Мы располагали весьма скромными запасами угля и керосина и поэтому расходовали их крайне скупо. Всеволод Алферов, ведавший на корабле распределением топлива, отвешивал уголь и керосин с большой точностью, сберегая каждый килограмм горючего. У меня до сих пор хранится целая стопа тщательно написанных сводок Алферова, которые он аккуратно вручал мне каждую декаду, - контроль над расходом горючего я оставил за собой. Мы хотели не только обеспечить себя топливом до конца дрейфа, но и сохранить неприкосновенный запас угля и смазочных материалов на случай самостоятельного выхода "Седова" изо льдов. Забегая вперед, замечу, что, как ни трудна была эта задача, мы ее разрешили: когда год спустя к нам подошел ледокол "И. Сталин", "Седов" приветствовал его гудком, - в котлах был поднят пар, машина приготовлена к действию, в бункерах оставался запас топлива, которого хватило бы на 36 часов хода.
Долго копалась придирчивая комиссия в угольных трюмах, открывала бочки с керосином и маслом, измеряла в них уровень горючего, пересчитывала мешки с углем в аварийных базах, что-то записывала и вычисляла. Акт № 1, подписанный комиссией, гласил:
"Мы, нижеподписавшиеся: старший механик л/п "Г. Седов" Трофимов Д. Г., старший помощник капитана Ефремов А. Г., 2-й механик Токарев С. Д., 3-й механик Алферов В. С, боцман Буторин Д. П. и машинист 1-го класса Недзвецкий И. М., составили настоящий акт о том, что сего числа согласно распоряжению капитана л/п "Г. Седов" тов. Бадигина К. С. нами произведена проверка наличия угля, жидкого горючего и смазочного материала по машинной части, причем в наличии на судне и в аварийном запасе на льду оказалось: угля каменного 75 тонн, нефти 220 кг, бензина 4057 кг, керосина 1800 кг, авиамасла 180 кг, цилиндрового масла 100 кг, машинного масла 780 кг, моторного масла 340 кг..."
Целыми днями из трюмов корабля доносился грохот, скрип вскрываемых ящиков и перекличка знакомых голосов. Иногда слышались веселые голоса, но бывало - и проклятия. По этим вариантам можно было безошибочно угадывать результаты обследования очередного ящика.
Там, в трюмах, при свете фонарей трудились сразу две комиссии. Соболевский, Бекасов и Буторин проверяли состояние продовольственных запасов, а Буйницкий, Токарев и Шарыпов обследовали остальные грузы.
Наибольший интерес вызывала у нас деятельность второй комиссии: мы возлагали большие надежды на нее. Уже полтора-два года груды ящиков, заполненных грузами, принадлежавшими различным экспедициям, лежали почти без пользы в трюмах "Седова". Среди них наверняка было много таких вещей, в которых наш экипаж ощущал самую острую нужду. Теперь, когда было решено продержаться на корабле до конца дрейфа без получения поддержки извне, надо было использовать все, что было на корабле, в том числе и имущество, принадлежавшее экспедициям. Мы справедливо полагали, что их владельцам легче раздобыть эти вещи, нежели нам.
Двое суток провозились Буйницкий, Токарев и Шарыпов в холодных трюмах, и то, что они нашли, нас очень обрадовало. Из недр заиндевевших, давно отсыревших ящиков появлялись одна за другой чудесные вещи.
В ящике № 131, принадлежавшем тресту "Аэрофотосъемка", Буйницкий обнаружил прекрасный щелочный аккумулятор, который был крайне необходим для организации подсобного освещения. Среди грузов того же треста удалось найти фотоаппарат типа "Фотокор" с шестью запасными кассетами, анероид, пинцет, шерлак.
Целое богатство было найдено в ящиках, принадлежавших Гидрографическому управлению. Из них были извлечены двуствольное дробовое ружье, батометр, термос, чемодан с гидрохимической посудой, в которой мы так нуждались, мореходные таблицы.
Много ценных предметов удалось отыскать и среди грузов, принадлежавших зимовщикам бухт Тикси и Прончищевой. Мы нашли в этих ящиках еще один анероид, анемометр, высотомер, планиметр, две логарифмические линейки, коробку акварельных красок, пятнадцать кассет для фотоаппарата, целую стопу различных топографических и астрономических журналов, еще не заполненных записями, и много других нужных нам вещей.
Все изъятые из ящиков предметы были перечислены в особом акте, а остающиеся грузы вновь уложены в ящики.
Пока Буйницкий, Токарев и Шарыпов выполняли эту трудную и хлопотливую работу, в другом конце корабля комиссия судового врача вела не менее сложные исследования продовольственных грузов. Увы, эти грузы не отличаются особой долговечностью. Даже в условиях холодной Арктики трудно требовать, чтобы продукты сохранялись по два-три года. И хотя мы пытались крайне снисходительно относиться к недостаткам наших продуктов, доктору приходилось частенько браковать то бочку квашеной капусты, содержимое которой за два года превратилось в подобие удобрительного тука, то бочонок прогорклого масла, то корнишоны, давно утратившие свежесть, то сыр, напоминавший по запаху и вкусу хозяйственное мыло.
После генеральной проверки всех продуктов члены комиссии вынесли такое постановление:
"Сыр голландский в количестве 225 килограммов подлежит исключению, как пришедший в негодность от длительного хранения. Капуста и огурцы сохранились на 70%. Треска пригодна на 80% Колбаса потеряла вкусовые качества от времени и температурных колебаний, но к употреблению пригодна. Консервы сохранились, но банки их требуют смазки ввиду опасности ржавчины. Остальные продукты сохранились..."
Это заключение вполне нас устраивало. В конце концов, мы не собирались превращать "Седов" в дрейфующий клуб гастрономов, и каждый из нас легко мирился с тем, что колбаса, которую подавали нам на завтрак, была менее вкусна, нежели та, какую можно приобрести в магазинах "Главмяса". Нам было важно, чтобы пища была сытна и питательна. И теперь, когда комиссия установила, что продукты в основном сохранились неплохо, мы могли без боязни планировать свою работу вперед еще на полтора года.
Вот чем мы располагали на 1 марта 1939 года согласно акту комиссии:
Масло животное - 1599 кг
Молоко консервированное - 2660 банок
Сыр - 30 кг
Шоколад - 95,58 кг
Какао - 36,05 кг
Яичный порошок - 70 кг
Молоко в порошке, в пачках до 100 граммов - 34 пачки
Яичный порошок - 56 пачек
Какао - 22 пакета
Свиные консервы по 338 граммов в банке - 812 банок
Свиные консервы по 500 граммов в банке - 96 банок
Мясные консервы по 338 граммов в банке - 2071 банка
Мясные консервы, по 510 граммов в банке - 600 банок
Языки бычьи - 574 байки
Языки свиные - 75 банок
Бефбули - 332 банки
Куриное филе - 117 банок
Гуляш бараний - 54 банки
Паштет - 15 банок
Свежая свинина - 12 кг
Кильки - 56 банок
Севрюга - 83 банки
Шпроты - 43 банки
Мясорастительные консервы .... 590 банок
Сушеные яблоки - 70 кг
Сушеные груши - 50 кг
Лимоны засахаренные - 1,5 бочки
Свекла сушеная - 20 кг
Капуста сушеная - 40 кг
Фруктовые консервы (слива и персики) - 66 банок
Варенье сливовое - 15 кг
Томат - 6 банок
Лук сушеный - 225 пачек
Хмель - 20 кг
Масло растительное 600 л
Капуста квашеная - 11 бочек
Корнишоны - 7 банок
Сельди - 5 бочек
Горчица - 11 кг
Сахар - 1760 кг
Уксусная эссенция - 2 ящика
Фруктовая эссенция - 5,5 кг
Коньяк - 27 бутылок
Спирт - 191,5 литра
Судак - 129 банок
Белуга - 120
Соленая треска - 2 бочки
Масло топленое - 2 бочки
Ветчина (шесть окороков) - 1 яшик 50 кг
Грудинка - 3 ящика 150 кг
Колбаса "седовская" - 51 кг
Перец консервированный - 135 банок
Баклажаны консервированные - 431 банка
Печенье - 240 кг
Конфеты - 116,5 кг
Чай - 80 кг
Кофе - 80 кг
Вермишель - 90 кг
Макароны - 45 кг
Рис - 570 кг
Гречневая крупа - 290 кг
Перловая крупа - 620 кг
Горох очищенный - 80 кг
Горох неочищенный - 160 кг
Картофель сушеный - 1 ящик 40 кг
Картофельная мука - 116 кг
Манная крупа - 1 мешок 80 кг
Фасоль - 1 мешок 70 кг
Мука ржаная - 9 тонн
Мука белая - 1,8 тонны
Галеты - 345 кг
Чернослив - 100 кг
Изюм - 60 кг
Урюк - 40 кг
Сода - 25 кг
Мыло туалетное - 600 кусков
Мыло хозяйственной - 19 ящиков
Табак трубочный "Золотое руно" - 53 пачки
Табак "Капитанский" - 36,2 кг
Папиросы "Казбек" - 108 пачек
Папиросы "Красная звезда" - 476 пачек
Папиросы "Беломорканал" - 130 пачек
Папиросы "Ракета" -1 яшик
Папиросы "Прибой" - 470 пачек
Папиросы "Юг" и "Эпрон" - 120 пачек
Махорка - 2 ящика
Спички - 7 ящиков
Соль - 75 кг
Концентрат витамина С - 3 банки
Как видно из этого списка, в нашем распоряжении оставались весьма существенные запасы продовольствия. Такие продукты, как сливочное масло, сгущенное молоко, сахар, овощные консервы, сухие фрукты, печенье, засахаренные лимоны, сельди, квашеная капуста и огурцы, мы могли расходовать без нормы, - каждый ел их столько, сколько захочется. На каждого члена экипажа в среднем за сутки отпускалось: 0,575 банки мясных консервов, 62,2 грамма растительного масла, 120 граммов круп разных, 62 грамма риса, 26,2 грамма гороха, 10 граммов фасоли, 10 граммов вермишели, 10 граммов макарон, 6,2 грамма сухого картофеля, 3,3 грамма сушеной свеклы, 3,3 грамма сушеной капусты, 6,2 грамма шоколада, 3,1 грамма какао, 8,8 грамма чая, 10 граммов кофе, 222 грамма белой муки, 620 граммов ржаной муки, 42,2 грамма галет. Кроме того, Александр Петрович усердно потчевал нас всех своим витаминизированным драже и проросшим горохом.
В результате никто из нас не только не худел, но, наоборот, все неизменно прибавляли в весе...
Комиссия по проверке запасов одежды, которой руководил Андрей Георгиевич, установила, что мы располагаем достаточными резервами и по этой части. Кроме неприкосновенных запасов, находившихся в двух аварийных складах (30 меховых опальных мешков, 25 малиц, 15 меховых костюмов), и кроме розданной на руки одежды, мы имели на судне 6 пар валенок, 7 пар сапог, 25 пар ботинок, несколько ватных и меховых костюмов, 45 пар шерстяных перчаток и много других вещей.
Как раз в разгар этой мобилизации резервов, 5 марта, наступила значительная и волнующая дата - двадцатипятилетие со дня трагической смерти отважного русского моряка, именем которого назван наш корабль, сына бедного азовского рыбака Георгия Яковлевича Седова. Благородный исследователь, погибший на пути к полюсу, пал жертвой косности царского правительства, не пожелавшего как следует снарядить его экспедицию.
Его маленькое суденышко с трудом добралось за два года лишь до Земли Франца-Иосифа, куда в наше время корабли доходят за 7-8 дней.
Уже в начале путешествия Седову пришлось выбросить за борт тухлую солонину и треску, которые подсунули ему архангельские купцы. На судне началась цынга. У Седова не было даже радиоаппарата, с помощью которого он мог бы сообщить на материк о бедственном положении его экспедиции; морское министерство отказалось отпустить с Седовым радиста.
Тяжело больной, едва передвигавший ноги, Георгий Седов сделал последнюю отчаянную попытку пробиться к полюсу пешком по льду, захватив с собой двух верных ему до конца матросов - Пустотного и Линника. 20 суток брели они к северу, изнемогая от морозов и ветра. 5 марта 1914 года Георгия Седова не стало, - он умер от цинги и истощения на руках своих спутников. Матросы похоронили его на острове Рудольфа и, собрав последние силы, кое-как дотащились до "Святого великомученика Фоки". Флаг, который Седов мечтал водрузить на полюсе, остался на его могиле, а осиротевший корабль отважного исследователя с большим трудом вернулся в Архангельск; топлива на обратный путь не хватило, и команда вынуждена была спровадить в топку все деревянные переборки, надстройки, всю утварь, книги, какие только можно было сжечь.
Участники экспедиции вернулись на родину нищими. Все хлопоты их о каком-либо денежном вознаграждении остались безуспешными.
Прошло четверть века, и наш корабль, носящий имя славного русского исследователя, пронес знамя родины в окрестности полюса. И хотя корабль "Георгий Седов" не готовился к этому заранее, хотя никто не рассчитывал, что его рейс будет столь долгим и ответственным, мы были подготовлены к решению самых трудных задач неизмеримо лучше, чем экспедиция лейтенанта Георгия Седова, снаряженная на медные гроши скупых благотворителей.
Наш коллектив отметил памятную дату трагической гибели отважного человека. С утра гордый флаг СССР был поднят на корме только до половины. Мы провели беседу, посвященную памяти Георгия Седова. И даже обычные судовые работы в этот день проходили с каким-то особенным подъемом, - каждому хотелось чем-нибудь показать, что наш экипаж является достойным продолжателем дела, которое было начато отважными моряками "Фоки"...
* * *
Именно теперь, когда наш корабль находился на подступах к 87-й параллели, было очень важно развернуть научные наблюдения в полном объеме, и сразу же, как только был решен вопрос об оставлении экипажа "Седова" на судне до конца дрейфа, мы взялись за составление новых планов работы.
После нескольких совещаний с Ефремовым и Буйницким я утвердил новый график научных наблюдений, существенно отличавшийся от старого.
Программа метеорологических наблюдений была дополнена контрольными наблюдениями атмосферного давления по двум анероидам, которые Буйницкий извлек из грузов, принадлежавших экспедициям. Так как показания анероидов не совсем точны, мы хотели воспользоваться и ртутным барометром, оставленным нам моряками "Ермака". Но здесь произошел один печальный казус, который заставил нас отказаться от этой мысли. Происшествие с барометром отнюдь не украшает нас, но я должен о нем упомянуть. Когда барометр закапризничал, мы с Буйницким осторожно перенесли его в штурманскую рубку и долго ломали голову над тем, как провести проверку. Наконец Буйницкий посоветовал мне отвернуть какую-то гаечку. Я, недолго думая, последовал его совету, и... все 760 миллиметров ртутного столба в то же мгновение вылились на пол, разбежавшись по рубке упругими серебристыми каплями. Вероятно, мы в это мгновение выглядели весьма растерянно - любой лаборант-профессионал мог бы вдоволь посмеяться над нами.
План астрономических наблюдений дополнился двумя пунктами. Мы решили ежедневно определять истинный курс корабля, чтобы проследить, насколько дрейфующие льды разворачивают судно. Кроме того, было решено произвести серию параллельных определений места корабля с помощью секстана и универсального прибора Гильдебрандта, чтобы сравнить точность определений морским инструментом - секстаном - и сухопутными астрономическими приборами.
Весьма существенные дополнения были внесены в раздел гидрологических работ. Мы приближались к Гренландскому морю, где, по мнению ряда ученых, существует сточное холодное течение, выносящее льды Арктики в Атлантический океан. Надо было проследить границы этого течения, уточнить его характер, измерить скорость. Нам удалось найти среди экспедиционных грузов несколько так называемых вертушек Экмана, с помощью которых удается одновременно наблюдать направление и скорость течения на различных глубинах, и мы решили в самое ближайшее время пустить их в ход.
Очень важно было бы наладить регулярные определения плотности льда в различных слоях одной и той же льдины. Для этой цели служит прибор, сконструированный профессором Шулейкиным. Мы отыскали описание прибора, и наш сообразительный механик Токарев после долгой кропотливой работы изготовил его. Прибор был сделан с большой тщательностью и даже покрыт лаком. Но, к сожалению, нам так и не удалось наладить эти определения, требующие большой сноровки и умения.
К числу весьма интересных замыслов относится также проект высокоширотной санной экспедиции, о которой знали даже не все члены нашего экипажа.
Меня давно уже занимал один вопрос, крайне важный не только для науки, но и для практического мореплавания: как движутся дрейфующие льды - одним сплошным потоком или же существует ряд самостоятельных потоков, одни из которых движутся, быстрее, другие медленнее? Движутся ли дрейфующие льды в одном направлении или расходятся по разным путям?
Нансен, ушедший с "Фрама" вдвоем с Иогансеном по дрейфующему льду, не мог дать, ответа на этот вопрос, так как у него не было радио для связи со Свердрупом, оставшимся на судне. Отправляясь в санную экспедицию к полюсу, Нансен и Иогансен распрощались со своим кораблем до встречи в Норвегии, так как найти "Фрам" в дрейфующих льдах без радиосвязи было немыслимо. И хотя в один из тяжелых моментов своих скитаний по льду Нансен и Иогансен, как выяснилось впоследствии, находились почти рядом с родным кораблем, им пришлось пережить еще много бедствий, прежде чем они добрались до людей.
В наш век санные экспедиции, уходящие на лед с корабля, находятся в несравненно более выгодных условиях. Изобретение радиопеленгования дает возможность не только поддерживать регулярную связь с базой, но и безошибочно находить ее. Поэтому исследование характера движения ледовых потоков не представляет особых трудностей, при том условии, конечно, если радио работает безукоризненно.
В чем же заключался мой проект санной экспедиции? Коротко говоря, я хотел оставить корабль на 20 дней, отойти на 120 километров к северу - за 87-ю параллель, раскинуть там небольшой лагерь. В это время на "Седове" должны были через определенные промежутки времени брать радиопеленги нашей маленькой дрейфующей станции. По изменению пеленгов имелась бы возможность уточнить характер движения льдов.
Наш корабль располагал прекрасным пеленгатором. Такой опытный оператор, как Александр Александрович Полянский, мог обеспечить безотказную, идеально точную регистрацию наших сигналов.
Я предполагал отправиться в санную экспедицию вместе с Бекасовым и Буториным. Оба они охотно согласились сопутствовать мне в этом большом и интересном походе. Особенно горячо встретил мое предложение боцман. Не откладывая дела в долгий ящик, он сразу же принялся хлопотать по хозяйству, собирая все необходимые вещи.
У нас не было, к сожалению, ездовых собак, и мы могли рассчитывать исключительно на собственную "тяговую силу". Поэтому приходилось тщательно отбирать и взвешивать необходимое снаряжение.