– Будем говорить тихонько, – сказала она, – не надо, чтобы нас услышали. Мне нужно переговорить с тобой об очень важных вещах! Могу я довериться тебе, Джордж?
– Да, сестрица! – сейчас же ответил мальчик, внутренне польщенный словами сестры.
– Ты никому не скажешь без моего позволения о том, что я тебе открою по секрету, и будешь меня слушаться?
– Конечно, Люси!
– Дай мне честное слово.
– Клянусь, что никому не проболтаюсь! – гордо проговорил Джордж, поднимая правую руку.
Ничего нельзя было себе представить смешнее и в то же время интереснее этого таинственного совещания двоих детей: старшей было тринадцать лет и несколько месяцев, а младшему только что минуло двенадцать. Но положение было очень серьезное, и оба, казалось, сразу повзрослели благодаря тяжелым обстоятельствам, отлично понимая, что им предстоит важная роль в тех событиях, которые подготовлялись.
– Слушай, Джордж! Мама очень плохо чувствует себя и не в силах будет распорядиться, если что-нибудь случится, потому что ведь мы должны быть готовы ко всему.
– Это правда, Люси, – отвечал Джордж, – и мы должны позаботиться об ней.
– Хорошо! Я очень рада слышать это от тебя: это доказывает, что ты понимаешь то положение, в котором мы находимся, и что я могу рассчитывать на тебя.
– Во всем решительно! – вскричал он горячо. – К тому же у меня карабин и…
– Пока еще дело обойдется и без твоего карабина. Выслушай меня, Джордж.
– Говори, сестренка!
– Мой крестный папа такой добряк! Я его ужасно люблю.
– И я также! – вставил Джордж.
– Да! Но в случае опасности – что он может сделать?
– Ровно ничего, это правда.
– Разве он в состоянии защитить нас?
– Не думаю, что бы мог! – проговорил мальчик с убеждением.
– Не то, что бы он не захотел этого сделать, напротив, – возразила девочка, – но просто потому, что он не будет знать, что ему делать. Мой крестный папа никогда не выезжал из Нового Орлеана, он не знает здешних мест и не подозревает о том, что происходит в поселениях и какие опасности угрожают стране.
– Он не умеет владеть и ружьем! – презрительно заметил Джордж.
– Это верно, – подтвердила улыбаясь Люси, – и вполне естественно. Я подозреваю, что и негры не больше его умеют стрелять. Надо поэтому, чтобы мы при случае защищали себя сами, а также и маму, которая так добра и так любит нас.
– О, да! – сказал с волнением Джордж. – Бедная мама! Но как же мы сумеем защитить себя? Можно ли что устроить нам?
– Это будет не трудно, если ты согласен слушаться меня.
– Ведь я тебе дал уже честное слово!
– И ты сдержишь его, чтобы ни случилось?
– Я клялся, Люси! Вспомни, что я сын солдата!
– Ну хорошо. Теперь выслушай меня, я сейчас тебе все скажу.
– Говори!
– Ты, Джемс и я – мы должны взять на себя все.
– Джемс еще очень молод! – сказал Джордж, качая головой.
– Это правда, но он все-таки поможет нам, и мы не можем обойтись без него.
– Положим, что и так; продолжай.
– К тому же мы будем руководить им. Да и то, что нам предстоит делать, вовсе не трудно.
– Я слушаю, говори.
– Теперь половина одиннадцатого, все в доме спят. Если принять меры предосторожности, то никто не будет ничего подозревать! – продолжала девочка, которая принимала все более важный вид по мере того, как открывала задуманный ею план.
– О, что касается слуг, то они не пошевелят и пальцем, если даже и услышат нас: они слишком ленивы и трусливы для этого. Впрочем, все это не мешает нам принять меры предосторожности.
– Так и надо. Дело состоит в том, чтобы все приготовить на случай, если на нас будет нападение.
– Ты права, Люси. Но как мы это сделаем?
– Ты всегда всем затрудняешься, а между тем не может быть ничего проще этого.
– Я не говорю, что совсем не знаю, что делать, я только не знаю всего….
– Нам надо втроем перенести все съестные припасы, одеяла и матрацы в повозки, запрячь лошадей, не забыть взять вино, бисквиты, а также корм для лошадей; наконец, иметь под рукой все необходимое, чтобы быть совсем готовыми к внезапному отъезду, если придется бежать отсюда.
– Понимаю, все это совсем не трудно и можно с этим справиться меньше чем за час.
– Это не все.
– Что же еще?
– Когда все будет готово, мы спрячем свечи, но не будем их тушить, потому что они могут нам пригодиться, и потом будем тайком наблюдать в окна, не покажутся ли разбойники.
– А когда они явятся, я стану стрелять по ним! – живо вскричал Джордж.
– Нет, это только выдаст наше присутствие, а надо, чтобы они как можно дольше не знали, что в этом доме кто-нибудь есть.
– Ты права.
– Ты хорошо меня понял?
– Совершенно!
– Тогда будем спешить. Пойди, разбуди Джемса!
Джордж поднялся и сделал несколько шагов, но потом остановился и быстро вернулся к сестре.
– В чем дело? – спросила та с некоторым нетерпением.
– Ты забыла самое важное! – сказал он.
– Я?
– Да, Люси!
– Что же именно?
– Так как мы не будем сопротивляться…
– Было бы очень неосторожно сопротивляться! – перебила Люси с живостью.
– Это верно, но тогда нам надо устроить баррикаду, чтобы у нас было время убежать, пока разбойники станут ломать двери, которые, к счастью, довольно прочны и займут их надолго.
– Ты прав, Джордж; как я не подумала об этом!
– У тебя явилась прекрасная мысль, сестра, а я только дополняю ее, вот и все! – ответил мальчик самодовольно. – Но если двери будут заставлены баррикадами, как же мы убежим?
– Не беспокойся об этом: я знаю потайной ход, который мне как-то случайно показал папа много времени тому назад; я и не думала тогда, что когда-нибудь он мне пригодится.
– В таком случае, все обстоит великолепно, я сейчас разбужу Джемса и вернусь через шесть минут.
Он вышел из комнаты, счастливый той важной ролью, которую дала ему сестра, и спустя несколько минут вернулся в сопровождении брата, у которого были еще заспанные глаза, потому что он был разбужен слишком быстро и энергично, и во взгляде его стояло выражение удивления и недоумения.
Джемсу было десять лет, но он был высокий и сильный для своего возраста. Это был очень тихий, кроткий, неразговорчивый и застенчивый мальчик. Но под спокойной, почти боязливой внешностью скрывались задатки, которым надо было только окрепнуть, чтобы обратиться в твердость духа и непоколебимое мужество. Сам он, конечно, и не подозревал о своих силах, еще не пробившихся наружу и таившихся пока в глубине его души, где они тихонько росли, чтобы при подходящем случае – как это обыкновенно бывает – сразу заявить о своем существовании. Джемс был очень любящим и ласковым ребенком. Он нежно любил своих родителей, брата и сестер, но питал особенную слабость к Люси: она была его поверенной, его другом; он доверял ей свои детские тайны, и она целовала, одобряла его, утешала, если у него было горе, осушала его слезы добрыми и ласковыми словами, радовалась его радостям и потихоньку наделяла его лакомствами. Правда, Джемс был в большой дружбе и с братом Джорджем, но пылкий и буйный характер последнего представлял резкий контраст с его тихой и вдумчивой натурой. Благодаря этому несходству в отношениях Джемса к брату проглядывало некоторое недоверие и почти боязливое чувство; со своей стороны, Джордж, слишком порывистый и мало проницательный для того, чтобы понять сокровища доброты, даже снисходительности, скрытые под холодной, почти недружелюбной внешностью, объяснявшейся природной робостью его младшего брата, видел в нем ребенка, не способного ни к какой самостоятельной деятельности. Говоря о Джемсе, он принимал всегда снисходительный тон, презрительно сжимая губы и прибавляя непременно, что "ведь он еще совсем маленький!"
Когда Джемс вошел в комнату, Люси поцеловала его, потом в нескольких словах познакомила с положением дел и открыла во всех подробностях задуманный ею план. К большому удивлению Джорджа, Джемс понял с полслова мысль сестры и сразу схватил ее во всех мелочах!
– Ты права, – сказал он с волнением, – мы должны позаботиться о нашей доброй маме. Я тебе помогу, насколько буду в силах. К несчастью только, у меня силы небольшие. Что надо делать? Я готов начать.
– О! – заметил Джордж. – Ты так молод и не силен, что не можешь нам очень-то помочь!
– Как знать? Искреннее желание и мужество чего-нибудь да стоят. Папа часто нам это говорил, и самое лучшее, что я могу сделать, это следовать тому совету, который он нам дал.
– Как хочешь! – ответил Джордж, значительно пожимая плечами.
На самом деле он не понял слов брата и, сказать правду, совершенно искренно считал себя выше Джемса.
– Теперь, когда мы обо всем переговорили и условились относительно плана действий, – сказала Люси, зажигая два фонаря, – не станем терять времени.
Потом она вручила один фонарь Джемсу, прибавив: "Пойдемте все вместе!"
Трое детой вышли из комнаты на цыпочках, чтобы не разбудить никого в доме. Люси замыкала шествие. Из предосторожности, она потушила лампу в гостиной, которая теперь погрузилась во мрак. Таким образом, ничто не выдавало снаружи, что в домике кто-нибудь есть: не видно было никакого света, не слышно ни звука.
Дети принялись за дело. Люси руководила работами с такой уверенностью и так умно, как нельзя было ожидать от ребенка ее возраста, а Джорж и Джемс трудились от души. Трогательно было видеть, с какой охотой, бодростью и старанием работали они все, чтобы хорошенько исполнить трудную задачу, взятую ими на себя из-за любви к матери.
Но трудность дела превышала их слабые силы; часто им приходилось помогать друг другу, соединяясь вместе, чтобы перенести что-нибудь тяжелое или поставить перед входной дверью массивную мебель. Ничто не могло остановить их или отнять у них бодрость, и они трудились без устали, подбодряя друг друга. Самое трудное было устроить баррикады перед дверями и низенькими окнами домика. Всего было две двери и четыре окна. Двери были дубовые, изнутри обитые железными полосками; такими же толстыми железными перекладинами были снабжены и ставни окон. Кроме того, в ставнях имелись узкие отверстия, через которые можно было легко стрелять в случае нападения.
Движимые любовью к матери, дети менее чем за два часа сделали такую работу, за которую им, наверное, при иных обстоятельствах даже в голову не пришло бы взяться, настолько казались бы им непреодолимы все сопряженные с нею трудности. Надо еще прибавить, что у наших юных тружеников был помощник с поистине поразительной силой, очень важной в данном случае. Это был не кто иной, как Добряк, огромная собака Люси. По знаку хозяйки, умное и преданное животное делало все, что от него требовалось, не только охотно, но даже с видимой радостью. И – если говорить откровенно – в течение всего времени, пока длилась эта работа, Добряк сделал больше чем трое детей вместе взятых, несмотря на все их старания.
Заставив основательно двери и окна под наблюдением Люси, занялись погрузкой двух телег одеждой, одеялами, бельем, съестными припасами, словом – всем, в чем только могла представиться надобность, если бы пришлось бежать и внезапно покинуть дом. Все было взято, считая здесь и корм лошадям, и оружие, и уголь, и кухонную посуду для стряпни. Когда все было уложено, Люси еще раз осмотрела телеги, чтобы убедиться, что все в порядке и ничего не забыто. В одной из телег, где были сложены матрацы, одеяла и подушки, девочка нарочно оставила довольно много свободного места. Сделав последний обзор, она застегнула просмоленное полотно, служившее покрывалом для повозок, потом дети запрягли лошадей, предварительно накормив их хорошенько, чтобы придать им сил для длинного путешествия по пустынной местности, во время которого нельзя будет отдыхать. Когда покончено было с телегами и лошадьми, Люси зажгла фонари в конюшне и сарае, расположив их таким образом, что не видно было света снаружи; это было очень важно на случай торопливых сборов, чтобы избежать смятения и потери времени, когда придется спасаться бегством.
Добряка Люси оставила сторожить повозки и лошадей: она знала, что можно было вполне положиться на него в том отношении, что он не станет лаять, а прибежит к ней при малейшей тревоге, чтобы предупредить ее.
Затем дети сошлись в одной из низких зал, в которых они старательно устроили баррикады; здесь они могли спокойно разговаривать, так как их не могли заметить снаружи.
– Ну, что мы теперь станем делать? – спросил Джордж, важно потирая лоб.
– Я думаю, – сказала Люси, – что было бы важно наблюдать за тем, что делается вокруг дома, чтобы вовремя узнать о приближении неприятелей, которые, наверное, явятся сюда.
– Хочешь, я обойду вокруг дома? – храбро предложил Джордж.
– Боже тебя сохрани от этого, – живо вскричала Люси, – это значило бы открыть наше присутствие здесь разбойникам, у которых, наверное, есть шпионы на плантации!
– Что же тогда делать?
– Мне кажется, – тихо проговорил Джемс, – что, спрятавшись на крыше, которая образует род террасы, можно было бы, не подвергаясь опасности и не рискуя быть увиденным, наблюдать за всем, что будет происходить вокруг нас, даже на большом расстоянии от дома.
– А! – вскричал Джордж. – Вот это славная мысль! Как она пришла тебе в голову, братишка?
– Не знаю, да это и не важно; довольно того, чтобы она была хороша.
– Да, это самое главное, – заметила Люси, нежно целуя брата. – Спасибо, Джемс, твоя мысль превосходна, и мы воспользуемся ею. Действительно, это лучшее средство, которое мы можем употребить, чтобы узнавать о ходе событий, не возбуждая подозрений шпионов, которые, без сомнения, бродят вокруг нас.
Двое мальчиков взяли свои ружья и взобрались на крышу с помощью лестницы, а затем ползком пробрались в разные стороны крыши.
Люси, убедившись в том, что братья хорошо разместились на крыше, вернулась в комнаты и на цыпочках прошла в спальню матери, успокоившись в том, что та спала мирным и ровным сном, и, загородив свечку, села в кресло около изголовья дорогой больной.
Глава IX. В которой Вильямс Гранмезон узнает, что его крестница хитрее, чем он предполагал
Прошло не более четверти часа с тех пор, как Люси, побуждаемая любовью к матери, закончила все приготовления – не к защите, – об этом девочка не думала ни минуты, – но к бегству, чтобы избавить свою мать от последствий нападения разбойников на домик, – последствий, которые могли стать непоправимыми, ввиду болезненного состояния здоровья госпожи Курти. Мертвая тишина воцарилась в окрестностях; ночь, освещенная фантастическим светом луны и бледным блеском звезд, была восхитительна. В воздухе, необыкновенно чистом и прозрачном, не слышно было дуновения ветерка.
Пробило полночь на часах, стоявших на подставке из палисандрового дерева в спальне больной. Люси машинально считала удары.
Вдруг раздался глухой шум, похожий на отдаленный удар грома. Девочка вздрогнула и почувствовала, что бледнеет.
– Скваттеры нападают на наших, – прошептала она дрожащим голосом. – Схватка началась. Боже мой! Как-то она кончится?
Но, произнося эти слова, Люси не трусила: она недаром была дочерью солдата и отличалась мужеством и преданностью. Если она дрожала, то не за себя, а за свою мать; достаточно было проследить за направлением ее взгляда, чтобы убедиться в этом.
Удостоверившись, что мирный сон матери не был потревожен глухими раскатами, она поднялась с кресла, осторожно оставила спальню, пробежала остальные комнаты и подошла к лестнице, которая вела на платформу; затем быстро, не переводя дух, стала подниматься по ступенькам. Когда голова ее очутилась на уровне террасы, Люси остановилась и шепотом позвала Джорджа. Мальчик сейчас же подполз к сестре.
– Это ты, Люси? – спросил он тихонько.
– Мне послышался глухой шум; что это значит?
– Это значит, что там бьются. Папа и наши друзья схватились со скваттерами! – отвечал Джордж.
– Боже мой! Бедный папа! – прошептала Люси, складывая руки. – Уверен ли ты, Джордж, что нападение уже началось?
– Конечно. Можно видеть издали, как горят хижины, точно зажженные спички. Сомнения не может быть.
– Увы! Что мы будем делать, Джордж? – вскричала Люси. – И бедная наша мама! Какое печальное пробуждение ждет ее!
– Надо сейчас же разбудить ее! – сказал Джордж.
– Не будем торопиться, – живо проговорил Джемс, который подошел к ним, услышав голос сестры. – Пока еще нам не угрожает никакая опасность. Сражение далеко от нас. Мы же со своей стороны совершенно приготовились, так что достаточно будет нескольких минут, чтобы убежать от разбойников.
– Да, – заметила решительно Люси, – не будем поддаваться страху, пока опасность далеко от нас. Джемс прав, мы здесь хорошо спрятаны от врагов. Кто знает, быть может, наше присутствие здесь и не будет вовсе открыто?!
– Во всяком случае, – прибавил Джемс, – для чего же будить маму раньше, чем мы не будем уверены, что на нас нападают?
– Ну подождем, я и не желаю ничего другого, – сказал Джордж, – но будем осторожны и не выдадим себя.
– Если мы будем внимательно следить, нам нетрудно будем судить о положении дел и узнать, когда наступит момент для бегства! – заметил Джемс.
– Само собой разумеется, – ответил Джордж, – иди, Люси, вернись к маме, а мы возвратимся опять на наши наблюдательные посты.
– Хорошо, – сказала Люси, – до свидания!
Она скрылась и, ступая легко, как птичка, стала пробираться в спальню матери. Но, не доходя до этой комнаты, она, к своему крайнему удивлению, неожиданно очутилась в гостиной лицом к лицу с Вильямсом. Люси не могла удержать крика удивления.
Вильямс, одетый в свое дорожное платье, спокойно заряжал пистолет; ружье, уже заряженное, лежало на столе.
– А, деточка, куда ты это бежишь? Я думал, что уж ты давно лежишь в постели и спишь!
Люси покачала своей хорошенькой белокурой головкой, улыбнулась милой улыбкой и проговорила с гордостью:
– Я совсем не ложилась и не спала, крестный папа!
– Так, дитя, но бессонные ночи совсем не для таких маленьких девочек, как ты. Поверь мне и лучше отправляйся спать.
– Крестный папа, – сказала Люси, не отвечая на слова Вильямса, – позвольте мне потушить эту лампу, которую вы зажгли: свет так легко увидеть с дороги. Хотя ставни и закрыты, но достаточно одного лучика, чтобы наше убежище было открыто шпионами скваттеров!
– Честное слово, это верно! – вскричал Вильямс, ударяя себя но лбу. – Но если я потушу лампу, то как же мы будем видеть в темноте?
– Не беспокойся об этом, крестный папа, – сказала девочка, решительно потушив лампу, – с нас будет довольно и моего фонаря.
– Как хочешь, Люси; знаешь, я и не знал, что ты такая осторожная, и искренно выражаю тебе свое приятное удивление по этому поводу.
– О, крестный папа! – сказала грустно Люси. – При тех условиях, в которых мы живем, дети сами учатся рассуждать и поневоле становятся благоразумными, так как этому учат их постоянные опасности.
– Это верно, совершенно верно, – пробормотал Вильямс, качая головой. – Какое печальное существование для бедных детей! Постоянно бояться чего-нибудь, жить под вечным страхом! Это даже не значит жить!
Спохватившись, он проговорил громко: