Однако сегодня странные слова Геца заставили Вадима задуматься.
Гец с самого начала понравился ему своей интеллигентностью. Когда сели в машину и поехали на объект устанавливать перепроцентаж, Вадим сам начал:
- О чем вы хотели сказать в бухгалтерии, Лев Борисович? Что-то я вас не понял!
- Видите ли, Вадим, я просто хотел знать, какого мнения вы обо всем этом деле с комиссией. Вернее, что вы думаете о фактах, которые мы обнаружили? - сказал Гец, небрежно развалясь на заднем сиденье.
- Я? Не знаю… А что я могу думать? Мы ведь свое дело сделали.
Гец помолчал.
- Видите ли, - сказал он наконец, - есть люди, которые, как мне кажется, хотят сделать так, чтобы факты, которые мы обнаружили, ну… никуда не просачивались, что ли. Вот скажите, что бы вы предприняли на месте того руководителя, который прислал комиссию для проверки этого самого СУ? Мы же теперь все в курсе дела, вернее, дел, которые здесь вершились… Что бы вы предприняли?
- Я? То есть… Ну, передал бы материалы куда следует, что ли…
- А куда следует?
- Как куда? Я не очень-то разбираюсь в таких делах… Ну, в прокуратуру, что ли. И потом по партлинии… Сначала, конечно, во всем окончательно разобраться надо, я не знаток…
- Да, верно, что ж, - медленно протянул Гец. - Я ведь не знаток тоже, в сущности. Может быть, и… Впрочем, что вы! Ведь факты, которые мы обнаружили, они же бесспорны. Так?
- Ну, так.
- Липовая отчетность… Обман государства с прогрессивной оплатой… Премии… Приписки, в чем я тоже уверен… Я уж не говорю о качестве.
- Да, да, все это так, - перебил, торопясь, Старицын. - Вот и Степан Евгеньевич говорил, что безобразие потрясающее, под суд надо их, мерзавцев, но все-таки прежде надо ведь, чтобы следственные органы…
- Верно, верно, - не спеша проговорил Гец. - Все это так. Но вы знаете, по-моему, что СУ-семнадцать несколько лет подряд получает переходящее знамя и так далее?
- Да, знаю, - сказал Старицын и замолчал.
"Что, собственно, он хочет от меня?" - подумал он и посмотрел на Геца. Тот, сохраняя свою небрежно-элегантную позу, смотрел в окно. "Проверяет мою политическую подкованность, что ли?" - Вадим слегка пожал плечами.
- Ну и что ж, что знамя, - сказал он. - Мало ли у нас очковтирателей? Так и тут, видимо…
А Лев Борисович все никак не мог понять, что же так злит, так раздражает его в словах Старицына. Он даже презирал его в этот момент. "Молодость, молодость, - думал он. - Разве такой должна быть молодость?"
- Ладно, Вадим, - сказал он вслух. - Скажите мне, только честно: если это дело замнут, вам будет все равно?
- То есть как замнут? Что-то непонятно. Как его могут замять?
- Могут, Вадим, очень даже могут. Так вы не ответили: вам все равно или нет?
- Разумеется, нет.
- Вопрос исчерпан. Сейчас мы будем устанавливать еще одну несправедливость. Приехали, кажется.
ГЛАВА XV
Для окончательного подведения итогов комиссия собралась утром пятого дня в одном из помещений Управления по озеленению. Председатель комиссии Нестеренко открыл собрание, сказав, что четыре дня работы "дали много любопытных результатов".
- В основном все известно теперь, - сказал он. - Прошу вас, Степан Евгеньевич, и вас, Лев Борисович, представить мне документы и свое заключение относительно проверки бухгалтерии.
Папка с документами и так лежала рядом с Нестеренко. Сыпчук ткнул в нее пальцем.
- Итак, - сказал Нестеренко удовлетворенно, кивнув, - наша комиссия в течение четырех дней установила, что факты, изложенные в письме, посланном в контроль, подтвердились полностью. Нами установлено, во-первых, что прогрессивка и премии выплачивались не всегда законно, что качество работ не всегда достаточно высокое, и, как вы вчера установили, Лев Борисович, - Нестеренко сделал легкий поклон в сторону Геца, - имеются налицо отдельные случаи перепроцентажа…
Лев Борисович Гец слушал председателя комиссии со странным чувством. Он уже не раз ощущал на себе - даже на себе - действие непостижимого закона человеческой психики. Когда человек один на один встречается с несправедливостью, злом, он чаще всего ведет себя как человек: возмущается, негодует, восстает. Но стоит собраться вместе пусть даже всего нескольким людям и одному из них с достаточной долей убежденности высказать нечто противоположное, как присутствующие теряют чувство реальности и дружным шагом следуют туда, куда ведет их вожак. Удивительное нежелание думать присуще человеку, если при первой же возможности он старается предоставить это другому. Слушая Нестеренко, Лев Борисович от начала и до конца знал его стратегию, знал, что он приложит все силы для того, чтобы замять дело, свести на нет всю работу комиссии. Собственно, сейчас это еще не все - сейчас только общее заключение, предстоит куда-то направить документы и, по всей видимости, обсудить работу комиссии в контроле. И сегодняшнее выступление Нестеренко фактически почти ничего не значит - все главное впереди. Однако этот спокойный, убежденный тон председателя комиссии, эти "не всегда" законно, "отдельные случаи" перепроцентажа - уже исподволь, незаметно готовили почву для дальнейшего. Чего-нибудь вроде: "Тем не менее, несмотря на отдельные недостатки… Отдельные случаи противозаконных действий есть, но… Учитывая высокие показатели в прошлом…" Зная всю эту механику, Лев Борисович заранее видел то, чего не видели пока другие, и все же поймал себя на том, что ему стоит усилий сейчас, глядя на этого уверенного, красивого старика, слушая его низкий бас и видя, как согласно кивает ему головой Нефедов, поддакивает Сыпчук, не поддаваться, ни в коей мере не терять уверенности в своей правоте, не терять чувства реальности.
А Нестеренко между тем высказался и сел. Заканчивая свое выступление, он сказал, что факты, обнаруженные комиссией, будут представлены на бюро, которое состоится через неделю.
- Товарищи, - тихо сказал Нефедов, не вставая с места, - мы обнаружили довольно много неприятных фактов, но мы не должны забывать, что, как бы там ни было, Управление по озеленению номер семнадцать, возглавляемое товарищем Бахметьевым, из года в год завоевывало первые места в соревновании. При высказывании своего мнения - а некоторым из нас, видимо, придется выступить перед Хазаровым прежде, чем мы представим отчет на бюро, - мы не должны забывать, что одно дело - имеющиеся случаи нарушений, а другое дело - общая тенденция в работе этого управления. В отношении премий товарищ Бахметьев проявил, конечно, партийную нескромность, однако товарища Бахметьева ценят за его организаторский талант, за то, что он… Вы знаете, что М… Михаил Спиридонович как раз и наладил работу в этом управлении, ведь до него здесь был развал в работе, и что касается места в социалистическом соревновании…
Говоря это тихим, ровным голосом, почти без запинок, Нефедов одновременно слушал себя со стороны. Он был где-то далеко сейчас, где-то в пространстве, и, несмотря на то что речь его лилась гладко, в груди, казалось, все сжалось. Говоря, он скреплял бумаги, но делал это так неловко, что поранил скрепкой палец и не заметил, не почувствовал боли. Хотелось пить, и, говоря, он несколько раз оглядывал стол и весь кабинет в поисках графина с водой, о котором не позаботились вовремя. Он запнулся только один раз, когда называл Бахметьева по имени-отчеству, но произошло это машинально, без его, Сергея Петровича, сознательной воли. "Что-то еще надо сказать?" - завертелось у него в голове, и, вспомнив наконец, он повернул лицо к Нестеренко, сидевшему слева от него, и сказал:
- Да, Петр Евдокимович, вы ведь еще забыли про главного инженера сказать. То, что вчера выяснили. Вы ведь хотели…
- Да-да, товарищи, - бодрым голосом перебил его Нестеренко. - Тут вот еще какой факт. О нем, видимо, еще никто из вас не знает, а факт примечательный, очень примечательный!
При этих словах председателя комиссии нахохленный бухгалтер Сыпчук оживился и с нескрываемым интересом поднял очки на Петра Евдокимовича.
- Да-да, вот насчет этой Нечаевой, насчет этой Нечаевой Г. А. - неожиданно бойко сказал он. - Интере-есный должен быть фактик! Что же вам удалось выяснить, Петр Евдокимович?
И от жадного ожидания он заерзал на своем стуле.
Нестеренко, чтобы придать больше значения тому, что он сейчас скажет, помолчал несколько секунд, покашлял значительно, подвигал бумаги на столе и наконец негромко, почти интимно, сказал:
- Гм, гм… Видите ли, товарищи… Эта Нечаева, как бы вам сказать… Нет, я не хочу ничего такого особенного, вы не думайте, что… гм, гм… Но все же в результате проверки… Люди говорят… Нет, дело даже не в том. Не в том дело, что говорят люди. Дело в том, товарищи, что эта Нечаева…
Геца передернуло:
- Что вы хотите сказать, Петр Евдокимович? Какое это имеет отношение к делу?
Нестеренко никак не ожидал такого тона от главного инженера, он спохватился и сказал, отвечая ему:
- А я и не о том хочу сказать, Лев Борисович. В конце концов, моральный облик Нечаевой - это ее личное дело. - Голос председателя комиссии зазвучал жестче. - Это ее личное дело… Но я хочу сказать о том, что товарищ Нечаева, как нам удалось выяснить, во-первых, не обладает достаточной как научной, так и технической подготовкой для занимаемого ею поста, а, во-вторых, злоупотребляя доверием коллектива, использует рабочее время в своих личных, корыстных целях. Я уже не говорю о том, что ее табель оставляет желать лучшего. Мы, конечно, обязаны заботиться о людях, но если человек по состоянию своего здоровья не может, я повторяю, не может справляться с той нагрузкой, которая полагается ему по занимаемой должности, то знаете ли…
Худощавая фигура Геца вдруг напряглась, словно кто-то разом подтянул все его сухожилия. Не думая, как-то вдруг потеряв контроль над собой, он хлопнул рукой по колену и громко сказал, глядя на Нестеренко:
- Нашли козлика… А вы уверены, что все это так, как вы говорите, Петр Евдокимович?
Мельком глянув на Геца и тут же опустив глаза, Нестеренко тем не менее спокойно и уверенно ответил:
- Да, Лев Борисович, я уверен, что все так и есть. Вчера мы говорили с Бахметьевым на эту тему и с некоторыми товарищами из управления, а кроме того, я ознакомился с ее личным делом и табелем. Так что все это не вызывает сомнения. Вы, Лев Борисович, знаете, какую ответственность накладывает пост главного инженера, - кому, как не вам, это знать, - а если человек увиливает от работы и пользуется любым предлогом для того, чтобы взять бюллетень, - это, знаете ли…
- Как член комиссии, - перебил его Гец и еще раз хлопнул себя по колену, - я заявляю, что не подпишу акта до тех пор, пока лично не проверю того, о чем вы говорите, товарищ Нестеренко. И еще. Каким бы ни было решение бюро, я категорически заявляю, что дело начальника СУ Бахметьева и главного бухгалтера Барнгольца должно быть передано в суд, и не в товарищеский суд, разумеется, а в уголовный, в у-го-ло-вный! Вот так.
"Что я только наделал… Разве так можно, разве это поступки?.. Как мальчишка… Что скажет Аня?.." - все это вихрем пронеслось в голове Геца.
Внезапный порыв спокойного, уравновешенного, - пожалуй, самого уравновешенного и самого солидного - члена комиссии произвел на всех пятерых ошеломляющее впечатление.
Нестеренко поперхнулся и, полуоткрыв рот, не разогнувшись до конца, - он, слегка склонившись, приводил в порядок бумаги на столе, - не выпрямившись, тупо уставился на человека, которого он считал самым рассудительным и надежным.
Нефедова словно разбудили: он до боли закусил губу и, бледный, невидящими глазами смотрел перед собой.
Бухгалтер Сыпчук, сутулый, нахохленный, оживившийся только при первых фразах Нестеренко о Нечаевой, а затем вновь траурно поникший, поднял голову, словно выставив очки напоказ, и застыл - лишь губы его пожевывали и время от времени дергался кадык, - так что он удивительно стал похож на большеголовую птицу.
Петя Успенский восторженно пожирал глазами главного инженера, а Вадим Старицын покраснел, все понял, вспомнил, что говорил ему Гец не далее как вчера, и, злой, испепелял взглядом председателя комиссии. Руки его инстинктивно сжимались в кулаки.
Первым пришел в себя Нестеренко.
- Я не знал, что вы так… Что вы так недоверчивы, Лев Борисович. Но если хотите, вы, конечно, имеете право… Однако Пантелеймон Севастьянович Хазаров… Я хотел сказать, что, однако, сегодня мы должны представить уже акт, потому что… Слушайте, в конце-то концов! - Он вдруг совсем по-мальчишески всплеснул руками и зафыркал: фр-фр. - Не нужно мне это председательство, прах его возьми-то совсем, фр-фр… Делайте, что хотите, фр…
И сел обиженно, умолк.
Тогда заговорил Нефедов:
- Вы, Лев Борисович, совершенно правы…
- Что? Что? Погромче! - залопотал Сыпчук, приставив к уху ладонь.
Нефедов действительно говорил еле слышно, запинаясь, с огромным трудом. Язык у него едва ворочался, и саднило в пересохшем горле.
- Вы, Лев Борисович, совершенно правы, - сказал он, напрягаясь. - Я… согласен с вами. Нельзя это дело так… Надо проверить, конечно, еще раз… проверить…
Стало тихо. Нестеренко полез в карман, достал и проглотил таблетку. На лице его все еще было выражение обиды.
Заговорил Старицын.
- Я думаю, что… Конечно, прав Лев Борисович! Под суд надо жуликов этих… Черт их возьми совсем! Еще бы…
Лев Борисович Гец думал о том, что с ним происходит нечто странное, что он как бы не в себе. Зачем, зачем?..
А Старицын продолжал тем временем:
- Насколько я понял, если я правильно понял, вы, Петр Евдокимович, намекаете на то, чтобы это дело замять, так, что ли? То есть свалить вину на главного инженера, который, ко всему прочему, отсутствует все эти дни, а с самыми главными жуликами…
- Что значит замять? - перебил его Нестеренко. - Что значит замять? Фр-фр! Кто говорит, чтобы замять? Вы еще молоды, понимаете ли, Вадим… как вас там?.. Вадим Андреевич. Не ваше, понимаете ли, дело решения выносить. Ладно там еще Лев Борисович что скажет, а вы что, понимаете ли, не в свое дело… Фр-фр!.. суетесь!
- Не в свое дело? Вы, товарищ Нестеренко, не забывайте, что это мы сами вас в председатели комиссии выбрали. - Старицын никого не боялся, его белые зубы сверкали.
- Как это сами? Как это сами? Вы, молодой человек, молокосос еще, я вам в отцы гожусь! Как вам не стыдно! - Нестеренко задохнулся от подступившей ярости. Эх, будь его воля… "Молчи, Петр, молчи, Петр, - повторял он про себя. - Слышишь, молчи? Слышишь, молчи!.."
- Так дело не пойдет, товарищи! - сказал Гец. - Ссориться нам уж совсем не к чему. Давайте все спокойно обсудим. Пусть каждый выскажет свою точку зрения, тогда и вынесем общее решение. В конце концов мы ведь должны к чему-то прийти.
Он окончательно воспрянул духом. Тусклая неуверенность прошла, и, логически, ничего больше не оставалось, как продолжать.
- Итак, - продолжал Лев Борисович, - относительно Нечаевой вы, Петр Евдокимович, высказались целиком и полностью отрицательно. При всем уважении к вам, я должен сказать, что говорить в данной ситуации с Бахметьевым о главном инженере во время его отсутствия по меньшей мере… бестактно. Кстати, почему все эти дни отсутствует Нечаева? Ведь, насколько я понял, никто из вас ее не видел?
- Бюллетенит, - буркнул Нестеренко.
- Что с ней?
- Ангина.
- Так. Кстати, если я не ошибаюсь, ведь тогда, в закусочной, вы, товарищ Нефедов, поручили заняться Нечаевой Старицыну, верно?
- Да, так, - тихо сказал Нефедов.
Старицын густо покраснел.
- Все же я не думаю, чтобы роль главного инженера была во всем этом столь уж значительной, - продолжал Гец. - Поверьте мне, что не главный инженер занимается составлением процентовок, выпиской премий и так далее. Может быть, эта Нечаева в чем-то виновата, но это ни в коей мере не искупает вину Бахметьева и Барнгольца…
Он говорил и, по мере того как говорил, чувствовал, что голос его набирает высоту, крепнет. Он уже чувствовал себя как в молодости когда-то, когда все было так просто и ясно, когда не приходилось еще задумываться над тем, сказать или не сказать то, что думаешь, без скидок на обстоятельства и ситуацию. Он говорил и сам удивлялся, как свободно и естественно льется его речь, как легко дышать, как распрямляются плечи.
И вопреки осторожной логике, вопреки жизненному опыту, по мере того как он говорил - а он сказал еще, что в нашей стране, как нигде, важна правда, именно правда, чтобы прийти именно к намеченной цели, а не к какой-нибудь другой! - по мере того как говорил это, он безошибочно чувствовал, уверенно ощущал, что вся маленькая аудитория - даже несговорчивый Нестеренко и унылый Сыпчук - все до одного постепенно склоняются в его сторону, начинают верить ему.
Когда Лев Борисович замолчал, стало тихо. Степан Евгеньевич Сыпчук, которого вопросы такого рода вообще не трогали, вдруг подумал, что дело, которым они заняты, имеет принципиальное значение. Не говоря уже о Пете, который прямо полыхал любовью к справедливости. Вадим Андреевич Старицын наконец полностью пробудился и понял, что зря он так несерьезно отнесся сначала к работе комиссии, а его восторженная, пылкая, правдолюбивая Лиля - просто прелесть. Даже Нестеренко мгновенно вспомнил свои сомнения и слова Хазарова. Этот Гец, которого он так безотчетно уважал, опять пробудил в нем беспокойство. Прах побери этих мыслителей! Только путают и не дают возможности взяться за дело! Знал он, что бесполезно выступление Геца, ни к чему не приведет, все равно победит Хазаров, и злился на Льва Борисовича за порыв. И еще большую путаницу - путаницу и боль! - внес Лев Борисович Гец в голову Нефедова. Стрелка его внутреннего компаса отчаянно завертелась, затыркалась. Что он скажет Хазарову? Как поступит с материалами? Что он будет делать и говорить? И зачем только этот главный инженер вмешивается - что он, маленький, что ли, не понимает?..
Решили воздержаться пока от заключения, тем более что во вторник предстояло еще все обсудить в присутствии Хазарова и некоторых членов бюро. Вот тогда пусть каждый и выскажет свое собственное мнение. Разошлись. Нестеренко ушел сердитым, Нефедов - встревоженным, Гец - растерянным: он вдруг опомнился и начал рассматривать все со стороны… Старицын еще не мог пока привести в порядок свои мысли и думал о том, как он расскажет обо всем Лиле. Петя, пытаясь унять волнение, думал, что есть все-таки честные люди, и представлял, как он теперь перестроит работу институтского "Прожектора", а бухгалтер Сыпчук пытался охватить новые горизонты. Его собственные неурядицы отступили на задний план.