Вскоре Бейсайд стали делить на участки для застройки, и бабушке, после рано умершего мужа ставшей главой семьи, удалось получить четыре участка в самом центре городка, у въезда на автостраду. Линда называла их фермой, потому что бабушка сажала там огромное количество помидоров и другие овощи, там стояла беседка, увитая виноградными лозами, росли яблони, персиковые и фиговые деревья. Линда с родителями жили на первом этаже вместе с бабушкой, которая делала домашнее вино и томатный соус и по-прежнему уже в четыре утра стояла у плиты. На втором этаже жили тетя и дядя Линды по материнской линии. В гости постоянно приезжали и другие родственники. Если это были родственники из Италии, то они гостили лет по пять, но ее хлопотливая бабушка не считала для себя за труд вставать на заре, чтобы приготовить еду на всех. Родители отца Линды, тоже итальянские иммигранты, жили в нескольких минутах ходьбы. Остальные родственники – в соседних кварталах. В основном в Бейсайде селились молодые семьи, поэтому на задних двориках постоянно курился ароматный дымок от жареного мяса, а на улицах было полно ребятишек. Соседи приглядывали за детьми, все равно, своими или чужими, владельцы магазинов каждого знали по имени. Но больше всего из тех времен жизни в Бейсайде Линде запомнился уклад их семейной жизни: обильная итальянская еда, переходящая от одного к другому одежда и целая неделя в августе, когда все с утра до вечера консервировали помидоры.
В четырнадцать лет Линда стала работать в универсальном магазине Герца, расположенного дальше по автостраде. Окончив школу, выучилась на лаборантку, затем вышла замуж и переехала в маленький домик с четырьмя комнатами недалеко от проспекта Белл в Бейсайде, на расстоянии примерно мили от дома бабушки, и стала работать у местного педиатра. Через два года у нее родилась дочь, которую она назвала Дженнифер – самым популярным именем в Америке в 1970-х годах.
Прожив с мужем семь лет, Линда развелась с ним и никогда об этом не жалела. Поначалу родители очень тяжело восприняли эту новость, а бабушка, которой было уже за семьдесят, сказала: "Если ты считаешь это необходимым, то я тебя поддерживаю". С бабушкиного благословения "грех" Линды был прощен, и со временем родители помирились с нею. Ей даже удалось сохранить своих верных друзей – бывших свекровь и золовку, которые поддерживали ее во время развода.
Но пятилетняя дочка Линды болезненно реагировала на серьезное изменение в их семье, хотя, конечно, не могла понять его причины, и одна соседка посоветовала Линде обзавестись кошкой, чтобы отвлечь Дженнифер от переживаний. Эта женщина работала в булочной, и – несмотря на запрет властей, по гигиеническим соображениям, из-за обилия мышей, в маленьких булочных всегда держали кошек – у их кошки только что появились котята. Среди них один оказался очень слабеньким, и мать-кошка не хотела его кормить, так что, если котенка никто не возьмет, сказала соседка, он неминуемо погибнет.
– Хорошо, – согласилась Линда. – Принесите его нам.
На следующий день соседка принесла крошечного серого котенка с пушистой шерстью и размером с теннисный мячик, с маленькими ушками и большими зелеными глазами. Это оказалась киска. Она чуть заметно дрожала, испуганно осматривая незнакомое помещение. Как ее мать смогла отказаться от такой беспомощной крошки?!
Они оставили киску себе, и обрадованная Дженнифер назвала ее Снаглс. Киска была еще слишком мала, чтобы отучать ее от молока, поэтому ее несколько раз в день кормили из бутылочки молочной смесью для грудных детей. Как только она подросла, ее стали кормить с ложечки молоком и мягкой пищей. Правда, Дженнифер занималась только ею и слишком часто хватала ее на руки и тискала – ведь ей было всего пять лет! – но с того момента, как Снаглс оказалась в доме Линды и Дженнифер, она была окружена любовной заботой.
Но Снаглс не отвечала им взаимной привязанностью. Это не значит, что она была плохой, просто… ее не очень тянуло к людям с их назойливыми ласками. Некоторые за глаза всех кошек считают отчужденными и самоуверенными, эгоистичными одиночками. К сожалению, Снаглс отвечала этому стереотипу. Правда, она не царапалась и не шипела на людей, но была необщительной, не играла, избегала ласки, не испытывала любви ни к Линде, ни к Дженнифер, больше того, казалось, ей было все равно, дома они или ушли. Снаглс предпочитала одиночество.
Естественно, это очень огорчало Дженнифер. Взрослые способны оценить утонченное достоинство (а тем более спокойное поведение) кошки, готовой часами лежать на одном месте и задумчиво смотреть на сияющее за окном солнце, но какому ребенку понравится такая кошка?
– Давай сходим в сиротский приют, – попросила она маму.
– Мы, конечно, можем туда зайти, но никого не возьмем. У нас уже есть Снаглс.
Девочка поджала губки, размышляя, стоит ли спорить, затем закричала:
– Хорошо, мамочка! Мы не станем никого брать домой.
Разговор шел о сиротском приюте "Норт Шор Энимел Лига", крупнейшем национальном пристанище оставшихся без родителей животных. Он находится в Порт-Вашингтон, Нью-Йорк, в западной части Лонг-Айленда, в шести милях от дома семьи Кайра. Три-четыре раза в год Линда ходила с дочкой в приют полюбоваться на очаровательных котят. Но примерно через час Линде всегда удавалось увести Дженнифер, не заполнив документов на прием какого-нибудь котенка.
До 31 августа 1990 года. Это был обыкновенный летний день, когда мама с дочкой отправились в очередной раз посетить сиротский приют. Дженнифер было уже двенадцать, следовательно, они уже семь лет заглядывали в приют, не поддаваясь умоляющим взглядам несчастных котят. Но на этот раз… одна киска замяукала.
Причем сразу, стоило им войти в помещение. И не только замяукала, а стала высовывать лапки между прутьями решетки, явно стараясь привлечь к себе внимание. У киски была полосатая, черная с серым шерстка, на груди – белоснежная манишка, белая мордочка и большие, как у летучей мыши, уши, по сравнению с которыми головка ее казалась совсем маленькой. Она была настолько прелестной, что Линда намеренно отвернулась от нее, но Дженнифер встала как вкопанная.
– Мамочка, ты только посмотри на нее!
Линда пошла дальше, по дороге просовывая палец в клетки, играя с котятами.
– Мамочка, пожалуйста, вернись, посмотри на этого котенка! – умоляла Дженнифер. – Послушай, как она мяукает. Она хочет, чтобы мы ее взяли!
Линда вернулась и посмотрела на крошечную киску, которая отчаянно пыталась вылезти из клетки. На карточке было написано: "Куки, девочка. Домашняя, гладкошерстная".
Она обратилась к служащей:
– Достаньте, пожалуйста, эту киску… Вот, Дженнифер, можешь ее подержать, только минутку. Потом вернешь ее назад.
Но у Куки были свои соображения. Как только ее достали из клетки, она спрыгнула с рук Дженнифер на кофточку Линде, вскарабкалась повыше и крепко обняла ее лапками за шею. Затем откинулась назад, подняла свои большие зеленые глаза и требовательно замяукала. Служащая подошла помочь снять киску, но та еще крепче стиснула лапки и не поддавалась. Она просила, умоляла – о чем? О внимании? О любви? О доме? Во всяком случае, она твердо настаивала на своем. Она решила, что ей нужна только Линда. Лишь когда подоспела еще одна служащая, им удалось оторвать киску от Линды.
– Ну, мама! – взмолилась Дженнифер. – Мы должны взять ее. Просто должны!
– Нет, Дженнифер. Мы этого не сделаем, у нас уже есть Снаглс, и другой кошки нам не нужно.
На самом деле Линда не думала, что ко всему безразличная Снаглс неприязненно воспримет новую кошку. Но их городской дом был слишком маленьким для двух кошек.
Линда уже собиралась попросить служащих посадить киску в клетку, как заметила у нее на шейке несколько разноцветных ошейников, причем на каждом болталось несколько бирок.
– Зачем это на ней?
– Там указаны ее лекарства.
И ей рассказали историю Куки.
Когда малышке было всего месяц, ее сбила машина. Ее обнаружили на дороге, истекающей кровью, и принесли в приют, где ей сделали две операции на сломанном плече. Один набор лекарств предназначался для уменьшения боли в плече, которое еще не зажило. Помимо физической травмы ее организм тяжело пострадал от уличной жизни, когда с нею не было матери, которая учила бы ее и защищала. У киски были обнаружены: дистрофия, кровоточивость десен, паразитарная инфекция в обоих ушах и в желудочно-кишечном тракте и конъюнктивит, отчего веко на ее левом глазике настолько опухло, что он едва открывался. Все эти проблемы требовали лечения. Кроме того, имелась рана на бедре – от сильного удара машины ее швырнуло в сторону и асфальтом содрало кожу. Рана оказалась настолько сложной, что ветеринар не смог залечить ее полностью. Ее нужно было по нескольку раз в день промывать и перевязывать, и большинство из медикаментов должны были предотвратить заражение крови. Потребовалось несколько недель интенсивного лечения для того, чтобы ее можно было поместить в помещение для показа животных, и даже сейчас ее держали изолированно в отдельной, тщательно вычищенной клетке. Бедняжка была одинокой, травмированной и раненой. А ведь ей было всего два с половиной месяца.
Линда снова посмотрела на Куки. На этот раз она заметила гнойную корочку вокруг одного глаза и странно приподнятое плечо. На бедре повязки не было, но на шерстке виднелась засохшая мазь. Линда посмотрела на ее зараженные ушки, на худенькую спинку, но, главное, она увидела выражение ее глаз. Куки не только не походила на Снаглс, она была ее полной противоположностью. Эта кошка отчаянно нуждалась в любви человека и почему-то решила, что ей нужна вот эта женщина, Линда. Она просунула лапку между прутьями клетки и тянулась к ней, будто говорила: "Полюби меня, и я отвечу тебе такой же любовью".
Служащая осторожно коснулась плеча задумавшейся Линды:
– Вы знаете, она никогда не вела себя так с другими посетителями.
Линда до сих пор уверена, что Куки выбрала именно ее. Но, признаться, мне не очень в это верится. Ведь Куки наверняка тянулась к каждому, кто проходил мимо. Просто в тот день Линда не осталась равнодушной к раненой малышке. Она подумала: "Я должна ей помочь. Не знаю, выживет ли она, но я ее забираю".
Линда взяла на себя тяжелую ношу, потому что Куки действительно была серьезно больна. Вместе с документами на ее адаптацию Линде принесли целый мешок лекарств и коробку с перевязочными материалами, которая была больше самой киски. Служащие даже сказали, что если Линда сумеет вылечить рану на бедре Куки или любое другое ее заболевание, то киску заберут обратно, чтобы она прожила всю жизнь (вероятно, недолгую) в приюте. Но Линду это не отпугнуло, напротив, она почувствовала прилив энергии. Каждый день она проталкивала в горлышко Куки пять или шесть таблеток. Дважды в день смазывала ее рану, забинтовывала ее, а потом накладывала другую повязку на ее пушистый задик, чтобы бинт не сползал. Затем она брала ее на руки, ласкала, почесывала, говорила, что очень ее любит. Через несколько месяцев Куки полностью выздоровела. Казалось, у Куки не было ни несчастного случая с машиной, ни других заболеваний, настолько она стала здоровой и красивой.
Дженнифер очень хотела, чтобы Куки стала ее кошкой. Ведь Снаглс принесли именно для нее, но та не захотела быть чьей-либо кошкой. Поэтому Дженнифер очень надеялась на Куки. Каждый вечер она забирала Куки к себе в комнату, чтобы она спала рядом с ней, и даже закрывала дверь, чтобы Куки не могла уйти. Но на четвертую ночь она забыла закрыть дверь, и Куки выбежала из ее комнаты, забралась на кровать к Линде и устроилась рядом с ней на подушке. Дженнифер не могла держать Куки взаперти, и, когда она оставляла дверь нараспашку, та сразу бежала на постель к маме. Я уже говорила и повторю еще раз: когда вы вкладываете душу в уход за больным животным, оно никогда этого не забудет. Поэтому вскоре Линда выделила Куки отдельную подушку, на которой та спала всю оставшуюся жизнь. Так она стала маминой кошкой, и надежды бедной девочки опять потерпели крушение.
Правда, отчасти она сама была виновата. Ведь она любила наряжать Куки в кукольные платья, точнее, в платьица куклы Кэббедж Кид, потому что они подходили ей больше всего. К тому же к ним прилагались прелестные аксессуары. На единственной оставшейся фотографии этой унизительной для Куки процедуры она сидит на диване в легкой голубой кофточке с белыми кружевами и в комичной ковбойской шляпке. Выражение ее мордочки ясно говорит: "Меня унизили, оскорбили!"
Однако не стоит стыдить Дженнифер, ведь ей было всего двенадцать лет. И хотя Куки явно не нравилось играть роль манекенщицы, она никогда не вырывалась и не царапалась. Она терпела на себе эти дурацкие наряды и ковбойскую шляпу, играла с Дженнифер в чаепитие, словом, была для нее покладистой и любящей подружкой. Но Линду она буквально обожала! Как только Куки увидела в приюте Линду, она стала ее кошкой. Точнее, Линда стала ее человеком. Как говорит Линда, Куки способна с первого взгляда распознать в человеке доверчивого простака.
Но это, конечно, не так, и Линда просто шутит. Куки вовсе не считала ее простаком, которого легко подчинить своему влиянию, как не было такого между мной и Дьюи все эти годы. Да, мы были любящими партнерами, но нас соединяла глубокая и искренняя привязанность. Это не то что со Снаглс: "Дай мне поесть, и больше ты мне не нужна!" Кошки типа Дьюи и Куки отдают нам всю свою душу. Единственное различие состоит в том, что Дьюи служил обществу, а Куки – Линде Кайре.
Она дарила Линде свою любовь, внимание, ей хотелось все время находиться рядом с ней, хотелось, чтобы ее гладили и ласкали. Она даже требовала, чтобы ее погладили. Если Линда выходила из комнаты, Куки шла за ней, терлась о ее ноги, сидела у нее на тапочках, вспрыгивала к ней на колени. Если она считала, что ее мало приласкали, она подталкивала мордочкой руку Линды, затем поворачивалась, подставляя то место, где ее нужно было почесать. Она любила забраться к Линде на грудь и поцеловать ее – именно поцеловать! Через каждые несколько часов Куки вытягивалась и тянулась мордочкой к губам Линды, чтобы поцеловать ее, как застенчивая девочка целует маму на ночь. Даже когда Линда выходила из дома, Куки порой выскальзывала следом за ней. Конечно, Линда старалась этого не допускать, но Куки проявляла хитрость и сообразительность. Она пряталась за дверью, затем, как только Линда выходила, обычно с полным мешком мусора, она выскакивала на улицу и бежала прочь. Линда бросала мешок, бежала за ней, приказывая ей остановиться. Пробежав полквартала, Куки решала, что удалилась на достаточно далекое расстояние от дома. Она останавливалась, поворачивалась и ждала, когда Линда возьмет ее на руки. Они медленно возвращались домой, и Линда втолковывала ей, чтобы больше она не смела так делать. А Куки терлась мордочкой о подбородок своей Линды, будто хотела сказать: "Не волнуйся, мама, я никогда от тебя не убегу".
Надо сказать, что Линда вела очень напряженную жизнь. После развода она стала главным управляющим ресторанным бизнесом их семьи. Этот бизнес, в котором принимали участие и ее друзья, получил широкое признание среди жителей Бейсайда, и порой ей приходилось работать по пятьдесят часов в неделю. Однажды администратор больницы Святой Марии попросил ее устроить благотворительный рождественский вечер для медсестер. Больница произвела на нее столь сильное впечатление, что на следующий год, в дополнение к вечеру для сестер, она организовала благотворительный вечер, где посетители должны были заплатить по сорок долларов за тарелку. Ей удалось собрать более двенадцати тысяч долларов. На следующий год она уговорила присутствовать на вечере одну из звезд мыльных опер – мыльные оперы часто снимались в нескольких милях от их городка, в промышленном районе Куинса, – и на вечер пришло в два раза больше посетителей, соответственно и сумма сборов оказалась в два раза больше. Вскоре на устраиваемых ею ежегодных Февральских вечерах она уже собирала больше пятидесяти тысяч долларов, и журнал "Соап Опера дайджест" отметил их как излюбленное благотворительное событие для звезд, сериалы с которыми показываются в дневное время.
В свободные от работы часы она занималась домашним хозяйством и дочкой. Родители приносили ей изготовленные дома спагетти, друзья забирали ее в кино и на шоу, но основное время она уделяла Дженнифер.
– Вы знаете, как это бывает, – сказала она мне. – Все, что я делала, я делала ради дочери.
Мне ли не знать! Я отлично помню свою жизнь одинокой матери, когда мне тоже по пятьдесят часов в неделю приходилось работать в библиотеке. Помню воскресные вечера в кругу друзей, теплоту и уют материнского дома, поддержку и ощущение защищенности, которые они мне дарили. Я была счастлива. У меня была своя жизнь, которую я с радостью посвящала дочери, моей Джоди. Я работала, чтобы содержать ее, стала учиться на директора библиотеки, чтобы иметь возможность заработать деньги на ее обучение в колледже. Корпела ли я над учебниками перед экзаменом, оставаясь после рабочего дня в библиотеке, или уговаривала Джоди убраться в своей комнате – все это я делала ради дочери и для нее.
И я понимаю, что имеет в виду Линда, когда говорит, что Куки всегда ее поддерживала, потому что помню, как помогал мне Дьюи. Если я уставала или была чем-то расстроена, Дьюи вспрыгивал ко мне на колени или затевал игру в прятки, чтобы отвлечь от грустных размышлений. Каждое утро Дьюи занимал свой пост у входной двери библиотеки и ждал моего прихода. Стоило ему меня увидеть, как он начинал приветливо и возбужденно помахивать хвостиком, и все мои тревоги моментально улетучивались. Дьюи был рядом, а значит, все будет хорошо.
Так же помогала Куки и Линде. Приходила ли она домой с работы или после вечера, проведенного с друзьями, Куки ждала ее, сидя на оттоманке недалеко от входа. Она шла за Линдой, как собачонка, дожидаясь, когда та положит сумку и нагнется ее погладить. И Линду не только не раздражало требование внимания со стороны Куки, она испытывала удовольствие. Ничего подобного со Снаглс, которая оставалась нелюдимкой, у нее не было. И от других кошек она этого не ожидала. Она считала, что такая нежная привязанность и преданность свойственна одной Куки.
Куки обожала только что выстиранное и еще теплое после сушки белье. И Линда разрешала ей сворачиваться в корзине калачиком. Куки была очень придирчива к наволочкам. Каждый раз, когда Линда меняла наволочку, она вспрыгивала на кровать, обнюхивала и щупала ее лапками, проверяя, подойдет ли она ей для сна. Если новая ткань не получала ее одобрения, она жалобно мяукала, слезала с подушки и усаживалась рядом, ожидая, что Линда сменит наволочку, что та, конечно, и делала.