– Ты, конечно, знаешь, что на плантацию напали разбойники?
– Да, крестный папа.
– И ты не трусишь?
– О, да, очень. Я боюсь за маму, которая так больна!
– И то правда. Лучше ли ей?
– Да, ей нужен только отдых и спокойствие. К несчастью, я боюсь, как бы скваттеры не открыли, где мы скрываемся.
– Этого, конечно, можно опасаться. Что нам тогда делать? Вот вопрос, на который, я думаю, довольно трудно ответить.
– Почему же трудно, крестный папа? – спросила с любопытством Люси.
– По многим причинам, деточка!
– Ну, разберем эти причины, мой добрый крестный папочка! Скажите мне хоть некоторые из них, пожалуйста, я так хочу их знать!
– Ну, ничего не поделаешь, приходится тебе уступить.
– Как и всегда, папочка. Я слушаю!
– Во-первых, я боюсь напугать тебя своими словами.
– Будьте спокойны, меня не легко напугать.
– Представь только, что разбойники открыли этот уединенный домик и начинают его атаковать.
– Одно неизбежно вытекает из другого.
– Что нам остается тогда делать? Каковы наши средства защиты против разбойников? Мои два негра да я – вот и весь отряд, и я подозреваю к тому же, что мои негры отчаянные трусы.
– Я уверена даже в этом, крестный!
– Надо будет постараться как можно скорее спастись бегством, но я не знаю еще, удастся ли это.
– Почему же нет?
– Очень просто, дорогая, потому что твоя мать больна и не может стоять на ногах, а тем более идти в течение нескольких часов. И это еще не все: три или четыре негритянки твоей матери совсем обезумели от страха и не способны помогать нам во время бегства. Наконец, твоя сестра и братья только затруднят наше бегство, потому что не могут перенести утомительной дороги.
– Так вы думаете, крестный…
– Я думаю, что в том положении, в котором мы находимся, самое лучше, что мы можем сделать, – это довериться разбойникам; ведь все-таки это белые как никак, быть может, они еще и не убьют нас.
– Может быть, крестный папа!
– Я знаю, что нельзя быть уверенным в этом! – живо вскричал Вильямс. – Вот почему и дрожу – не за себя, дорогая моя девочка, но за вас, за твою мать, твою сестру, братьев и тебя. Пусть меня убивают – я уже стар, и смерть может явиться ко мне, когда ей угодно, – она не испугает меня.
– А что, мой крестный папа, – произнесла Люся с загадочной улыбкой, – что, если бы у нас была возможность бежать?..
– Я бы не колеблясь воспользовался этой возможностью.
– Правда?
– Черт возьми! Надо быть дураком, чтобы не испытать средства спастись! Но ты понимаешь, что эти средства должны быть верными.
– Я и говорю о таких.
– Но я безумец! Я брежу и ты тоже, деточка! Ведь мы сидим в капкане, из которого нам не удастся выкарабкаться. Надо смириться с этим положением. Это несчастье, я и сам это отлично знаю, но что же делать, если иначе поступить невозможно; лучше уж сейчас же сдаться, это будет самое благоразумное!
– Я не согласна с вами, крестный.
– Да, в самом деле?
– Совсем не согласна.
– А все-таки тебе придется уступить, бедное дитя; я знаю, что ты мужественная девочка и с силой воли, но…
– Крестный папа, с силой воли можно многое сделать.
– Увы! Это прекрасно в теории, но…
– Я не знаю, что вы хотите сказать, но, так как слишком долго объяснять вам то, что думаю, доставьте мне удовольствие и пойдемте со мной.
– Куда это?
– Вы сами увидите.
– Ого! Знаешь, дитя, ты меня интригуешь!
– Подождите, крестный папа, вы собственными глазами увидите сейчас то, что вас интересует.
– Ну что ж, если хочешь, пойдем.
– В добрый час!
Они вышли из гостиной. Люси шла впереди с фонарем в руке. Спустившись с лестницы, девочка остановилась.
– Смотрите сюда! – сказала она.
– А, эта дверь основательно заставлена; ее нелегко будет открыть!
– Не правда ли?
– Конечно. Кому пришла в голову такая прекрасная мысль?
– Я после скажу это вам. Сначала осмотрите окна нижних комнат и эту вторую дверь.
– Но почему же ты не сказала мне этого прежде? Мы тут в настоящей крепости и можем выдержать осаду! – вскричал он в восторге.
– О, вы уж слишком далеко заходите, крестный, в вашем восхищении!
– Честное слово, нет, девочка! Я говорю то, что думаю. Но кто же мог устроить все эти баррикады? Так здесь есть в доме люди, которых я не видел и которых твой отец оставил, чтобы сделать все это и защищать нас в случае нападения?
– Увы, нет, крестный! Здесь никого нет, кроме нас.
– Тогда я теряюсь в догадках и отказываюсь отгадывать.
– Но вы еще не все осмотрели, крестный! – сказала весело Люси.
– Разве есть еще что-нибудь?
– Конечно, пойдемте со мной.
– Нет сомнения, что я все это вижу во сне, – проговорил Вильямс. – Я сплю, это очевидно. Укуси-ка мой мизинец, деточка!
– Не стоит трудиться, вы вовсе не спите.
– Ты полагаешь?
– Совершенно уверена в этом.
– Ну, если уж ты не сомневаешься в этом, мне нечего больше сказать. Куда же мы идем?
– Вы увидите сами, крестный.
– Это верно. Ты настоящий живой логогриф. Надо отдать тебе справедливость, ты умеешь заинтересовывать.
– Вам это не нравится?
– Я этого не говорю.
– Тогда идем.
Когда Люси показала Вильямсу два уложенных и запряженных фургона и оседланных лошадей в конюшне, он отказывался верить своим глазам: то, что он видел, превышало все границы возможного. Он смеялся, плакал и целовал свою крестницу, не помня себя от радости.
– Мы спасены! – вскричал он с восхищением. – Все предусмотрено, все сделано. Но скажи же мне наконец, дитя мое, кто совершил это чудо?
– Вы непременно хотите это знать?
– Полагаю, что хочу очень!
– В таком случае, крестный, – сказала Люси, бросаясь на шею к своему крестному отцу, – автора этого чуда зовут… Она остановилась и посмотрела на Вильямса.
– Зовут?.. – спросил он.
– Любовью!
– Как? Что ты говоришь?
– Это правда, крестный. Это наша любовь к родителям вдохновила нас, дала нам силы, необходимые для того, чтобы исполнить задачу, результаты которой так удивили вас.
– Скажи лучше: "восхитили". Так, значит, это ты и твои друзья, которые…
– Да, крестный.
– Но ведь от этого с ума можно сойти! Такое самоотвержение поразительно! Обними меня еще раз, деточка!
– Сколько только вам будет угодно! Но я должна предупредить вас, что у нас был помощник, без силы которого мы бы пропали. Без него нам никогда не удалось этого сделать.
– А! В таком случае представь его мне, я счастлив буду пожать ему руку.
– Вы хотите сказать – лапу? – проговорила Люси, смеясь от всей души.
– Гм! Как же это так?
– Я хочу сказать, что это помощник никто иной, как мой славный Добряк.
– Как, он? И это правда?
– Конечно, крестный папочка!
– Черт возьми, я не хочу быть обвиненным в том, что не держу своего слова! – вскричал он смеясь.
– Так вы пожмете ему лапу? – весело спросила Люси.
– Нет, насмешница, но я докажу ему свою благодарность так, что ему это доставит удовольствие, я в этом уверен…
Он позвал Добряка, приласкал его и стал кормить хлебом и сахаром. Не можем умолчать о том, что тот принял как ласки, так хлеб и сахар с несомненным признаком самого живого удовольствия.
– Ну, что вы на это скажете, сударыня?
– Скажу, что вы такой чудесный и что я вас люблю всей душой.
– Ну и отлично! Я тебя тоже люблю! Но где же твои братья? Неужели, покончив с делом, они улеглись спать?
– О, крестный, как вы можете так думать про них!
– Но ведь я их не видал до сих пор, ты должна согласиться с этим. Почему они не были с тобой?
– Просто потому что они оба сторожат на террасе, на крыше дома, чтобы вовремя заметить неприятеля и предупредить нас, если только скваттерам придет в голову направиться в эту сторону.
– Хорош я, нечего сказать! – вскричал Вильямс. – Мне надо было самому догадаться об этом! Но это великолепно! Ни одного ложного шага, ни одной ошибки, ничего не забыто! Я буду всегда это помнить!
– Чтобы бранить нас за это? – проговорила Люси с лукавым видом.
– Чтобы любить вас и осыпать ласками, всех, сколько вас ни есть! Честное слово, теперь я не жалуюсь на положение, в котором мы находимся, потому что видел и испытал то, чего – не будь такого положения – я, быть может, никогда бы не имел счастия видеть и испытать. Благодарю, дети мои, вы мне вернули на час мою молодость и былую свежесть чувств. Как это хорошо. Бог мой! Как хорошо быть любимым и самому любить так сильно!
Он вытер непрошенную слезу, которая заблестела на его ресницах. Наступило молчание. Вильямс задумался.
Уже с некоторых пор стрельба слышалась все ближе и ближе, распространяясь, по-видимому, на большое пространство. Сухой, потрескивавший звук выстрелов раздавался безостановочно и с необыкновенной силой. Огромное зарево окрасило небо красным отблеском: это горели домики рабочих, которые разбойники подожгли из чувства мести к их хозяину. По временам влажный ночной ветерок доносил до обитателей нашего дома глухие крики, вызывая у них ужас: они понимали, что если разбойники в конце концов одолеют защитников плантации, то не замедлят открыть и их убежище.
– Надо во что бы то ни стало покончить с этим! – сказал вдруг Вильямс, топнув ногой. – Всякая уверенность лучше, чем эта неопределенность положения, полная ужаса.
– Что же вы хотите сделать?
– Черт возьми! Я хочу со своей стороны попробовать быть полезным; до сих пор я играл довольно-таки незавидную роль во всем этом деле. Но теперь настало время выйти и мне на сцену!
– Я не понимаю вас, крестный папа, но вы пугаете меня!
– Успокойся, деточка: ничего нет страшного в том, что я собираюсь сделать!
– Что же это в таком случае?
– Я просто думаю разбудить моих двух негров, Аполлона и Януса, и послать их на разведку. Хотя они и трусливы, но обладают хитростью и ловкостью. Я уверен, что они живо принесут нам самые свежие и верные новости с поля битвы.
– Но как же они выйдут из дому? Надо будет, значит, открыть дверь?
– Ах ты, хитрая девочка! Ведь если ты заставила обе двери, так уж, значит, мы не нуждались бы в них на случай бегства?!
– Конечно, крестный папа! Есть потайной ход, который показал мне папа. Но думаете ли вы, что было бы благоразумно в том положении, в каком мы теперь находимся, доверить такой важный секрет слугам, хоть и преданным, быть может, но во всяком случае трусливым? Ведь именно потому, что они так трусливы, их нетрудно будет запугать и выведать все, что угодно!
– Черт знает, что за логика у этого ребенка! – вскричал Вильямс. – Как рассуждает эта девочка! Честное слово, ты права, дитя мое, потому что тайну, которую доверил тебе твой отец, надо хранить до последней минуты. Так будет лучше для всех!
– Спасибо, крестный папочка, но тогда как же сделать, чтобы послать негров на разведку? Надо бы все-таки узнать что-нибудь верное о том, что происходит в большом доме.
– Это верно, дитя, непременно нужно узнать. Как же нам иначе знать, следует ли нам оставаться здесь или бежать? Надо выйти из этого неопределенного положения!
Он ударил себя по лбу, в надежде, не осенит ли его какая-нибудь удачная мысль, но вдохновение совершенно покинуло его в данную минуту, и он, несмотря на все свои старания, не мог ничего выдумать.
– Крестный! – скромно произнесла Люси, тихонько трогая его за руку.
– А? Что? Чего тебе, малютка?
– Мне кажется, я нашла средство, как выйти из нашего положения.
– Хорошо, меня это нисколько не удивляет. Ты исполнена такой мудрости, что еще заставишь меня поверить в существование фей!
– О, крестный папа! – улыбнулась Люси.
– Я говорю тебе то, что думаю. Но в чем же твое средство? Рассказывай!
– Оно очень простое…
– Самые простые средства – всегда самые лучшие! – проговорил Вильямс наставительным тоном. – Ну, говори, дитя, я слушаю.
– Мне кажется, что если приотворить немного окно, то негры легко спустятся из него с помощью веревки; таким же способом они могут и подняться наверх, тем более что окна не выше, чем на четыре или пять метров от земли.
– Вот это идея! Великолепно, восхитительно! И как я не додумался до этого сам! Нет, что и говорить, у этой девочки отличная голова! – вскричал Вильямс, целуя Люси. – Подожди минуточку! Где мне достать веревки?
– Они в передней, вы увидите там целый клубок веревок в углу налево, около стола.
– Отлично, я найду их, не беспокойся об остальном.
И он быстрыми шагами вышел из гостиной, а через четверть часа вернулся в сопровождении Аполлона и Януса: последний нес толстую связку веревок.
Негры были, по-видимому, не слишком довольны тем доказательством доверия, какое собирался дать им их господин.
Вильямс оглянулся кругом, но Люси не было в комнате.
– Славно! – вскричал он с нетерпением. – Куда же она девалась? У этого ребенка ртуть вместо крови в теле, она ни минуты не может оставаться спокойно на месте! Куда же она пошла вместо того, чтобы ждать меня здесь? Что же я теперь буду делать?
Негры тайком обменялись взглядами: после таких слов своего господина бедняги считали себя уже спасенными. Но их надежда не замедлила рассеяться как дым: послышались торопливые шаги, и почти в ту же минуту вошла Люси.
– Как, вы уже успели вернуться, крестный! – вскричала она. – Однако вы скоро это сделали!
– Дело не в этом, сударыня! А почему вы меня не дожидались, как я сказал вам?
– Я пошла предупредить братьев.
– А! Хорошо! Но какое же дело твоим братьям до того, скажи на милость?
– Очень большое, мне кажется!
– Как же это так? Не угодно ли тебе объясниться по крайней мере?
– Конечно, крестный! Если бы я не предупредила братьев, то они, увидев двух негров, спускающихся из окна, могли бы подумать, что те покидают нас, изменяют, и, пожалуй, выстрелили бы в них.
– Ну я вижу, что ничего не умею предугадывать; но, к счастью, ты ничего не забываешь.
Негры задрожали всем телом при одной мысли о той опасности, какой они могли бы подвергнуться, если бы девочка не предупредила ее вовремя.
– Что мы теперь станем делать?
– Мы откроем это окно.
– Ну, марш за работу! И живо; дети мои, у нас времени немного.
Негры молча повиновались.
– Хорошо ли вы поняли мои приказания?
– Да, господин! – ответил Янус.
– Повтори, что я сказал.
– Вы посылаете нас на разведку, чтобы узнать, не собираются ли скваттеры в эту сторону.
– Так, а еще что?
– Мы должны, – продолжал Янус, – подойти как можно ближе, но так, чтобы нас не заметили, и как только точно узнаем, в каком положении дела, поскорее вернуться назад.
– Так, верно. Привяжите покрепче эту веревку. Хорошо! Еще одно слово: когда вы вернетесь, вы ударите три раза в ладоши и произнесете только одно слово: "Люси". Хорошо ли вы поняли меня?
– Да, господин!
– Ну, тогда отправляйтесь в путь!
Оба негра влезли на окно, обхватили руками веревку и благополучно сползли по ней на землю; потом они пустились бегом и почти моментально исчезли в густом кустарнике.
Вильямс втащил веревку, запер окно и ставни и, усевшись в кресло, со вздохом облегчения произнес:
– Теперь будем ждать их возвращения!
– Да, крестный папа, а я воспользуюсь этим временем, чтобы посмотреть, не надо ли чего маме.
– Так, так; ступай, деточка!
Девочка тихонько и осторожно вошла в спальню своей матери.
Глава X. Как хитрый вождь команчей обманул старого скваттера, который сам думал обмануть его
Теперь мы вернемся к полковнику и его друзьям, которых мы давно уже покинули, слишком увлекшись – сознаемся в этом откровенно – одной очаровательной девочкой, по имени Люси, такой доброй, преданной и развитой не по летам.
Тот план действий, который был выработан на общем совете полковником, индейским вождем, управляющим и Гранмезоном, был приведен в исполнение от начала до конца, за исключением того пункта, который касался удаления женщин и детей плантатора: как мы говорили уже, они согласились только перейти в другой домик.
Черная Птица, согласно решению совета, вскочил верхом на лошадь и во весь дух помчался в лагерь своих воинов. В час, назначенный старым скваттером, он был уже на лугах Зеленой реки. Он привел с собой не сорок пять воинов, как обещал, а сто двадцать самых отборных и самых храбрых своего племени.
Черная Птица был не только необыкновенно храбрым вождем, но и обладал испытанной проницательностью и хитростью; в другой среде, чем та, в которой ему приходилось упражнять свои таланты, он в своей военной ловкости и хитрости не уступил бы самым тонким и опытным дипломатам. Он далеко не доверял словам старого скваттера и подозревал, что тот не сообщил ему своих настоящих намерений относительно тех средств, которые рассчитывал пустить в ход для того, чтобы захватить врасплох плантаторов, и той действительной силы, какою он располагал для этого предприятия. Что же касается до обещаний, на которые скваттер был так щедр по отношению к нему, то Черная Птица слишком хорошо и с давних пор знал этих бродячих охотников, не имевших ни веры, ни законов, это позорное пятно белой расы, к которой они принадлежат и которую бесчестят своим вероломством, любовью к грабежу и в особенности жестокостью, далеко превышающей свирепость самых безжалостных из краснокожих, – слишком хорошо, повторяю, знал все это, чтобы поверить хоть одному слову старого разбойника.
На расстоянии версты от лугов Зеленой реки Черная Птица разделил свой отряд на две части: одну – в сорок пять человек, над которой он сам принял команду, и другую – из семидесяти пяти воинов, начальство над которыми поручил своему другу, очень опытному старому вождю, прозванному Аллигатором за его хитрость, на которого Черная Птица мог вполне положиться, что бы ни случилось. Оба вождя отошли в сторонку, выкурили трубку мира и стали держать совет, длившийся около получаса; затем, когда они согласились во всех пунктах, присоединились к воинам, которые все время совещания неподвижно и молча сидели на своих лошадях, точно изваяния из флорентийской бронзы. Вожди церемонно раскланялись друг с другом и расстались.