- С величайшим удовольствием. - француз вооружился списком, - Кое-что из личных вещей. Собиралось всё в спешке, поэтому подробного перечня нет. Парадная форма, украшения, подсвечники, портреты, табакерки, памятные подарки. Чемодан украшенного монограммами нижнего белья.
Он смущённо улыбнулся. Слушатели затаили дыхание. Десятилетиями император терзал Европу, превратившись в воплощение абстрактного зла. Странно было слышать, что абстрактное зло носит подштанники с монограммой.
- Некоторые предметы, принадлежащие Жозефу Бонапарту, - перечислял Ролан, - и золотые монеты. Двадцать деревянных ящиков, по пять в клети. Каждый ящик содержал монет на сумму в десять тысяч франков.
Ролан сделал паузу, позволив присутствующим произвести в уме подсчёты.
- Повторюсь, если данное имущество передано английским властям, оно подпадает под категорию военной добычи. В противном случае Его Наихристианнейшее Величество настаивает на немедленном возвращении ценностей.
- Иисусе! - прошептал Фредериксон.
Капитан лихорадочно переводил двести тысяч франков в английские фунты прямо под рисунком:
- Девяносто тысяч фунтов стерлингов! Иисусе Христе! Шесть тонн золота!.
Фантастическое, ослепительное богатство, перед которым меркли сокровища, захваченные Шарпом с Харпером под Витторией.
Блеснув стёклами, Вигрэм повернулся к Шарпу:
- Насколько я помню, майор Шарп, в вашем отчёте об экспедиции в Тес-де-Буш нет ни слова о ценностях?
- А, будь они там, - подсказал Шарпу подполковник-профос, - вы, в соответствии с процедурой, передали бы их командованию?
- Разумеется.
Каким образом, интересно, солдат может прикарманить такую бешеную уйму золота? Харпер под Витторией наткнулся на драгоценности, мелкие, но дорогущие безделушки.
- То есть, золота в форте вы не нашли? - допытывался профос.
- Нет.
- И вы не сговаривались с Килликом поделить имущество императора, и не оттягивали эвакуацию вверенных вам частей, пока золото не будет погружено на американский корабль?
- Что за чушь? Конечно, нет! - начиная злиться, выпалил Шарп.
Фредериксон успокаивающе тронул его за плечо и степенно заметил:
- По моим подсчётам, это больше шести тонн презренного металла. Вы всерьёз полагаете, что две роты стрелков и кучка морских пехотинцев может перенести на корабль шесть тонн золота, раненых, пожитки, да притом под непрерывным вражеским огнём?
- Именно так я и полагаю. - холодно заявил профос.
- Вы когда-нибудь были под огнём? - столь же ледяным тоном поинтересовался Фредериксон.
- Тишина! Тишина! - застучал кулаком по столешнице Вигрэм, - Капитан Фредериксон, можете ли вы поведать комиссии какие-либо сведения, проливающие свет на судьбу имущества императора?
- Нет, сэр. - с достоинством ответил Фредериксон, - Ничего похожего я в форте не видел и, могу поручиться, майор Шарп тоже.
- Вы что скажете, майор?
- Золота я не брал и в форте не видел. - справившись со злостью, спокойно произнёс Шарп.
- Вигрэм прищурился:
- А ваша жена, майор, менее месяца назад сняла со счёта восемнадцать тысяч фунтов…
- Чёрт бы вас подрал!
Мгновение казалось, что Шарп выхватит палаш и, перемахнув через стол, устроит резню.
- Чёрт бы вас подрал! Мало вам заподозрить меня в алчности, в угоду которой я способен гробить моих парней, лишь бы золотишко погрузить на корабль, так вы ещё и за женой моей шпионите! Будь вы мужчиной, я бы вывел вас за дверь и выпустил кишки!
Мсье Ролан нахмурился. Ярость стрелка произвела на него впечатление. Фредериксон, видя ошарашенные лица заседателей, рассудил, что дело в шляпе. Гнев Шарпа яснее любых оправданий свидетельствовал в пользу его невиновности.
Дверь распахнулась, и вошёл капитан Сэлмон. Несколько изумлённый царящей в зале тишиной, он положил на стол перед Вигрэмом свёрток, пошептался с подполковником и удалился.
Вигрэм дрожащими руками развернул ткань. Внутри находилась подзорная труба Шарпа. Близоруко щурясь и морща нос, подполковник прочёл надпись на табличке. Победно расправил плечи:
- Ну, майор Шарп, так яро клявшийся нам в честности, объясните-ка мне, откуда у вас сей предмет?
- Эта труба у меня минимум полгода.
- Точно. - поддакнул Фредериксон.
Вигрэм вручил подзорную трубу Ролану:
- Будьте любезны, мсье, переведите надпись на табличке.
Ролан взял прибор:
- "Жозефу, королю Испании и Индий, от брата Наполеона, императора Франции"
Начавшийся гомон Вигрэм прервал вопросом:
- Такого рода личные вещи и памятные подарки, мсье Ролан, были в клетях?
- Совершенно верно.
Вигрэм независимо поправил очки:
- Для справки: данный предмет только что обнаружили в вещах майора Шарпа при обыске, санкционированном мною. - к подполковнику вернулся его апломб, - В компетенцию настоящей комиссии не входит интерпретация фактов. Наша обязанность - собрать факты и решить, заслуживают ли они внимания трибунала. Вердикт будет доведён до вашего сведения, майор Шарп и капитан Фредериксон, завтра в десять утра. До этого срока вам запрещается покидать здание префектуры. Капитан Фредериксон покажет вам помещение для ночлега.
Фредериксон собрал свои наброски:
- Мы арестованы, сэр?
Вигрэм пожевал губами:
- Пока нет, капитан. Однако напоминаю: до завтрашнего утра вам воспрещается покидать пределы префектуры.
На стрелков никто не смотрел. Подзорная труба была слишком веской уликой. Стремление оправдать Шарпа сменилось твёрдой убеждённостью в его вине. Шарп переводил взгляд с одного заседателя на другого, но все прятали глаза.
Фредериксон подтолкнул Шарпа к двери. На площадке снаружи стоял Сэлмон с дюжиной профосов. Шарп и Фредериксон, может, и не были арестованными, но совсем скоро им предъявят официальное обвинение и отнимут клинки. Сэлмон неловко обратился к Шарпу:
- Вам выделена комната, сэр. Денщик ваш уже там.
- Мы же не под арестом? - с вызовом ухмыльнулся Шарп.
- Э-э… Нет, сэр. Соблаговолите следовать за мной. Комната выше этажом.
Под арестом или нет, но присутствия десятка блюстителей законности было достаточно, чтобы офицеры исполнили приказ капитана. По комнате, окна которой выходили на главную площадь, метался кипящий негодованием Харпер. Обстановка роскошью не блистала: ночной горшок, два стула, стол с буханкой хлеба, тарелкой сыра и кувшином воды. В углу были сложены одеяла и переворошенный скарб, что принёс Харпер с причала. Три ранца, три фляги, и ни оружия, ни боеприпасов. Сэлмон раскрыл рот, будто хотел что-то сказать. Харпер зло на него зыркнул, и капитан спешно ретировался.
- Эти крысы рылись в ваших шмотках, - рассерженно сообщил Харпер, - Я пытался им помешать, но мне пригрозили поркой.
- Винтовку конфисковали?
- В караулке внизу, сэр. - Харпера тоже разоружили, - Забрали мою семистволку, мою и вашу винтовки, штык.
Всего-то оружия у них осталось - сабля Фредериксона и палаш Шарпа.
- Ненавижу профосов. - сказал капитан.
- Что за чертовщина творится, сэр? - спросил ирландец.
- Нас обвиняют в том, что мы стибрили половину вшивого золота вшивой Франции! Идиотизм!
- Что да, то да. - Фредериксон резал хлеб широкими ломтями.
- Простите, Вильям.
- За что?
- Из-за меня вы впутаны в эту историю, гори он в аду, чёртов Дюко!
Фредериксон пожал плечами:
- Так или иначе, я бы впутался. Я же был с вами в Тес-де-Буш. По их логике, у меня должно быть рыльце в пушку. Без моей помощи вы бы не управились. - он напластал сыр, - С трубой вышло глупо. Она стала доказательством, которого они так жаждали.
- Золото! - выплюнул Шарп, - Несуществующее золото!
- Или существующее, но не в форте. - рассудил капитан, - Похоже, что между Лондоном и Парижем произошла грызня за такую сахарную косточку, а, когда они договорились, как её поделить, выяснилось, что мослом лакомится кто-то другой. Как нам доказать, что не мы?
- Киллик может выступить свидетелем. - предложил Шарп.
Фредериксон поморщился:
- Киллик для них - не свидетель. Он для них - наш соучастник.
- Дюко? Даст показания, и я ему, наконец, откручу его паршивую башку!
- Дюко. - согласился капитан, - Или комендант. Как его? Лассаль? Лассан? Беда в том, что отыскать обоих будет трудновато, находясь под замком.
Шарп бросил взгляд в окно, на корабельные мачты, поднимающиеся над крышами:
- Значит, надо удирать отсюда.
- "Удирать отсюда". - мягко повторил Фредериксон, - На официальном языке "удирать отсюда" означает "дезертировать".
Офицеры уставились друг на друга. Дезертирство. В случае поимки - трибунал, разжалование, тюрьма. Да только здесь обоих офицеров ожидает, вероятнее всего, то же самое по обвинению в присвоении золота Наполеона.
- На кону большие деньги. - задумчиво протянул Фредериксон, - А я, в отличие от вас обоих, человек небогатый…
- Патрик, ты с нами не идёшь. - поставил в известность друга Шарп.
- Почему это? - возмутился тот.
- Если нас поймают, то меня и капитана просто выкинут из армии, а тебя, рядового, расстреляют.
- Я иду.
- Патрик, ради Бога! Мне и мистеру Фредериксону деваться некуда, нас на риск толкают обстоятельства. Тебе-то чего рыпаться?
- Хорош воздух сотрясать. - буднично урезонил майора ирландец, - Сказал "иду", значит, иду… Сэр.
Фредериксон ухмыльнулся:
- Я вот как чувствовал, что мир мне впрок не пойдёт. Ещё повоюем, а?
- Повоюем? - Шарп не отводил взгляда от леса мачт.
Его место на одном из этих кораблей, что каждый день снимаются с якоря, пересекают Бискайский залив и, пройдя по Ла-Маншу, причаливают к берегам Англии. Его место с Джейн.
- Повоюем. - продолжал капитан, - По-другому никак. Удерём отсюда, отыщем Дюко или Лассана и пошумим. Заодно разживёмся звонкой монетой.
Шарп взирал на запад. Где-то там плёл свои мерзкие тенета очкастый паук. Возвращение к Джейн подождёт. Мир подождёт.
- Пойдём, как стемнеет. - сказал Шарп.
Сердце звало стрелка на родину, в идиллию воображаемого тысячи раз дорсетского бытия. Но враг не дремал, значит, война для Шарпа не кончена.
Повоюем.
Глава 6
Шато Лассан находилось в Нормандии. Когда-то на этом месте и вправду высились неприступные стены, но с тех пор немало воды утекло, и о грозном прошлом напоминало теперь лишь название, да мелкий ров, всё ещё окружавший полгектара засаженной овощами земли, на которой возвышался старинный господский дом. Двухэтажное "старое" крыло было сложено из серого камня за полвека до того, как Вильгельм Нормандец отплыл завоёвывать Англию. В пятнадцатом столетии выгодно женившийся владелец поместья пристроил второе крыло под углом к первому. Спустя три сотни лет, в 1814 году, второе крыло всё ещё именовалось "новым". Его пронизывала арка ворот и украшала зубчатая башенка. Ансамбль дополняла часовня.
Много лет рву не от кого было защищать хозяев усадьбы, и подъёмный мост врос в берега, а тяжёлый механизм лебёдки служил грузом в прессе для давки сидра. Через ров перекинулись два дополнительных мостика - к сыроварне и в яблоневый сад. Двор крепости превратился в сельский дворик с парующей по утрам кучей компоста, с роющимися в земле курами-утками, с двумя свиньями, обрастающими салом там, где некогда гулко отдавались на снесённых ныне стенах шаги часовых. В "новом" крыле держали коней и волов, хранили телеги и урожай.
Революция обошла шато стороной. Правда, глава семейства, верно служивший в Париже королю, поплатился за древний титул головой, скатившейся в корзину под гильотиной. Члены местного Комитета Общественного Спасения навестили шато. Однако, как они ни распаляли себя зажигательными речами в духе: "грабь наворованное у народа кровопийцами!", "наворованного" было до убожества мало, а "кровопийцы" от "народа" почти не отличались, и, в конце концов, комитетчики, пробормотав извинения вдовствующей графине, ограничились конфискацией пяти бочек свежего сидра и телеги вин казнённого графа. Молодой граф, пылкий юноша восемнадцати лет, пришёл к выводу, что все беды Франции кроются в социальном неравенстве, явился в Комитет сам. Его заявлению об отказе от титула и уходе в армию республики они подивились, но встретили аплодисментами, втайне честя дураком. Мать назвала сына дураком открыто. Семилетняя сестра порывов его души по малолетству не поняла. Больше родичей у парня не было. Пятеро других детей умерли в младенчестве. Выжили лишь старший, Анри, и младшая, Люсиль.
С того дня минул двадцать один год. Войны, затеянные против Республики, закончились с падением Империи. Вдовствующая графиня была жива, любила греться на солнышке в углу между старым и новым крыльями. С ней же в шато обреталась Люсиль. Её выдали замуж за генеральского сына, спустя два месяца после свадьбы новобрачный сгинул в снегах России, и Люсиль Кастино возвратилась к матери бездетной вдовой.
Пасха облагодетельствовала Францию миром, и вскоре приехал в родовое поместье Анри, граф де Лассан. Его конь простучал копытами по неподъёмному подъёмному мосту, и мать едва не обеспамятела от радости. Как же, сын! Живой! Вечером он, словно никуда и не отлучался, занял стул во главе стола за ужином. Опостылевшая синяя военная форма была снята и упрятана с глаз долой. Помолившись перед трапезой, граф заметил, что яблони в саду цветут не так пышно.
- Их давно не прививали новыми черенками. - сказала мать.
- У нас нет на это средств. - добавила Люсиль.
- Тебе надо взять заём, Анри. - подалась вперёд старая графиня, - Двум вдовам не дадут ни гроша, но ты - мужчина.
- Продать нам нечего?
Мать поджала губы:
- Нечего. То немногое, что осталось, продавать нельзя. Негоже графу Лассану расставаться с фамильным серебром.
Анри улыбнулся:
- Титулы отменили два десятилетия назад, мама. Я не граф Лассан, а мсье Лассан.
Старуха покачала головой. Она хорошо помнила, как её сын из "графа Лассана" стал "гражданином Лассаном", "лейтенантом Лассаном", "капитаном Лассаном", а теперь желал зваться просто "мсье Лассаном". Блажь, по мнению старой аристократки. Её сын являлся графом Лассаном, владельцем поместья, наследником рода с восьмисотлетней историей, и ни одному правительству в Париже этого не изменить.
Тем не менее, вопреки материнским попрёкам, сын отказывался пользоваться титулом, кривясь, когда окрестные селяне кланялись ему и обращались: "Ваша Милость". Среди крестьян имелись и бывшие члены Комитета Общественного Спасения, но дни равенства давно миновали, и некогда ярые ниспровергатели основ ныне ломали шапку перед графом Лассаном с той же поспешностью, что и прочие простолюдины.
- Почему ты не хочешь потрафить маме? - спросила брата Люсиль воскресным полуднем вскоре после возвращения Анри домой.
Вдовствующая графиня легла подремать, а брат с сестрой прогуливались меж цветущих яблонь к мельнице на дальнем конце сада.
- Зваться "графом Лассаном", значит, впасть в смертный грех Гордыни.
- Анри! - произнесла с укоризной Люсиль, хотя и сознавала, что никакая укоризна не поколеблет решимости её любящего, но чрезвычайно упрямого брата.
Как ни трудно было ей представить его в роли солдата, офицера, его письма дышали серьёзностью, с какой он относился к своим обязанностям, а между строк Люсиль вычитывала об уважении, питаемом подчинёнными брата к своему командиру. При этом в каждом послании Анри не уставал твердить о намерении принять сан. Война кончится, и он станет священником.
Благочестивые устремления сына бесили мать. Ему было под сорок, отличный возраст жениться и произвести на свет наследника. Род графов Лассанов не должен угаснуть, и она через день приглашала в шато мадам Пельмон с блеклой незамужней дочерью, расхваливая сыну девицу Пельмон в выражениях из лексикона ветеринаров и коннозаводчиков.
- У неё широкий таз, Анри. - восторгалась старая графиня, - Оглянуться не успеешь, как она наплодит тебе дюжину отпрысков!
Дочь насчёт внуков она не донимала, ведь титул им не передашь. Молодую вдову Кастино мужчины не обходили вниманием. Дважды ей предлагали руку и сердце. Она отказывала. Шла война, и Люсиль боялась овдоветь вновь.
- Я старею и уже брюзжу, как столетняя грымза. - смеясь, пожаловалась она брату.
На взгляд Анри, Люсиль, наоборот, с годами расцветала. Сероглазая худенькая шатенка, она не обладала особенной красотой. Тем не менее, её природная живость была той изюминкой, что в любой компании приковывала к Люсиль взоры мужчин.
- О новом замужестве не думала? - полюбопытствовал Анри.
- Мне некогда думать, Анри. С поместьем хлопот невпроворот.
Люсиль рано вставала и поздно ложилась. Война пожирала мужчин-работников, мать болела, и хозяйство было на девушке. Мельница, пресс, сыроварня, свиньи куры, утки. Доходы поместье приносило скромные, а расходов требовало больших. Люсиль была вынуждена продать два поля и большую часть того самого семейного серебра, над которым тряслась её мать. Деньги уходили, как вода в песок, и всё-таки к приезду брата Люсиль удавалось удержать усадьбу на плаву.
- Деньги, их всегда не хватает. - вздохнула Люсиль, - В башенке течёт крыша. Яблони уже старые. Куда не кинься, всюду нужны деньги. Даже стулья в кухне требуют починки, а на плотника средств нет.
Брат с сестрой сели на камне над мельничным колесом. Анри прислонил к забору мушкет. Карманы графа оттягивали два пистолета. Необходимость таскать с собой оружие раздражала его. К разбойничающим дезертирам после заключения мира добавились безработные вояки. Их шайки грабили деревни и порой дерзали нападать на небольшие города. В окрестностях шато бандитов пока не наблюдали, тем не менее, крестьяне были начеку, готовые в любую минуту по сигналу колокола часовни шато собирать нехитрые ценности и гнать скот под защиту окружающего усадьбу рва и мушкетов, которыми Анри вооружил батраков.
- Хотя какой из меня защитник. - хмыкнул граф, - Я и форт-то свой не сумел защитить.
Будучи комендантом Тес-де-Буш, он день за днём, год за годом, тщательно укреплял оборону вверенного ему форта, и был убеждён, что, когда настанет час, не оплошает. Но однажды нагрянули британские стрелки и с унизительной лёгкостью взяли Тес-де-Буш штурмом.
Люсиль расслышала горечь в голосе брата:
- Это было ужасно?
- Да. - обронил Анри.
Пауза затянулась. Люсиль начала думать, что брат больше ничего не расскажет, однако он скрипнул зубами и его вдруг прорвало. Поражение до сих пор не давало Анри покоя. Он поведал сестре об англичанах в зелёных мундирах, как они появились в форте. Неожиданно, будто с неба свалились.
- Здоровяк и дылда со шрамом. Дрались, как дьяволы. Они жили боем, у них это на лицах было написано. - он поёжился, - Библиотеку мою уничтожили. Книги я собирался много лет, а вернулся - ни одной не нашёл.
Люсиль сорвала и намотала на палец былинку:
- Англичане. - молвила она презрительно, словно это всё объясняло.