Кайпэ думает о Гырголе. Она уже примирилась с тем, что стала его женой. Конечно, ей хотелось быть женой Тымкара - такого смелого, высокого, сильного. Плохо, что тогда Кутыкай догнал их. Она даже не успела стать его женой. Ее дочь не может быть похожа на него.
Глаза Кайпэ задумчивы.
- Ты что, Кайпэ?
Кайпэ молчит. Ей скучно всю жизнь проводить в этом отцовском шатре и в этом стойбище. Кто же не хочет на берег! Там все новости, там люди живут веселые, здесь - только олени.
Один из жирников начинает коптить. Кейненеун поправляет фитиль и снова садится на прежнее место. Ее сердце щемит, ей стыдно, что от нее - молодой и сильной - Омрыквут ушел к старой жене, матери Кайпэ.
Тихо.
Только слышно, как монотонно шипят фитили, отдавая пламени жир.
Молодые женщины ложатся на оленьи шкуры и засыпают.
Осчастливленная приходом мужа, не спит в своем шатре мать Кайпэ. Она вспоминает времена своей молодости. Она была красива. Но против воли отец отдал ее Омрыквуту - сыну богатого оленевода. Уже вскоре Омрыквут взял себе вторую жену - Кейненеун.
Горят жирники. Рядом спит Омрыквут.
В яранге жены Кутыкая уже несколько дней нечего есть. Мясо кончилось. Омрыквут не закалывает оленя для пастухов. А заколоть своего оленя она без мужа не смеет. Какая же жена поступит так? Что сказал бы Кутыкай?
Дети спят, укрытые оленьими шкурами. В пологе прохладно: горит только один жирник. Днем она выпросила у Кейненеун кусок мяса для детей и немного жира.
На перекладине у потолка висят почерневшие от времени амулеты. Они охраняют ночью оленей… Тут и человеческие фигурки, и бесформенные, но имеющие таинственный смысл кусочки древесины, клочки шерсти и кожи, звериные зубы. Они заменяют в стаде Кутыкая…
Жене Кутыкая только двадцать лет, но морщины уже видны на ее широком лице.
Это очень плохо, когда Гырголь забирает с собой Кутыкая. Конечно, Кутыкай привезет детям и ей подарки, он выменяет их у купца на шкурки тех песцов, которые он и она поймали зимой капканами. Но все-таки это очень плохо, когда нечего есть и Кутыкая нет дома…
Она прислушивается: не послышится ли лай подбегающих упряжек. Но кругом тихо. Тихо в тундре. Тихо в яранге.
Небольшое стойбище спит. Только в яранге Ляса слабо бормочет бубен. Ляс шаманит. Он надел свою шаманскую одежду и что-то выкрикивает, бьет в бубен.
Кто знает, о чем шаманит Ляс?
Лясу жарко, лицо у него потное, он в фанатическом экстазе и не сомневается, что стойбище благоденствует благодаря его неустанным заботам. И даже тогда, когда нет никакого повода связываться с духами, он время от времени напоминает им о себе - сильном шамане Лясе из стойбища Омрыквута.
* * *
В чужом стойбище Гырголь спит неспокойно. Ему все мерещится, что в наружную часть яранги, где сложены его товары, кто-то пробрался, хочет их похитить. Гырголь прислушивается, высовывает голову из полога.
Кутыкай спит, как будто забота о сохранении имущества - не его забота. Это сердит Гырголя. Он набивает трубку, закуривает.
В яранге жарко. Гырголю не спится. Много желаний в его голове. Он верит в их осуществление: "Все будет, все будет! Джон поможет мне стать хозяином Амгуэмской тундры!"
Глава 20
ЧИНОВНИК ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ
Летом 1905 года в Горном департаменте Приамурского края царило необычное оживление. Ходили слухи, что генерал-губернатор намерен послать на Чукотку инженера для проверки деятельности "Северо-Восточной сибирской компании".
А кому же не хотелось погреть руки в такой командировке!
Чиновники шептались об этом в присутствии, говорили по пути домой, в гостиных и даже в постелях. На этой почве произошло несколько ссор между супругами. Но, в самом деле, не могли же мужья заставить начальника края ускорить командировку и послать именно их!
Губернатора беспокоило, что ни "Северо-Восточная компания", хотя она существовала уже почти пять лет, ни обширная концессия на побережье Охотского моря, сданная англичанину Дугласу, ни Камчатская у Азачинской губы не увеличивали запасов золота, добываемого в крае. Мало этого, концессионеры хищнически обращали в золото китов, рыбу, лес, меха. Было, в частности, известно, что только за четырнадцать лет прошлого столетия американские промышленники выручили в дальневосточных водах на китобойном промысле сто тридцать миллионов долларов.
Об усилении экономической экспансии, грозящей американизацией северо-востоку России, свидетельствовал и тот факт, что количество поступающей с Севера пушнины уменьшалось с каждым днем. Все это внушало губернатору тревогу за отдаленный район вверенного ему края.
Генерал-губернатор командировал на Чукотку горного инженера Жульницкого с инспекторскими полномочиями.
Узнав о выборе начальника края, удрученные чиновники повесили носы. В этот день не один из них предпочел после службы отправиться в ресторацию или в гости, чтобы вернуться домой попозднее и в таком состоянии, в каком уже не страшны бывают никакие семейные бури.
- Везет этому Жульницкому! - разговаривали подвыпившие сослуживцы.
- Уж и так, кажется, нахапал, слава богу: усадьба, домище, выезд. Говорят, у него в банке…
- С начальством умеет обходиться.
- Жену, батенька мой, жену-красавицу иметь надобно! Хоть и горюшка, правда, с ней хватишь, но уж чины, и ордена, и назначения - все получишь в срок.
- Жульницкий не таков. Он не позволит.
- Эх, батенька! - укоризненно покачал головой старик-чиновиик. - Так разве жены нам об этом говорят? - Он помолчал. - Вот ты погнался за приданым. Оно, конечно, как же без него! Но красота, мой друг… ох, эта красота! - вздохнул старик.
- Везет, везет разбойнику! И как жена позарилась на такого? Сух, важен, а губы - как у змеи. Такие нынче, видно, нравятся.
* * *
В конце лета Жульницкий приплыл на Чукотку, сгрузил свой моторный бот и в сопровождении двух казаков приступил к обследованию.
Корабль держался в отдалении.
Прежде всего статский советник столкнулся с чукчами. Ему доводилось слышать о них, но то, что он увидел своими глазами, превзошло все его ожидания. В жилищах мрак, теснота. "Какая примитивность, какая дикость!" - с отвращением думал он. Казакам он приказал не допускать туземцев близко к боту, когда причаливали к берегу.
Потом все чаще и чаще начали попадаться золотоискатели. Все они, за небольшим исключением, предъявляли права на поиски, купленные ими в конторе главного директора-распорядителя в Номе.
Жульницкий знал, что компании разрешено привлекать к делу иностранцев. "Но… привлекать, - думал он, - а тут же целое засилье!"
Проспекторы лихорадочно ковыряли землю, устремлялись от одного места к другому. Местные жители жаловались на них: обижают девушек, силой отбирают пищу.
До осени горный инженер успел обследовать побережье от Берингова пролива до залива Креста. Прочно обосновавшихся здесь торговых факторий иноземцев он насчитал шестнадцать. Золотой промысел никакого развития не получил. До десяти встреченных им у поселений шхун было загружено товарами, а не промысловым оборудованием. Всюду шла незаконная торговля. Мехов у чукчей почти не было, спирт был…
На мысе Беринга он встретился с Олафом Эриксоном.
Эриксон попытался держать себя надменно, как он уже привык за эти пять лет. Однако форменная фуражка русского инженера, отличное знание им английского языка, документы, подписанные генерал-губернатором, и двое казаков, вскоре подошедших, несколько сбили спесь.
- Кто вы и чем занимаетесь? - повторил свой вопрос Жульницкий, высокий, сухой, с острым ястребиным взглядом.
Эриксон предъявил документы проспектора "Северо-Восточной сибирской компании". Жульницкий просмотрел их, сделал пометки в записной книжке.
- Прошу вас ознакомить меня с прииском.
Это был первый прииск, встреченный им на обследованном побережье.
- Я не уполномочен компанией. Мистер Роузен сейчас в Номе.
- Господин Эриксон, - перебил его Жульницкий, - я не имею ни времени, ни желания интересоваться местонахождением мистера Роузена. Если я правильно вас понял, здесь ведаете прииском вы?
- Это верно, но только…
- Вам известны условия концессионного договора, на основе которого создана компания? - посланец губернатора протянул руку к казаку, державшему его портфель, достал текст договора. - Прошу ознакомиться с пунктами шестым и девятым.
Казаки, знавшие эту процедуру еще по Камчатке, перемигнулись.
Инженер оглядывал проспектора - здоровенного мужчину без шапки, в кожаной куртке и таких же штанах, вправленных в болотные сапоги. Договор в руках Эриксона слегка дрожал. Он умышленно долго читал, чтобы за это время принять какое-то решение.
- Сколько за эти пять лет добыто на прииске золота?
- Золота? - проопектор явно не был готов к ответу на этот вопрос.
Как опытный следователь, Жульницкий не спускал с него глаз.
- Прииск открыт недавно, - уклонился от прямого ответа американец.
- Идемте! - в голосе инспектора прозвучали нотки приказания.
Все четверо направились к распадку вблизи поселения.
Беспорядочными группами то там, то здесь копошились проспекторы; среди них были и чукчи - чего не сделает спирт!.. Никаких разработок в строгом смысле этого слова не было. Как видно, разыскивалась внезапно оборвавшаяся золотая жила.
Жульницкий гневно глядел на эту ораву, уродующую прекрасный участок, заваливая грунт породой.
- Господин Эриксон, - подозвал он Олафа, - сколько взято золота вот из этой выработки? - Жульницкий указал на брошенное уже место.
- О, это только проба!.. Да, да. Мы все время берем пробы и отправляем в Ном, на Аляску.
Направились к следующей группе. Проспекторы прекратили работу.
- Скажи-ка, любезный, - обратился чиновник к одному из проспекторов, - не стоит ли нам бросить этот участок? Тут, я вижу, совсем нет золота…
Золотоискатели насторожились. Что за человек? Не покупатель ли?
- Вы знаете, неподалеку я обнаружил участок, - теперь Жульницкий смотрел уже на Эриксона, - там можно взять по десять золотников ежедневно.
- Ноу, ноу! - засмеялись проспекторы. - Вы еще не знаете нашего участка!
- Да, да! - поспешно перебил их Олаф. - Мы надеемся, - он подчеркнул это слово, - мы надеемся найти золото здесь. Но пока, правда, наши усилия безуспешны…
Проспекторы поняли свою оплошность.
Посланец губернатора ощупал их уничтожающим, надменным взглядом и молча отошел, продолжая осмотр прииска. Прикинул его размеры, занес данные в блокнот.
Возвратясь в поселение, он попросил Эриксона показать ему склад. Олаф запротестовал. В договоре ничего не сказано о праве проверки имущества прииска.
- Да, но я хотел бы убедиться - и это в наших интересах, - что в складе нет золота. Вы, я надеюсь, знаете, что золото должно отправляться через Владивосток?
- О да, конечно! - обрадовался Эриксон удобному случаю провести этого русского. Сейчас он докажет, что в складе нет ни унции золота (оно лишь месяц назад вместе с пушниной было отправлено в Ном).
Огромный склад, кроме продуктов, оказался заваленным котлами, ножами, винчестерами, иголками. Ни золота, ни пушнины действительно в нем не было. Но товары - это же совершенно очевидно! - предназначались для приобретения пушнины.
Ободренный результатами осмотра, проспектор счел уместным предложить русскому инженеру отобедать. Жульницкий приглашение принял.
Как и обычно, он пил усердно, пьянел медленно. Олаф не отставал. Обед затянулся до вечера.
Как всякий деловой человек, Эриксон счел необходимым использовать визит инженера в интересах компании.
- Днем, на прииске, вы упоминали о хорошем участке вблизи нашего. Не согласились ли бы вы указать, где он?
Чиновник промолчал.
- Надеюсь, вы понимаете, что компания в долгу не останется. В конце концов, если он того стоит, - я сам… - он не договорил, полагая, что и так уже все ясно.
В слегка разгоряченной голове Жульницкого зашевелились коммерческие соображения. Он ведь действительно неподалеку обнаружил недурной участок.
- Участок? - переспросил он, вперив в Эриксона острый, хотя и хмельной уже взгляд. - Это находка, редкая находка.
Глаза Олафа заблестели ярче, он отодвинул стакан.
- Такая находка за всю жизнь попадается не больше одного раза, это говорю вам я - горный инженер! - сам еще не отдавая себе полного отчета, зачем он говорит это, бахвалился Жульницкий.
- Сколько? - прямо поставил вопрос янки.
"Какой наглец! - подумал чиновник Горного департамента. - Первый раз видит человека и… такое предложение!"
- Но если только десять золотников в день - мне не нужно! - Янки зажег сигару.
- Там жила! - несколько раздраженно ответил Жульницкий. - Вы, понимаете, что значит жила?!
Что значит жила, американец понимал.
- И значительно мощнее вашей, - добавил инженер.
- Я вижу, вы деловой человек, мистер Жульницкий. Сколько вы хотите за этот участок? - повторил Эриксон свой вопрос.
Инженер поморщился. Эти янки на всякого человека смотрят глазами купца: "Сколько хотите за участок? Почем сало? Уступи дешевле!.." Фу, гадость! Вспомнились студенческие годы. Тогда за такое предложение он мог ударить по лицу. Но потом… Коллеги, туалеты жены, содержание дома, лошадей… Впрочем, кто же из чиновников не брал взяток?
Эриксон ждал.
Жульницкий думал. Командировка его подходила к концу. Разные чувства боролись в нем. Прежде всего он должен угодить губернатору, а по всем данным дела компании неблагополучны. Тем не менее выезжавший сюда позапрошлым летом коллега дал самое положительное заключение… Затем просто необходимо было бы прижать этого ловкача и пройдоху янки: не возвращаться же к жене с пустыми руками! Однако это пока не удавалось. И, наконец, самолюбие. Как-никак, а он статский советник, дворянин, личный представитель генерал-губернатора, а этот мистер смотрит на него, как на купца в поддевке и красной рубахе навыпуск.
Опытный делец Эриксон счел своевременным подзадорить колеблющегося инженера:
- Если участок того стоит, я плачу за него чистым золотом.
- Но позвольте, ведь у вас золота нет, как вы изволили сказать ранее, - процедил сквозь зубы инженер, не поднимая глаз.
- Найдем! Сколько? - дрожащей рукой Олаф потянулся к бутылке.
В голове чиновника шумело. Взволнованный, он налил себе виски и выпил. Мысли путались, одолевая друг друга: "Губернатор? Но ему можно даже доложить о прииске Эриксона все так, как есть. Разве это помеха? Кто же узнает? Смешно, ей-богу!"
- Что ж, пуд золота - и участок ваш, - внезапно охрипшим голосом произнес он.
- Тридцать два паунда? - воскликнул ошеломленный проспектор. - Пуд? А сколько я возьму с участка?
- Двадцать. Это самая скромная цифра.
- Гарантии! - глаза американца зажглись азартом. Он вскочил на ноги.
- Гарантии? - чиновник задумался. - Гарантии? - повторил он. - Что ж, если за неделю не будет добыт пуд, то вы расторгаете наше соглашение. Я буду ждать.
Представитель "Северо-Восточной компании" подошел к кровати и выволок из-под нее кожаный мешок с золотым песком.
- Контракт! - скомандовал он, видя, как загорелись глаза инженера при блеске благородного металла.
Весь потный - стало невыносимо жарко - статский советник достал из портфеля бумагу и, сгорбившись, начал составлять частное "джентльменское" соглашение. "В конце концов кто же не брал взяток? Не я, так другой!"
Составление договора было делом куда более привычным, чем предшествующий ему низкий торг. Чиновник успокаивался, хотя и чувствовал, что его гложет неудовлетворенность: досадно, что он не сумел до конца разоблачить наглеца и получить этот пуд без всяких соглашений.
Проспектор пьянел, он явно сегодня перехватил, не отставая от этого худосочного русского. Взор его неуверенно блуждал по комнате. Эриксон подошел к кровати, прилег, разбросав свисающие ноги. Неудержимо клонило ко сну.
- Пиши быстро! - лениво заметил он.
Блеск золота мутил мозг горного инженера. Сколько лет доводилось иметь дело с этим металлом, но даже в мыслях не было овладеть таким неслыханным его количеством… Составляя и обдумывая соглашение, Жульницкий время от времени поглядывал на раскрытый мешок.
Срок договора - неделя. Затем он сам уничтожит его.
Жульницкий был способным человеком. Он быстро взвесил все, что гарантирует ему сохранение доброго, ничем не запятнанного имени.
Пуд золота, прикидывал он, займет совсем мало места. И наплевал он на всех! Притом эта сделка, как уже решено, вовсе не обязывает его давать ложное заключение о делах "Северо-Восточной компании".
Эриксон захрапел, но тут же дернулся, открыл глаза.
Время было за полночь. Под потолком помигивала лампа.
Жульницкий пропустил еще стаканчик виски и начал перечитывать договор. Хмель не то проходил, не то уже больше не брал его. Установилось какое-то необычное равновесие - тяжелое, гнетущее. "Как она обрадуется", - думал он про жену, лишь скользя взглядом по тексту соглашения, не улавливая смысла.
- Двадцать, - засыпая, промычал Эриксон.
Чиновник вздрогнул, оглянулся.
Американец боролся со сном.
- Готово? - опросил он. С трудом встал и шагнул к столу.
Но соглашение еще не было закончено.
Проспектор пьяно, одним движением сдвинул с края стола банки, бутылки, посуду и, уложив на свободное место локти, опустил голову на руки.
Жульницкий заготавливал второй экземпляр соглашения.
"Пуд… Было бы у меня оборудование, да на маячь этот корабль на рейде, я сам разработал бы эту жилу, - он подошел к кровати, нагнулся, рассматривая золото. - Но сейчас это все, что я могу сделать". Чиновник не видел, как Эриксон начал медленно валиться набок, увлекая за собой скатерть.
Звон стекла, жести, стук упавшего грузного тела заставили инженера вздрогнуть.
Не успел он двинуться с места, как Эриксон, еще сидя, уставился на него налитыми кровью глазами и, пытаясь нащупать задний карман, дико заорал:
- Стой! - Он неуклюже поднялся и, шатаясь, двинулся на Жульницкого.
Тот подался назад, испугавшись обнаженной волосатой груди и бессмысленного взгляда.
- Что с вами?
Эриксон припер его к стене.
- Что с вами? - повторил инженер.
- Это ты, Джим? - проспектор уставился на него немигающими глазами, протянул руку, вцепился в его мундир.
- Вы пьяны. Оставьте! - Жульницкий пытался оттолкнуть от себя пьяную тушу.
- Я пьян? - взъярился Эриксон и придавил ногой край мешка с золотом, которое, как ему казалось, хотели похитить. Он еще крепче впился пальцами в мундир инженера. - Я пьян? Ты что молчишь? Ты кто? - и он начал икать, тряся за грудь Жульницкого.
Статский советник побледнел от гнева и ощущения своей беспомощности.
- А… - наконец вспомнил Эриксон. - Продал участок? Смотри мне толь… ик! - его шатало из стороны в сторону.
- Вы забываетесь, милостивый государь!
- Смотри мне толь-ик, - все повышая голос, Эриксон погрозил ему кулаком под самым носом, не выпуская вицмундира. - Я де-ло-ик чело-ик! - голова его дергалась.
Статский советник почувствовал нервную дрожь во всем теле.