Бояться своей плоти
приучен я был тайно,
и страх, как чужой дротик,
вошел в мою грудь рано.Учитель идет крепко,
водою идет бурной,
как будто бы столб светлый
вновь путь указует умный.Бросаю я край лодки,
иду по воде волглой,
движенья мои кротки,
дорогой иду торной.Была ведь вода нежной,
держала лишь тень твердо,
но я же могу явно
брести сквозь волну бодро.Плывут под ногой рыбы,
понять не могу чудо,
до боли я сжал зубы,
мне стало опять дурно.И вот, как простой камень,
на дно я иду к рыбам,
вода, как сплошной пламень,
а сердце – одна глыба.Кричу я: "Христос Милый!
Спаси Ты меня в смерти,
Твоей неземной силой
взнеси над водой с ветром!"И вот мы теперь вместе,
тропою идем волглой,
пружинит вода жестью,
запахло вдруг нам Волгой.2006
Сакура
Весь вечер просидел я на пустой скамейке,
Смотрел, как просто сакура японская цвела,
По ветру лепестки летели, будто песня
На музыку незримых сфер отчетливо легла.Меж ними дети шли и резко, и ревниво,
Держась покрытых черной тканью матерей,
Безмолвны были все и неосмысленно ретивы,
Преображаясь незаметно в белых голубей.Взмывали стайкой ввысь и пламенно, и честно,
Там наслаждались в вышине присутствием любви,
Вставая на крыло осмысленно и дерзко,
Пока их мысли мило и естественно легки.Пошел бы я ребенком малым по аллее,
Траву сминая, и шурша огнем своей руки,
Посмеиваясь солнцу в новом поколенье,
Настраивая инструмент возвышенной души.Но через миг они уже не обнимались,
И не кружились странно в танце нежном на ветру,
На землю райскую их лепестки опали,
И разлетелись выспренно в неведомом лесу.Тогда ничьих я слов не слышал в поднебесье,
Земная жизнь ногтём проходит острым по стеклу,
Кружатся лепестки и падают раздельно или вместе,
До наших губ дотрагиваясь на сплошном бегу.2006
Почти эпитафия
1.
Я родился, не там, где я жил,
и не там, где я жил, умирал,
и родился не так, как хотел,
и не так, как хотел, умирал.2.
Я пропитан землею холодной,
и землею холодной убит,
не познавшее славы народной,
мое тело на камнях лежит.И никто меня здесь не оплачет,
и никто, как свеча не сгорит,
только ангел младенцем заплачет,
и зашлет мою душу в зенит.Но никто меня там не встречает,
и с цветами никто не бежит,
лишь архангел словами ругает,
"Не готов!" – будто гром прогремит.И назад он меня отправляет,
пусть душа еще там погорит,
и пускай еще тело страдает,
и пускай еще сердце болит.Я теперь, будто ангел взрыдаю,
когда каюсь в небесном строю,
наконец-то теперь прочитаю
я небесную книгу свою.Подо мною проходят когорты,
прорастают из трупов они, -
не рожденные дети абортов,
и их матери, как палачи.Я тревожиться больше не стану,
лишь слегка мой рассудок фонит,
когда к чаше с причастием встану,
и от страха душа всхолодит.Как художник, я мысли рисую,
и из плоти себя я леплю,
перед Богом от счастья ликую,
и людей, как себя, возлюблю.Никому я уже непокорен,
приравняю себя я к греху,
и в осмысленном тонком позоре
жизнь продолжу земную свою.Уходя, я себя упакую,
и по кругу долги разнесу,
и народную славу взликую,
прежде чем до скончанья уйду.2005
Поэтическая география
Города
Залива рыхлая вода
в реакцию вступает с подбородком,
и в памяти моей она
живописует тело переростка.Стоят букеты черных роз
на подоконнике в стене проросшем,
и белокурый мальчик бос,
когда он смотрит из окна на взрослых.Над морем и землей темно,
тень растворяет по дороге мысли,
и детство кончилось давно -
там на коленях в Иерусалиме.Дома стоят здесь, как в кино,
а в воздухе витает дух расправы,
но здесь не вешали давно,
и не подмешивали в чай отравы.День обагренный завершен,
и пахнут лилии в уме подростка,
он сам в гостиницу пришел,
на гомосексуальный перекресток.До города здесь далеко,
гремит ключом старуха в подворотне,
зрачок ее, как колесо,
вращается бессмысленно и кротко.Так больно было одному
читать открытые в ночи страницы,
когда я призывал луну,
чтобы глядеть на звезды сквозь ресницы.И грудь еврейки молодой
во сне увижу, словно чью-то внешность,
под монастырскою стеной
её я обниму и стану грешным.В ночи, как у могилы дно,
когда я утром просыпаюсь нежным,
лишь чайки грязное крыло
мелькает надо мной и побережьем.Затем я встану на посту,
где марево ложится под кустами,
а дождь стекает по штыку,
и хлюпает страна под сапогами.Устав, я подойду к реке,
передо мной вода расположится,
а солнце, будто боль в виске,
все поглощает зримые границы.Так постигая города,
их вспарываю каменные вены,
им впитываю голоса,
ничтожные прощаю всем измены.2003
Владивосток
Торс твердой исковерканной земли,
как бы вошедший в море перст равнинный,
а в норах пушки, прячутся как вши,
врага выискивая в волнах длинных.
Страна здесь начинается в тени,
замкнув себя по линии Неглинной,
в полмира расставляя костыли,
бредет нечеловечески рутинно.
Вглубь неба лезут злые корабли,
сплетаются их голоса в круги,
когда туман над бухтой, будто тина.
Из сопок, словно рифмы для строки,
торчат деревья, как карандаши,
толпиться им не хочется в низинах.2003
Псков
Подрыта монастырская гора,
в ночи дыра похожа на могилу,
но из нее святые голос
стремятся к Богу сквозь сухой суглинок.
На полустанке ставка русского царя,
пером руки его судьба водила,
о чем молился мученик тогда,
когда отрекся от страны любимой?
В Изборске камень зыбкий, как вода,
и крошится от времени стена,
и также хороша внизу долина.
Свисают над границей облака,
монахи охраняют города,
трепещут лишь края их мантий длинных.2003
Тула/Ясная поляна
Опережает свет тень от куста,
и освещает чей-то холм могильный,
под ним лежит Толстого голова,
сто лет в улыбке щерится бессильной.
Придумать невозможно город дивный,
там звездами обсыпана земля,
красивый ангел в опереньях длинных
шагает с косогора в небеса.
Там люди выпадают, как роса,
и засыхают без любви, как глина,
под перестук стального колеса.
Как манекены в одеяньях пыльных,
умолкшие стоят потом в витринах,
их отраженные в стекле тела.2003
Кельн
Здесь какал Аденауэр в горшочек,
и здесь лежат три праведных волхва,
а в храм не надевают здесь платочек,
и пиво, как крещенская вода.
Здесь красота пугающе стройна,
а люди привлекательно порочны,
и время здесь, как сточная труба,
и свастика в полу – симптом подвздошный.
На Рейне карнавальная игра,
а в синагоге плачут до утра
про то, как немцы их громили ночью.
Здесь не стояли русские войска,
лишь римская империя пришла,
и утвердила свой порядок точный.2003
Моншау
Я к краскам в городе не привыкаю,
здесь серый камень цвета одного,
я время из реки, как пес лакаю,
с пространством гор играя в домино.
И казематов жутких не пугаясь
навстречу мальчик плоский, как в кино,
мне милостыню подает, играясь,
и наливает старое вино.
Из фляги отопью на эшафоте,
покроюсь перед смертью позолотой,
с душою воспаряя высоко.
Я здесь, как русский пахарь на работе,
от улочек вонючих тянет к рвоте,
в Моншау Петербург найти легко.2005
Орел
Привычка на Оке такая есть,
когда в руках жены топор упорно,
терзая очертания проворно,
от мужа оставляет только честь.
Горизонталь степи, как чья-то песнь,
и кровью осень харкает притворно,
и васильки в полях так иллюзорны,
как в девятнадцатом столетье лесть.
Тургенев, Фет, Андреев чуть узорны,
Лесков и Бунин даже чудотворны,
их единит писательская спесь.
Хотя тяжелая тоска позорна,
я, не скрываясь, плакал только здесь,
припав к груди Ермолова покорно.2003
Охотск
Спирт питьевой не леденеет ночью,
и днем не замерзает никогда,
вслед за убийством пьют его всегда,
и жизнь уже тогда не так порочна.
На льду оленьи мертвые тела,
огромная гора – продукт поточный,
копыта и рога – вполне барочны,
в крови лежат таежные снега.
Здесь удивительные облака,
в них от мороза вязнут голоса,
и в море падают уже построчно.
На севере беспечная страна,
там люди целомудренно лубочны,
печальны их продольные глаза.2003
Тюмень
Река из антикварного стекла,
и что по ней плывет, никто не знает,
направо улицы, как кружева,
а над горой свинцовый гроб летает.
Без сопряжения с желанием Творца,
монах все формы правды отрицает,
идет по кругу в поисках лица,
так, вопреки греху, он выживает.
Собор сибирских старцев навсегда
с крестом наперевес пришел сюда,
а праведник их школу постигает.
Здесь понарошку шла в тайге война,
и здесь в окопах девичья рука
меня лаская, скромно обнимает.2003
Дюссельдорф
Неандертальцы в чем-то англичане,
имеют даже общие черты,
одни всегда спесивы и нахальны,
вторые недвусмысленно мертвы.
В музее Дюссельдорфа пасторальном -
те, кто имел надбровные углы,
а англосаксы до сих пор брутальны,
живут на острове, как грызуны.
Явился Фридрих Энгельс здесь моральный,
он слуг эксплуатировал буквально
с высот вестфальско-рейнской простоты.
Здесь люди, в основном, живут модально,
политика и секс и здесь оральны,
но здесь систематически глупы.2004
Бонн
Ребенком Гейне плакал в человеке,
и на утес высокий восходил,
здесь под каштанами застыл навеки,
любви он романтической вкусил.
Однажды здесь гуляя на рассвете,
весны внимая чувственный акрил,
жену свою я встретил на портрете,
орлицу молодую полюбил.
Сквозь краски Рейна проступает ветер,
который Лорелею погубил.
Когда настал тот бесконечный вечер,
вновь я Германию объединил,
о чем на площади провозгласил.
Взмах крыльев был над городом замечен.2003
Владимир
Над городом Владимиром весна,
и веет духом сладким над полями,
цветут сады и хочется тепла,
вдруг кони будто вкопанные встали.
Андрея Боголюбского глаза
расширились, и русские узнали,
что с этих самых пор и до конца,
икона Богородичная с нами.
Здесь красотою сокрушается душа,
смиренная печальными словами,
и будто Нерль течет на Покрова.
В Успенском храме ангелы стояли,
монах мешает ляпис со слезами,
Андрей Рублев рисует небеса.2003
Козлов/Мичуринск
Деревья индевеют на рассвете,
и осыпаются за воротник,
на ледяных скрижалях пишет ветер,
след заметая от простых обид.
К нему деревья тянутся, как дети,
идет Мичурин садом вдоль реки,
садится солнце, в тот безмерный вечер
он в тайны фотосинтеза проник.
Дубровский где-то на ветвях сидит,
и двести лет уже не говорит,
он – прототип литературных сплетен.
Там женщины двуполы и крепки,
округлы и безлики, будто тли,
и так же холодны, как лики смерти.2003
Де-Мойн
Категорически спесивый город,
американский мнимый вертопрах,
все жители – как черный старый ворон,
в полете превращаются во прах.
Мораль здесь – агрессивный общий норов,
сердца сжимает, будто общий страх,
семиотические сны во взорах,
лирическая пошлость на устах.
Речь польская, нахальные "семь сорок",
сектантские собрания позора,
прощания и встречи второпях.
Салат французский мне, конечно, дорог,
но манит звук домашнего затвора,
да запах нежной речи на крестах.2004
Брюль
Сейчас неловко вспоминать об этом,
дорога превращается в листву,
немецкий здесь царил порядок летом,
я осенью выгуливал семью.
Вскрывая голову чужим стилетом,
а мозг свой защищая на бегу,
берет натягивал двойным дуплетом,
простые мысли пряча на ветру.
И в рамке из рождественских предметов,
и с кроличьим хвостом в кривом носу,
отправился я в странствие по свету.
И вот я марширую по мосту,
удерживая землю на весу,
и никому не говорю об этом.2004
Ростов-на-Дону
На желтую опавшую листву
изломанных людей кидают твари,
библейские их рвут тела, как звери, -
солдаты Чикатило на посту.
Идут казачьи сотни на войну,
и мрут в освободительном угаре,
убитые лежат по вертикали,
внимая звезд немую глубину.
Возможно, Шолохова я прочту,
когда я памятник его найду,
в земле плешивой и седой от гари.
Дома терпимости на берегу
свои тугие закрывают двери,
когда восходит солнце на Дону.2003
Комсомольск-на-Амуре
Здесь пыль и снег впиваются в уретру,
когда свой оставляешь след в пути,
живых людей здесь меряют на метры,
накладывая пальцы на курки.
Кипит вода дождя в огне, как водка,
пожар в тайге параболой летит,
в пространство вбитая, плывет, как пробка,
в Амуре субмарина, будто кит.
Крутые берега в гранитной корке,
кривые линии земли, и сопки,
всё в памяти моей кровоточит.
Здесь небо звездное, как шкурка норки,
от красоты простой глаза слепит,
а в лагере больной зэка не спит.2003
Атланта
Войду в американский дом невольно,
и загудит от горя голова,
отмечу жест хозяина безвольный -
сдают конфедераты города.
Убийца к Линкольну ползет подпольно,
и, разбивая двери из стекла,
рука карающим мечом подствольным
в бюст превратила Авраама навсегда.
Для горожан прописаны их роли,
у каждого оплаченные доли,
рождаются здесь люди без лица.
Рабов теперь скрывает скорлупа,
а белые на вид чернее, чем земля,
все обменялись здесь сегодня болью.2004
Одесса
Я сяду на гранитную скамью,
подумаю про то, что очень просто
писать стихи, и снова повторю,
о чем здесь думал Пушкин низкорослый.
Взгляну на ошалевшую зарю
из номера гостиничного в "Красной",
к Потемкинской зря лестнице стремлюсь,
ведь вспомню, Эйзенштейн был малорослый.
Не выразить на эсперанто грусть,
на украинском с грустью помолюсь,
не встретить революцию мне взрослым.
При виде женских тел теряешь суть,
на запах моря вспоминаешь грудь,
вослед мне кажется сей город пошлым.2003
Находка
Отягощенная теплом морей,
безудержна, как коленвал прибоя,
стремится вон, как петли из дверей,
лукава, как энергия разбоя.
Вцепившись в землю, как простой репей,
мерцая черным глянцем из забоя,
закованная цепью кораблей,
вкруг сопки собралась призывом Ноя.
Рожденные из света и теней,
здесь звезды, словно стая голубей,
парят в порту, не ведая покоя.
Дорога пахнет западом степей,
к востоку становясь всегда длинней,
себя глотая, словно с кем-то споря.2004
Версаль
Все короли французские оральны,
распутство их возведено в уют,
правление всегда сентиментально,
врагов на казнь уводят, как в приют.
Пастушки с гобеленов виртуальных
в обнимку с кавалерами поют,
Людовики всегда маниакальны,
спят сидя – мученической смерти ждут.
Куплю платок зеленый, пасторальный,
в подвале выберу обед буквальный,
я в заговор ввергаюсь, будто Брут.
Версальский мерзкий свальный грех моральный
монархию постельную астрально
изжил, и короли здесь не живут.2004
Париж
Я эшафот не трогал никогда,
и отвратительна мне гильотина,
к ним "рэ", гарцующее навсегда, -
в мозгу встает манерная куртина.
Над Сеной башня Эйфеля видна,
вполне двусмысленна, как Общий рынок, -
издалека громадна и стройна,
вблизи пуста, перст из нелепых линий.
Великая гражданская война
с подачи Франции распространилась,
и вместе с Робеспьером в мир вошла.
С Наполеоном нация едина,
на караул вся гвардия застыла -
надменны водянистые глаза.2003
Николаевск-на-Амуре
Амур Охотское таранит море,
всей массой облаков прижат к земле,
и вытекая из страны продольно,
флот иноземный потопил в себе.
Я знаю, месть и ненависть безвольны,
но Севастополь в Крымской пал войне,
здесь, вопреки Европе длинноствольной,
наш Николаевск устоял зане.
С кристальной осенью прощаться больно,
и на защиту русского раздолья,
святой Георгий скачет по волне.
Грызут врага амурские редуты,
идут на дно английские каюты,
помянем души павших в октябре.2003
Биробиджан
Евреи шумною толпой приплыли:
надменные красавицы в чулках,
колючие красавцы в сюртуках,
и редкие из них тогда молились.
Обычай и язык не сохранили,
но в чувственных видениях и снах,
вне синагоги, и в глухих лесах,
переселенцы с Богом говорили.
В Йом Кипур вдруг окна растворились,
сняв белое, все жители постились,
и каялись четырежды в грехах.
С приемным домом, наконец, простились,
оставив сердце в русских городах,
и небо унося с собой в крестах.2003
Уфа