- Потому что для вас оказались слишком непонятны и во многом противоречивы странности, обнаруженные на шхуне. Ваша логика ученого никак не может связать их воедино. И поэтому даже ваша прославленная фантазия спасовала. Конечно, рассказанная вами история занимательна. И вы легко мотивировали и появление дырки в иллюминаторе, и следы взлома нактоуза и сейфа, и появление на палубе криса, выбитого из руки матроса-малайца в последний момент. Даже о зазубринах на днище шхуны вы не забыли, как все остальные рассказчики, кроме Володи, именно вокруг них построившего свою историю. И с кубком, расплавившимся и превратившимся в талисман суеверного святоши, тоже неплохо придумано. А вот о простых, но тоже загадочных вещах вы забыли. Почему не закрыта крышка люка? Ваш Френэ не допустил бы такого беспорядка. И зачем валялся на палубе топор, на лезвии которого вы же сами при осмотре "Лолиты" обнаружили якобы пятна крови? Не вяжется он, к сожалению, с миражем. И хоть морских терминов вставили вы в свою историю для убедительности с избытком: тут и кабельтов, и клотик, и гакабортный белый огонь - все равно остается она сказочкой, вы же сами прекрасно знаете.
Волошин помолчал и вдруг ответил, тихонько засмеявшись:
- Пожалуй, вы правы, Николаевич, - и это тоже было необычным для него. - Признаюсь честно, я действительно озадачен и даже слегка растерян. Никак не могу понять, что же произошло на проклятой шхуне.
Потом он задумчиво добавил:
- Помните, мы философствовали вчера об отважных моряках, так же, как и во времена Магеллана и древних греков, странствующих на своих утлых доу - "одинокие в ночном море"? Так вот, есть у них еще одна поучительная пословица.
- Какая?
- "Нет чертей, кроме тех, которые выдуманы…"
- Вы хотите сказать, загадка "Лолиты" гораздо проще тех занимательных историй, что мы услышали?
- Вероятно.
- И вы в самом деле не можете всерьез, а не ради оригинальности, даже предположить, что же на ней произошло?
- Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, - вздохнул он.
Насколько я его знаю, Сергей Сергеевич, хотя и любит немножко похвастать своей эрудицией, действительно много знает, умеет хорошо мыслить и ошибается редко. Но, как показали дальнейшие события, на сей раз он, к счастью, ошибся…
На следующий день, около полудня, мы увидели спешивший нам навстречу небольшой буксирный катер. На его носу красовалось гордое название "Посейдон".
"Богатырь" остановился, "бог морей" тоже лег в дрейф. С него спустили шлюпку, и через несколько минут к нам на борт поднялись двое гостей: щеголеватый молодой негр в капитанской фуражке, в ослепительно белой нейлоновой рубашке и, несмотря на жару, при галстуке, и рыжеватый высокий человек.
- Комиссар Мегрэ, - представился он.
Он расхохотался, довольный нашим изумлением, и сказал:
- О нет, не пугайтесь, господа. Я пошутил. Я всего-навсего Гастон Рузе, инспектор морской полиции.
Секонд со смехом перевел его слова.
Был инспектор молод, в шортах и пестрой рубашке навыпуск, весел и говорлив и решительно ничем не напоминал детектива, какими их изображают в романах. Он поминутно острил и сам первый заливался хохотом, сдвинув на самый затылок пробковый тропический шлем и выставив рыжий непокорный чуб, с ходу рассказал парочку весьма фривольных анекдотов. Володя едва успевал их переводить.
Осматривать шхуну Гастон Рузе решительно отказался.
- О, у меня окажется достаточно времени ее осмотреть и облазить с лупой всю палубу, как полагается детективам в романах, пока мы будем шлепать в Папеэте, - беззаботно отмахнулся он.
Володя с улыбкой переводил его слова:
- Я уединюсь на шхуне, и никто не станет мне мешать - ни осматривать ее, ни ломать голову над кошмарной загадкой. К тому же в капитанской каюте наверняка найдется хоть одна бутылка рома, верно? Надо будет проверить, не отравлен ли он. А принятый в должном количестве, этот напиток помогает разрешать самые запутанные загадки.
Капитан-негр отправился с визитом к Аркадию Платоновичу, а инспектор, Волошин и секонд прошли в курительный салон. Я присоединился к ним. Тут мы угостили гостя армянским коньячком, выданным строгим начпродом по специальному разрешению капитана, и кофе и вручили ему два экземпляра акта осмотра шхуны; первый, украшенный нашими подписями и судовой печатью, и его перевод на французский язык, сделанный Володей.
Инспектор просмотрел акт весьма бегло, явно больше из вежливости, и отложил в сторону, с удовольствием смакуя коньяк. Только на одном месте он задержался, задумался и даже перечитал этот кусочек снова. Но что привлекло его внимание, он не сказал, а спрашивать было неудобно.
- Как, по-вашему, мосье Рузе, что же с ними могло произойти, с экипажем шхуны? - все-таки не выдержал я.
Секонд перевел мой вопрос и ответ инспектора:
- Пока сказать трудно. Я гадать не люблю, даже на коньяке, не то что на кофейной гуще.
Инспектор помолчал, задумчиво разглядывая на свет золотистый коньяк в бокале.
- О! Не уступит нашему прославленному мартелю, - перевел Володя его восторженное восклицание.
- Попробуем все-таки разобраться в том, что же с ней случилось, - продолжал инспектор без особой уверенности, а Володя переводил его слова. - Пока, к сожалению, мы выяснили немного. Капитаном на ней был Луис Френэ, как вы уже знаете. Моряк опытный, хотя и любитель выпить, иногда и подраться. Суперкарго у него служил Томас Даунинг. Вышли они из Папеэте 15 мая, имея на борту, кроме девяти членов команды и кока, еще около сорока пассажиров.
- Ого! Где же они размещались? - поинтересовался Волошин.
- О, местные жители весьма неприхотливы, - перевел секонд беззаботный ответ француза. - Они могут спать на палубе буквально друг на друге. Были, правда, среди пассажиров и трое белых, помещавшихся, видимо, в одной из кают. Миссионер отец Ригэ, плывший на острова Дюк-оф-Глостер, и каких-то два авантюриста, собиравшихся искать клад, якобы зарытый пиратами на каком-то необитаемом острове. Название его они тщательно скрывали. Личность их мы пытаемся выяснить, так же как и точный маршрут "Лолиты". К сожалению, мы пока не знаем и его. Хотя существуют строжайшие требования о том, что перед выходом в море каждый шкипер обязан вывесить расписание рейса на почтамте Папеэте, по-моему, еще не было примера, чтобы кто-нибудь его исполнил. В крайнем случае, вывешивают заведомо лживое расписание, только усложняя нашу работу.
- Почему они так делают? - удивился Волошин.
- Ну, во-первых, один удачный рейс позволяет заработать лишь на копре до двухсот пятидесяти тысяч местных франков. А если тебя опередят, сплаваешь впустую. Понятно поэтому, что каждый шкипер боится, как бы о его маршруте не пронюхали конкуренты и не опередили бы его. А кроме того, помимо вполне легальных товаров, какие они доставляют островитянам, каждая шхуна непременно везет и какую-нибудь контрабанду - вроде спирта, как "Лолита".
Глотнув еще коньяку, инспектор сказал:
- Известно, что "Лолита" вышла из Папеэте 15 мая. Она побывала на главном из островов Дюк-оф-Глостер, где высадила большую часть пассажиров и взяла немного копры, потом на атоллах Хикуфу и Хао… Дальше путь ее теряется. Последнее место, где ее видели двадцать второго июня, - это остров Моране, или Кадмус, как он обозначен на некоторых картах. Куда она направилась дальше, мы не знаем. Возможно, к архипелагу Мангарева, поскольку еще не был распродан весь спирт. Но с таким же успехом они могли и отправиться продавать его на Маркизские острова. Как видите, мне приходится решать задачку, состоящую, собственно, из одних неизвестных, - перевел секонд его слова.
- М-да, - посочувствовал Волошин.
- Ну, не стану вас задерживать, а то вашему судну и так пришлось изменить курс, таща нам навстречу эту злосчастную "Лолиту", - сказал француз, с явным сожалением посмотрев на опустевшую коньячную бутылку и вставая. - Мне бы хотелось лично поблагодарить капитана и обратиться к нему с одной маленькой просьбой. Это возможно?
- Пожалуйста, - сказал Володя. - Я сейчас ему доложу.
- Прошу вас. И если можно, принесите, пожалуйста, карту.
Секонд ушел, а мы снова сели в удобные кресла и закурили.
Вез переводчика нам оставалось лишь обмениваться приветливыми взглядами и улыбаться.
В салон вошел капитан в сопровождении секонда, несущего под мышкой толстый сверток штурманских карт. Француз поспешно вскочил и, учтиво склонив голову, поблагодарил капитана за то, что он так любезно согласился отбуксировать "Лолиту" навстречу спасательному катеру. Володя переводил его слова, расстилая карты на столе.
Помолчав, инспектор произнес скорее утвердительно, чем вопросительно:
- Я не сомневаюсь, в вахтенном журнале сделаны все соответствующие записи с того момента, как вы заметили брошенное судно - с точным указанием времени?
- Разумеется, - кивнул капитан.
- А кто в это время нес вахту? - перевел Володя очередной вопрос инспектора и тут же ответил ему:
- Я.
Француз что-то обрадованно начал ему говорить, поглаживая по плечу.
Володя кивнул и пояснил капитану:
- Он просит потом разрешения побеседовать со мной отдельно, задать несколько вопросов о деталях встречи с "Лолитой".
- Пожалуйста.
- Вы обнаружили "Лолиту" шестого июля примерно здесь? - инспектор ткнул карандашом в голубые просторы на карте.
- Да. Точные координаты записаны в судовом журнале.
- Это через две недели после того, как она покинула остров Моране, - перевел секонд слова инспектора, задумчиво изучающего карту. - По прямой от него до места рандеву с вами примерно миль двести сорок - двести пятьдесят?
Капитан кивнул.
- Как вы считаете, господа, - повернулся с легким поклоном француз к капитану и секонду, - учитывая, что все это время стояла почти штилевая погода, - могла ли "Лолита" за эти две недели заходить еще куда-нибудь?
- Вряд ли, - ответил капитан, и секонд, переводя его слова, тоже покачал головой.
- Но вы предложите ему, если хочет, еще посоветоваться со специалистами по метеорологии и океанографии, - добавил капитан. - Скажите: насколько мне известно, профессоры Лунин и Суворов заинтересовались маршрутом "Лолиты" и делали кое-какие расчеты.
Секонд перевел слова Аркадия Платоновича французу. Тот обрадованно закивал и начал благодарить.
Капитан ушел. Француз с Володей уединились в уголке салона. Я, чтобы им не мешать, вышел на палубу. Беседовали они довольно долго, затем секонд проводил гостя к ученым.
Потом я узнал, что Лунин и Суворов подтвердили мнение капитана о том, что "Лолита" вряд ли могла успеть зайти еще куда-нибудь после острова Моране до того, как ее по неведомой причине покинула команда, иначе бы мы с нею разминулись в океане.
- А тебя о чем он допрашивал? - спросил я у Володи.
- Да все об этом втором суденышке, что виднелось на горизонте, когда я впервые заметил "Лолиту". Чего оно его так заинтересовало? Далеко ли оно было от "Лолиты", в какую сторону направлялось, быстро ли ушло. Пустяки всякие. Пошли обедать, а то кэп всыпет за опоздание.
Мы отыскали на палубе француза и поспешили в кают-компанию, где все уже давно томились в ожидании. Володя представил гостя.
Негр - капитан буксира торжественно восседал рядом с Аркадием Платоновичем, явно весьма польщенный таким уважением и честью.
Гастон Рузе раскланялся, сел рядом с секондом и только потянулся за селедкой, поданной на закуску, как вдруг попугай, словно обрадовавшись его появлению, громче обычного выкрикнул свою загадочную фразу.
Инспектор удивленно посмотрел на попугая, потом постепенно веселеющим взглядом на нас и расхохотался.
- Вы поняли, что он говорит? - спросил Волошин.
- Конечно!
- Наконец-то! - облегченно пробасил Макаров. - А то мы все извелись в догадках, что же без конца повторяет проклятая птица. На каком языке она говорит?
- На полинезийском, - ответил инспектор, с трудом сдерживая смех. - На таитянском диалекте.
- А что именно? - с подозрением спросил Волошин.
Инспектор не выдержал и расхохотался вновь.
- О, прошу извинить, - наконец выговорил он. - Эта милая птичка, как бы сказать, видимо, большую часть жизни провела в каком-то заведении известного сорта… Назовем его, скажем, пансионом для неблагородных девиц. И видимо, там она часто слышала и затвердила одно весьма недвусмысленное предложение. Я никак не решаюсь повторить его при дамах.
Когда Володя перевел слова француза, посуда на столах зазвенела от общего дружного хохота, как во время хорошего шторма.
После обильного обеда гость начал торжественно прощаться со всеми и опять раскланиваться и благодарить. Особо он поблагодарил мосье Волошина за столь полное описание всех странностей и загадок, обнаруженных нами на шхуне, и за меры, принятые им, как сказал мосье Кушнеренко, для сохранения всего именно в том положении, в каком оно было найдено, - но глаза инспектора при этом откровенно смеялись.
И тут Сергей Сергеевич торжественно протянул ему аккуратно перевязанный пакет.
Француз просиял, вероятно, подумав, что ему презентуют на память, по крайней мере, бутылку так понравившегося коньяка. И тут же сник, услышав слова Волошина, переведенные ему секондом:
- Мы сохранили в холодильнике пробы пищи, оставшейся на тарелках на шхуне. Анализ показал в них присутствие мышьяка.
- О! Благодарю вас, мосье! - перевел секонд ответ инспектора. Но при этом Гастон смотрел на пакет с таким отвращением, - что не оставалось никаких сомнений: расставшись с нами, он немедленно вышвырнет его за борт.
А Волошин уже подавал ему довольно пухлую папку, говоря секонду:
- Володя, расскажите ему коротенько о конкурсе, который мы провели, и объясните, что здесь переведенные вами специально на французский язык краткие конспекты историй, сочиненных фантазерами. Может, они ему пригодятся.
Секонд начал объяснять Гастону Рузе, что находится в папке. У того на лице появлялось выражение все более возраставшего удивления и тревоги. Посмотрев на папку с явным испугом, он покачал головой, но, ничего не сказав, сунул ее под мышку.
- Скажите ему также, Володя, что мы будем весьма признательны, если он найдет время хотя бы коротенько сообщить о результатах своего расследования, - добавил Волошин, наслаждаясь растерянностью полицейского. - Там указан мой ленинградский адрес.
Наконец француз со всеми распрощался и направился к трапу вслед за негром-капитаном. Шлюпка отчалила и направилась к спасательному катеру. Мы махали веселому сыщику.
Удастся ли ему разгадать тайну "Лолиты"?
"Богатырь" дал басистый прощальный гудок, и мы двинулись вперед, рассекая форштевнем волны. Свежий ветерок развевал у нас на мачте бело-голубой вымпел с изображением двух перекрещенных якорьков, над которыми было написано: "Академия наук СССР".
А спасательный катер, прощально взревев сиреной, поплыл в другую сторону - туда, где прятался за горизонтом сказочный остров Таити, который мы так и не увидим.
И на буксире за катером, покачиваясь на волнах, уходила от нас "Лолита".
Мы провожали ее взглядами, пока она не исчезла в сверкающей дали - там, где океан незаметно сливается с небом.
На следующий день за обедом Волошин торжественно объявил, что вечером после ужина там же, на палубе, под вертолетной площадкой, будут заслушаны замечания и возражения по рассказанным историям, а затем состоится присуждение премии путем тайного голосования, так что он просит всех приготовиться.
Обед прошел в непривычной тишине. Я несколько раз ловил себя на мысли, что в кают-компании чего-то не хватает.
И вдруг понял: загадочного выкрика попугая! Он как бы то и дело напоминал нам о тайне "Лолиты". А теперь уплыл вместе с нею. Жаль, попугая нам явно не хватало.
После обеда все, конечно, размышляли, какой же из выслушанных нами историй отдать предпочтение за оригинальность выдумки. Решить это было не так-то просто.
Что касается оригинальности, я, пожалуй, пальму первенства все же отдал бы рассказу Бой-Жилинского, несмотря на его зловещую мрачность. Но уж больно драматичными были переживания кока, отравившего в припадке помрачения сознания всех товарищей, побросавшего их тела за борт и ничего не помнящего об этом, растерянно бродящего по пустой шхуне, удивляясь, куда же все могли подеваться, если шлюпка на месте. Не улетели же они в самом деле на небо и не побросались за борт в припадке массового сумасшествия?
Интересно, какой истории отдадут предпочтение другие?
А какая из них ближе к истине? Это решить было, пожалуй, потруднее. Никто из нас ведь не знал пока, как и раньше, что же на самом деле произошло на "Лолите". Неужели Волошин прав, и мы в самом деле никогда не узнаем этого? Обидно.
Вечером все торопливо поужинали и поспешили на палубу.
Волошин занял место за столиком, посреди которого гордо задирал нос сверкавший, словно и впрямь из чистого золота, бюст барона Мюнхгаузена. Кому он достанется?
- Ну что же, сначала выслушаем замечания по каждому рассказу, - предложил Волошин. - Итак, первая история, рассказанная профессором Луниным: о шаровой молнии, принятой суеверными моряками за дьявола. У кого есть по ней замечания и возражения, прошу.
- У меня, разумеется, - поспешно поднялся Макаров, раскрывая блокнот.
- Ну, разумеется, у тебя! Кто же еще на "Богатыре" страдает в такой степени манией критиканства, - покачал головой Волошин.
Большие друзья, сейчас они предвкушали удовольствие поддеть друг друга, а мы - веселое представление.
- Мои замечания, - продолжал между тем невозмутимо Иван Андреевич, - общие и примерно одинаковые сразу по двум историям - и по той, что сочинил Андриян Петрович, и, к сожалению, по твоей, Сергей Сергеевич. Так что разрешите выстрелить сразу, так сказать, по двум зайцам, или, вернее, уткам. Прежде всего я хотел бы задать один вопрос. Андриян Петрович, рассказанная вами история произошла ночью? - повернулся Макаров к профессору Лунину. - И зарницы, и сияющие в темноте огни святого Эльма, вся эта чертовщина.
- Да, разумеется, ночью.
- Отлично, - кивнул Макаров и повернулся к Волошину: - И твой мираж, так напугавший их, что они покинули свою проклятую шхуну, тоже они увидели ночью?
- Ну, допустим.
- Ты, пожалуйста, не увиливай и не пытайся вывернуться задним числом. Огоньки на мачте и в каюте… Ночью?
- Ну, ночью.
- Вот вы оба и попались, - торжествующе произнес Иван Андреевич и добавил зловеще: - Только начну я, пожалуй, с тебя, Сергей Сергеевич.
- Пожалуйста, - пожал плечами Волошин. - Валяй выкладывай свои жалкие замечания. Можешь не сомневаться, я отмету их, как пушинку.
- Попробуй. Для начала я, извини за фигуральное выражение, суну тебе под нос две тарелки, согласно подписанному тобою акту, обнаруженные в кубрике на столе. Объясни мне, пожалуйста, кто обедает по ночам?
Все расхохотались.
Когда смех притих, Волошин попытался что-то сказать, но Макаров перебил его новыми ехидными вопросами: