Тымкар умолк. Он с любопытством заглядывал в записи таньга. Впрочем, видеть, как таньги и американцы что-то рисуют, ему приходилось не раз. Но Ройс, например, не смог объяснить Тымкару смысл этих рисунков, ибо недостаточно в то время владел чукотским языком. А это очень интересно. Тымкар ведь и сам на моржовых клыках делал рисунки, по которым Сипкалюк могла понимать все, что он ей рассказывал. Сипкалюк… Помнит ли она его? Тымкар глядел на море, как будто мог там увидеть ее или получить ответ на свой вопрос. Потом, задумчивый, перевел взор на таньга.
- Ты что рисуешь?
- Я записал то, что ты сказал мне, - твое имя и где ты был.
Тымкар улыбнулся:
- Отсохни твой язык. Ты говоришь пустое!
Теперь смеялся Богораз. Он записал и это…
- Ты почему смеешься? - обиделся было юноша.
Сразу сделав серьезное лицо, Богораз ответил:
- Разве я обидел тебя?
Юноша заметно успокоился. Этнограф понял, что смех его был неуместен. И он начал рассказывать ему о письменности. Это показалось Тымкару занятным, но, недоверчивый, он решил проверить слова этого большелобого человека с бровями, как крылья у летящей чайки.
- Если язык твой болтает не пустое, дай цену твоим словам.
Богораз сосредоточенно молчал, довольный, что не напрасно полдня оберегал сон этого смелого и дерзкого юноши…
- Я вижу, ты не дух. Возможно, ты даже умный человек… - продолжал молодой чукча.
Примирение состоялось. Теперь Богоразу оставалось только доказать, что он говорил правду, то есть "дать цену своим словам". И он продолжал:
- Согласен. Пусть будет по-твоему. Ты станешь говорить, я буду рисовать. Потом по рисункам я повторю тебе все, что ты расскажешь мне о себе. Если я скажу неправду, тогда, значит, язык мой говорил пустое, я буду лживый человек.
Тымкар довольно улыбнулся. Ему определенно нравился этот таньг.
- Пусть будет так, - согласился он и начал рассказывать.
Присев рядом, юноша всматривался в странные рисунки.
- Наверное усталость одолела тебя, - не без самодовольства заметил молодой чукча, когда Богораз прекратил запись и стал чинить карандаш. После сытного завтрака настроение Тымкара явно поднялось.
В ту пору Богоразу не было и сорока лет, выглядел он довольно молодо, и Тымкар, вероятно, считал себя вправе разговаривать с ним, как с равным. К тому же разве есть различие между ними? Тымкар - "одиноко живущий человек" и таньг тоже. Они встретились у костра. И разве только то, что место для костра выбрал он и огонь принадлежал ему, давало таньгу некоторые преимущества перед Тымкаром. Но ведь огонь костра - это не семейный очаг яранги. Тымкару было весело.
- Напротив, Тымкар, я боюсь, что язык твой высунется от усталости до земли. Говори!
И юноша продолжал. Он рассказал о плавании в Ном, о ружье, о смерти матери и отца, брата и… запнулся: ему не хотелось касаться вопроса о Тауруквуне. Но мысль Богораза не дремала, он прекрасно изучил чукотские обычаи и традиции.
- Твой брат был старше тебя?
- И-и, - неохотно протянул юноша.
- Где же его жена?
Тымкар снова недоверчиво оглядел этнографа: уж не кэле ли вселился в него? Откуда он знает мысли Тымкара?
- Ко-о. Она ушла. Я не стал ее искать. Разве это плохо? Разве я прогнал ее? Она сама оставила нашу ярангу, - оправдывался Тымкар. Лицо его стало сосредоточенным. Он боялся, что этот таньг, похожий на чукчу, осудит его за нарушение обычая.
Но Богораз понял, отчего смутился юноша. Об этом, кстати, красноречиво свидетельствовало и содержимое его мешка. И этнограф разъяснил юноше, что обычай, по которому младший брат берет себе в жены жену умершего старшего брата, не является долгом, он, этот обычай, имеет в виду больше право младшего брата, чем обязанность, хотя обычно от этого права не отказываются, так как, во-первых, куда же деваться женщине с детьми, а во-вторых, кто же откажется - даже если у младшего брата уже есть жена - от лишней работницы? Но так как у Тымкара нет нужды в работнице, а у Тауруквуны нет детей, которых ей было бы трудно прокормить одной, и к тому же она сама оставила его очаг, то он вправе считать себя свободным. Тымкар слышал то самое, о чем он недавно так смутно думал, рассуждая наедине с собой. Он просветлел. "Хорошо было бы, если бы все чукчи думали так!.. - и он оглянулся назад, где еще слегка виднелось поселение Энурмино. - Но что скажут старики? Не прогневит ли он духов?"
Богораз не стал убеждать его в том, что никаких духов не существует, а только укрепил в сознании, что он ничего плохого не сделал.
В душе Тымкар был благодарен ему за это. Ведь так нужна была сейчас поддержка! Тем не менее рассказывать о Кайпэ и о цели своего путешествия в тундру, к оленеводам, он не стал. Зачем болтать попусту? Могут подслушать злые духи и навредить…
Но Богоразу этого и не потребовалось, так как все остальное понятно было без рассказа.
…Наконец Тымкар окончил свое длинное и невеселое повествование.
- Мой язык устал. Пусть теперь говорит твой. Послушаем! - самодовольно засмеялся он, почти уверенный, что таньг - хвастун и бездельник.
Этнограф переворачивал обратно листки, разыскивая начало записи.
- Ты, однако, медлишь, я вижу? Пожалуй, я тебя попросту оставлю, - и Тымкар сделал вид, что собирается уходить. Он взглянул на опускающееся солнце - и тут в самом деле пожалел, что потерял напрасно столько времени. Но в этот момент Богораз начал читать:
"Ну, однако, пусть Тымкар станет рассказывать… Было время освежения воздуха. Судно "бородатых людей" пришло в Уэном. Их было двое. Вода заливала товары. "Помогите", - сказал чернобородый…"
Тымкар изменился в лице. Слово в слово, как говорил он, все повторял этот таньг по-чукотски, глядя на рисунки. Тымкар снова подсел поближе к этнографу, но настороженно, рука - на рукоятке ножа.
"Чукчи выгрузили все, помогли. Тогда сказал чернобородый: "Приходите, угощать буду". Пришли мы. Спирт пили, веселые стали. Тоща сказал чернобородый: "Кто поплывет со мной - сахар, чай, табак, еще всего дам".
- Что слышат мои уши?! - возбужденно воскликнул Тымкар.
- "Эттой, отец мой, сказал: "Пусть я поеду". Тогда все стали смеяться. "Вы! Почему смеетесь вы над стариком?" - крикнул тогда я. Но, наверное, злой дух сказал им, что мне нужно - ой, как нужно! - ружье. Чернобородый вынес винчестер, крикнул…"
- Что слышат мои уши?! - изумился вновь юноша. - Кэле вселился в тебя или ты владеешь большим умом?
Во взгляде Тымкара возбуждение сменялось испугом, испуг - любопытством. Много он встречал русских людей, но такого видел впервые.
Богораз дружески взял его за плечо и попытался все объяснить. Брови Тымкара сдвинулись у переносья, на лбу выступил пот, но смысла он все же не постиг.
Владимир Германович счел дальнейшее объяснение бесцельным, вздохнул, убрал записную книжку, отсыпал Тымкару чаю, отложил несколько кусков сахару и десяток галет, затем завязал рюкзак и встал, готовый двинуться в путь.
Поднялся и Тымкар.
- Прощай, юноша! Желаю тебе счастья! - Богораз пожал ему руку, надел шапку и направился в противоположную от пути Тымкара сторону.
В море тонуло солнце.
- Вот какой ты! - глядя ему вслед, взволнованно прошептал Тымкар.
Глава 9
ПОХИЩЕНИЕ КАЙПЭ
Полночь. Небо безоблачно, только на востоке, у самого горизонта, пытаясь погасить огнистое, но холодное солнце, навалились на него тяжелые полосато-багровые тучи.
Тундра необозрима, она безбрежна, как море. Топи, кочкарники, ручьи, озера. Им нет ни начала, ни конца. Нет ни следов, ни троп, ни становищ.
Тихо.
Ни шороха крыльев, ни кряканья селезня. По низинам ползет туман.
Но вот с севера потянуло прохладой. Тундра шелохнулась, туман вздрогнул, раздался вширь, высунул острые языки.
Тут же, проломившись сквозь мрачные тучи, солнце вновь осветило тундру.
Длинная тень от фигуры Тымкара устремилась на запад.
Юноша остановился. Тундра… Есть ли ей конец? Где же люди, где стойбище Омрыквута? Ни троп, ни следов, ни становищ… Лишь по солнцу и наклону сухих прошлогодних трав Тымкар знает, где море.
Туман торопливо сползает в низины, течет по руслам, спасается от властных лучей солнца.
Тымкара клонит ко сну, но он видит на матовой глади озера выводок уток и сворачивает к ним.
Вот он уже ползком приближается к озеру. Его мешок свалился, волочится рядом по кочкам, мешает. Тымкар забрасывает его на спину, в мешке что-то гремит. Как по сигналу, утята отплывают от берега…
Юноша поднимается и, пошатываясь, идет дальше. Голова опущена, усталые ноги вязнут в холодном ягельнике, ржавая тина всасывается в износившиеся торбаса. Ноги промокли, носки из шкуры нерпы раскисли. Но обходить эти то рыжие, то ярко-зеленые, то пепельные пятна сочащихся влагой мхов нет сил.
Тымкар изнемогает. Кисти рук стали липкими. На лбу и спине проступил обильный пот. Шапка бесполезно болтается на ремешке за спиной. Тундра… Есть ли ей конец?
Из-под ног выпорхнула куропатка. Юноша остановился, смотрит ей вслед. Его веки смыкаются, он делает еще несколько шагов, спотыкается, падает.
Сколько же может идти человек? Сколько может не есть, не спать?
Солнце припекает. Трудно бороться со сном в такой час. Не устоял и Тымкар. Силы совсем оставили его. Он потерял счет дням, он уже и сам не знал, куда забрел.
…Юность, горячее сердце, беспокойные мысли, куда ни приведете вы человека?
* * *
В поисках отбившихся от стада оленей пастух Кутыкай трусцой бежал по тундре.
"Человек?.. Откуда мог он взяться?" - Кутыкай остановился в нескольких шагах от Тымкара, лежавшего на земле.
Спящий не шевелился.
- Какомэй! - вслух изумился Кутыкай.
Подошел смелее, склонился над Тымкаром.
- Некстати ты спишь! - пастух приподнял его голову.
Тымкар сел, открыл глаза. Белки у него были красные, нос распух.
Перед ним стоял невысокий чукча с усталыми глазами.
От незнакомца валил пар, лицо его было бесстрастно.
Жена звала Кутыкая человеком, не умеющим улыбаться. А чему улыбаться Кутыкаю? Целые сутки в стаде, в бегах, а в стойбище у семьи то и дело кончается мясо для еды. "Богачом будешь!" - этой весной сказал ему Омрыквут. Слова хозяина пьянят пастуха, он верит им и, не жалея сил, старается…
Спешил он и сейчас.
- Откуда ты пришел?
Но Тымкар все еще не мог как следует очнуться.
- Не потерял ли ты свой язык?
- Все дни, сколько их было, - тихо отозвался путник оправдывающимся тоном, - я провел без сна и еды.
- У Омрыквута большое стадо. Он накормит тебя. Иди! - и пастух указал ему рукой направление.
- Омрыквут? Там? - возбужденно воскликнул юноша, но, спохватившись, смолк.
Кутыкай подозрительно оглядел его.
- Я пойду с тобой! - Тымкар поднялся.
- Ноги твои ослабли, однако. Между тем - я пастух. Белокопытая моя и серый с подпалинами отбились от стада. - И он затрусил дальше, в противоположную от стойбища сторону.
Тымкар двинулся в направлении, указанном ему пастухом.
Вскоре показалось стойбище.
* * *
У входа в один из остроконечных шатров сидела смуглощекая девушка с полосками татуировки на носу и щеках. Крашеными волокнами оленьих сухожилий она расшивала рукавицы. Большие карие глаза глядели задумчиво. Зимой она станет женой Гырголя. Такова воля отца. Как сон, промелькнул в ее жизни образ высокого стройного юноши с берега. Он выглядел смелым, настоящим охотником, способным ударом гарпуна убить кита… Скоро два года, как он посетил это стойбище.
В шатре послышался голос Кейненеун - младшей жены ее отца, Омрыквута. Сам Омрыквут велел запрячь для него оленей и на нарте, по траве, вместе с братом, шаманом Лясом, уехал в тундру. Они скоро вернутся. Отец хочет сам посмотреть свое большое стадо, которому нет числа.
Привязанный у шатра черный лохматый пес потянул носом воздух, поднялся и уставился вдаль. Кайпэ посмотрела туда же. Этот Гырголь надоел ей… Днем и ночью он преследует ее, не может дождаться, когда она станет его женой.
К стойбищу подходил человек, и пес старался распознать его. Однако это не был Гырголь. Это не был и Кутыкай. Оба они низкорослы. Этот - высок. И хотя в тундре высок не один Тымкар, сердце Кайпэ забилось чаще.
Незнакомый чукча приближался. Пес вскочил, залаял, но девушка шикнула на него, и он лег на прежнее место.
В пологе слышались голос Амвросия, что-то спрашивающего, и игривые ответы Кейненеун.
Пес опять вскочил. Но теперь он заметил человека, приближавшегося с другой стороны стойбища. Можно было не сомневаться, что это Гырголь, так как пес, потянув ноздрями воздух, успокоился, повернулся в другую сторону.
Кайпэ встала, огляделась по сторонам, прислушалась. В стойбище было тихо.
Тымкар тоже видел девушку, как и она его. Ее фигура показалась ему знакомой.
Глаза Кайпэ расширились. Щеки покрылись ярким румянцем.
- Тымкар! Ты пришел? - слабо прошептала она, уронив вышивание.
Гырголь уже подбегал к стойбищу.
Юноша остановился, широко расставив ноги: его пошатывало.
- Тымкар? Ты? - девушка впилась в него взглядом.
- Да, я пришел, Кайпэ… - у него захватило дыхание.
- Тымкар! - полушепотом, торопясь, еще раз успела она произнести его имя, прежде чем Гырголь достиг яранги.
Тымкар заметил, что приближение молодого богатого чукчи смутило Кайпэ: она смолкла, не успев, кажется, даже договорить начатой фразы.
Гырголь с независимым видом приветствовал гостя. Тымкар ответил на приветствие. Сзади послышался шорох. Все трое оглянулись. К стойбищу устало подходила пара оленей, впряженных в легкую нарту.
Ляс, не здороваясь, направился прямо в свой шатер. Омрыквут приостановился. "Опять "зря ходящий по земле", - подумал он. Хозяин стойбища не спеша подошел к своему шатру, острым взглядом окинул пришельца.
- Зачем явился? - небрежно спросил он.
Для Омрыквута, как хозяина стада, этот вопрос был важен, так как всякий лишний человек требует и лишнего куска мяса.
Юноша вместо ответа поздоровался, прощая хозяину, как старшему, негостеприимный вопрос. К тому же в его расчеты вовсе не входило портить отношения с отцом Кайпэ! И, кроме того, он был голоден и измучен.
- Как пришел в такую даль? - удивился хозяин.
Тымкар слегка улыбнулся, усмотрев в этом вопросе скрытую похвалу своей выносливости, ибо действительно стойбище Омрыквута находилось сейчас очень далеко от других кочевий.
Гырголь и Кайпэ молчали. Из шатра выглядывала Кейненеун, за ее спиной виднелся рыжебородый Амвросий.
- Зачем явился? - не получив ответа, повторил свой первый вопрос Омрыквут.
Тымкар не был готов к тому, чтобы здесь же, у шатра, при других объяснить причину своего прихода. Он надеялся, что они вдвоем сядут с Омрыквутом в спальном помещении пить чай и спирт, и тогда он попросит у него дочь. Но сейчас…
- Или у тебя отсох язык? - в голосе хозяина послышался гнев.
Юноша еще секунду молчал. Потом, вздохнув, сказал:
- Ты самый сильный в тундре. Охотник я, из Уэнома. Все дни, сколько их было, я провел без сна и еды.
- Как звать тебя, кто твой отец? - нетерпеливо перебил оленевод.
- Эттой мой отец. Зимой добровольно ушел к "верхним людям". Тымкар зовут меня.
- Кейненеун! - крикнул Омрыквут. - Дай костей этому "зря ходящему по земле". - И полез в шатер.
Лицо Тымкара заалело, перехватило горло.
Щеки Кайпэ стали красны, как жабры озерного гольца. Ей было стыдно за отца и до боли жаль Тымкара.
Гырголь полез в полог вслед за будущим тестем.
Амвросий равнодушно отвернулся. Мало ли бродит по тундре чукчей! Какое ему дело до них?
В наружной части шатра Кейненеун выложила перед Тымкаром сваренные кости, среди них - кусок доброй оленины.
Гость жадно ел, обгрызая кости.
Кейненеун, высунув из спального полога голову, наблюдала за ним. Неподалеку в выжидающей позе сидел черный лохматый пес.
Утром, когда Тымкар проснулся, Омрыквут позвал его к себе во внутреннюю, жилую часть яранги.
Кайпэ, Кейненеун, Гырголь и Амвросий сидели там же.
Тымкар поздоровался. Ему ответило несколько голосов. Гость вытянул вперед ноги, сел, начал развязывать свой небольшой мешок.
Вначале он вынул трубку и протянул ее Омрыквуту. Трубка была новая, красивая, стоящая. Глаза хозяина подобрели, он взял ее, рассмотрел, крякнул и стал набивать табаком.
Гость поспешил протянуть ему пачку красиво упакованного табака.
- И это тебе, - Тымкар подал ему поллитровую банку со спиртом.
- О-о! - послышались тихие, но восторженные голоса из дальнего угла, где сидели женщины.
Юноша улыбнулся.
- И это тебе!
Хозяину был преподнесен новый охотничий нож.
Омрыквут насторожился. Не пришлось бы дорого платить за подарки…
Рука Тымкара с ножом повисла в воздухе. Он оглянулся на Гырголя, Амвросия. Что делает здесь этот рыжебородый?
Ножа Омрыквут не взял. Тымкар положил подарок рядом с собой, затем достал два пестрых отреза на камлейки и протянул их Кайпэ и Кейненеун. Дочь и жена вопросительно поглядели на главу семьи. Тот сделал знак: "Возьмите".
Хозяин уже дымил из новой трубки и одновременно срезал запай с банки со спиртом. Затем отвинтил пробку и приложился к посудине.
- Немелькын! - Омрыквут одобрительно кивнул, и его черные усики растянулись в довольной улыбке. Щеки густо налились краской.
- Потом тебе еще всего принесу, - осмелел Тымкар. - Спирту принесу, ремней, лахтачьих подошв, торбаса.
- Чем платить? Проси! - перебил Омрыквут. - Ты почему вчера умолчал про водку?
Юноша, как затравленный волчонок, оглянулся по сторонам. Кайпэ зарделась, опустила голову.
- Многооленный я. Говори, говори!
Кайпэ совсем спрятала лицо. "Чего попросит он?"
Тымкар медлил. Слишком смела его просьба. Разве отдаст такой хозяин дочь безоленному бедняку? "Зря ходящий по земле" - так назвал он вчера Тымкара…
- Теперь я "одиноко живущий человек", - начал юноша. - Что нужно "одиноко живущему?"
- Непонятны твои слова, - хозяин нахмурился.
Он еще и еще глотнул спирта, не приглашая, однако, других и не закусывая. Ему и в голову не приходило, что этот "зря ходящий" запросит дочь. К тому же она обещана Гырголю. Кто же не знал этого!
Тымкар пытался оттянуть свою просьбу и стал рассказывать про стойбище американцев, куда он плавал с чернобородым, про Уэном, про родных. Хозяин прервал его:
- Ты многоговорливый по-пустому, однако.
- Пусть Кайпэ станет мне женой! - сам не зная, как он смог, произнес вдруг Тымкар.
Лицо Омрыквута посерело, глаза выпучились. Он желчно рассмеялся.
- Жалкий ты бедняк! Откуда знаешь Кайпэ? Как можешь ты, "только тело имеющий", просить дочь у Омрыквута?! Дорогая плата! На, возьми! - и он швырнул трубку, рассыпав крупицы тлеющего табака на кожаный пол, резко отодвинул от себя банку со спиртом.
Тымкар побледнел.