- Сколько тактов мне еще скакать?
- Тактов?
- Хм-хм, шагов, я хотел сказать.
- Едва ли скажу, ибо сам тут впервые. Позволите проводить вас?
- Охотно, мистер. Мое дело - мелодия, а ваше - сопровождение. Если мы по дороге не сделаем ни одной четвертной паузы или ферматы , то, пожалуй, к финалу прибудем на место.
Сэм закинул свою Лидди на плечо, свистнул Мэри, последовавшей за ним преданной собакой, взял лошадь кантора за поводья и зашагал в направлении, в котором исчезли фургоны. Не прошло и минуты, как с высокого жеребца снова послышался фальцет:
- Теперь, когда вы про меня кое-что знаете, могу я спросить ваше имя?
- Позже.
- Почему не сейчас?
- Потому что здесь есть люди, которые не должны его знать. Я вам позже все объясню.
- Но почему? Такая неизвестность для меня сродни неопределенной септиме или ноне .
- Неосторожность может не только мне, но и вам принести беду. Вы находитесь в опасности, герр кантор!
- Кантор эмеритус! В опасности? Это не про меня. Сыновьям музы грозит только одна опасность - непризнание их творений. Но мне здесь не станут аплодировать, поскольку никто не знает моих композиций, которые, впрочем, сидят пока еще в моей голове и даже не разложены в партитуры .
- Так вы, значит, сочиняете?
- Да, и днем и ночью. Большую оперу для трех театральных вечеров в двенадцати актах, по четыре на каждый вечер. Знаете ли, такая трилогия, как, например, "Кольцо нибелунга" у Рихарда Вагнера … Только в этот раз не у него, а у меня, герра кантора эмеритуса Маттеуса Аурелиуса Хампеля из Клоцше под Дрезденом.
- Разве вы не могли сочинять дома? Что погнало вас в Америку, да еще в Аризону, самый опасный район Дикого Запада?
- Душа, муза, что же еще? Одаренный любимец муз обязан прислушиваться к вдохновению богини.
- Не понимаю. Я прислушиваюсь к голосу разума.
- Потому что природа не одарила вас. С чистым рассудком не сочинишь оперу, да еще с новыми героями, которые никогда раньше не стояли между кулисами и софитами . Там, недалеко от Дрездена, живет мой друг и покровитель, которого здесь прозвали Хромым Фрэнком, и он…
- Хромой Фрэнк? Живет там? Вы его знаете? - неожиданно вырвалось у Сэма.
- Да. Вы тоже?
- А как же!
-Именно он и обратил мой взор на таких героев, которые мне нужны.
- Пожалуй, себя он тоже не забыл. А на кого еще, герр кантор?
- Я прошу вас теперь уже в четвертый или в пятый раз: "герр кантор эмеритус"! Для пущей точности! Чтобы никто не подумал, что я приписываю себе славу заведения, в котором не бываю вот уже два года. Итак, Хромой Фрэнк, о котором дальше пойдет речь, обратил мое внимание, во-первых, на себя самого и, во-вторых, на трех других господ, с которыми он раньше на Диком Западе совершал свои невероятные подвиги, а теперь наверняка встретился снова.
- Кто они?
- Некий вождь апачей Виннету и двое белых охотников прерий: Олд Шеттерхэнд и Олд Файерхэнд.
- Вот так удача! Это же самые знаменитые джентльмены, которых я знаю. Да кто их не знает! А кто еще не имел счастья увидеться с ними - будь он кто угодно - все равно знает о них столько, словно сам всегда находился рядом.
- Так, может, вы мне расскажете о них?
- С величайшим удовольствием! Никто другой не знает о них больше, нежели я, хи-хи-хи! Уверяю вас, вы можете от меня услышать о них столько, что вам хватит на двадцать опер. Правда, музыку к ним вам придется сочинять самому.
- Конечно, конечно! Хромой Фрэнк рассказал мне обо всех приключениях, которые пережил вместе с этими героями, но если я услышу от вас что-нибудь еще, то это несомненно обогатит мой материал.
- Вы узнаете больше, нежели ожидаете. Но вы обмолвились о том, что Фрэнк снова должен был встретиться с ними?
- Да, я это говорил и так полагаю, хотя и не могу утверждать точно. Когда-то я надолго покинул дом, а когда вернулся, обнаружил письмо с парой строчек от Фрэнка. Он приглашал меня как можно быстрее приехать к нему, если я еще не расстался с намерением махнуть с ним в Америку, чтобы лично познакомиться с героями моей оперы. Я тотчас отправился в дорогу, но прибыл слишком поздно. Вилла "Медвежье сало", где он обитал, оказалась на замке, там не было ни души. От соседа я смог узнать только то, что Фрэнк уехал надолго. Само собой, я предположил, что он отплыл в Америку, и вот теперь я здесь собственной персоной.
- Но почему именно в глуши дикой Аризоны? Вы полагаете, что он находится где-то здесь?
- Да. Однажды он рассказал мне о несметных богатствах Аризоны и Невады, не забыв упомянуть, что сам отправится сюда, как только узнает, что кто-либо из его прежних товарищей сделает то же самое. Он переписывается с ними. Раз он так поспешно уехал, да еще и без меня, значит, получил долгожданную весть, вероятно, от Шеттерхэнда.
- И из-за этого вы предприняли такое далекое путешествие?
- Конечно, я уверен, что встречу его здесь.
-Хо! Ваша уверенность и гроша не стоит! Думаете, здесь встретиться легче, нежели там, на родине, между Клоцше и Цитцшевигом?
- А почему нет? Не все ли равно - называть эту землю Саксонией или Аризоной? А почему здесь тяжелее встретиться, чем там?
- Ну и вопрос! Во-первых, речь идет о том, что Аризона и Невада в двадцать раз больше, нежели Саксония, а потом, обстановка… Вы хоть представляете, сколько индейских племен здесь обитают?
- Мне нет до них никакого дела.
- А представляете вы вообще себе эту страну, ее дикие ущелья и каньоны, горную глушь, унылые пустыни, особенно те, что лежат между Калифорнией, Невадой и Аризоной?
- Они меня тоже не интересуют.
- Вы понимаете языки индейцев или здешних белых?
- Зачем? Мой язык - музыка!
- Но дикий индеец едва ли оценит ваше музыкальное дарование! Вы и не подозреваете, какой опасности подвергаетесь, решив разыскивать Хромого Фрэнка.
- Ничто не может угрожать дитю искусства или любимцу муз! Он возносится над обыденностью, как скрипка над контрабасом. Его дыхание - что эфир небесных аккордов, оно не подвержено земным диссонансам .
- Ну хорошо. Хотел бы я послушать ваши небесные аккорды, когда индсмен будет сдирать ваш скальп от самых ушей. Здесь, на этой бренной земле, есть только одна музыка! - С этими словами Сэм стукнул ладонью по ружью и продолжил: - Именно этот инструмент издает те самые звуки, под которые танцуют в Аризоне и Неваде, а…
- Танцы - тьфу! - неожиданно прервал малыша кантор. - Кто это вспоминает о них?! Кто угодно, только не истинный деятель искусства! Во время танцев теряешь точку опоры, а потом они способны выжать пот - действо, скажу я вам, весьма неэстетичное.
- Искренне желаю вам не попасть впросак, когда совершенно против вашей артистической воли можно потерять не только точку опоры, но и саму жизнь. К сожалению, есть основания опасаться, что вас очень скоро заставят станцевать гопсер , а пот с вас польется в три ручья.
- Это кто же заставит?
- Те господа, что сидят позади нас у бара.
- Зачем?
- Это я объясню вам позже.
- Почему не сейчас?
- Потому что об этом я должен сказать еще и остальным. Дважды повторять, когда нет надобности, я не большой охотник, если не ошибаюсь.
Они покинули поселок и вышли на главную дорогу, которая вела к столице штата. На протяжении всего пути, да и во время разговоров кантор, сидя верхом, не переставал совершать странные движения, немало позабавившие Сэма, веселое настроение которого выдавал озорной блеск глаз. Вскоре они заметили четыре больших, тяжелых фургона, остановившихся впереди. Все поселенцы высыпали наружу, чтобы дать волам передохнуть и немного попастись.
Фуры стояли тесно друг к другу, с обращенными в одну сторону оглоблями, что показалось Сэму большой ошибкой со стороны поселенцев. Ставить повозки именно так в местности, кишащей индейцами и разного рода белым сбродом, - непростительная неосторожность. Мужчины с деловым видом сновали туда-сюда и чем-то занимались. Две женщины возились в тернистых зарослях акации, единственной древесной породе в тех местах, способной поддерживать огонь. Еще две хлопотали у горшков, в которых что-то варилась; несколько детей помогали им. Двое молодых парней черпали ведрами воду, третий осматривал колесо фургона, а четвертый - крепко сложенный мужчина, которому перевалило за пятьдесят и который, несмотря на это, был полон сил и энергии, - стоял в самом центре всей этой суеты, охраняя остальных и время от времени отдавая звучным голосом короткие приказы. Скорее всего он был вожаком отряда.
Заметив приближающихся всадников, он тотчас крикнул спутнику Сэма:
- Куда вы запропастились, герр кантор? Вечно о вас надо беспокоиться…
- Прошу вас, герр Шмидт, - прервал его Хампель, - "кантор эмеритус". Сто раз вам говорил!
С этими словами он остановил лошадь и сполз с нее вниз, но как! Сначала он поднял вверх правую ногу, чтобы перенести ее влево и вниз, но, подумав, что это слишком опасно, вынул из стремени левую ногу, готовый спуститься на землю с другой стороны. Однако и этот маневр показался ему рискованным. Тогда он уперся обеими руками в луку седла, слегка приподнялся и толкнул себя назад так, что оказался на крупе животного. Оттуда он медленно соскользнул, проехавшись по хвосту лошади. Последняя стояла кроткой овечкой, ибо очень утомилась и спокойно позволила кантору закончить его весьма странную и смешную процедуру. Поселенцы уже давно привыкли к странностям Хампеля, поэтому никто из них не обратил на это никакого внимания. Но добряку Хокенсу было не так легко сдержаться от смеха.
- Подумаешь, эмеритус, - грубовато проворчал Шмидт. - Для нас вы всегда герр кантор. Вас отправили на пенсию, и это - дело ваше. Для нас это не причина, чтобы пережевывать всякие чужеродные словечки. Почему вы вечно отстаете? Постоянно приходится за вами присматривать!
- Пиано, пиано , дорогой Шмидт! Я слышу вас очень хорошо, даже если вы не кричите. Мне тут в голову пришла одна музыкальная мысль. Я верю, что во время увертюры , когда отсутствует в оркестре виолончель, ее голос можно передать третьей трубе. Разве нет?
- Передайте его большому барабану! Я знаю, пожалуй, что фургон нужно смазать, если не хочешь иметь проблем, но понятия не имею, что должно барабанить в увертюре. На кой ляд вы притащили с собой этого шута?
С этими словами он кивнул в сторону Сэма. Кантор ответил, не обращая внимания на явное оскорбление:
- Этот господин… хм… да я и сам толком не знаю, кто он. Повстречал его в поселке и спросил о вас, а он оказался столь любезен, что сумел модулировать меня прямо к вам. А самое главное - он тоже саксонец!
- Саксонец? - Шмидт не смог скрыть своего удивления и принялся пожирать Хокенса глазами с головы до ног. - Не верю! Если у нас, в Саксонии, кто-нибудь появится на улице в таком виде, его тут же арестуют.
- Но мы, к счастью, не в Саксонии, - дружелюбно ответил Сэм Хокенс, - и потому я сумею сохранить свободу, если не ошибаюсь. Здесь, на Диком Западе, вы еще и не такие костюмчики встретите. Куда путь держим, господа?
- Что? - Шмидт категорично махнул рукой. - Мы привыкли, чтобы к нам обращались на "вы" и прежде всего хотели бы знать, кто вы такой, что вам нужно и куда направляетесь.
- Ладно, сейчас узнаете. Моя фамилия Фальке, родом я из Саксонии, а живу здесь как вестмен и воздаю каждому по заслугам. Вот и все. Отвечать вам теперь на мой вопрос или нет - дело ваше. А если какой-нибудь осел еще раз оскорбит меня без причины, то придется его огорчить.
- Дьявольщина! Может, вы меня имели в виду? - Шмидт резко отступил на шаг назад.
- А кого же еще? - улыбнулся старик, хладнокровно взглянув собеседнику в глаза.
- Тогда проваливайте отсюда, да поживее, если хотите сберечь свои кости!
- Уйду, уйду. А вы оставайтесь… Но прежде все же исполню свой долг земляка, чтобы предостеречь вас.
- От кого?
- От тех двенадцати всадников, что уже встречались сегодня с вами.
- Не стоит. У нас хватит ума не совершать глупостей. Эти парни не собирались нападать на нас, даже когда не получили ответа на свой вопрос. Так что ваши поучения ни к чему.
Шмидт отвернулся, давая понять, что разговор с Сэмом окончен. Тот хотел было удалиться, однако задержался.
- Еще одно слово, мастер Шмидт!
- Что? - грубо прозвучало в ответ.
- Раз поучения вам не нужны, я охотно придержу их при себе. Но позвольте мне спросить: вы так и оставите фургоны стоять близко друг к другу?
- Что за вопрос?
- Лучшего способа подвергнуться нападению и оказаться ограбленным не придумать! Если бы я здесь распоряжался, то посоветовал бы вам поставить фуры квадратом, внутри которого людям… хи-хи-хи… придется провести с быками всю ночь. И не забудьте до утра выставить часовых.
- Зачем?
- Затем, что вы находитесь на Диком Западе, а не дома, где-нибудь под Лейпцигом или Дрезденом.
- Где мы и что мы - сами знаем, и шутовские басни нам ни к чему. Убирайтесь отсюда сами, а не то я помогу вам это сделать!
- Ладно, ухожу, если не ошибаюсь. Хотел добро сделать, но если ослу комфортно танцевать польку на льду, не имею ничего против.
Резко развернувшись, Сэм удалился прочь. Шмидт недовольно проворчал кантору:
- Что за болвана вы притащили? Настоящий клоун, да еще и глупый как пробка. Таких земляков век бы не видел!
- Но со мной он был весьма учтив и любезен, - рискнул возразить кантор эмеритус. - Это потому, что я к нему обратился, как говорят музыканты, очень дольче . А вы выражались слишком сфорцандо .
- Только потому что он бесцеремонно ворвался к нам как бродяга и…
Голос Шмидта вдруг оборвался. Те двое молодых людей, что раньше разговаривали с искателями, успели помыть лошадей в реке и теперь возвращались в лагерь. Одному из них, выходцу из Старого Света со свежевыбритым интеллигентным лицом, было не больше восемнадцати. Издали он казался скорее коренастым, чем высоким. Сформировавшиеся мужественные черты лица его напарника вызывали в памяти образы юных индейских вождей. Однако его лицу не хватало остроты, присущей каждому индсмену, да и скулы едва ли казались шире обычного для белого человека. Матовая бронза кожи его лица резко контрастировала с копной светлых волос и блеском серых зорких глаз. Фигура его выглядела стройной, но не менее крепкой, нежели у его приятеля, с которым они были ровесниками. Одетые по-европейски, оба были превосходно вооружены и сидели на отличных жеребцах.
Сероглазый юноша, первым увидев улепетывающего прочь из лагеря Хокенса, издал громкий возглас удивления, заставивший Шмидта прерваться.
- Эй, в чем дело? - повысил голос последний.
Юноша быстро приблизился, осадил жеребца прямо перед Шмидтом и ответил по-немецки, хотя и не без акцента:
- Кто тот маленький человек, который только что умчался отсюда? Я не видел его лица, да и одет он по-другому, но его походка кого-то мне напоминает. У него была борода?
- Да.
- А глаза?
- Очень маленькие.
- Нос?
- Страшнее не придумаешь, черт возьми!
- Тогда все верно. У него парик?
- Откуда мне знать?
- Так. Его парик очень похож на настоящие волосы. Вы знаете, кто он?
- Назвался вестменом.
- И это верно. А как его звать? Уж не Сэм Хокенс?
- Нет. Он - немец и назвал фамилию Фальке.
- Странно, хотя и это тоже можно понять. Фальке по-немецки - "сокол", и многие немцы здесь охотно берут себе английские имена. Почему бы какому-нибудь Фальке не назваться Хокенсом или наоборот? Однако я не верю, что Сэм Хокенс - немец, по крайней мере он никогда об этом не говорил и всегда давал понять, что родился западнее Атлантики. Но вот фигура… и эта крадущаяся походка… Каждый настоящий вестмен умеет незаметно подкрадываться, но так может двигаться только Сэм Хокенс. Может, во время разговора он как-нибудь по-особому смеялся?
- Да. Он презрительно отзывался о людях и быках.
- Я имею в виду его голос, интонацию, как он смеялся?
- Скорее хихикал, чем ржал.