Настроение чудесное – мы снова в пути. Спугивая с лежбищ нерпу, фотографируем её грациозные подводные пируэты. Стайки хариусов прекрасны в прозрачной воде. Песчаное дно просматривается на много-много метров. Прибрежные валуны покрыты липочаном – мотыльком ручейником – любимым лакомством медведей. Берег крут и висит над нами на трехметровой высоте – мы идем по прибрежной галечной полосе шириной в полтора-два метра или прыгаем по курумнику, гладкому от ветров и воды. Красиво! О! В завале камней изуродованный труп медвежонка а, чуть дальше по берегу, истерзанный труп изюбря со спиленными пантами. (Вот сука бородатая – испугался, что сдадим) Понятно, началась заповедная зона. Это территория биосферного полигона, примыкающего к Баргузинскому заповеднику. В сущности, мы уже провели вечер, ночь и утро на полигоне – его северная граница – река Шигнанда. Бог даст – завтра будем в заповеднике. Может, увидим соболя – главное богатство охраняемой зоны, а может… Вспомнились слова Брянского из его книги: "На заповедной тропе в любой момент возможна встреча с "главным лесничим" – медведем или целой медвежьей семьёй". Заповедник ещё впереди, но уже страшновато, но и страшно любопытно (что это за приключения без медведя?) – медведей довелось видеть лишь в цирке и зоопарке. Вот и Черных…
Он смотрел на нас с высоты обрыва, затаившись в траве. Торчащие рыжие уши и черные бусины глаз – это первое, что увидели мы. Уже через мгновение он соскочил, развернулся и с хрюканьем стал улепетывать в глубину берега. Почему-то опять запомнились уши и прыгающий круп в высокой траве. Фу-у, ушёл. Осторожно продолжаем путь, двигаясь по скользкому курумнику, озираясь в сторону леса. Медведь вылетел из чащи метрах в десяти, остановился и стал прыгать на всех четырех лапах. Фыркал, ворчал. Потом развернулся и вновь растворился в лесу. Мы прибавили темп. Медведь выскочил снова, но уже гораздо ближе и снова запрыгал. Секунда – и он исчез. Глупый факел в руке, ружьё, как назло за что-то зацепилось – не вытаскивается из мешка. Где-то на дне патроны. А рыжий уже в пяти метрах в третий раз исполняет свой жуткий танец. Если сейчас встанет на дыбы – всё, труба. Щелкнул затвор. Медведь отскочил в лес и заревел. Потеряв его из виду, мы слышим его – он бегает взад-вперед перед нами, ломая сухие ветки и рыча. Спиной, спиной к Морю, мы аккуратно и скоро уходим подальше от зверя. Суета. Скользко. Страшно. Камни. Вдруг всё стихло. В глубине леса хрустнула ветка, и опять тишина. Кажется, ушёл. Да, – ушёл. Сердце ломает грудину, бешено скачет внутри. Воздуха мало, колени подкашиваются, вспотела спина. Присев на камнях, пытаемся отдышаться, не упуская из виду предательский лес. Потемнело в глазах. Здравствуй, заповедная зона! (Гори она огнём!).
Такие неожиданные встречи нас не радуют. Этот ушёл. А если б не ушёл? А следующий уйдет? Не успели ступить на заповедную тропу – тут же встреча с "главным лесничим". А что такое "целая медвежья семья"? Каждый куст и каждый поворот проходим осторожно. Внезапная встреча, особенно когда он поедает нерпу или слизывает липочан, может кончится трагически, поэтому решили шуметь, надеясь это поможет – услышав человека медведь должен уйти. Стали петь песни. Но не все песни подходят по такт шага. Потом, много не напоёшь – устаешь. В этом случае, подходя, просто что-нибудь орешь. Вова орет: "Михал Иваныч, дай тропу!" Я ору: "Медведя! Ломиться будете!". Глупее нечего было нельзя придумать.
Иринду прошли легко в брод, засучив до колена штаны. Время есть – идем до Урбакана. Судя по карте, там зимовьё. В нём-то и заночуем.
Урбакан проходим с шестами. (Опытные уже – не рискуем). Зимовья нет. Неужели ночевать в палатке? Желания мало – кругом медведи. Там, где берег песчаный весь утоптан следами, как на пляже. Вот только у пляжников ногти больно большие. Такими лапками зацепишь – как пять ножей полоснёт по телу. Свежесть следов и помёта не вызывает сомнений, что Михал Иваныч постоянно трётся рядом. Поэтому лучше ещё прошагать и напороться на зимовьё, чем защищать свои тушки тонким капроном палатки.
Ещё одна протока. Проходим и её. Нормально. Тропка тут же выводит к зимовью. Ну, слава Богу, наши старания вознаграждены – ночуем спокойно. Первым делом проверяем зимовье на гастрономическую пригодность. Находим сухую булку хлеба и две картошки – отлично. Костерок, приятно потрескивающий и наполняющий прибрежный вечерний воздух сосновым дымком, быстренько готовит уху. Отдыхаем. Переводим дух и нетрализуем адреналин коротким сном, чайком с листом смородины, густо растущей вокруг зимовья. Вова затеял ремонт своего фотоаппарата и, понятное дело, уронил на пол крошечный болтик. Полез со свечкой икать. Смешной, где там найдешь болтик? Тем более в темноте. Удалось уговорить его меньше топтаться, оставив эту идею до утра. Утром вместе поищем. За такую идею я получил усиленную медобработку: колени натерли гидрокартизоновой мазью, ступни – вьетнамской звездочкой, спину – феналгоном. Протащить полтора месяца на своих плечах всю эту аптеку и не втереть хоть раз другу, Вова не мог. Я не против – кайф, когда тебе втирают мази после долгого пешеходного дня (особенно в ступни). Как бы сделать так, чтобы это вошло в привычку у В.А. Михайлюка – моего личного врача?
Снова хочется есть. Едим. Натерпелись на Шегнанде – откопали себе яму желудка. Теперь, сколько не ешь – всё мало. Патология. И дневник-то теперь наполнен только отчетами о съеденном, да ещё что, где надыбали из съестного. Скорее бы Давша – получить посылку, нажраться и забыть сосущую тварь под научным название Гастр (желудок, твою мать!).
Хруст сухарей затих в темноте.
29.06.92
Неожиданное пополнение запасов. Медвежатина на солнечном валунистом берегу. Поход к реке Кабаньей в камышах в надежде найти следы кабана. Переправа – нас ждали. Три ленка на ужин. Отдых, рассказы, рассказы
Часы врут безбожно, то отключаясь, то снова показывая какие-то знаки. Сколько сейчас время? Спросите что-нибудь полегче. Нужно было взять "командирские" и не выгибаться с этой электроникой. А теперь вот, смотри на свои иероглифы. Зато легкие – пластиковые. Ну, что сказать? – Дебил.
Приготовив завтрак, бужу Вову.
– Будем сначала есть или искать болтик? – спросил я.
– Я уже наладил аппарат. Ночью я его всё-таки нашёл, – обрадовал Вова.
Вот заусило его! Я и не слышал, как он ползал со свечкой по полу. Ну, хорошо – меньше проблем. Значит только завтрак. На улице (привычка так называть всё то, что находится за стенами дома) довольно холодно и сыро. Солнце восходит, роса. Приходится поедать в зимовье, а вот чаёк – это дело святое – это на улице, у костра. Добив остаток пленки, перезаряжаем аппараты и в путь.
Два, рядом стоящих зимовья, не обозначенных на карте, пополнили наши продуктовые запасы. В первом поживились двумя стеклянными банками рассольника, сухарями и двумя картошками (почему везде оставляют лишь две картошки?). Плюс, нашли за оконной обивкой леску с двумя крючками. Теперь такие подарки мы принимаем с удовольствием. Во втором зимовье на стене весел холщовый мешок с вяленным мясом. Каждый кусок мяса был проткнут сальной бечевкой и имел не понятно кисло-горелый запах. Взяв несколько кусков, испачкав руки в сале и сажи, посчитали, что это медвежатина. Сготовим на обед – распробуем. Будем считать повезло. Уходим.
Жара. Ну, наконец-то можно снять телогрейки. Считай, уже месяц, как лето, а мы всё в телогрейках. Всё мерзнем, шмыгаем носом и совсем не загорели – только лицо и руки по локоть. На круглых камнях – экспонатах лимнологического музея, заваливаемся варить обед. Костерок дымит в камнях. Бурлит рассольник с копченым мясом. Мы валяемся в трусах на горячих камнях. Сохнут вечно сырые телаги, сапоги и спальники. Белый каменный берег, лазурный Байкал, крикливые чайки и кучевые облака, ежеминутно превращающиеся то в замки, то в драконов, то в огромные небесные каньоны, радуют глаз, бередят воспоминания, пробуждают мечты. Вот так бы, плюнув на всё, завалиться у моря на пляж и попивать "колу", наслаждаясь горячим воздухом, теплой водой и красотой летнего неба. А впрочем, это уже всё есть, колу заменим рассольником. Пора отведать, что там за варево.
Варево оказалось не очень. Копченое мясо испортило вкус похлебки. Супчик получился гаденький и не пошёл, не смотря на наш вечный голод. Медвежатина (а это была именно медвежатина) не покатила. Более того, Володя вдруг объявил, что мясо медведя на восемьдесят процентов заражено. Прочёл лекцию о возможных последствиях поедания этой пропастины. Об очень возможных заболеваниях, о недугах, подстерегающих людей даже через три года, после первого укуса такой пищи, и всякую другую фигню. А мы съели уже по куску. И у Черныха хавали Мишатину. Стало ясно – нам конец. Не отделаемся. Самое легкое – аскарида. Послушать Вову, так весь аппетит пропадет. Пришлось выливать всё варево, с сожалением глядя на скользкие большие куски мяса. И грызть сухари, запивая чаем. Чайки – дуры, достали! Сколько можно орать?!
Блуждая по старому, но ещё илистому руслу какой-то реки, в высоких зарослях камыша и другой не известной мне желтой травы, я всё искал следы кабанов. Мы уже подходим к реке Кабаньей, заросли – самое то для кабанов, а следов нет. Зря же не будут называть реку и мыс. Но следов нет! Всякие следы есть – и козьи, и изюбря, и, понятное дело, медведя, и даже зайца, а кабана нет. Ну, да и хрен с ним – выходим на берег к реке. Где-то здесь нас должен кто-то ждать, как обещал капитан "Святоша".
Первый рукав Кабаньей проходим в брод, изрядно помочив штанишки и набрав полные сапоги воды. Пришлось разуваться, выжиматься. У второго рукава, с противоположного берега видна моторка. Свистнули (Вова лихо свистит), появился человек и погрёб к нам. Отлично! Поздоровались. Загрузились. Представились. Его зовут Алексей. Он лесник, работает на этом (там в глубине берега) кордоне. Вот уже второй день ждет нас.
Что-то Лёша сильно суетился, выронил весло, поскользнулся, свалился на дно лодки, и нас понесло в Байкал. Мотор не заводится, сколько и как не дергай. Хорошо, что поймали весло – догребли до берега. За шнур дотянули лодку до её стоянки. Паркуем и идем к его зимовью.
Классное хозяйство у Алексея. Зимовьё – что надо. Надворные постройки, типа, столик. Таганок. Все дела. Ночуем здесь. Переодеваемся (штаны промокли ещё на первом рукаве), вешаем к костру сушить наши тряпки, а сами в кроссовочках и трико ворожим у костра, готовя ужин и протирая уши доверчивому Алексею. Человека по глазам видно – сразу ясно поведется или нет на наши шуточки. Лёша был экспонат самый подходящий. К тому же, мы так устали втирать друг другу за эти дни, не видя ни кого, кроме моряков на "Святоше" (но им не вотрёшь, да и некогда было – ели), что Алёша был для нас просто подарок судьбы. И тут ребят понесло…
Первым делом Лёша раскрутился на тушенку, перловку и хлеб (против нашей заварки). Вообще, он парень оказался не жадный, словоохотливый (тоже не сахар одному торчать на кордоне сутками или неделями) и весёлый. Срубил он нас, когда, взяв спиннинг, пошел порыбачить. Понятно, что ждали мы его часа через два, сушились и готовили ужин. А он появился через двадцать минут с тремя уже чищеными ленками и воткнул их на рожны.
– Ты что, это поймал? – у нас удивлению не было предела.
– Да. Сегодня Ваш день – клюёт хорошо.
– Ты их уже даже почистил?
– Кинул раз пять – трёх зацепил. Хватит. Там в реке и почистил.
– Гонишь!
– Здесь всегда нормально клюет, – совершенно искренне ответил Леша.
Убрал. Чего и говорить – убрал. Зря. Это вызов – мы завелись.
Огромное количество хозяйской пищи кушали до полуночи. Потом растопили печь в доме, повесили сушить сырую одежду и ещё часа два донимали его расспросами.
30.06.92
Комариное утро, полное еды. Снова медведи. Кордон, встреча с Бородой. Медведь у метеостанции в Давше. Давша, общежитие, Александр Поткин. Ужин, тёплая радоновая ванна, чай с молоком
В 8.00. подъём. Прохладное комариное утро. Но солнышко светит, значит, будет всё о'кей. Одежда высохла, часы подведены, пора кушать и собираться.
Алексей вновь упылил рыбачить, вручив нам пакет пшена. Мы, по своей привычке, весь его и заварили. Через час, когда от килограмма пшена, рыбы, жаренной на рожне, сала, масла и черемши не осталось и следа, Алексей очень удивлялся нашему аппетиту. Он полагал, что заварим кашки грамм двести, но килограмм этой куриной пищи, растворившейся в наших утробах, для него было не постижимо. Как бы там ни было, Алексей дал нам полезные советы, как идти до Давши, что делать если заплутаем (стучать по стволам деревьев – крик не слышен в лесу, а стук разносится очень далеко), и ещё раз посоветовал остановиться в Давше у Шуры Поткина в общежитии у гаражей. Потом вынес из дома две банки тушенки, кусок масла, кулёк сечки и вручил нам на дорожку. Спасибо. Приятное пополнение. Может, когда встретимся!
Часа два шли прекрасной тропой по чудесному лесу греемые утренним солнцем и обдуваемые свежим морским ветром. Зимовьё. Зашли, конечно. Пошарились. Пусто. Повалялись на нарах. Отдохнули. Вову опять понесло про медвежатину. Чтобы успокоить медицинский персонал нашей экспедиционной группы, пришлось оставить в зимовье все куски медвежьего мяса. Может, и к лучшему – грех кушать медведя, бродя по медвежьим тропам.
Выходим из зимовья. Медведь стоит посреди тропы и с любопытством смотрит на нас. Что нам было делать? Мы тоже остановились, сжимая ружьё, но пока ещё не наставляя на медведя (чтобы не провоцировать косолапого). В крайнем случае, успеем заскочить в зимовьё. Оценив нас, медведь спокойно развернулся и двумя прыжками оказался на высоком обрыве, вдоль которого проходит тропа. И что? Если он так заскакивает вверх, то как же он спрыгивает с обрыва? Идти дальше? Постоим. Постояли. Потихоньку пошли. Прошли то место, куда ускакал медведь, потом прибавили шаг, но глаз уже не с обрыва, что слева, не с кустов, что справа, не спускали. Потом снова начали петь и кричать: "Михал Иваныч, дай тропу!" А тропа забита медвежьими следами и свежим дымящимся пометом. Нервы, как струны. Не расслабишься. Не полюбуешься красотой здешних мест. Идёшь, как Штирлиц, на всё озираешься. И что толку. Стоит. Опять стоит и смотрит. Наверняка вышел узнать, что там покойники идут орут. Сволочь – совсем не боится. Уставился, и всё тут! Медвежат вроде не видно – значить самец. Деревья вокруг тонкие, да и расстояние маленькое – не успеем заскочить на дерево. Тоже стоим. Нас двое – он один. Он сходит с тропы и не торопясь уходит в лес. Мы торопясь уходим вперед по тропе.
Пограничную реку Езовку (граница Баргузинского заповедника), если верить карте, можно пройти в брод или по мостику. В брод мы уже находились, пойдем по мосту. Сфотографировавшись специально с оружием у опознавательного позорного сооружения (визитная карточка заповедника), мы ступили на прекрасный, бревенчатый мост, внешне точь-в-точь, как в кино про индеецев "Золото Маккены" (Ох уж эти воспоминания детства). Чудный вид, чудный плёс, чудный прозрачный поток таёжной речушки. На той стороне реки заболоченная заводь. Два медведя, завидев нас, уходят в заросли травы. Здрасти! А нам как на ту сторону теперь идти? Но делать нечего, идем, рассудив так: если бы хотели напасть – мы бы их не увидели. Когда Миша нападет, мы узнаем по нестерпимой боли в позвоночнике или черепной коробке. Это успокаивает? Не очень. Но хоть это.
Первый кордон заповедника на реке Куркавка встретил нас в обеденное время добрым стариком лесничим, который угостил нас четырьмя копчеными омулями и половиной булки хлеба. Пристроившись под разлапистой сосной на берегу реки, мы ели рыбу, слушали рассказы старика о том, как он прямо из окна дома (дом в десяти метрах от нас), выхлестнув выстрелом стёкла, завалил медведя (примерно на этом месте, где мы кушаем). Мы угостили его крепким чай и стали ждать лодку, которая, как обещал старик, должна вот-вот за нами приехать и переправить на другой берег (он договорился, да и про нас здесь уже все знают).
Лодка промчалась мимо. Дед насторожился, но промолчал. Лишь через три часа лодка вернулась, и из неё вышел (кто бы вы думали?) Борода. Протягивая нам руку, как старым знакомым, он спросил:
– В Давшу сегодня едете?
– Ты что, блять, издеваешься? Мы тебя четыре часа ждем, а ты ещё издеваешься, – он конкретно достал. – Нам на тот берег нужно.
– А? Ну щас мы приедем – ждите. – Борода и два его попутчика о чем-то поговорив с дедом-лесником, отчалили от берега.
– Вот, козлы! – сказал Вова в след уходящей лодки. – Мы их столько ждём, чтобы они подъехали, спросили.
– Я вас сейчас перевезу, – вдруг сказал лесник. – Вон в ту лодку загружайтесь, а я сейчас, – дед зашел в дом и через минуту вышел с канистрой бензина.
Вот, чтобы мы делали без таких стариков? И чтобы мы сделали, попадись нам не на территории заповедника, бородатый ублюдок. Спасибо, папаша. За рыбу, за хлеб, за понимание, за время твоё и доброту.
Всю дорогу до Давши нас пожирали комары, мучила жажда (от копченой рыбы видимо) и выламывал ноги курумник. Тропа, небольшими кусками, давала передышку, но тропа была медвежья, а это напрягала. Местами, вместо утоптанной дорожки, попадались, веками вытоптанные сотнями поколений медведей, медвежьи следы – тропа зверя, когда каждый ставит лапу точно в след, прошедшего до него. Мы попробовали идти по ней, ставя ноги точно в медвежьи следы – не удобно, в коленях ноги выворачивает внутрь.
С мыса Немнянда, красивого, как моя бабуля в девичестве, открывался вид на поселок Давша – центральную усадьбу Баргузинского заповедника. Где-то здесь должна быть наша посылка, возможная ночевка у некого Саши Поткина и разборка с администрацией заповедника по поводу придурка Федорова. (Не забыть бы поблагодарить за "Ярославец") Судя по прогнозам, взятым из книги Брянского, здесь можно принять радоновую ванну, т. е. помыться в теплой воде. Ну, что ж – посмотрим.