- Все правильно, давай-давай, Сергей Петрович, так и действуй. Только вот насчет этих фактов… Ты понимаешь, что мы должны их как следует проверить, понимаешь?
- Понимаю, Пантелеймон Севастьянович.
- Ну вот. И все время поддерживай со мной связь, ясно?
- Ясно, Пантелеймон Севастьянович.
- И никаких резюме без моего ведома! Договорились?
- Договорились, Пантелеймон Севастьянович…
Петр Евдокимович же Нестеренко пробыл около часа в квартире Хазарова и в результате получил указания следующие:
- Я на тебя, Петр Евдокимович, надеюсь… Никаких поспешных действий! Факты собирай - это хорошо. Но пока никакой огласки! По возможности, конечно… Ты ведь теперь все знаешь относительно этого управления, так что… - И еще, словно спохватившись: - Ах, как нехорошо, скажи ведь какое дело, а? Ну, ладно, Барнгольц - это старый жулик, а ведь Бахметьев-то, а?.. Нехорошо, нехорошо…
Нефедов был несколько удручен разговором с Хазаровым. Он четко научился разбираться в оттенках его голоса и почувствовал на этот раз, что Хазаров не очень заинтересован в том, чтобы факты были слишком внушительны. Сначала назначил председателем какого-то Нестеренко, теперь настойчиво требует воздерживаться… Что-то тут не то, неопределенно как-то… Он достал свой платок и вытер вспотевший лоб…
Петр Евдокимович же наоборот: обласканный самим Хазаровым - даже домой пригласил! - он возвращался гордо и независимо и с вожделением охотника ждал утра, чтобы поскорее продолжать работу. А что касается предостережений - так об этом Петр Евдокимович и так знал.
ГЛАВА VII
В конце рабочего дня главного инженера Управления по озеленению Галину Аркадьевну Нечаеву вызвал Бахметьев.
- Галя? Зайди ко мне, пожалуйста. Нужно поговорить.
- Хорошо, скоро буду.
Галина Аркадьевна работала здесь не так давно, пять лет. До этого, после окончания института, она три года отбарабанивала в одной проектной организации. Из пяти лет три года Нечаева была заместителем начальника планового отдела, год - начальником участка и, наконец, год - главным инженером управления. Благодаря ей, собственно, и была создана "группа науки". Еще в институте Галя вышла замуж, но потом разошлась, оставшись вдвоем с девочкой, которой сейчас было уже девять лет.
Как-то однажды, совершенно неожиданно для нее, начальник управления встретил ее на улице и пригласил в ресторан. Она не помнила сейчас, как это было буквально, - разумеется, он придумал какой-то весомый предлог, - но приглашение очень удивило ее и было, в сущности, приятным. Михаил Спиридонович нравился женщинам. Лично ей, правда, не совсем импонировала его грубоватость и самоуверенность, но в то же время было в нем что-то очень привлекательное, какая-то скрытая сила, которой хотелось подчиниться. Галя приняла это приглашение. Вел себя Михаил Спиридонович сдержанно, корректно, что тоже очень понравилось Гале, и они стали встречаться, стараясь, конечно, не афишировать этого перед всеми.
Да, Михаил Спиридонович был грубоват и самоуверен, но, как ни странно, эти два качества даже шли ему и вовсе не раздражали Галю. Не был он и так уж очень эрудирован или начитан - с удивлением узнала она, что у него нет далее высшего образования, - однако он много повидал в жизни, и с ним совсем не было скучно. Он не нашел счастья в семье, хоть у него и было в данный момент четверо детей - четверо! - и, не таясь, рассказывал об этом Гале. Вообще он рассказывал ей больше о своих неудачах, чем об удачах, и в сочетании с его обычной самоуверенностью это выглядело как-то очень по-человечески, правдиво и очень трогало Галю. Ей было приятно, что такой могущественный, всеми уважаемый человек делится с нею своими невзгодами, а ведь он и старше-то ее чуть ли не в два раза!
Вскоре Галя была назначена главным инженером.
По управлению поползли слухи, однако это как-то ее мало трогало. Она не стыдилась своих отношений с Бахметьевым. Но, идя в конце дня к Михаилу Спиридоновичу, Галя старалась подавить все растущее - неведомо отчего - беспокойство.
- Галя, ты? - сказал Михаил Спиридонович, когда она, открыв дверь, появилась на пороге его кабинета.
- Я пришла, как вы просили, - сказала она сухо.
В кабинете кроме начальника СУ были Лисняк и Омельченко.
- Садись, Галина Аркадьевна, - сказал Михаил Спиридонович с обычным по отношению к ней дружелюбием и улыбкой, но тут она вдруг отметила, что в самоуверенной улыбке его проскользнуло что-то совсем новое.
- Итак, товарищи, в свете последних событий мы должны особенно внимательно отнестись ко всему, что связано… - продолжал Михаил Спиридонович начатый без нее разговор, а Галя уже не могла отвести глаз от его лица.
Она не слышала, что он говорит, видела только шевелящиеся губы, глаза, которые явно старались не смотреть на нее, и все больше и больше убеждалась, что да, на его лице страх. Самым ужасным было то, что это видела не одна она, Галя, а все, все - и этот лиса Лисняк, и балда Омельченко! Да что же это такое, господи, неужели эта комиссия может так…
- А как вы думаете, Галина Аркадьевна? - услышала она голос Лисняка и увидела обращенное к ней лицо.
- Что? Простите, я что-то не совсем…
- Галина Аркадьевна… Галя… - вдруг услышала она Михаила Спиридоновича и опять с острой болью увидела эти, такие знакомые и такие непривычные сейчас глаза. - Галя, понимаешь… Тебе бы лучше сейчас… - И голос его, всегда такой бодрый, густой, освежающий, был не тот: какой-то хрипловатый, низкий. - Как сейчас твое горло?
Она опять не поняла:
- Горло болит, но…
- Ну, вот! Про это я и говорю. Раз болит…
И они вдруг заулыбались, заерзали на своих стульях все трое.
- Простите, вы что же, хотите избавиться от меня на время? - вдруг стала догадываться Галя. - Так, что ли?
- Да ненадолго! - сказал совсем уж прежним тоном Бахметьев. - Возьми, как всегда, дней на пять, на недельку. И ты отдохнешь… А для управления это будет только лучше…
- Что?! Как всегда?..
Галю бросило в жар. Что это? Она совсем перестала понимать. Как это: для управления лучше? Что значит "как всегда"?
- Как это: для управления лучше? Вы что же, хотите сказать…
- Да нет, Галя, что ты, что ты! - замахал на нее руками Бахметьев, и в глазах его появилось прежнее выражение уверенности и силы. - Что ты! Ты совсем не так думаешь. Просто, понимаешь ли, сейчас комиссия приехала - ты ведь знаешь? Знаешь! Они страшно копаются и вообще… - Он переглянулся с Лисняком и, кажется, даже подмигнул ему, или это ей только показалось? - Они ужасно дотошные и глупые, эти ревизоры, а ты… Ты ведь, во-первых, еще не совсем вошла в курс дела - так ведь? Ты ведь сама об этом говорила! И вообще…
Галя почти не слышала его. Она изо всех сил пыталась собрать воедино свои мысли, как-то сообразить.
- Ну, так как же? - спросил Бахметьев.
Он смотрел на нее, но это был не он!
- Слушайте, - сказала она, тряхнув головой, словно пытаясь отогнать сон, - я что-то ничего не соображаю. Чего вы от меня хотите? Чтобы я ушла?
- Да нет же, господи! Ну как ты не понимаешь! Что ты артачишься? Я хочу… мы хотим, чтобы ты просто взяла бюллетень на время. Вот и все! Тебе же самой вовсе ни к чему вся эта суета с комиссией. Зачем тебе это? Ты пока отдохнешь, подлечишь горло, а мы тем временем разделаемся с этими бумагомараками. А? Ха-ха!
И он первый засмеялся своей шутке. Заулыбались и те двое, но только Гале совсем не было смешно.
- А, да делайте, что хотите, - сказала она вяло, и у нее совсем не было сил, чтобы встать и уйти.
И опять засуетились, заерзали на своих стульях все трое. Они что-то говорили, в чем-то убеждали Галю все разом, даже этот кретин Омельченко, и у Гали было такое чувство, как бывает во сне, когда за тобой гонятся, догоняют, а у тебя ноги становятся ватными и ты не можешь шагу шагнуть.
Но она все-таки нашла в себе силы, встала.
- Ладно, - сказала она. - Как вы хотите, так и будет.
И вышла.
И зашагала ватными ногами к дому.
ГЛАВА VIII
На следующий день с утра комиссия продолжила свою работу.
И чем больше разбирались в документах Сыпчук, Гец и Старицын, тем явственней вырисовывалась перед ними картина весьма неприглядная. Из пяти кварталов, документы по которым тщательно проверялись, план был не выполнен в трех. Да и в двух других едва-едва были сведены концы с концами. Однако прогрессивка аккуратно выплачивалась в каждом квартале. Премии - особенно руководящим работникам - выдавались так часто и в таком объеме, что можно было лишь удивляться неиссякаемому источнику средств в управлении. Начальник управления, например, получал премии не только из квартала в квартал, но и за внедрение новой техники, за ввод объектов в эксплуатацию, за содействие рационализации, за место в социалистическом соревновании да к тому же материальную помощь из директорского фонда. В среднем начальник управления получал по две солидные премии в месяц. Почти то же можно было сказать о главном инженере и начальнике производственного отдела.
Петя Успенский передал Гецу результаты замеров на одном из объектов, и видавший виды главный инженер растерялся. Даже если допустить, что ошибка Пети была равна ста процентам, то и тогда перепроцентаж на объекте был совершенно непомерный - стоимость выполненных работ была завышена не меньше чем вдвое. Разумеется, это нужно было тщательно проверить, но Гец был совершенно уверен, что чутье не обмануло его, а Петины приблизительные замеры только подтвердили это.
Результаты были настолько ошеломляющи, что решили даже расконспирировать Петю, - теперь в инкогнито просто не было надобности.
Нестеренко и Нефедов, которые с утра опять ездили по объектам на "Волге" Бахметьева - теперь уже по их выбору, - убедились в совершенно неприемлемом качестве работ, по крайней мере на половине из тех участков, где они побывали. То, что углядел Петр Евдокимович еще в доме отдыха, казалось настолько незначительным теперь, что он просто забыл о том. Больше того: когда ходили по некоторым из объектов, Петр Евдокимович старался не обращать внимания на мелочи, а если уж слишком бросалось в глаза, он всячески отвлекал внимание Нефедова и клонил к тому, чтобы поскорее уехать. Бахметьев совершил грубую ошибку, повезя их в первый же день в прекрасный дом отдыха.
Одно только беспокоило Петра Евдокимовича: что скажет Хазаров и как им теперь поступать.
Это же - по-своему - беспокоило и Нефедова.
И было так, словно вскрыл хирург брюшную полость больного, увидел болезнь и не знает, идти ли на риск серьезной операции или оставить все как было, зашить и, вымыв руки, уповать на судьбу.
Вечером Нефедов позвонил Хазарову.
- Пантелеймон Севастьянович?
- Да, слушаю вас.
- Это Нефедов, Пантелеймон Севастьянович… Здравствуйте.
- А, Петр Сергеевич, здравствуй. Ну, как дела ревизионные, а? Ха-ха!
"Что-то слишком весел… - отметил, поеживаясь, Нефедов. - Уж не звонил ли Нестеренко ему…"
- Ничего дела, хорошо. Даже можно сказать, очень хорошо, Пантелеймон Севастьянович. Ну вам ведь, наверное, Нестеренко звонил уже, так что… - решил Нефедов проверить.
- Да, звонил. Опередил он тебя, Петр Сергеич, в телефонных делах! Но ты не горюй. Он мне рассказывал, как ты сумел это все… Стратегию, так сказать, подвести! Стратегия - это, брат, великая вещь! А? Согласен со мной, Петр Сергеич? Ну, то-то! Небось в армии-то… В армии-то ты кем был?
"Мутит, ой мутит! Вот и имя перепутал".
- В армии я сапером служил, Пантелеймон Севастьянович.
- Сапером? Ну, это хорошо - сапером. А тут тебе такую мину разряжать пришлось, а? Ха-ха! Такую мину разряжать пришлось!
"Слишком весел, да, слишком… Пьян, во-первых. Это раз. Второе: к чему-то клонит, явно к чему-то клонит. Вот только к чему?.."
- …Так вот, Петр Сергеич, в армии-то небось с твоими минами ты и не такую стратегию городил, а? Да ну ладно, дела минувшие… Так вот какое дело, Сергей Петрович. Ты завтра ко мне в кабинет. Так? Ну вот. Завтра мы это с тобой и обсудим.
- Так когда же прийти, Пантелеймон Севастьянович? К вечеру?
- Э, нет, друг мой, нет. Зачем же к вечеру? Давай прямо с утра! Идет? Там пока твои, которые в бухгалтерии-то, пусть продолжают, а ты - ко мне. Договорились? Ну, так часиков в десять-одиннадцать… Десять тридцать, вот! К тому времени у меня совещание кончится. Идет?
- Договорились, Пантелеймон Севастьянович.
Нефедов повесил трубку. Почему утром? Утром, когда он, Нефедов, намеревался продолжить поездки с Нестеренко и Бахметьевым, поручить еще кое-что Пете, самому вникнуть в материалы Сыпчука - Геца - Старицына, в самое горячее время он должен быть на приеме у Хазарова… Что-то тут не то.
У него мгновенно возникла мысль зайти в автомат и позвонить снова Хазарову, и он уже направился к телефонной будке… Но остановился.
Он не стал звонить Хазарову. Он направился домой. И впервые за последнее время на душе у него стало смутно.
Зато все звенело и пело в душе Нестеренко.
Первое: они накрыли такую банду… Второе: сам Хазаров оказывал ему внимание… Даже сердце, словно нарочно, вдруг отпустило и не беспокоило Петра Евдокимовича, не болела и печень… А уж о Нефедове как сопернике ему и думать сейчас не хотелось - ничтожный он человечишко, куда ему… И вообще почувствовал он себя здорово, при деле - как во главе конного отряда: "Конная Буденного, та-ра-та-та-та-та…"
И, бодро вскинув свою серебристую большую голову, выпрямившись, он шагал к Хазарову домой.
- "Конная Буденного, та-ра-та-та-та-та…" - напевал Нестеренко, заходя в лифт и нажимая кнопку пятого этажа.
- Понимаете, Петр Евдокимович, - говорил ему через полчаса у себя в комнате гладкоголовый и черноглазый Хазаров, наклоняясь и доверительно трогая за рукав, - понимаете, как бы это выразиться поточнее… Если мы с вами так уж сразу и громко заявим: "Смотрите все! Мы поймали жуликов!" Ну так, приблизительно… Если мы так с вами прямо и заявим, то что из этого получится? Нет-нет, я понимаю, конечно! Зло надо карать, и жестоко карать! И мы его покараем! - Хазаров стукнул ребром ладони по столу, на котором стояли коньяк и закуска. - Мы сделаем все, чтобы эти жулики, - а ведь вы сами говорите мне, что работа комиссии выяснила: там сидят жулики! Так? Так вот, жуликов мы накажем… Но! - При этих словах Пантелеймон Севастьянович поднял вверх указательный палец и сделал паузу. - Вы давно на пенсии? - осведомился он, все еще держа вытянутым вверх палец.
- Нет, год всего, - ответил Нестеренко, внимательно его слушая.
- Так, год. Ну, раз год, значит, вы не могли, работая в своем управлении… Вы в сотом работали?
- В сотом.
- Так вот, работая в своем сотом управлении, вы не могли не слышать о СУ-17. А? Ну то-то! А ведь эта пара Бахметьев - Барнгольц заправляет там уже чуть ли не восемь лет. Восемь лет! А я не ошибусь, если скажу, что, по крайней мере, последние пять лет это управление было на хорошем счету. Ведь так? А, то-то и оно… Так что же нам теперь делать?
- Но, Пантелеймон Севастьянович…
- О, нет-нет! Погодите, погодите! - замахал руками Хазаров. - Погодите! Я знаю, что вы мне сейчас скажете… Вы скажете так: жульничество есть жульничество. Так?
- Ну, так примерно…
- Ага! Так разве я с этим спорю? Нет! Я с этим и не спорю. Но вы ведь умный человек, Петр Евдокимович… Вы понимаете… Ведь если это злополучное СУ-17, которое из года в год работало, перевыполняло план, внедряло технику, сдавало объекты и т. д., и т. п., и пр., и др. Короче: если оно не далее как этой весной получило переходящее Красное знамя… Да, вот именно! Разве вы об этом не знаете? - Хазаров недоуменно поднял свои пушистые брови. - Вот именно - знамя? Так вот вдруг в это злополучное передовое - я подчеркиваю: передовое! - СУ, если в это СУ приезжает ревизионная комиссия и обнаруживает… Обнаруживает то, что вы со своей комиссией обнаружили… Послушайте, так это что же получается? А? Как же мы скажем об этом? - Тут голос Хазарова поторжественел. - Как же мы скажем об этом народу?! - прогремел он, но потом снизил тембр и добавил просто: - Людям… Как же мы скажем об этом людям? А? Вы же понимаете, какой это нехороший моральный фактор! А ведь мы должны с вами людей воспитывать, это наша прямая обязанность… А тут что же получается? Лучшее СУ в городе, работало, перевыполняло план, знамя… И вдруг… Что же получается? Получается, что это был блеф?.. А?.. И мы этому блефу вроде как бы поверили?..
Нестеренко, пока еще не все понимая, теребил край скатерти в своих больших стариковских пальцах.
Хазаров вздохнул и задумался. Потом продолжал задумчиво:
- Да, это, конечно, наш недосмотр. Кто б мог подумать, а? Кто б мог подумать… - Голос его был теперь негромким и мягким, искренним. - Ведь если б не эта пресловутая анонимка… Да. Но мы с вами должны смотреть вперед, Петр Евдокимович. - Хазаров выпрямился и дернул плечами. - Не назад оглядываться и где-то там темные пятна выискивать и тем самым нашим врагам на руку играть, а вперед смотреть! Думать о том, как сделать все наилучшим образом, как добиться того, чего мы хотим добиться… А? Так я говорю? - В голосе Хазарова звенел металл, уверенностью дышала его фигура.
- Да, так, пожалуй, - сдался Нестеренко. - Я понимаю вас, Пантелеймон Севастьянович, - сказал он…
Уходя от Хазарова, Петр Евдокимович опять попытался запеть: "Конная Буденного…" Но не пелось уже так, как раньше.
Закончился второй день работы комиссии.
ГЛАВА IX
Жену прораба четвертого участка Леонида Николаевича Авдюшина звали Ниной.
Сейчас это была все еще энергичная женщина лет сорока. Правда, энергия ее была несколько иного рода, чем раньше, - она как-то сузилась, область ее применения ограничивалась теперь совершенно определенно: работа, обед и ужин, стирка, дети. Еще детский сад. Правда, здесь они иногда чередовались: утром он, вечером она - или наоборот, но поскольку в последнее время Леонид Николаевич уходил рано, а приходил поздно, часто оба конца приходились на долю Нины.
Сейчас они уже все реже и реже вспоминали те давние события - как-то было не к месту. Разве что иногда четвертого октября, в очередную годовщину их первой встречи, садились вдвоем вечером за стол, уложив спать ребят, и выставляли бутылку сухого вина, пили не спеша и вспоминали. И только в последний раз, в прошлом году, Леонид Николаевич пришел домой поздно четвертого октября, поздно и "не в себе", как называла это Нина, и Нина не сказала ему, не напомнила. А он вспомнил лишь несколько дней спустя.
Вот так же поздно и "не в себе" пришел он домой в сентябрьский день - первый день работы комиссии.
Когда они, два мастера и два прораба - Авдюшин, Агафонов, - сидели в ресторане "Луч" (Леонид Николаевич вложил в долю свои последние деньги, остаток той части прогрессивки, которую утаил от Нины), все расцвело для него и казалось необыкновенно значительным. Даже свету в "Луче" вроде как прибавилось.
- Выпьем, что ли, за них, ребята?
- Выпьем!
- Давай выпьем, чего ж…
- Бросьте вы! Наивные люди. Чего они сделают-то, чего? Бахметьева, что ли, снимут? Ждите, как же! Замнут, все замнут, увидите. Ты вот сам, Агафонов, мало, что ли, пытался? Почему это ты до сих пор прорабом работаешь, а, скажи?
- Ерунду ты говоришь. Внезапно приехали - слышал? Стали б они тебе так…