Почему всегда так ревниво, намеренно принижая талант Примерова, смотрели на него эстетствующие либеральные да и патриотические литераторы? Он был естественен на этой земле, а они нет, он был нужен этой земле, а они нет.
Сегодня все необычайно звонко,
Неудержимо в сердце, в голове,
Заглавных букв степные жаворонки
Стоят высоко в талой синеве.На ста ветрах стоят, на мир глазея,
Так, что с ветвей срывается листва, -
Они мои. Я тайной их владею,
Я на полет им выдаю права…
Вот так! Какая мощь! Сколько воздуха, силы – и ни одного лишнего слова! Он волхв, кудесник, он выдает права! А они – выученные ремесленники. Он первичен, первороден, а они… Через десять лет их вообще никто не вспомнит. Правда, наплодят, понараздувают других резиново-пластмассовых литераторов с такими же штампованными полиэтиленовыми душами. Потому что кому-то очень не хочется, чтобы русский гений, русский огонь грел, освещал и освящал русский космос, русское бытие. А он родился для этого, он жил с этим и этим. И только для этого. Родина была и его Путем, и его Целью. А инструменты – Слово и Песня. Без Родины он потеряет Песню, а без Песни – Жизнь. Так и случится потом, а пока…
Иссохшие уста – и только,
Глаза тоски – невмоготу…
И степи, серые, как волки,
Крадутся к мертвому пруду,
Где на краю, в краю безвестном,
В репьях, во рву,
На самом дне,
Всего на расстоянье песни
Лежу от жизни в стороне.
4
Борис Терентьевич очень любил рассказывать о своей жизни, об ушедших друзьях – о Николае Рубцове, об Александре Вампилове, об Анатолии Передрееве, Владимире Соколове. И вообще он всегда говорил: "Сереженька, люби тех, кто любит тебя".
С Рубцовым он поступал вместе в Литературный институт, вместе учился, жил в одной комнате, даже опекал его, вечно бездомного и безденежного. По поводу его строк "В горнице моей светло. / Это от ночной звезды. / Матушка возьмет ведро, / Молча принесет воды…" говорил: "Ну что это такое, это же надуманно, зачем же он матушку по ночам за водой посылает, лучше бы сам сходил, к тому же утром – удобней". Хотя, конечно же, любил и это стихотворение Рубцова, и другие. Еще, смеясь, рассказывал, что они с Рубцовым обменяли его писательский билет на несколько бутылок водки, когда не было денег… Он очень любил Рубцова и по праву друга один из немногих поехал в Вологду на похороны рано ушедшего поэта.
А ведь в то же время по тем же литинститутовским коридорам ходил еще один отечественный богатырь, самовлюбленнейший русский гений Юрий Кузнецов. Представляю, насколько был спрессован там воздух, как, сталкиваясь, высекали искры-молнии силовые поля этих титанов. Кстати, с Кузнецовым отношения у Бориса Примерова были очень непростыми.
Они достаточно ревностно относились друг к другу. Кузнецов стал известным значительно позже Примерова и всегда искренне удивлялся этому. Примерова же задевали вечные разговоры поэтов и критиков последнего времени о Кузнецове. Не мог он принять и кузнецовскую жесткость и заносчивость, типа: "Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные – обман и подделка" или "Я пил из черепа отца".
Однажды, увидев у меня в руках только что подаренную мне Николаем Ивановичем Тряпкиным книгу, лукаво улыбаясь, заявил: "Разве у настоящего поэта может быть фамилия – Тряпкин?! То ли дело – Вознесенский, Рождест венский… – Но, увидев мой недоуменный взгляд, рассмеялся: – Фамилии-то у них есть, а главного нет. А Тряпкин – глыба!"
А Александр Вампилов даже был шафером на их с Надеждой Кондаковой свадьбе.
Очень ценил Борис Терентьевич произведения В. Цыбина и А. Передреева, А. Прасолова и П. Мелехина, А. Еранцева и А. Зауриха, считая, что основная заслуга его поколения в том, что оно первым (еще до "деревенской прозы") "обозначило болевые точки времени, утрачивающего, разрывающего корневую связь с землей, с заложенными в ней нравственными началами, с вековыми традициями русской жизни".
Околица, родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.(А. Передреев)
Меня все терзают грани
Меж городом и селом.(Н. Рубцов)
В такую же безлунность
У поля без следа
Всю молодость, всю юность
Украли города.
Я сам умчался в город
За славой. И с тех пор
Во мне убила скорость
Пространство и простор.
Ни августа, ни мая,
Где небо? Где земля?
Ах, что-то я теряю,
Не самого ль себя?(Б. Примеров)
Но при этом поэт печалился, что "мы своими искренними порывами не сумели спасти красоту… Шестидесятые годы, на гребне которых мы вылетели из гнезда, быстро кончились. Началось повсеместное бурное восхваление невидимых, но тем яростнее декларируемых успехов. И на этом фоне кто-то из нас замолчал, кто-то с головой бросился в переводы, кто-то запил, сломался, совсем ушел из жизни…"
Вот тут, пожалуй, и начинается реальная трагедия страны и реальная трагедия поэта, предсказанная им еще в юношеских стихах.
Не поэтому ли я в запале
Новом, как безумный бубенец?!
У меня веселое начало
И почти трагический конец.
5
Уже со времени начала Перестройки Примеров, который вроде как должен был бы радоваться переменам, происходящим в стране, не находил себе места. Он чувствовал, что происходит что-то непоправимое. Он понимал, что в СССР, несмотря на все идеологические догмы, жила еще его крестьянская народная Россия, был жив уклад его предков, его русский язык. А с перестройкой началось не возрождение его Родины, а продолжилось интернациональное убийство России, стирание ее особых, неповторимых черт. С экранов телевизоров хлынули чужебесие, духовная и плотская пошлость. Начался развал армии. А разваливая СССР, разваливали не коммунизм, а великую Российскую Империю.
И линия разлома прошла через сердце поэта. После 1991 года, после развала СССР, развала-раздела-развода Союза писателей на враждующие лагеря (поэт, виновато улыбаясь, с горечью говорил, что, мол, у меня в доме три союза писателей, я – в одном, жена – в другом, Федька будет в третьем, когда институт закончит), Примеров на время потерялся, замолчал. И даже, как будто оправдываясь, как-то сказал мне, что ничего, у него уже бывало такое, он несколько лет не писал, но надеется, что слова придут, вдохновение вернется…
И оно вернулось. Это совпало с появлением Прохановской газеты "День", где Примеров стал постоянным, самым желанным автором.
Конец весны 1992 года. Меня, после окончания Литинститута, берут заведовать отделом культуры, а потом уже и поэзии – газеты "День". И мы уже начинаем встречаться с Примеровым в редакции "Дня" и "Литературной России", куда он приносит свои стихи или просто так заходит поговорить, поделиться своими мыслями, обидами, горестями.
Борис Терентьевич начинает посещать сборы оппозиции, патриотические митинги и шествия. Он, поэт крестьянской корневой России, выступает против развала интернационального коммунистического государства, потому что видит в этом процессе не наносное, поверхностное (борьбу с КПСС, КГБ, с бюрократами), а видит главное: попытку международных сил добить его великую державу, Российскую Империю, которую не смогли добить большевики-интернационалисты первого созыва, остановленные Сталиным и 1937 годом, практически совпавшим с годом рождения самого поэта. И Примеров уже не обращал внимания на детали, на вещи, которые раньше осуждал или не принимал. Он всем своим большим и пронзительным сердцем Поэта встал на сторону гонимых и обездоленных, за социальное равенство и возрождение национальной гордости, в отличие, например, от гимнописца С. В. Михалкова, а также героев и лауреатов Ленинских и Государственных премий, авторов "Братских ГЭС" и "Писем в тридцатый век", "Лонжюмо" и "Казанских университетов", призывов "Коммунисты, вперед!" и "Говорите по-советски". Он встал плечом к плечу с Николаем Тряпкиным, Юрием Кузнецовым, Валентином Сорокиным и Валентином Распутиным. Он, несмотря на возникшую к нему неприязнь некоторых либеральных писателей, стал публиковать свои пронзительные русские стихи в имперской газете "День", даже как-то по-детски бравируя своим выбором, своей дерзостью и своей храбростью. Было такое впечатление, что атмосфера газеты, ее менталитет, ее государственный дух частично возмещали ему отсутствие воздуха Родины в Москве, возмещали отсутствие рядом донских просторов, крепкого казачьего локтя, так необходимых ему в то тяжелое (и в прямом, и в переносном смысле) время.
В страшные смутные октябрьские дни 1993 года, когда народ поднялся против антинародной ельцинской клики (а не за Хасбулатова-Руцкого, как это хотели представить некоторые западные СМИ и поборники режима), мы, журналисты "Дня" были в Белом доме, описывая происходящее, наивно надеясь на победу оппозиции и, конечно, в глубине души не веря мрачным прогнозам аналитиков… Как мы жестоко ошибались! И все эти дни мы встречали на баррикадах вблизи Белого дома хромающего бородатого ангела с глубокими печальными глазами – великого поэта Бориса Примерова.
Он всегда подходил, улыбался и говорил: "Здравствуй, Сереженька! Наше дело правое, победа будет за нами!" И ведь он был прав. Несмотря ни на что, мы победили. Победили себя, свой страх, свое малодушие. А он, он написал такие стихи, благодаря которым перед ним умолкают предыдущие десятилетия и расступается грядущее.
6
Он очень сильно переживал поражение оппозиции, физически ослаб, даже постарел.
Но стихи писать не перестал. К тому же, 5 февраля 1993 года у него родилась внучка Василиса, которую он безумно любил, лелеял, ходил с ней гулять. Мечтал научить ее (как и ее маму – Лену) писать стихи и создать творческую династию Примеровых, говорил: "То, что не получилось у меня, получится у нее".
Он продолжал приходить к нам в редакцию газеты, правда, теперь она, после разгона Парламента и разгрома "Дня", называлась уже редакцией газеты "Завтра", хотя смысл и суть ее абсолютно не изменились. Продолжал публиковать стихи, оставаясь таким же добрым и отзывчивым человеком. Когда мне в 1994 году потребовалась рекомендация в Союз писателей, с радостью согласился написать ее и еще дважды откликнулся на выход моих книг статьями в "Литературной России" и "Завтра", а прочитав мои стихи о Святогоре, тут же посвятил мне стихотворение "Микула". А потом и еще одно – "Мы забываем нежные слова". И очень радовался, видя, что мне это приятно.
Я часто бывал в их с Надеждой Кондаковой квартире и на даче в Переделкино. Примеров, как и моя Родина – Россия, не переставал меня постоянно удивлять своим могучим, былинным внутренним миром, несмотря на свою внешнюю бесхозность и неприбранность. Он ведь с юности напоминал людям блаженного, многие чурались его, милиционеры на улице часто останавливали, принимая за пьяного или бомжа.
А он и был "блаженным" – блаженным в религиозном смысле этого слова, высказывающим правду прямо в глаза царям и тиранам: ярко, образно, громко. Да так, что запоминалась она надолго.
7
Как-то в начале весны 1994 года он пришел ко мне домой с небольшой папкой, сказав, что там у него черновики новых стихов и он хочет опубликовать их в нашей газете, но отпечатать их сам не смог (то ли машинка сломалась, то ли случилось еще что-то, уже не помню). Попросил, чтобы я ему помог. Я стал разбираться в его каракулях (надо сказать, что почерк Бориса Терентьевича напоминал его самого), а он мне помогал. Так мы и сидели, черкали прямо поверх черновиков, чтобы мне потом было удобно печатать. А какие были стихи! Шедевры, лучшие стихи позднего творчества Примерова – "Молитва", "Прощальный диптих", "Весна темная", "Когда паду я костным трупом", "Еще немного слов" и другие, однозначно ставшие впоследствии классикой русской поэзии, одним из символов сопротивления ельцинизму.
Боже, который Советской державе
Дал процвести в дивной силе и славе,
Боже, спасавший Советы от бед,
Боже, венчавший их громом побед.Боже, помилуй нас в смутные дни,
Боже, Советскую власть нам верни!
Властью тиранов, Тобою венчанных,
Русь возвеличилась в подвигах бранных,Стала могучею в мирных делах -
Нашим на славу, врагам же на страх.
Боже, помилуй нас в горькие дни,
Боже, Советский Союз нам верни!
<…>
Стонет измученный грешный народ,
Гибнет под гнетом стыда и невзгод.
Боже, лукавого власть изжени,
Боже, империю нам сохрани!("Молитва", 1994)
Потом была еще одна крупная публикация его стихов. Но Бог молчал, а поэт мучился, страдал, боролся. И душа русского поэта не выдержала.
5 мая 1995 года в 6 часов утра у меня дома раздался телефонный звонок, и голос Федора Примерова, сына поэта, мрачно отчеканил в трубку: "Сергей, случилось непоправимое, Борис Терентьевич покончил с собой!"
Поэт оставил предсмертную записку: "Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина… Неохота жить с подонками… Опомнись, народ, и свергни клику… такого не было и не будет на белом свете".
"Страшно проклятье поэта, ибо он, хотя и блудное, но дитя Бога", – сказал на прощании с Примеровым Владимир Цыбин.
"Чтобы убить народ, надо убить его поэтов", – любил повторять сам Борис Примеров.
Читателю судить, сбылось ли проклятье поэта властителям России, услышали ли они его и, главное, услышала ли его Россия, сделала ли какие-нибудь выводы…
Он ушел тихо и гордо, не жалуясь и не плача, сказав накануне своему старому другу Аршаку Тер-Макарьяну: "Ты еще увидишь, что я бесстрашный".
Замечательный русский писатель Владимир Солоухин, первый Председатель Фонда храма Христа Спасителя, первый впоследствии отпетый Патриархом в восстановленном храме, когда я готовил страницу в газете "Завтра", посвященную Борису Примерову, сказал мне на диктофон: "Тому, кто в полной мере осознал, принял близко к сердцу то, что произошло со страной, с народом, тому жить практически невозможно… Ушла Марина Цветаева, ушла Юлия Друнина, ушел Вячеслав Кондратьев, ушел казак-поэт Борис Примеров. По-моему, их нельзя ни винить, ни осуждать. Я бы даже не считал их самоубийцами. Их убила наша действительность. Вечная им память!"
А я позволю себе привести свои слова, свою "врезку" к стихам Примерова и высказываниям о нем русских писателей, опубликованным в газете "Завтра" в декабре 1995 года:
"Вот и прошло уже более полугода со дня трагически-осознанной гибели, "точки пули в своем конце" нашего доброго, нежного друга, одного из лучших русских поэтов – Бориса Терентьевича Примерова. Теперь, когда улеглись страсти и высохли слезы, остыли головы и ярче, проникновеннее стало зрение, пришло ясное понимание того, что с нами рядом жил и творил русский классик, плоть от плоти великой Русской Литературы. Теперь Их Имена связаны навечно!"
Он ушел добровольно, не смирившись с действительностью, как один из любимейших его поэтов – Марина Цветаева. Мы похоронили его на Переделкинском кладбище рядом с могилой другого любимого им поэта – Бориса Пастернака. Могилы других разбросаны по всей Руси необозримой.
Посмертно Борису Примерову была присуждена Международная литературная премия имени Андрея Платонова.
"Литературная Россия", 2009, июль, № 30 (2412)
Три розы, или Черно-белая судьба
Тексты песен
– Сергей Юрьевич, вы разделяете свою песенную, эстрадную поэзию и книжную?
– Конечно. Напечатанные где-нибудь стихи предполагают углубленное, сосредоточенное чтение. Читать их вполглаза, вполсердца бесполезно, только время потеряешь. В них я пытаюсь выразить то, что до меня никто не говорил, и сказать так, как никто еще не сказал. Такие стихи трудно петь, потому что они не всегда будут понятны массовому слушателю. Более того, хорошие стихи сложно положить на музыку, она просто ничего к ним не добавит. А песенные тексты – это балансирование между искусством и банальностью, стилистической пошлостью. Поэтому, естественно, мысль в них выражается достаточно примитивно в понимании образованного, искушенного человека. Однако чтобы найти эту мысль, выраженную в "шлягфразе", которую запомнят сотни тысяч людей, требуется и талант, и удача, и опыт.
Из интервью "Между Чайковским и Укупником"
("Литературная газета", 2002, № 34 (5889), 21–27 августа)
Три розы
Пью я слезы, ну а ты вино,
Я грущу, а ты сейчас в Париже…
Черно-белое смотрю кино,
Так, наверно, и бывает в жизни.
Ты пришлешь букет мне, как всегда…
Я пошлю кольцо в письме ответном.
И утонет в дыме сигаретном
Черно-белая моя судьба.Припев:
Три розы белых, белых лягут на стол.
Три розы черных обжигают мне руки.
Три розы белых, белых – это любовь.
Три розы черных, черных – это разлука.Обещал приехать ты ко мне
И опять свои слова нарушил.
В море черном плаваю во сне,
Снегом белым оттираю душу.
Не смирюсь я с этим никогда.
В белом небе черной птицей взмою.
И о камни брошусь головою…
Черно-белая моя судьба.Припев.
Знаю я, что это звездный час,
Я пою свою земную песню,
Пусть совсем сгорит моя свеча,
До конца спою, она воскреснет.
Или я забуду про тебя,
В черном небе засверкав звездою,
Или станет и твоей судьбою
Черно-белая моя судьба.Припев.
Певица и музыкант
Как живешь ты, музыкант,
Что так молод раньше был,
Не разменивал талант
И лишь музыке служил,
Искал, любил, творил, страдал
И песни о любви сочинял?!
Как живу я, – как звезда, -
Жизнью вольной и святой.
Ведь мечтала я всегда
Стать певицею большой.
Сыграй, мой друг, не нужно слов,
Сыграй мне, музыкант, про любовь.Припев:
А под пьяной луной
Ходит ветер хмельной,
Что-то сердцу в груди стало тесно…
Ах, мальчишка шальной,
Что ты сделал со мной?! -
Я пою день и ночь твою песню.Как живу я, музыкант?
Женская судьба не мед.
Но ранимая душа,
Словно соловей, поет.
И пусть летят года мои,
А сердце все поет о любви.
Не хочу судьбы иной,
И любви не меркнет свет.
На колесах домик мой,
Но счастливей доли нет.
Сыграй, мой друг, а я спою.
Услышат люди песню мою.Припев.
Вьюга
Я тебя повстречала в долгих далях мечты.
Я звала тебя долго, откликался не ты.
Приходили другие, оставаясь в ночах.
И жила я, как чья-то и как будто ничья.
Я тебя находила в самых разных глазах.
Я тебя узнавала в самых разных домах.
Как пиджак примеряла я с чужого плеча.
И живу я, как чья-то и как будто ничья.Припев:
Ты ворвись ко мне, как вьюга,
И на крыльях унеси.
Просто вырваться из круга
У самой не хватит сил.
Ты ворвись ко мне, как ветер.
Прошлым я не дорожу…
Одному тебе на свете
Я принадлежу.