М. Вебер, выводя дух капитализма из пуританской аскезы, чрезмерно ограничил масштаб рассмотрения и поневоле стал жертвой ограниченности масштаба, обратив внимание лишь па вторую стадию - стадию обуздания лжи и концентрации воли. Однако совершенно очевидно, что в первую очередь необходим сам предмет обуздания - тотальная фальсификация, идущая по всему фронту повседневности и предшествующая собственно производству. Ж. Бодрийар, различая в своей книге "Символический обмен и смерть" три уровня симулякров (а именно: подделку, производство и симуляцию), пишет: "Вслед за концом обязательного знака наступает царство знака освобожденного... соревновательная демократия приходит на смену знаковой эндогамии. С блужданием ценностей, или знаков престижа, от одного класса к другому, мы одновременно и неизбежно вступаем в эпоху подделки - ограниченный набор знаков, запрещенных к производству, сменяется бурным распространением знаков, удовлетворяющих любой спрос. Подделка происходит не путем изменения природы "оригинала", а посредством расширения или даже полного изменения материала".
Нам ничего не остается, как признать, что честные предприниматели, без которых и в самом деле немыслим капитализм, суть те, кто сумел выстроить коллективное противообманное устройство на самом гребне лжи. Они смогли совладать с энергией всеобщей аферистики, переведя ее в стационарное положение "острием от себя", что действительно требует "длинной воли" (Ницше) и умения воспроизводить архитектонику идеального и маргинального без ущерба для собственной идентичности. Сравнивая католическую и протестантскую этику, М. Вебер справедливо подчеркивает отсутствие дешевого диалектического примирения в протестантизме и соответственно ежедневное личное воспроизводство дилеммы допуска во всей ее нерастраченности потенциалов, т. е. на высшем энергетическом уровне. Он пишет: "В католической религии расколдование мира - устранение магии как средства спасения - не было проведено с той последовательностью, которую мы обнаруживаем в пуританской, а до нее - в иудейской религии. Католику представлялась возможность обрести благодать, сообщаемую таинствами его церкви и, тем самым, преодолеть несовершенство человеческой природы: священник был магом, совершавшим чудо пресуществления, в руках которого была "власть ключей": к нему мог обратиться верующий, преисполненный раскаяния и готовности к покаянию, священник даровал ему умиротворение и надежду на спасение, уверенность в прощении и снимал тем самым то невероятное напряжение, которое было неизбежным и ничем не смягчаемым уделом кальвиниста" (курсив мой. - А. С.). "Отцы-основатели" капитализма были далеки от того, чтобы удерживать тихую праведность, или, скажем, ничем не омрачаемую добросовестность посреди разбушевавшейся стихии в надежде на то, что подобное смирение рано или поздно окупится. Вебер цитирует следующую важную мысль из "Вечного покоя святых" Р. Бакстера (одного из самых авторитетных пуританских писателей): "Кто стремится вкушать длительный отдых в пристанище, в качестве коего Бог предоставляет имущество, того Бог карает в земной жизни. Удовлетворенность покоем и накопленным богатством - почти всегда предвестник катастрофы. Если бы мы обрели все то, что можно обрести в мирской жизни, разве это было бы всем, что мы стремимся обрести? В земной жизни нет безмятежности, ибо ее не должно быть по воле Божьей". Порядок в делах, точность, отлаженность всех сочленений - словом, то, что делает возможным долгосрочные инвестиции в производство, - все это возникло не из традиции ремесленника и не из плавного переноса некоей религиозной директивы в посюсторонность, а путем непрерывной сублимации, т. е. укрощения предзаданной энергетики обмана. Речь идет о легитимации лжи, прорывающейся из-под опущенной нижней планки, о подборе подходящих правил игры, позволяющих сохранить высокую разность потенциалов и одновременно не нанести ущерба своей трансценденции, удержать идеальное, гарантирующее идентичность, длительность бытия самим собой.
Уже на наших глазах произошел рывок "юго-восточных тигров", скоростной прорыв ряда экономик Юго-Восточной Азии (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея) в переднюю линию лидеров товаропроизводящей цивилизации. И так же, как в случае "японского чуда" (и всех прочих чудес подобного рода), мы стали свидетелями безудержной фальсификации, расходящейся кругами от момента стартового толчка (увеличение допуска): подделывалось все и вся - джинсы, магнитофоны, телевизоры, компьютеры и в первую очередь фирменные этикетки - labels. Подделка дешевле оригинала (бесспорно), хуже него (это спорно), но уж никак не "легче", хотя бы потому, что является нарушением рутины, проявлением беспокойства. Симулякр абсорбирует по крайней мере не меньше интеллектуально-волевой энергии, чем оригинал (т. е. симулякр, забывший о своем происхождении) - просто сама энергетика другого рода. Стадия "горячей имитации", учащенного производства симулякров по всему фронту повседневности однозначно свидетельствует о выходе из равновесия (стагнации) и начале рывка. Но, конечно, успех прорыва однозначно не гарантирован. В огромной степени успех зависит от величины допуска, которую данный субъект или квазисубъект способен вынести и остаться целым - "to stay in one pease", как говорят англичане. Обуздание разбушевавшейся фальсификации происходит в соответствии со следующей формулой Г. Спенсера: "Человечество может пойти прямо, только исчерпав все обходные пути". Только испробовав все соблазны, не откладывая ни одного из них. Сегодня фирмы Гонконга и Кореи наконец обрели собственные торговые марки, способные говорить сами за себя. Прежние поставщики подделок настолько успешно выполнили свою миссию, справились с задачей первого этапа, что теперь, в свою очередь, стали "оригиналами", привлекающими изготовителей симулякров. Знали бы владельцы южнокорейской фирмы "Самсунг", начинавшие с подделки японской радиотехники, что через 20 лет главной проблемой для них станет защита собственной торговой марки от фальсификаторов! Всеобщий круг аферистики работает по принципу эстафеты, путем передачи эстафетной палочки. Наиболее продвинувшиеся лжецы освобождаются от примитивной стратегии, сбрасывая ее с себя. А в желающих подхватить эстафету никогда не бывает недостатка - по крайней мере, до тех пор, пока не обмелеет Weltlauf, река жизни...
Поэтому бизнесмены так называемого цивилизованного рынка, или носители духа капитализма, по Веберу, суть самые честные среди лжецов, т. е. наиболее продвинутые, овладевшие более высокой стратегией фальсификации. У них есть теперь время для передышки, для того, чтобы воздать должное кругу трансцендентных ценностей, несколько выровнять "левое смещение", - оптимальный рабочий режим бытия-к-могуществу.
Но чрезмерно затянувшаяся передышка чревата утратой бдительности, обманщик вправе отстаивать возвышенную ложь, удерживаясь от низменной лжи, однако лишь до тех пор, нока он сам не попадет в положение обманутого - даже исходя из хитросплетений морали ressentiment, развивающейся по сценарию Ницше, едва ли состояние "быть обманутым" можно считать заслугой.
Кстати, если конструктора японского велосипеда, рассыпавшегося на третий день после его покупки, назвать "гением" (как это сделал А. Абрагам), то легко представить себе конструктора другого рода, которого точно на тех же основаниях можно назвать "идиотом". Здесь, так же как в историях Кувейта и Японии, мы можем зафиксировать две опорные видеологические точки, своего рода пробы глубинного бурения. Велосипед, "рассыпавшийся в хлам" вскоре после разового считывания (потребления) его товарного вида, - это, очевидно, симулякр третьего уровня по Ж. Бодрийару, и он, одним фактором своего успешного предъявления, свидетельствует о наличии высокодииамичного субъекта, в данном случае - о быстротекущей экономике с изрядным потенциалом, т. е. о здоровой экономике. Не зная ничего о японцах, кроме пресловутого велосипеда и того, что они суть обладатели Л-сознания, т. е. люди, можно априорно и с большой долей вероятности предсказать им большое будущее, включая и грядущую высокую щепетильность к вопросам качества.
Возьмем теперь другое общество, в котором, скажем, мост, рассчитанный на 100-тонный груз, не рассыпался после перевоза по нему 1000-тонного груза. Одной этой информации в принципе достаточно для самых мрачных предсказаний о близком будущем подобного общества: в нем, несомненно, больная экономика с крайне замедленным круговоротом лжи и массой отложенных соблазнов.
Если бы можно было вычленить "конструкторов" из двух представленных случаев, то они и в самом деле соотносились бы друг с другом как "гений" и "идиот". Но речь, конечно, идет не о конструкторах, а о наиболее базисных, видеологических (фармакометрических) принципах - величинах допуска с различным объемом Lassensein.
Регулировка допуска: чем дозволяется дозволенное
Процедура диалектического снятия дается человеку как победный парад самосознания, и, будучи праздником, она влечет за собой многие элементы праздности, успокоения в символическом решении действительных проблем. Быть может, лучше всего сущность снятия уловил Шопенгауэр, когда писал, что "воля отдыхает в мышлении". В этом смысле "снятие" (Aufheben) есть прежде всего снятие напряжения воли, изысканный психо-технический трюк (вроде дыхательной гимнастики йогов), способствующей успокоению. Относясь к области высокой психотехники, рефлексивная диалектика по ряду причин не может служить регулятивом практического разума. Неслучайно К. Поппер отнес гегелевское учение о снятии к "слабому" варианту диалектики, в отличие, например, от более радикального, "сильного", варианта диалектики, представленного Исааком Лурией.
Для практической регулировки допуска, зазора между идеальным и маргинальным, процедуры чистого самосознания не годятся: важнейшее условие аутентичности всех субъектов и квазисубъектов не может зависеть от столь искусственной и к тому же капризной техники регулировки. А вот "правило левой руки" - действительно всеобщий принцип пожизненной вменяемости, сформулированный самим Иисусом. Конкретный механизм взаимоэкранирования эксцессивных манифестаций субъекта не ускользнул от внимания Ницше, который писал: "Закрывать временами двери и окна сознания, оставаться в стороне от шума и борьбы, которую ведут между собою служебные органы нашего подземного мира; немного тишины, немного tabula rasa сознания, чтобы опять очистить место для нового... предвидения, предопределения... такова польза активной... забывчивости, как бы некой привратницы, охранительницы душевного порядка, покоя, этикета, из чего тотчас же можно взять в толк, что без забывчивости и вовсе не существовало бы никакого счастья, веселости, надежды, гордости, никакого настоящего".
В самом деле, без активной амнезии, без разрушения автоматического запоминания, импринтинга, без насильственной фрагментации самосознания нормальный человек попадает в зону страшного дискомфорта, полный взаимоотчет его "правой и левой рук" ставят под угрозу нормальность как таковую. Открытые шлюзы в сквозном туннеле между идеальным и маргинальным - это грубейшее нарушение экзистенциальной техники безопасности, во всяком случае для тех, которые не могут "пить чашу, которую Я буду пить". Настоящее (как бытие) есть чистый дар прошлого (как забвения). Ницше писал: "Человек, в котором этот сдерживающий аппарат повреждается и выходит из строя, схож (и не только схож) с диснептиком - он ни с чем не может "справиться"... Именно это по необходимости забывчивое животное, в котором забвение представляет силу, форму могучего здоровья взрастило в себе... настоящую память воли, так что между изначальным "я хочу", "я сделаю" и собственным разряжением воли, ее актом, спокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, даже волевых актов, без того чтобы эта длинная цепь воли лопнула".
Единство воли, ее "длина", длящая нас самих как субъектов, гарантируется быстрым стиранием картинок грехопадения. Регенерация из эксцесса обеспечивается встроенным механизмом внутренней "лоботомии", рассечением связи между страшным "вчера" и предполагаемым "завтра", в результате чего создается приемлемое "сегодня" - настоящее. Встроенный аппарат вивисекции, действующий по принципу гильотины, работает с огромными перегрузками, и поэтому нет ничего удивительного в том, что порой дырокол самосознания не справляется с огромным объемом подлежащего перфорированию материала и пропускает в сферу самоотчета свидетельства, затрудняющие единство воли, парализующие активность, частично или полностью препятствующие регенерации. Здесь опять же все зависит от дозировки. Микродоза позволительна и даже желательна, ее принято именовать совестью. Более тяжелое отравление избыточными продуктами памяти приводит к комплексам и неврозам - это уже серьезная поломка дырокола-перфоратора.
Человечество создало немало видов фармакона, облегчающих и стабилизирующих активную амнезию - от химических симулякров типа алкоголя до различных видов психотехники. Известно, что тяга к алкоголю во многом обусловлена его свойством стимулировать амнезию, или химическим (фармацевтическим) путем создавать экран между фрагментами личности и воспоминаниями, совместное присутствие которых в самосознании невыносимо. Говорить здесь об опасности "передозировки фармакона" было бы общим местом. Но техникой забвения, как бы протезным дыроколом памяти, является и психоанализ.
Целью психоанализа почему-то принято считать расширение границ сознания, извлечение из подсознания всего возможного и забытого. Между тем для чего, собственно говоря, психоаналитик заставляет пациента мучительно вспоминать какую-нибудь "первичную сцену", вновь восстанавливать во всех подробностях, по крупицам, травматическую ситуацию? Ответ может быть один (даже если предположить примесь профессионального садизма у психоаналитика) - вспоминать пациенту приходится только для того, чтобы забыть. Ибо нечто мучительное, извлекаемое теперь психоаналитиком на свет божий, потому и причиняет пациенту страдания, что забылось им плохо. Оно забылось лишь на дискурсивном уровне самоотчета, т. е. лишилось собственного имени, но не забылось на уровне поведения и вот торчит, как заноза, присутствует, воспаляясь до невроза. Чтобы избавить пациента от страданий, психоаналитику нужно удалить его "занозу" и непременно обезвредить ее, т. е. назвать подходящим именем. Только тогда "нарыв" (невроз) пациента сам собой рассосется, сработает регенерация и восстановится нормальная взаимо-непроницаемость Богова и Кесарева.
Пожалуй, первым психоаналитиком был не кто иной, как Кант. Когда ушел любимый слуга Фридрих, прослуживший ему двадцать лет, Кант записал в своем дневнике: "Забыть Фридриха", - и подчеркнул эту запись двумя жирными линиями.
Специальные терапевтические процедуры, восстанавливающие "правило левой руки" на уровне данности, в качестве безотказно срабатывающей гильотины, ремонтируют и одновременно производят сознание как таковое в той мере, в какой оно может быть отделено от наполняющего его содержания. Существует вынесенный механизм сборки сознания, без включения которого пропечатка человеческой мерности едва ли возможна. Вход в полноту и определенность человеческого (Dasein) закодирован многообразно и перекрестно. Социализация, понимаемая приблизительно как сборка Dasein из экзистенциалов, до сих пор не стала конвейерным автоматизируемым процессом - процент ошибок здесь во всяком случае не меньше, чем в генетическом кодировании и распечатке, а видеологические мутации в большинстве своем столь же легальны, как и мутации генетические. Внешние выносные устройства, коррекции, в свою очередь, формируются методом проб и ошибок. По существу, все они лишены эксплицитно выраженной руководящей идеи дозировки фармакона. Речь не идет о системе непрерывной трансляции моральных деклараций, ибо как раз для бытия идеального модус самопровозглашения необходим. Но программы коррекции, отвечающие за широту просвета между горизонтами, за воспроизводство допуска, в самоотчете теоретического разума понимаются в лучшем случае диалектически, на основе принципа компенсации и аннигилирующих оппозиций. Дж. Хиллмэн сопоставляет это универсальное руководство к действию с аллопатической медициной. Он пишет: "Компенсирующее использование оппозиции - вот что происходит в аллопатической медицине, нашей официальной академической западной медицине. Выздоровление здесь означает противоход по отношению к болезни, действие в противоположном направлении. Цель - восстановить нарушенное равновесие. Врач-аллопат симулирует природные элементы или вводит чужеродные, но оппозиционные болезни элементы для восстановления утраченной гармонии".
Принципиально аллопатичны не только утопии вроде платоновского "Государства", но и наиболее развернутые теоретические системы коррекции, такие как толкования сновидений Фрейда и психоанализ в целом. Элементы более тонкой фармакометрии, "гомеопатии", чрезвычайно существенные для структур практического разума, теоретически разрознены и затеряны чаще всего под рубрикой "имморализма" (Макиавелли, Ницше, ряд конфуцианских и даосских стратегий, идея microdose). Между тем моральная котировка видеологических процедур нарушает суверенитет чистого теоретического разума и является типичным примером экспансии идеального в Weltlauf, тем, что Гегель и Маркс называли "пошлостью". Экспансия может быть и спровоцирована первоначальной агрессией, неоправданным имманентным противопоставлением осознания допуска (нейтрального самоотчета) максимам морального законодательства. Ницше, например, вопреки названию одной из главных своих работ, далеко не всегда оставался "но ту сторону" аксиологии идеального, используя форму контрзаповедей для презентации результатов своих размышлений, как правило, глубоких и проницательных.