- Шантаж! Грязный шантаж! - возмущенный Роузен забегал по кабинету.
- Еще одно оскорбительное слово - и я удвою эту цифру.
- Что? - Роузен застыл на месте.
"Какой убыток, какой убыток!" - теперь уже про себя сокрушался Роузен. Он понимал, конечно, что откупиться за свою оплошность придется. Но такую сумму ему было нестерпимо жаль. "Сто тысяч!.." И вот тут в коммерческом мозгу Роузена шевельнулась, кажется, достойная его мысль. "Сто тысяч, - повторил он про себя. - О-кэй. Ты получишь их". Да, да, она получит, но не по предъявительскому чеку, а по именному и… со счета компании. А потом, перед ревизией, когда ей будет угрожать каторга, он, так и быть, внесет за нее недостающую сумму, но возьмет вексель, вексель! "Конечно, это выход!" - утверждался он в своей мысли. Эти деньги она будет отрабатывать ему всю жизнь. Так он сохранит себя и ее для себя - до тех пор, пока она ему будет нужна. Нет, он не позволит шантажировать себя. Он впутает ее. Эти деньги будут первыми и последними, это будет плата за работу до смерти!
- Ты весь перепачкался, - Элен сняла с его щеки прилипшее зернышко черной икры.
"Конечно, конечно! - лихорадочно проверял он свой расчет. - А чтобы она старалась, не потеряла надежды разбогатеть, я, пожалуй, расскажу ей о наших перспективах. О, она неглупа! Теперь это вполне очевидно. Из такой будет толк. Если меня, Эдгара Роузена, она сумела взять за горло, то этими ручками можно многое сделать. Она жадна, это хорошо. Да, да, я расскажу ей о будущем, о перспективах…"
- О-кэй, Элен! Решено. Признаю себя побежденным. - И тут же он пообещал ей сумму, превышающую ее годовой заработок в сто раз.
Вскоре после этого неприятного разговора они мирно сидели за столом…
- Дорогая, ты будешь у меня самой яркой звездой Аляски. Ни одна женщина в Штатах не осмелится оспаривать у тебя первенство на конкурсе красоты, Я осыплю тебя драгоценностями! Если бы ты знала, сколько золота лежит без пользы у этих русских в их Сибирском крае!
- Сибирь? Но ведь это, Эдди, так далеко от пролива и от владений компании на Чукотке!
- Не беспокойся, скоро мы будем полными хозяевами. За твое счастье! - он поднял бокал. - Основная цель "Северо-Восточной компании", девочка, заключалась в том, чтобы глубоко разведать русские недра. И мы это сделали. Ты убедилась теперь сама. Наивно было бы вкладывать капитал в концессию, срок которой - всего пять лет. О, Вашингтон далеко видит! Ты думаешь, я ездил туда так себе, от скуки? Ты ничего не знаешь. Какие люди говорили со мной! Эдвард Гарриман, Морган, министр финансов Лесли Шоу, Джордж Пеграм, Армстронг, Хилл, директор Национального банка Альфред Куртис. Это же боссы Америки, Элен!
- Мне что-то холодно. Принеси накидку, - попросила она.
- Запомни, если кто-нибудь узнает о том, что я говорю тебе, - мы оба погибли! Гарриман - опасный и страшный человек! Он заинтересован в этом предприятии больше других. За верность! - провозгласил Роузен новый тост.
- Эдди, поцелуй свою девочку! Я так скучала без тебя…
- Понимаешь, Элен, затевается грандиозное дело! - главный директор компании вскочил со стула и заходил по комнате. - Я клялся на библии, что сохраню все в тайне. Но перед тобой я не могу устоять.
- О чем ты говоришь?
- Америка требует у России концессию для строительства Транс-Аляска-Сибирской железной дороги с тунелем под Беринговым проливом.
- А что это нам даст, Эдди?
- Что даст? - переспросил Роузен. - Из Нью-Йорка ты сможешь без пересадки попасть поездом прямо в свой Берлин. Но не в этом дело. Разве это уж так важно - кораблем или по железной дороге вывозить золото? Чепуха! И при чем тут Берлин, Париж? Глупости, болтовня! Нет, Гарриман знает, что делает. Инженер американского синдиката Лойк де Лобель уже вторично в Петербурге и настойчиво добивается концессии. Нас поддержат русские министры и сам дядя царя - великий князь Николай Николаевич. О, это большая сила: он - председатель Совета государственной обороны. Конечно, все это стоит денег, но я думаю, что мы с тобой от этого не обеднеем, не так ли? - засмеялся Роузен. - Концессию мы требуем на девяносто лет. Ты понимаешь, что такое девяносто? Это значит навсегда. Мы получим в собственность, на правах государства полосу отчуждения шириной в шестнадцать миль, проходящую через богатейшие русские земли от пролива до самого Енисея. Америка протянется до Сибири. И ты, Элен, будешь пригоршнями вычерпывать золото из этого дикого края!
Но его секретарша не напрасно кончила коммерческий колледж.
- Строить, Эдди, - это, по-моему, расходы, а не доходы.
- А разве я сказал, что дорогу собираются строить? - удивленный, он даже остановился. - Гарриман намерен только перебросить в Россию огромный насос со шлангом, который будет выкачивать из полутораста тысяч квадратных километров золото, меха, лес, рыбу, руды, доллары… Какой же осел станет копать туннель под проливом! Впрочем… - он запнулся, секунду помолчал, - впрочем, в Вашингтоне кое-кто (имена он назвать не рискнул) настаивает на туннеле, чтобы побыстрее отхватить от России весь северо-восток Азии.
- Тебя сегодня трудно понять, мой мальчик.
- Но все совершенно понятно: дорогу не соединят с русской магистралью, ее не проложат так далеко. Но все земли, где пройдет она, окажутся оторванными от России и связанными с нами. Ну, а потом мы прикажем пошевелить мозгами нашим дипломатам или генералам, и все будет о-кэй! Во всяком случае, в этом уверены в столице. Что касается меня, то мне плевать на все эти туннели и дороги! Какой расчет вкладывать капитал в строительство? Ты права, Элен. Чем глуше край, тем легче сделать там большой бизнес. Дорога привлечет конкурентов. Это невыгодно, черт возьми!
Слово "бизнес" напомнило Элен о главном:
- Эдди, ты перечислишь на мой счет завтра же, не так ли?
- Чек на сто тысяч ты получишь утром. Это так же верно, как то, что ты великолепна, моя девочка! Я знал, что мы сумеем договориться.
- Убавь свет.
Деловито сдвинув брови, Элен бережно снимала с себя драгоценности. Она уже не думала об Олафе, который в этот поздний час разбойничал с приятелями в эскимосском поселении.
* * *
Спустя два дня после ночного визита Эриксона три семьи эскимосов, погрузившись в кожаные байдары, переселялись из Нома за пролив. Среди них - Майвик, Тагьек, их дети; уезжали также Сипкалюк и Тыкос. Жизнь на американском берегу становилась невыносимой.
Г лава 17
ЦЕНА ДРУЖБЫ
Навигация кончилась. С севера подступали льды. Холодные массы воздуха устремились к югу. Небо закрыла облачность.
Последняя торговая шхуна покинула накануне Энурмино. Улетали журавли. То и дело слышалась их перекличка: кур-лу, кур-лу, кур-лу…
Поселение безлюдно: охотники еще не вернулись с моржового лежбища, женщины ушли в тундру за съедобными кореньями. Лишь один человек стоял среди яранг и глядел на небо. На нем - местная одежда и обувь, в руке зажата шапка.
Журавли покидали Чукотку. Бент Ройс, широкоплечий, большой, мешковатый, смотрел им вслед.
Вот уже и нет возможности выбраться отсюда до следующего лета! Все напоминало о близкой зиме - третьей для него зиме в этом ужасном крае вечного холода.
Ройс опустил голову, тяжело вздохнул. "Эх, мистер Роузен! Я считал вас деловым человеком. Надеялся, что вы оцените мою преданность компании. А вы…" - Ройс не решился додумать до конца эту мысль. Он живо представил себе черноглазого шустрого человека, умеющего одним взглядом сделать вас несчастным.
Мистер Роузен - фактически глава "Северо-Восточной компании", с ним Бент заключил контракт на год. В контракте есть пункт, согласно которому договор автоматически продлевался на следующие годы. Двадцать восемь месяцев по пятидесяти долларов - это уже около полутора тысяч. Следующая зима неизбежна; значит, плюс еще пятьсот… Обеими руками Ройс надел шапку и вытащил из-за пазухи контракт, завернутый в кусок клеенки. Ветер пытался вырвать его из рук владельца, но норвежец повернулся к ветру спиной, перечитал договор, хотя и знал весь его наизусть, и снова бережно уложил на место.
В небе прокурлыкала еще одна стая.
Блестящая мысль вдруг пришла Ройсу в голову. Конечно же, он отправится к этому изменнику Мартину и займет необходимые на зимовку сто-двести долларов, вернее, возьмет товары и продукты. Компания потом компенсирует этот расход: ведь она сама виновата, что и в эту навигацию не сумела забросить им продукты.
Норвежец уже давно высчитал, чего и сколько ему нужно до следующей навигации. Ройс экономен. Запасы продовольствия ему были выданы компанией на год, он растянул их на два. Но сейчас не осталось уже ничего: ни муки, ни жиров, ни патронов. Только винчестер. Раньше Ройс отдавал его охотникам, и они за это приносили ему, Тэнэт и ее матери мясо и жир. Кому же теперь нужно ружье без патронов?
В кармане штанов он нащупал трубку, вытащил ее, пососал. Табаку нет.
Он все же считал Роузена деловым человеком. Как можно за две навигации не забросить продуктов?! Бент провел рукой по сильно заросшему щетиной лицу. Ведь он писал, где находится, писал о проблесках золота, о своей уверенности в том, что здесь залегает золотая жила.
- Очень странно! - произнес Ройс и медленно зашагал к морю.
Тэнэт и ее мать вместе с охотниками - на моржовом лежбище. В яранге Бент остался только с Василием. Сегодня с утра он ничего не ел, да и нечего есть. Норвежец негодовал на компанию, он все надеялся, что до конца навигации о нем позаботятся.
Между тем расчеты Роузена были просты, как таблица умножения. Он не напрасно считался деловым человеком. Тот из проспекторов, кто находит золото, - неизбежно с первой попавшейся шхуной мчится в Ном для расчетов и подкрепления провиантом. Так, например, поступил Олаф Эриксон. Все же остальные, неудачники, мало интересовали Роузена. Не мог же он на ветер бросать доллары компании, посылать бездельникам продукты и снаряжение? И даже если кто-либо из них возвращался в Ном с пустыми руками, главный директор умел доказать ему и суду, что проспектор сам нарушил контракт и поэтому с компании ему ничего не причитается, наоборот, из-за таких, как этот, компания несет убытки…
Предположение Ройса, что, быть может, Роузен по делам компании выехал на время из Нома и не получил его писем, были ошибочны: Роузен почти неотлучно проживал на Аляске, и Элен, его личный секретарь, аккуратно подшивала все полученные письма проспекторов в соответствующие личные дела вместе с копиями ответов своего патрона. Впрочем, самих ответов не отправляли. Писались только копии: на случай исков к компании. В них сообщалось о посылке со шхуной компании снаряжения и высказывалось неудовольствие деятельностью проспектора…
Деловой день Роузена был занят составлением этих писем-ответов и соответственных накладных; их копии тоже приобщались к личным делам. Кроме того, представитель компании в Номе развернул - уже лично от себя - большую деятельность по снабжению населения северо-азиатского побережья Тихого океана продовольствием и товарами. Но так как компании этим заниматься не полагалось, то и тут приходилось много хлопотать, чтобы замаскировать эту незаконную деятельность и прибыли от нее на случай ревизии из Петербурга.
Ничего этого Бент Ройс не знал, наивно полагая, что его оставили без продуктов в результате какого-то досадного недоразумения.
- Очень, очень странно, - бормотал он, собирая по берегу выброшенных морем моллюсков и морскую капусту.
Если бы два года назад кто-нибудь из приятелей сказал Бенту, что он может так "очукотиться", он никогда бы не поверил. А теперь, за исключением нижнего белья, одежда его ничем не отличается от одежды чукчей; ест он вместе с ними мясо тюленей и моржей; спит в яранге на шкуре; говорит на языке туземцев; мало этого - он связался с чукчанкой Тэнэт…
Каждый раз, когда он задумывался над этой связью, ему так ярко вспоминалась белокурая Марэн. Ей скоро исполнится двадцать девять, ему самому уже тридцать второй.
С тех пор, как он последний раз покинул Ном, отправившись в Азию, Бент не подучал ни одного письма ни от Марэн, ни от родных. Сам он писал им, но кто же мог привезти ему сюда их ответы, если даже они и были?
Ройс возвратился в ярангу. В жаровне еще сохранился жир, норвежец зажег фитиль.
Василий ушел в тундру на охоту. Глядя на мрачные очертания спального помещения, Ройс пожалел, что вчера не попросил, чтобы его взяли на шхуну до Нома. Возможно, ему не отказали бы. Но он не посмел возвратиться без разрешения Роузена. Как посмотрел бы главный директор на это? Ведь компания уже израсходовала на них значительные суммы, и его самовольное оставление Чукотки могло быть расценено, как нарушение контракта, и тогда он остался бы без цента в кармане. Нет, этого он себе позволить не мог.
Ветер усиливался. Кожаная кровля яранги шумела.
Норвежец достал тетрадь и занес в нее свои наблюдения за погодой. (Он вел их уже два года. В тетради встречались и другие записи, сделанные по-норвежски).
Затем, отложив дневник, потянулся за брезентовой сумкой, где хранились образцы горных пород с проблесками золота. На них были наклеены этикетки с указанием, откуда они взяты. Ройс вновь и вновь рассматривал их, и чем голоднее он был, тем с большим фанатизмом проникался уверенностью, что именно там, в миле от Энурмино, проходит золотая жила и он доберется до нее! Хотел бы он видеть Роузена, когда у него, Бента, будет в руках вот такой, как эта порода, самородок золота! Он не побоялся бы тогда прямо в лицо сказать главному директору, что считал его деловым человеком, а тот оставил его в таком положении! И где? В дикой и страшной Азии, среди полудикарей. Эх, мистер Роузен!.. Ройс покачивал головой, все сильнее чувствуя, как он голоден. Ведь моллюски и морская капуста - этого достаточно лишь для того, чтобы не умереть с голоду.
Полулежа норвежец через лупу всматривался в кусок гранита с обильным содержанием железа. Жирник помигивал, железняк то тускнел, то снова оживал, искрился. Ничего! Ройс сумеет доказать, что имеет право не на треть самородка, а по меньшей мере на семьдесят пять процентов. И ему уже виделось негодование на подвижном лице черноглазого Роузена. Ничего! Ройс сумеет доказать свое право.
Он представлял себе, как они будут сидеть за столом в кабинете главного директора, есть ростбиф, пить лучшие вина и как ему будет предложено стать акционером компании. Что ж, пожалуй, он вложит известную долю в это дело. Но прежде всего он съездит в Норвегию за Марэн и навестит дядюшку в Калифорнии. Пусть он посмотрит на Бента Ройса, с которого он хотел содрать три шкуры… Нет, Бент Ройс с пустыми руками не вернется!
На свою связь с Тэнэт Ройс смотрел как на случайную, временную. Не брать же чукчанку с собой в цивилизованную страну! Что плохого, что он живет с ней? Ведь он ей ничего не обещал. Совесть его чиста. Не жить же ему, взрослому человеку, одному.
Бент выполз в наружную часть шатра, пошарил там, съедобного ничего. Но, черт возьми, что же ему делать? Когда же возвратятся с моржового лежбища Тэнэт и ее мать и принесут мяса? Неужели ему не обойтись без Джонсона?
Эти два года в конце концов он прожил ничуть не хуже, чем десять лет в Штатах; над ним не тяготела хозяйская рука, как на ферме у дядюшки - будь он проклят! - или на железной дороге. Он жил в теплом жилище был свободен, всегда сыт… Но вот сейчас, что же ему делать сейчас?
Ройс выглянул наружу. Темнело. В море шумели льды. "Земля еще замерзла не сильно, - думал он, - завтра надо бы идти на разработку породы в "Золотое ущелье" (так он назвал место, где по всем признакам скрывалась мощная золотая жила). Но… но чего же все-таки сейчас поесть?"
Скрежет льдов, выпираемых на берег, лишал его надолго надежды на возможность прихода шхуны с продовольствием.
"Что же делать?" - не отступала болезненно назойливая мысль. Он теребил бороду, проводил рукой по шершавым щекам. Ощущение голода мешало ему сосредоточиться. В сознании беспорядочно мелькали образы мистера Роузена, Мартина, Марэн, Олафа Эриксона, Тэнэт… Бент Ройс задремал.
* * *
Через несколько дней заметно похудевший Ройс подходил к Ванкарему. Здесь находилась торговая фактория владельца шхуны "Морской волк", та самая фактория, делами которой столь успешно заправлял мистер Джонсон.
Впервые Бент встретился с Мартином задолго до Нома. Тысячу семьсот миль по Юкону они проплыли вместе с ним и Олафом Эриксоном. С Олафом Бент не сошелся так близко, как с Мартином. Ему не нравилась манера Эриксона всегда все решать самостоятельно, не считаясь с мнением товарищей. Ройсу был памятен случай, когда Олаф связался с другой группой проспекторов, чем поставил их с Джонсоном в весьма затруднительное положение. Правда, Мартин ушел к чернобородому янки торговать - в нарушение контракта с компанией, - однако время, проведенное вместе с Мартином на Аляске и здесь, привязало Ройса к нему, и предстоящая встреча его радовала. Мартин всегда казался ему душевным человеком. Происходил он, как казалось Ройсу, из хорошей семьи, был образованнее Ройса; страсть же Джонсона к представительницам другого пола Бент относил к молодости и прощал ему эту слабость, так как в конце концов Мартин всегда оставался хорошим товарищем.
Двери склада-лавки были распахнуты настежь. Около них толпились чукчи. Бент направился туда.
За рослыми фигурами туземцев он не видел своего приятеля, но голос его, хотя тот говорил по-чукотски, Ройс слышал ясно:
- Нет, нет, за этого зверя я могу дать только плитку чаю и одну плитку табаку. Разве ты не знаешь, что к нам не приходила шхуна? Патроны я даю только за первосортных песцов и лисиц.
На Ройса залаяли собаки. Чукчи оглянулись.
- Этти! - послышались голоса.
- Мартин! - Ройс протискивался к прилавку.
- Бент? - удивленно откликнулся Джонсон.
Ройс протянул ему огромную руку, поросшую рыжими волосами.
- Ты все еще в этих краях? - в голосе Джонсона прозвучали какие-то тревожные нотки, но Ройс их не услышал.
Разделенные прилавком, они стояли друг перед другом, такие разные и по росту, и по одежде, и по положению.
- Застрял в "Золотом ущелье". Мистер Роузен оставил меня без продуктов.
На обрюзгшем бледном лице Джонсона стало заметно напряжение. Он выжидающе смолк. Упоминание о каком-то "Золотом ущелье" насторожило его, но отсутствие продуктов…
- Ты понимаешь, Мартин, я ждал шхуну компании до последних дней, но льды…
- Да, да. Льды, - Джонсон покачал головой. - Мой хозяин оставил меня почти в таком же положении. Все на исходе!
Ройс оглядел факторию. Под висящей на балках пушниной, среди тюков, высился штабель мешков с мукой; рядом стояли какие-то ящики.
- Ты на чем попал сюда? - отвлек он его от изучения содержимого склада.
Норвежец указал рукой на ноги.
- Разве "Золотое ущелье" недалеко?
- Оно вблизи Энурмино.
- Энурмино? Так ты устал, Бент? Иди ко мне, я скоро закончу, и мы тогда потолкуем. - Он помолчал. - Ты, собственно, куда направился вообще-то?
- Я к тебе пришел, Мартин.
Легкий румянец покрыл лицо Джонсона, глаза забегали. Он взял сигару, другую протянул своему другу.