел преподавателем в милицейскую школу. Говорят, он долго хлопотал о своем переводе, хотел заниматься наукой, писать диссертацию. Викторова в отделе тоже не было. Его повысили, он работал теперь заместителем начальника отделения милиции.
Сокольников, конечно, в первые же дни стал интересоваться, как идут дела со "Стройдеталью", и узнал, что материалы по заводу заканчивал Трошин. Взялся он за них энергично, с присущей ему деловой хваткой и весьма скоро расставил все точки над "и". Удалось установить, что недостача на заводе была допущена по халатности прежнего главного бухгалтера, который незадолго до начала расследования ушел на пенсию. Привлечь его к уголовной ответственности у Трошина основания были, но он поступил гуманно, по-человечески. Прежний бухгалтер был ветераном войны и труда, поэтому материалы его проступка Трошин передал на рассмотрение товарищеского суда по месту жительства. Шафоротова с завода, разумеется, уволили. И, кажется, даже объявили выговор…
Когда выпадает дежурство по отделу, нужно весь день сидеть на месте. Можно спокойно заниматься своими делами - приводить в порядок бумаги, писать разные справки о проведенных мероприятиях по выполнению приказов и указаний.
К половине десятого Сокольников успел написать почти половину справки о борьбе со спекуляцией и торговлей с рук возле универмага "Замоскворецкий". Он перечислил все предприятия района, с которых привлекались для участия в операции народные дружинники, провел социальный анализ контингента задержанных, как того требовал руководящий документ, и уже готовился перейти к классификации предметов преступного промысла, как зазвонил телефон, который связывал его с дежурным по управлению.
- Алло, Сокольников, ты сегодня дежуришь? Зайди к нам. Тут заявитель по вашей линии. Это Цыбин говорит.
Один из четырех постоянных дежурных - Цыбин - по званию был старшиной, но, поскольку именно он через каждые двое суток представлял в своем лице все управление, звание значения не имело. Цыбин был опытный дежурный, работал тут лет двадцать, знал все, и все его уважали.
- Что-нибудь серьезное, Михалыч? Надолго? - Сокольникову очень не хотелось задерживаться из-за какой-нибудь ерунды вроде жалобы на соседа по коммуналке.
- По-всякому может повернуться, - неопределенно ответил Цыбин. - Иди сам разбирайся.
На деревянном диванчике в дежурной части сидел невзрачный и довольно потрепанный мужичок со смятой кепочкой в кулаке. Он был дня два не брит, да вдобавок под градусом - это Сокольников сразу понял, едва вошел в помещение. Мужичок оценивающе осмотрел Сокольникова, потом поделился своим мнением с Цыбиным.
- Молодой товарищ-то.
- Старые все на пенсии, - строго обрезал Цыбин. Панибратства с сомнительными типами он не терпел.
- Да ведь это хорошо, - с энтузиазмом подхватил мужичок. - Молодой - значит, принципиальный. Так или нет?
Цыбин отвечать не стал, но мужичка это мало смутило. Вид у него был такой, словно он только что разоблачил законспирированную сеть иностранных шпионов.
- Я хочу сделать заявление, - гордо сказал мужичок. - Азаркин моя фамилия.
- Я вас слушаю. - Сокольников обреченно приготовился выслушать любую чушь.
- Моя жена совершила опасное преступление. И я как гражданин обязан. Так или нет?
- Что же она такое совершила?
- Нарушение правил о валютных операциях, - очень квалифицированно выговорил Азаркин. - Рыжьем торгует. Золотом то есть. Вот до чего дошла. Это как называется? Я на такое смотреть не могу. И как гражданин…
- Сокольников, - мрачновато позвал Цыбин, - он тут все изложил. Вот, возьми.
А когда Сокольников подошел за листком бумаги, добавил шепотом:
- Если б не заявление, я бы его в вытрезвитель отправил. Очень алкогольная личность.
Сокольников попытался разобраться в каракулях мужичка, но убедился, что с ходу этого сделать не удастся. Поэтому вздохнул и проговорил:
- Ну что ж, пойдемте ко мне.
В кабинете Азаркин, не дожидаясь приглашения, сразу же уселся на стул, закинул ногу на ногу и кепочку свою натянул на колено. Он был готов к долгой и откровенной беседе.
- Рассказывайте. - Сокольников с сожалением взглянул на часы.
- Ей наследство досталось. Ну, жене моей, - начал Азаркин. - Не знаю там, тетка, кажется, из Куйбышева померла. В прошлом году. Богатая тетка, я тебе скажу. Кольца разные, кулончики, браслеты и рыжье. Царские червонцы. Вот она и начала монетами торговать. Я ей говорю: ты что, паскуда, делаешь! На зону захотела? Так же нельзя, это ж восемьдесят восьмая. А ей все нулем. Но я ж не могу на все это смотреть, ты ж понимаешь! Вы извините, что я на "ты". Вообще меня Николаем зовут. А вас, извиняюсь, как?
По словечкам, которые то и дело проскальзывали в речи Азаркина, определенной юридической подкованности да еще полублатной тягучей интонации Сокольников безошибочно догадался, что заявитель прежде отбывал срок.
- Меня зовут Олег Алексеевич. Скажите, вы под судом случайно не состояли?
Вопросу Азаркин не удивился.
- Было дело. Вот именно случайно. Но я не о том. В общем, я такого терпеть не стал и пошел сюда.
- Хорошо, - сказал Сокольников. - Ну а кому она продавала, вы знаете?
- Золото, что ль? Какой разговор! - обрадовался Азаркин. - Очень хорошо знаю.
Сокольников испытывал растерянность. Такого он еще не видел, чтобы муж пришел заявлять на жену!
- Вы посидите в коридорчике, - распорядился он. - Мне надо доложить руководству.
- Понял, - сказал Азаркин, с готовностью исчезая за дверью.
Никому Сокольников звонить не собирался. Просто захотелось минут пять спокойно поразмыслить. По-человечески Азаркина нужно было выгонять. Но по правилам требовалось отобрать объяснение. Так полагалось работать с заявителями.
- Заходите, Азаркин, - пригласил он, распахивая дверь. - Вы с женой совместно проживаете?
- Ну! - сказал Азаркин.
- И… дети есть?
- Как же! - Азаркин оживился, вопрос ему очень понравился. - Двое. Пацаны. Старший, ты понимаешь, угрюмый чертенок. А младший - весь в меня. Палец в рот не клади.
Сокольникову хотелось спросить, как же это Азаркин додумался заявлять на мать своих детей, но вместо этого он сухо объявил:
- В общем так. Завтра к одиннадцати приходите сюда. Будем решать.
- Все понял, - с нетрезвой угодливостью кивнул Азаркин. - Буду как штык. А объяснение брать не станете?
- Завтра, - буркнул Сокольников. - И объяснение завтра…
В глазах Азаркина он прочитал снисходительность к своей молодости и неопытности. Заявитель нахлобучил кепочку на лысеющую макушку, отчего сразу сделался похожим на вредный, несъедобный гриб.
- До скорого, гражданин начальник, - сказал Азаркин.
Рассказывая о случившемся на следующий день Трошину, Сокольников не мог понять, отчего тот так заинтересовался.
- Ты объяснение у него отобрал? - нетерпеливо перебил Трошин где-то на середине рассказа.
- Нет. Успеется еще.
- Ну, Сокольников, ты даешь, - Трошин заходил по кабинету кругами. - Чему вас там на курсах только учат! Ему дело само в руки идет, а он ушами хлопает. А если этот тип от всего откажется? Или вообще больше не придет?
- Воздух чище будет, - мрачно сказал Сокольников.
Трошин, к счастью, не расслышал.
- Поглядим-поглядим, - озабоченно пробормотал он. - Заявление его где?
- Вот, у меня.
- Дай-ка его мне. Нужно зарегистрировать. Все должно быть как положено. Чтобы ни у кого не было повода обвинить нас…
- В чем это обвинить? - удивился Сокольников.
- Как в чем? - теперь удивился Трошин. - Хотя бы в укрывательстве преступления. Думаешь, это шутки? Нельзя, друг любезный, так легко относиться к подобным вещам. Совершено преступление. Серьезное преступление. Имеется официальное заявление. Так чего же ты? Этак до первой прокурорской проверки не доработаешь. Ты слышал, что в двенадцатом отделении было? Нет? Как-нибудь расскажу. Не-ет, так работать нельзя.
Глубокая убежденность и справедливое возмущение звучали в голосе Трошина, и Сокольников был почти готов поверить в искренность его слов. Не хватало только маленького штришка. Самой малости. Какой именно - Сокольников не знал и только ощущал незавершенность. Но она мешала, и Сокольников чувствовал неловкость за Трошина, как если бы тот вдруг появился в незастегнутых брюках.
Он работал в его группе после возвращения с курсов. В общем, они поладили, хотя Сокольникову очень не нравилось, когда Трошин срывался вдруг на подобное морализаторство.
- Где же твой заявитель? - требовательно спросил Трошин, показывая на часы, и как раз в этот момент в дверь постучали. В кабинет просунулась голова Азаркина в кепочке.
- Здрасьте, Олег… я извиняюсь, забыл, как по отчеству, - сказал Азаркин и все свое внимание уже полностью сосредоточил на Трошине, мгновенно разобравшись, кто здесь главный.
- Меня к одиннадцати вызывали, - объяснил ему Азаркин.
- Я в курсе, - за один только тон Трошин был достоин всемерного уважения. - Вы мне повторите, пожалуйста, вкратце.
А Сокольников смотрел на Азаркина, и более всего его удивляло, что сейчас Азаркин был небрит в точности по-вчерашнему. Та же двухдневная щетина покрывала его щеки и подбородок. А вот голос с утра был гораздо более хриплым. Пока Азаркин пересказывал свою историю, Сокольников делал вид, что читает газету.
- …Я же просто не могу на такое смотреть, - с чувством излагал Азаркин. - Это ж серьезное дело. Так или нет?
- Все правильно, - согласно кивал Трошин, - все логично.
- Государственное преступление! Нет, мимо таких фактов проходить нельзя, правильно я говорю? - взывал Азаркин, и Трошин подтверждал:
- Совершенно верно.
Контакт у них установился полнейший, что было свидетельством богатого оперативного опыта Трошина. Они оживленно беседовали около получаса, пока Трошин, выяснив все, что представлялось ему важным, не отправился к начальству.
Некоторое время Азаркин сидел спокойно и разглядывал кабинет. Особенно ему понравился вымпел "Лучший оперативный сотрудник". Высоко задирая голову на тощей шее, Азаркин целую минуту внимательно его изучал. Потом интерес к живому общению пробудился в нем с новой силой.
- Я так понимаю, вы недавно тут работаете? - деликатно кашлянув в кулак, спросил он.
- Как сказать, - строго ответил Сокольников. - Почему вы так решили?
- Да это… но без обиды, ладно? Как бы это… хватки пока не чувствуется. Понимаешь, о чем толкую, да? Вот старший ваш - другое дело. Сразу чувствуется. Но без обиды, ладно? Я по-свойски. Вашего брата, сотрудников то есть, я повидал. Да. Знаю. Деловой начальник, это точно. Вообще, это дело наживное.
Сокольников безразлично пожал плечами. Не хватало еще, чтобы этот тип взялся его учить жизни.
- Я вот одного опера знал, но не из обэхээс - из розыска. Вот тот был человек! Вот такой шкаф. - Азаркин широко развел руки, показывая размеры своего знакомого. - Его урки уважали. И, между прочим, очень спокойно всегда разговаривал. Не нервничал никогда - такого не было.
Слушать воспоминания Азаркина Сокольникову не хотелось, но он не знал, как остановить его. По счастью, скоро возвратился Трошин.
- Ваша жена где сейчас? - спросил он с порога.
- Дома, - сообщил Азаркин. - Она на больничном. Опять симулирует. У нее врачиха знакомая.
- Вы ей ничего не говорили?
- Ну что вы, - едва не оскорбился Азаркин, - как можно!
- Подождите немного в коридоре.
Азаркин вышел, а Трошин, весь охваченный азартом действия, распорядился:
- Поедете к нему домой и привезете жену. Машина у подъезда. Только нужно в темпе.
Когда Трошин давал указания, он всегда переходил на "вы".
- Может, кого другого послать? У меня тут бумаг разных накопилось, - сделал Сокольников попытку увильнуть.
- Это распоряжение Костина, - холодно сказал Трошин. - Машина внизу.
Дом, где жили Азаркины, был старый - его выстроили, наверное, еще до революции. Между вторым и третьим этажами по всему его периметру на прохожих скалились лепные черти. У многих уже были облуплены от времени рожи, от круглых голых животов отлетели кусочки, но в целом выглядели они еще достаточно внушительно.
Дверь квартиры тоже была очень старая - тяжелая, дубовая, с массивной чугунной ручкой. Таких дверей, к радости квартирных жуликов, нигде уже не делают. Их не вышибить ударом плеча.
Сокольников позвонил и ждал довольно долго. Потом за дверью услышал легкие шаги и женский голос:
- Кто там?
- Из милиции, - ответил Сокольников, - откройте.
Сразу же загремели замки. В дверном проеме стояла худенькая женщина в заношенном домашнем халате. Ей могло быть и тридцать, и сорок лет, и даже больше - очень уж усталой она выглядела, с синевой под глазами и выступающими острыми ключицами.
- Проходите, - сказала она равнодушно и, не оглядываясь, пошла вперед.
Вероятно, квартира эта могла бы выглядеть шикарной. Все здесь для этого было - и высоченные потолки, и огромный коридор, и даже дубовый паркет. Однако она давно не знала ремонта, стены были серы и обшарпаны, и комната, куда Сокольников вошел вслед за женщиной, казалась унылой.
В комнате сидела еще одна женщина, совсем старая.
- Это из милиции, - с прежним равнодушием проговорила та, что впустила Сокольникова.
- Колька, подлец, - внезапно сказала старуха. Голос у нее был негромкий, но ясный не по возрасту.
- Мне нужна Азаркина Надежда Григорьевна, - сказал Сокольников, немного растерявшись.
- Зачем она вам нужна? - строго спросила старуха. - Без нее вы не обойдетесь?
- Не надо, мама, - оказала молодая. - Я Надежда Григорьевна. В чем дело?
- Нужно, чтобы вы поехали со мной… это ненадолго.
- Чего это она с вами поедет? - не унималась старуха. - Нечего ей там делать.
- Не надо, мама.
Чем дальше, тем большую неловкость ощущал Сокольников от происходящего.
- Сейчас я переоденусь, - сказала Азаркина. - Николай у вас?
- У нас, - признался Сокольников, с тягостным чувством ожидая дальнейших расспросов.
- Опять забрали, - сказала старуха. - Колька - подлец!
Азаркина ходила по комнате, без нужды перекладывая с места на место какие-то вещи.
- Что он натворил? - спросила старуха, когда сноха вышла.
- Ничего страшного, - торопливо проговорил Сокольников, - просто нужно кое-что выяснить.
Старуха кивнула.
- В прошлый раз то же самое говорили. Пропади он пропадом!
На том месте, где стоял Сокольников, пол поскрипывал при малейшем движении. Чтобы избавиться от этого навязчивого звука, Сокольников сделал несколько шагов к старому платяному шкафу. Все вещи здесь были старые, но совсем не такие, какие продают в антикварных магазинах любителям старины. Такие держат дома, когда на новые нет денег.
- Вы его теща? - осторожно спросил Сокольников, чтобы разорвать напряженную тишину.
- Мать я ему, - горько сказала старуха, - Что, не похожа?
- Я не знаю, - смешался Сокольников.
- Всех замучил. Столько лет… Одно и то же, одно и то же. Ее, - она кивнула на дверь, за которой скрылась Азаркина, - детей, меня. Всех. Мне жизнь испортил. И им теперь портит.
- Что, сильно пьет?
- А вы не знаете? - насмешливо сказала старуха. - Алкаш он. Вам зачем Надежда понадобилась? Двое детей на ней. Сама больная. Молодая, а больная. И без того мается…
- Уточнить надо… кое-что, - с трудом пробормотал Сокольников, осознав до конца, какую беду принес в этот дом.
Старуха посмотрела на него пристально, словно почувствовала, что за речами пришельца кроется совсем иное, и взгляд этот окончательно поверг Сокольникова в смятение. К счастью, в этот момент вернулась Надежда. Она переоделась в темное платье, сидевшее на ней неловко, словно чужое. Ясно было, что Азаркина уже давно махнула на себя рукой.
- Вы ее там долго не держите, - потребовала старуха. - Нечего ей там делать. Дети дома.
Они молча сошли вниз и молча поехали в управление. Сокольников был рад, что Надежда не задает вопросов, на которые он не знал ответа. А ей, кажется, было просто все равно.
У Азаркина с Трошиным, как видно, все это время продолжалась оживленная беседа. Азаркин расположился в кабинете совсем как свой - развалившись на стуле с потухшей папиросой во рту. Задержанные так в милиции не сидят. Надежда сразу почувствовала несоответствие, и тень недоумения появилась на ее маловыразительном лице. Азаркин же, завидев свою супругу, поднялся навстречу с довольным и злорадным видом.