Отпустив, наконец, чиновника, владелец прииска шагнул к полке и, разливая виски по полу, наполнил стакан.
- Пей! Губер-натор! - Эриксон по-хозяйски похлопал его по плечу, поднося стакан, как лакею.
- Я не позволю! - чиновник не смог закончить фразы, спазма сдавила ему горло.
- Ну и черт с тобой! - пробурчал Эриксон, направляясь к постели и швырнув стакан на пол.
Заложив руки за спину, Жульницкий ходил по комнате. Он чувствовал себя оплеванным. И кем? Наглецом, проходимцем без роду и племени, без чина и звания! Негодяй готов уже сесть ему на шею. Инженер остановился, закурил, с ненавистью покосившись на храпевшего проспектора. Тот лежал поперек широкой кровати, лицом вниз. На каблуках огромных сапог тускло поблескивали подковки. Никто и никогда не позволял себе подобным образом обращаться с дворянином, статским советником, инженером Горного департамента! А этот считает, что купил не только участок, но и его. Наглец! "Деловой человек"…
Дымя трубкой, чиновник снова заходил но комнате. В нем проснулся Жульницкий-студент. Все сейчас потускнело в его сознании: и губернатор, и образ красавицы-жены, и золото - все, все! Из тех чувств, которые боролись в нем еще с вечера, брало верх оскорбленное самолюбие.
"…Продаем, продаем по частям. Торгуем, берем взятки. Но кому продаем? Чужеземцам, наглецам! - он застегнул сюртук. - Сегодня - я, завтра - другой, послезавтра - третий… Так можно… Отдали край хищникам! А сами, русские, подбираем объедки? Позор! Позор! Нет, раньше вы не были таким! Стыдно, господин статский советник! Да-с, стыдно! Он вам готов на шею сесть, этот янки. Сегодня - вам, завтра - краю, потом - России?"
- России? - вслух повторил он.
Он же русский человек, но как он пал, как он пал! Жульницкий сел за стол, охватил руками гудящую голову.
Эриксон храпел.
Начинало светать.
- Нет, я научу этого наглеца уважать русское чиновничество! - громко произнес Жульницкий и в клочья разорвал соглашение. - Это золото я заберу без веса и без всяких соглашений.
Все раннее утро, лихорадочно работая, просидел инженер над бумагами. Когда Эриксон поднялся, ему было предложено подписать вместо договора акт, где перечислялось все достойное перечисления и в соответствии с концессионным договором, в связи с его очевидным нарушением, указывалось, что золото изымается для сдачи представителю компании во Владивостоке.
Олаф похолодел.
- Вы с ума сошли? - голова его втянулась в плечи, глаза и рот широко раскрылись.
- Господин Эриксон! Прошу не забывать, что вы разговариваете с представителем власти того государства, на чьей земле имеете честь находиться, - обрезал его чиновник.
- Я ничего подписывать не буду.
- В таком случае я арестую вас и вместе с золотом отправлю во Владивосток.
Эриксон мучительно старался припомнить подробности минувшей ночи. "Ловушка! Попался, как заяц. Сам показал золото…"
- Итак? - потирая сухие руки, произнес Жульницкий, покалывая его острым, ястребиным взглядом.
- Я не уполномочен компанией. Мистер Роузен…
- Еще вчера я изволил вам, кажется, заметить, что не имею ни времени, ни желания слушать о вашем мистере Роузене.
Американец сделал еще одну попытку выпутаться.
- Я готов отдать золото, но подписывать… Поймите… - с мольбой в глазах он приподнял руки: его подпись под таким актом была бы равносильна аннулированию концессионного договора с компанией.
- Взятка? Отдать вам за нее на разграбление полуостров? А может, купите и Приамурье? - воскликнул чиновник, искренне позабыв, что еще недавно сам соглашался на это. Впрочем, Жульницкий уже решил, что половина золота останется у него.
За окном промелькнула фигура казака. У Эриксона затряслась нижняя губа.
- Кузьма! - позвал чиновник.
В комнату влез Кузьма, чуть не заполнив ее всю.
- Принеси казенный мешок, упакуй золото. - Жульницкий указал на мешок и полез в портфель за пломбиром.
Спустя полчаса от мыса Беринга отходил к кораблю моторный бот.
Олаф Эриксон прислушивался к затихающему рокоту мотора, глядя на копию подписанного акта, лежащую перед ним на столе среди поднятых с пола пустых бутылок, банок и объедков.
* * *
По заданию начальника края горный инженер перед возвращением посетил контору главного директора компании на Аляске. Вот уже несколько дней русский военный транспорт стоял у причала в городе Номе.
- О, Россия! - то и дело восклицал мистер Роузен и поднимал палец вверх. - Это прекрасная страна.
Статский советник соглашался.
- Этот бокал я пью за Россию!
Чиновник Горного департамента поддержал его.
- Я слышал, что мистер губернатор есть деловой человек. Его фамилия Унтербергер?
Директор делал все, чтобы завоевать расположение важного гостя. Но тот своих карт не раскрывал. После недавнего инцидента у него появилось чувство неприязни к заокеанским дельцам. Он все еще, казалось, ощущал на своем мундире грязную руку Эриксона.
- Мистер Унтербергер, - не унимался главный директор компании, - вероятно очень рад, что скоро мы сможем встречаться с ним так часто, как это могут делать только близкие соседи, не так ли?
- Вы что имеете в виду? - не понял инженер.
- Как что? Транс-Аляска-Сибирскую железную дорогу!
На лице Жульницкого отразилось недоумение.
- Как!? Вы не знаете, что делается у вас в империи? Ну, как же. Вы садитесь в Нью-Йорке на поезд и без пересадки едете в Париж.
И мистер Роузен изложил ему проект американского синдиката. Он даже подвел гостя к карте, где уже оказалась нанесенной эта дорога.
- Смотрите! - воскликнул он. - Ном - туннель - мыс Дежнева - Верхнеколымск - Якутск - Красноярск… О, это грандиозное дело! Мы уже готовимся к поискам наиболее выгодной трассы.
Инженер Горного департамента вспомнил, что в какой-то газете он читал об этих бредовых планах, но отнесся тогда к ним вполне равнодушно, как и полагалось, по его мнению.
- Я вижу, - продолжал Роузен, - вы совершенно не представляете себе всех колоссальных выгод для России от этой дороги. Но это надо понимать!
- Мне, как инженеру, неясно другое, - отозвался чиновник для особых поручений. - Представляете ли вы все технические трудности прокладки такой магистрали в условиях вечно мерзлого грунта, горных хребтов, многочисленных рек - и все это в малонаселенной местности? К тому же, если мне не изменяет память, где-то, помнится, я читал, что такое строительство потребовало бы более миллиарда рублей, а содержание дороги приносило бы ежегодно сто миллионов рублей убытка.
- Деньги? - бойко откликнулся мистер Роузен. - Деньги - это не проблема. Трудно строить? Но это наша забота, черт возьми! Вы думайте о другом - о выгодах для России от такой магистрали, вот о чем следует думать русским! Вдоль всей трассы мы будем строить вспомогательные пути, каналы, порты, плотины, доки, набережные, элеваторы, электростанции, мы будем повсюду закладывать рудники, заводы - представляете себе, как оживится этот пустынный край? Мы построим там целые города!.. Элен, принесите нам кофе.
Жульницкий молчал. Ему вспомнилась почти аналогичная история со строительством Америкой Панамского канала, в результате которой Колумбия потеряла часть своей территории, где образовалось сепаратное панамское правительство.
- Я вижу, вас ошеломило мое сообщение? Что ж, Америка - страна огромных возможностей! Смотрите, как возбуждена пресса, - и Роузен положил перед ним пухлый альбом с вырезками из различных газет о Транс-Аляска-Сибирской железной дороге.
Но Жульницкий не проявил к альбому особого интереса: перевернул несколько листов с кричащими заголовками, а затем закрыл и отодвинул в сторону.
Роузен понял, что его гостя этот вопрос совсем не занимает.
Некоторое время пили кофе молча.
- Кстати, мистер Жульницкий, - прервал неловкое молчание хозяин, - надеюсь, это не секрет? Каковы ваши впечатления о деятельности компании? Ведь мы уже сегодня расстаемся с вами. А ваше мнение… Вы понимаете, как это важно для компании! Элен, - обратился он к секретарше, сидевшей тут же. - Вы все приобрели, Элен, для миссис Жульницкой? Не удивляйтесь, - он положил руку на плечо инженера. - У нас в Штатах такой обычай. Я посылаю вашей очаровательной супруге лионские шелка, марсельские кружева, духи "Коти" - и только. И надеюсь также, что вы не обидите нас отказом быть почетным акционером нашей компании, - с этими словами он двумя руками вытащил из стола внушительную пачку акций и передал их секретарше. - Распорядитесь, Элен, сейчас же все хорошенько упаковать и немедленно доставить на корабль покупки мистера Жульницкого… Наш дорогой друг, к сожалению, покидает нас, насколько мне известно, через час. Ведь это так?
Да, это было так. Но Жульницкий возражал против подарков.
Однако Элен уже ушла…
Довольный ловким трюком, мистер Роузен улыбался, быстро расхаживая по кабинету. Он считал, что представитель губернатора несомненно будет теперь поддерживать компанию.
Но он ошибся. Чиновник Горного департамента уже решил, что подарки жене ни к чему его не обязывают, раз здесь "такой обычай"… Что же касается акций, то их ему навязывают без его согласия, да он и немедленно продаст эти бумаги, пока они еще в цене… И нисколько это ему не помешает доложить о компании так, чтобы при возможной проверке не угодить в неприятность.
"Нет-с, милостивые государи, - думал он, - за кипу тряпок и пачку бумажек, которым (уж он-то знал это!) по прошествии непродолжительного времени истинная цена будет ломаный грош, меня не купите. Дешево оценили… Нет-с, не выйдет!"
- Вы что-то сказали? - Роузен остановился, склонив голову набок, пригладил на лысине редкие волосы.
- Время, говорю, отправляться, - инженер взглянул на часы.
На берегу Жульницкого поджидала пестрая толпа русских в непривычной для его взгляда одежде. Им сказали, что транспорт находится в распоряжении личного представителя губернатора и возьмут их или не возьмут в Россию - решить может только он.
- Господин чиновник…
- Мистер губернатор!
- Ваше превосходительство! - останавливали его со всех сторон.
- Дяденька, возьми нас на родину.
- Родненький! Мы же русские… - всхлипывала болезненная худая женщина.
- Не могу, не могу, - твердил он, пробиваясь к трапу.
- На тебя вся надежа…
Он досадливо морщился.
- Корабль военный, нельзя. К тому же надо разрешение местных властей.
- Так мы не приняли американства. Русские мы, господин губернатор! Ваша светлость…
- Возьмите, Христа ради! Совсем тут погибаем.
Среди просителей был и Василий Устюгов.
- Поднять трап! - раздалась команда в перезвоне машинного телеграфа.
Пароход начал отчаливать. На берегу, не глядя на корабль, Роузен и красавица Элен помахивали руками и смеялись над тем, как они ловко купили мистера Жульницкого.
Г лава 21
ВДАЛИ ОТ РОССИИ
Пароход удалялся. Казалось, он медленно погружается в море.
Роузен и Элен, служащие и рабочие порта давно покинули причал. Лишь поселенцы Михайловского редута, безмолвные, как во время богослужения, все еще смотрели вслед уходящему кораблю. Лица у них были печальные, сосредоточенные. Дети жались к матерям, заглядывали в их повлажневшие глаза.
Полоса черного дыма тянулась над морем, как бы связывая судно с людьми на берегу. Но вот и она внезапно изломалась, потом стала рваться на части, и обрывки ее, бесформенные, косматые, понеслись в сторону, гонимые крепнущим ветром.
- Ушел… - со вздохом выдавил из себя широкогрудый бородатый поселенец и провел рукой по лицу.
- Ушел, - глухо, как эхо, повторило несколько голосов.
Поселенцы направились к своим домам. Они не слышали голосов разноязычной толпы, музыки, шума городских улиц, гудков паровоза.
Мысли были далеко - за морем, за океаном.
- Поздно узнали, - наконец заговорил один из поселенцев.
- Не в том причина. Человек не тот, - не согласился с ним другой.
- Поляк, видать, или немец какой-то. Жульницкий, - сказывали матросы.
- Слуга государев, - вмешался третий. - Перевешать бы всю эту свору продажную, да и самого бы неплохо!
- Ты царя не трожь.
- А что? Может, сбегаешь донесешь? - На лицах появились улыбки.
- Эх, Россия, Россия!..
- Да, далече матушка…
- Печора да Волга - то верно, - заговорил Устюгов, - а вот Чукотка - это рукой подать.
На него оглянулись.
- Так нешто это та Россия?
- Та не та, а Россия. Встречал я там одного человека. Ученый большого, видать, ума. Так он сказывал про Славянск, Камчатку и разные другие места. Перебирайтесь, говорит, сюда. Ну, а потом - дальше, на Амур-реку или кто куда захочет.
- Захочет… - передразнил его один из поселенцев. - Хотелку надо иметь, а ее-то и нет, - и хлопнул себя по карману.
Ном остался позади. Шли по изрытой золотоискателями земле.
- Вчерась опять шериф приходил, - спустя некоторое время заговорил дядя Василия. - Долго, говорит, вы подданства принимать не будете? Вы что, спрашивает, супротивники наши, что ли?
- А ты что?
- Зачем, отвечаю, супротивники. Русские мы. А он свое: будем выселять вас как бесподданных.
- Ишь прыткий какой! Ты бы посоветовал ему с меня начинать: у Матвея, мол, добрый топор - как раз по твоей шее!
- Будем, похвалялся, на этом месте завод закладывать, что консервы делает.
- Завод… Они без завода, гляди, скоро всю рыбу изведут. Слыханное ли дело глухие запруды в реках устраивать? Отродясь такого не видывал.
- Эх, хозяева!.. Исковыряли землю повсюду, словно свиньи. Зверя истребили, теперь до рыбы добрались.
- Уеду я отсель. Невмоготу мне глядеть на порядки ихние, - высоким голосом заговорил молчавший до сих пор худой рыбак со шрамом на щеке. - Вот денег накоплю - и айда в Россию.
Слово "Россия" заставило людей снова умолкнуть. Еще утром их окрыляла надежда. И вот опять они возвращаются ни с чем.
День был воскресный. У Михайловского редута поселенцев встречали отец Савватий, дед Василия, старики, мужчины и женщины - все те, кто не собирался покидать свою Америку.
- Ну, как? - послышались голоса.
- Как видите: с чем ушли, с тем и вернулись.
- Ну и слава богу! Вместе-то оно лучше.
Люди начали расходиться по избам. Устюговы направились к дому отца Савватия, где они жили с тех пор, как их избу описали и продали с торгов.
Наталья сразу взялась за хозяйские дела. Дед и внук присели на завалинке.
- Чего батюшка-то ноне с амвона сказывал? - спросил Василий.
Дед кашлянул, сверкнул глазами - сердился он на внука, - но все же ответил:
- Сказывал, что поганые янки, нехристи окаянные (это старик добавил уже от себя), хотят, чтобы весь честной народ позабыл, что земли эти проведаны и заселены нами. Все нашинские, русские названия рек, гор, заливов, мысов, озер на картах повытравили, а свои понаписали, поганцы. Рыщут теперь, как шакалы, выискивают медные доски, кои были дедами нашими повсюду зарыты, что, мол, земля эта российского владения.
- А наша-то доска, что в Михайловском нашли, где хоронится?
По лицу деда растеклась умильная улыбка. ("Похвальная забота", - подумал старик). Он поудобнее уселся, поглядел по сторонам.
- В храме божьем, Васильюшка. После обедни отец Савватий выносил ноне ее. В алтаре хоронит, как святыню, дитятко. Помалкивай токмо, гляди, как бы не дознались недруги наши.
Вдали бегали подростки. Среди них Василий узнал сына.
Ребята играли в "Русскую Америку". Колька распределял роли:
- Я буду Баранов, ты - Хлебников, ты - Загоскин. Вы, - указал он на одну группу, среди которой были и девочки, - индейцы. Вы - испанцы. Вот вам аркан, кандалы, - и он сунул им какие-то веревки. - Вождем индейского племени будешь ты, Витька. Найди себе перья на шапку и разрисуй щеки и нос… Вы, ребята, будете промышленными людьми и землепашцами. Ладно?
- Не хочу я быть испанцем, - утирая рукавом нос, воспротивился сын отца Савватия. - Лучше индейцем или эскимосом.
Колька секунду подумал, но согласился. И это была его ошибка, так как тут же и все остальные "испанцы" пожелали стать русскими, а если уж нельзя, то индейцами.
Распределение ролей затягивалось. Однако уже вскоре Михайловский редут наполнился дикими криками. Это "конные испанцы", оседлав хворостины, ловили лассо мирных индейцев, чтобы обратить их в рабство, заставить возделывать свои поля.
- Русские, за мной! - вдруг на весь редут раздался звонкий голос "Баранова", и вместе со своими помощниками и промышленными людьми он бросился вызволять индейцев из рабства.
Среди пленных испанских жандармов оказался один очень подозрительный человек. На допросе выяснилось, что это капитан пиратского брига, который привез оружие индейцам с целью поссорить их с русскими, побудить их выступить против них…
Капитана звали Джои Сивая Борода. Когда же ("Хлебников" сорвал с него приклеенную бороду, то обнаружилось, что это вовсе не Джон, а мистер Смит, с которым уже доводилось встречаться правителю Русской Америки.
- Так вы опять, мистер Смит, нарушили русские поды? На этот раз это вам так не пройдет! - и "Баранов" распорядился снять с него штаны и выпороть.
Однако такого позора не мог вынести Колькин друг Юрка, и он заявил, что больше не играет…
Подростки заспорили, зашумели. Игра явно не удавалась.
День угасал.
- Пойду покличу Кольку, - дед поднялся с завалинки, - пора ему вечерять да спать. Поутру раненько к трактирщику.
Не видя старика, ребята продолжали спорить!
- Сам будь Сивой Бородой!
- Нешто так играют?
Среди мальчишек и девчонок - эскимосы: вместе с поселковыми ребятами они ходят в школу к отцу Савватию и свободно владеют русским.
- Хитрый, - говорит один из них. - Сам всегда Баранов, а мы? Мы тоже хотим.
- Давайте в горелки?
- Витька, беги вымой фейс и давайте начинать, - предложила вождю индейского племени Нюшка.
- Это что еще за "фейс"? - неожиданно раздался за Нюшкиной спиной недобрый голос деда. - Это ты, Нюшка-греховодница, фейсишь тут? - Старик вплотную подходил к сразу притихшим спорщикам.
Девчонка опустила глаза, затеребила подол платья. Она знала, что дед не выносит, когда поганят, как он выражается, родной язык.
- Ты что же молчишь? Никак запамятовала, как по-русски "лицо"? - И костлявой рукой он поймал ее за ухо.
Нюшка покорно выносила боль, молчала.
- Молчишь, упрямая?
- Не буду, дедушка!
- Не будешь? - он не отпускал уже сильно покрасневшее ухо.
- Вот еще отец выпорет, да еще батюшка в храме помянет, тогда не будешь, тогда не будешь, - приговаривал он, - поганить язык прадедов. Срамота! - Он, наконец, выпустил Нюшкино ухо. - Срамота! Колька, домой! - И гневный, что-то бормоча, дед зашагал к избе. - Бесстыдники! - повернувшись, крикнул он стоявшим молча ребятам.
Около отца Савватия собралась большая группа поселенцев.
Батюшка говорил:
- Невозвращенцами нас называют. Да нешто мы ведали, что перестали уж быть тут хозяевами?
- Беспаспортные, говорят, - с горечью вставил кто-то.