Джед мигом смягчился, поняв, что в моих словах нет ни малейшего подвоха. Он приволок из фургона какие-то мешочки, миски и жестяные баночки и сложил все в тени куста, под которым я валялся. Я пристально следил за тем, как он начал не спеша расставлять их и развязывать шнурки и веревочки.
– Какая там история, – сказал Джед, не отрываясь от своего занятия, – просто маленькое логическое несоответствие между мной, одним красноглазым овцеводом с ранчо Шелудивого Осла и мисс Уилл Лирайт. Но я, пожалуй, расскажу тебе, как было дело.
Я пас тогда скот у старика Билла Туми в долине Сан-Мигуэль. И однажды мне жуть как захотелось пожевать чего-нибудь такого, что не мычит, не блеет и не хрюкает. Вскакиваю я, значит, на свою лошадку и скачу в лавку дядюшки Эмсли Тэлфера, что у Пимиентского брода через речку Нуэсес.
Часа в три пополудни я накинул поводья на коновязь и последние двадцать шагов до лавки дядюшки Эмсли одолел пешком. Вошел, навалился на прилавок и объявил ему, что, по всем приметам, урожаю фруктов прошлого года грозит погибель. Через минуту передо мной стояли мешок сухарей и по открытой банке абрикосов, персиков, ананасов, вишен и слив, а дядюшка Эмсли продолжал трудиться, вырубая одну за другой жестяные крышки. Я чувствовал себя, как Адам в раю до той безобразной истории с яблоком, и знай себе орудовал здоровенной ложкой, как вдруг случайно взглянул в окно.
Взгляд мой угодил во двор дома дядюшки Эмсли. Там стояла неизвестная девушка; она вертела в руках крокетный молоток и изучала мой метод поддержки американской консервной промышленности.
Я отвалился от прилавка и уставился на дядюшку Эмсли.
– Это моя племянница, – сказал он, – мисс Уилл Лирайт, приехала погостить из Палестины. Хочешь, представлю тебя ей?
"Прямиком из Святой земли!" – сказал я себе, и мои мысли сбились в кучу и перепутались.
– А как же, дядюшка Эмсли, – сказал я вслух. – Было бы жуть как приятно познакомиться с мисс Лирайт!
Тогда лавочник повел меня во двор и представил нас друг другу.
Я никогда не чувствовал робости с женщинами. До сих пор не могу понять, почему некоторые парни, способные в два счета объездить мустанга, вдруг делаются паралитиками, потеют и заикаются при виде куска ситца, обернутого вокруг того, для чего он предназначен. Через десять минут я и мисс Уилл дружно гоняли крокетные шары на площадке. Она подшучивала насчет количества загубленных мною фруктовых консервов, а я, не особо смущаясь, парировал тем, что одна дамочка по имени Ева устроила большие неприятности из-за фруктов.
В общем, я быстро расположил к себе мисс Уилл Лирайт, и чем дальше, тем наша симпатия становилась все глубже. Она проводила лето на Пимиентском броду ради поправления здоровья, и без того очень хорошего, и ради климата, который был здесь вполовину жарче, чем в той же Палестине.
Поначалу я наезжал сюда раз в неделю, а потом прикинул, что если удвою количество поездок, то и видеться с ней стану вдвое чаще. А однажды я выкроил время для третьей поездки. Вот тут-то в игру вступили блинчики и красноглазый овцевод.
Сижу в тот вечер за прилавком с персиком и двумя сливами за щекой и интересуюсь у дядюшки Эмсли, что поделывает мисс Уилл.
– А она, – говорит лавочник, – поехала прокатиться с Джексоном Бердом, овцеводом из лощины Шелудивого Осла.
Я проглотил персиковую косточку и в придачу пару сливовых. Потом я вышел и двинулся строго по прямой, пока не уперся в коновязь, где стояла моя чалая.
– Она поехала кататься, – прошептал я в ухо своей малышке, – с Шелудивым Ослом из Овечьей лощины. Понимаешь, подружка с копытами, до чего дошло?
Моя чалая на свой манер прослезилась. Она была ковбойской лошадью, и любить овцеводов ей было не с чего.
Я вернулся к дядюшке Эмсли и спросил:
– Так, говоришь, с овцеводом?
– Говорю, – кивнул дядюшка Эмсли. – Ты, верно, слышал о Джексоне Берде. У него восемь пастбищ и четыре тысячи голов мериносов.
Я снова вышел, сел на песок и прислонился к кактусу. Сам не понимая, что делаю, я насыпал за голенища сапог песок и произносил монологи по поводу всяких там Джексонов из породы Бердов.
За всю жизнь я не искалечил ни одного овцевода: не было надобности. Овцеводы были мне, в общем, безразличны, хотя других ковбоев они порой раздражали. С какой стати я стану связываться со всякими недоносками, которые едят за столом, носят штиблеты и умеют болтать обо всякой всячине? Идешь, бывало, мимо, глянешь, как на кролика, а то и скажешь что-нибудь приятное или насчет погоды, а в остальном – будто их и нету вовсе. И нате вам: из-за того что я, по доброте душевной, позволял им благоденствовать, один из них разъезжает теперь с мисс Уилл Лирайт!
Примерно за час до заката они прискакали обратно и придержали коней у лавки дядюшки Эмсли. Овечий прислужник помог Уилл спешиться, и некоторое время они стояли, перебрасываясь хитро закрученными фразами. Потом окрыленный Джексон вспархивает в седло и направляется трусцой к своему бараньему ранчо. К этому времени я вытряхнул песок из сапог и отцепился от кактуса. Не успел он отъехать и полмили от брода, как я поравнялся с ним на моей чалой.
Я назвал этого овчара красноглазым, но это не совсем точно. Его зрительные приборы были вполне себе серенькими. Зато ресницы были ярко-красными, а сам он рыжим, оттого и казалось, что глаза у него красные.
– Хэй! – говорю я ему. – Вы сейчас имеете честь ехать рядом с ковбоем, которого прозвали Джедсон Верная Смерть. Я имею в виду, что когда я хочу представиться незнакомому человеку, то делаю это до выстрела, потому что терпеть не могу обмениваться рукопожатиями с покойниками.
– Да что вы говорите! – отвечает он вполне спокойно. – Рад знакомству, мистер Джедсон. Я Джексон Берд с ранчо Шелудивого Осла. Две минуты назад я одним глазом заметил куропатку на холме с молодым тарантулом в клюве, а другим – ястреба на сухом суку вяза. И хлопнул их ради забавы из своего сорокапятикалиберного.
– Ага, – говорю я. – Птицы, должен сказать, так и нанизываются на мои пули.
– Недурная стрельба, – говорит овечий угодник, не моргнув. – Славный дождик выпал на той неделе, мистер Джедсон, теперь трава так и пойдет.
– Воробышек, – говорю я, притирая вплотную свою чалую к его лошади, – ваши подслеповатые родители назвали вас Джексоном, но вы определенно выродились во что-то чирикающее. Покончим с анализом климата и поговорим о вещах, которые не включены в словарь певчих пташек. Вы тут завели дурную манеру кататься с юными мисс из Пимиенты. Я знавал пернатых, – говорю, – которых жарили на вертеле за куда меньшие проступки. Мисс Уилл не нуждается в гнездышке из мериносовой шерсти, свитом пичужкой из породы овчаров. Так что мой вам совет – кончайте эти забавы, если не желаете поучаствовать, по меньшей мере, в одной похоронной процессии.
Джексон Берд слегка покраснел, а потом рассмеялся:
– Ох, мистер Джедсон, вы ошибаетесь. Я заглядывал несколько раз к мисс Лирайт, но вовсе не с той целью, какая у вас на уме. Мои намерения чисто гастрономические.
Я схватился за револьвер.
– Каждый койот, – говорю, – который позволит себе без почтения…
– Минутку, – лопочет эта пташка, – позвольте же объяснить! Зачем мне жена? Видели бы вы мое ранчо. Я сам себе готовлю, сам штопаю носки и глажу простыни. Единственное удовольствие, которое я извлекаю из разведения овец, – еда. Мистер Джедсон, доводилось ли вам когда-либо пробовать блинчики, которые готовит мисс Лирайт?
– Мне? Нет, – говорю, – я и не знал, что она занимается такими вещами.
– Я бы отдал год жизни – да что там – два! – за рецепт ее блинчиков, – говорит он. – Вот за ним я и ездил к мисс Лирайт, но ничего не вышло. Мне не удалось его узнать. Этот старинный рецепт передается в их семье от поколения к поколению вот уже семьдесят пять лет и не подлежит разглашению.
– Вы и впрямь уверены, – говорю, – что гоняетесь вовсе не за ручкой, которая месит тесто для этих блинчиков?
– На все сто, – говорит Джексон. – Мисс Лирайт – очаровательная девушка, но, еще раз повторяю, мои намерения сводятся исключительно к гастро… – Тут он заметил, что моя рука сама тянется к кобуре, и поправился: – Исключительно к стремлению раздобыть этот рецепт…
– Не такой уж вы плохой парень, как кажетесь, – говорю я, стараясь держаться вежливо. – Я уж было решил оставить ваших мериносов сиротами, но, пожалуй, все-таки позволю вам улететь. Но запомните: держитесь исключительно блинчиков и не вздумайте смешивать подливку с другого рода чувствами, иначе у вас на ранчо зазвучит пение, которого вы не услышите.
– Чтобы окончательно убедить вас в искренности своих намерений, – говорит этот овчар, – я попрошу вас помочь мне в моем деле. Мисс Лирайт, насколько я знаю, ваш большой друг. Если вы добудете мне этот рецепт, клянусь – я к ней никогда и на полмили больше не подъеду.
– Вот это по-нашему, – сказал я, протягивая руку Джексону Берду. – Буду рад помочь.
Тут он свернул к большой заросли кактусов и двинулся в направлении своего Шелудивого Осла, а я взял курс на северо-запад, к ранчо старика Билла Туми.
Только через пять дней мне удалось снова попасть на Пимиентский брод. Мы с мисс Уилл славно провели вечерок у дядюшки Эмсли. Она кое-что спела, изрядно помучила пианино, а я изображал гремучую змею и рассказывал о новом способе снимать шкуры с коров, изобретенном Снэки Мак-Фи. Наше взаимное расположение росло час от часу.
Оставалось только окончательно отделаться от Джексона Берда, и дело в шляпе. И вдруг я вспоминаю его слова насчет блинчиков и решаю выведать их рецепт у мисс Уилл, чтобы сообщить ему. Где-то в половине десятого я изображаю на физиономии сладчайшую улыбку и говорю мисс Уилл:
– А знаете, ежели мне что и по душе больше, чем вид рыжего быка на весенней траве, так это вкус горячего блинчика с паточной подливкой.
Мисс Уилл как бы слегка подпрыгнула на фортепианной табуретке и подозрительно на меня покосилась.
– Да-да, – говорит она, – это действительно недурно. Как вы сказали, называется эта улица в Сент-Луисе, где вы потеряли шляпу?
– Блинчик-стрит, – говорю я, слегка подмигнув, чтобы дать понять – мол, мне все известно о вашем фамильном рецепте и меня вокруг пальца не обвести. – Чего уж там, мисс Уилл, выкладывайте, как вы их делаете. Они прямо вертятся у меня в голове, как колеса от фургона. Что у нас там в списке ингредиентов?
– Извините, я на секунду, – говорит мисс Уилл, снова окидывает меня косым взглядом, спрыгивает с табуретки и рысью мчится в другую комнату. Оттуда вскоре выходит дядюшка Эмсли в одной жилетке и с кувшином холодной воды. Он поворачивается, чтобы взять стакан, и я засекаю, что у него в заднем кармане шестизарядный "Смит и Вессон".
"Ну и дела! – наспех соображаю я. – Эта семейка, видать, помешана на своих кулинарных рецептах, ежели готова защищать их с оружием".
– Выпей-ка, Джед, – говорит дядюшка Эмсли, протягивая мне стакан с водой. – Ты, видно, сегодня целый день в седле, и все на солнце. Попробуй думать о чем-нибудь другом.
– Тебе-то хоть известно, как печь блинчики, дядюшка Эмсли? – спрашиваю.
– Ну, я не ахти какой знаток их анатомии, – говорит Эмсли, – но, думаю, надо взять пару сковородок, чуток сахару, соли, соды и кукурузной муки и смешать все это с яйцами и сывороткой. А что, Джед, старый Билл опять надумал по весне гнать гурты в Канзас-Сити?
Вот и все, что мне удалось узнать в тот вечер. Нечего удивляться, что Джексон Берд обломался на этом деле. Словом, бросил я эту тему и малость потолковал с дядюшкой Эмсли о скоте и прошлогодних циклонах. А потом вошла мисс Уилл и сказала: "Доброй ночи", после чего я сломя голову помчался к себе на ранчо.
Где-то через неделю встречаю я Джексона Берда: он уезжает от дядюшки Эмсли, а я направляюсь туда. Мы остановились на дороге и перекинулись парой пустяковых фраз.
– Что, так и не добыли список запасных частей для ваших румянчиков? – интересуюсь я.
– Какое там! – отвечает Джексон. – А вы не пытались?
– Пытался, – говорю, – да это все равно, что выманивать сурка из норы пустой ореховой скорлупой. Этот их рецепт – какая-то святыня, судя по тому, как они все за него цепляются.
– Я уже почти готов отступить, – произносит Джексон с таким отчаянием, что я его поневоле пожалел. – Но уж больно хочется все-таки выведать, как их печь. Не сплю по ночам, все вспоминаю, какие они восхитительные.
– Держитесь своей линии, – говорю ему, – и я тоже поднажму. В конце концов кто-нибудь из нас двоих да заарканит этот рецепт. Ну, удачи, Джекси.
Сам видишь, в ту пору мы с ним были чуть ли не в приятельских отношениях. Убедившись, что он не гоняется за мисс Уилл, я с ангельским терпением созерцал усилия этого рыжего недоноска и сам время от времени пытался выманить заветный рецепт. Но стоило мне только произнести "блинчики", как ее глаза затуманивались, в движениях появлялось беспокойство и она старалась как можно быстрей сменить тему. Если же я настаивал, мисс Уилл выскальзывала из комнаты и высылала ко мне дядюшку с кувшином воды и карманной гаубицей.
Однажды я прискакал к лавочке Эмсли со здоровенным букетом голубой вербены.
Дядюшка Эмсли посмотрел на букет, прищурился и говорит:
– Не слыхал новость?
– Скот вздорожал?
– Наша Уилл и Джексон Берд не далее как вчера повенчались в Палестине, – говорит он. – Сегодня утром я получил письмо.
Я уронил букет в бочонок с сухарями и подождал, усваивая новость. Но потом все-таки говорю:
– Не можешь ли ты, дядюшка, повторить еще раз. Может, слух меня подвел…
– Повенчались вчера, – говорит дядюшка Эмсли, – в том самом местечке Палестина, что в семидесяти милях отсюда, где живут родители Уилл, и отправились в свадебное путешествие в Вако и на Ниагарский водопад. Да неужто ты все время ничего не замечал? Джексон Берд ухлестывал за Уилл с того самого дня, как в первый раз пригласил ее прокатиться.
– С того дня! – взревел я. – Какого же дьявола он плел мне тут про блинчики? Объясни ты мне ради всего святого…
Как только я произнес "блинчики", дядюшка Эмсли отскочил от меня и стал пятиться.
– Чудится мне, что кто-то меня облапошил с этими блинчиками, – говорю, – и я дознаюсь, кто. Тебе-то, поди, все известно. Выкладывай, дядюшка, или я, не сходя с этого места, наделаю из тебя оладий.
Я перемахнул через прилавок, Эмсли схватился за кобуру, но его пулемет лежал в ящике под кассой и он не дотянулся всего на пару дюймов. Я сгреб ворот его рубашки и затолкал в угол.
– Рассказывай, – рычу, – мисс Уилл пекла когда-нибудь блинчики?
– В жизни ни единого, – клянется дядюшка Эмсли. – Да ты успокойся, Джед, остынь. Ты малость разволновался, и эта рана в голове, она мутит твой рассудок… Постарайся вообще о блинчиках не думать.
– Дядюшка Эмсли, – говорю, – нет у меня никакой раны в голове, но я, видно, и впрямь подрастерял умственные способности. Джексон Берд сказал мне, что навещает мисс Уилл только с одной целью – выведать ее рецепт приготовления блинчиков, и просил меня помочь его раздобыть. Я помог, результат налицо. Что он сотворил, этот красноглазый овечий угодник?
– Отпустил бы ты мой воротник, – говорит дядюшка Эмсли, – а я тебе расскажу, что да как. Правду говоря, смахивает на то, что Джексон малость тебя одурачил. На следующий день после прогулки с Уилл он снова явился и предупредил нас, чтоб мы тебя остерегались, если ты вдруг заведешь речь о блинчиках. Ему, дескать, стало известно, что однажды у вас в лагере пекли блинчики и кто-то из ребят саданул тебя сковородой по башке. И с тех пор, стоит тебе разгорячиться или занервничать, ты делаешься вроде как не в себе и начинаешь бредить блинчиками. Он сказал, что главное в такие минуты – отвлечь твои мысли и успокоить тебя, а так ты не очень опасен. Ну вот, мы с Уилл и старались как могли.
Рассказывая, Джед ловко и без спешки смешивал соответствующие компоненты из своих мешочков и баночек. А под конец поставил передо мной готовый шедевр – пяток румяных и пышных блинчиков на оловянной тарелке. Из другого секретного хранилища он извлек к ним кусок сливочного масла и бутылку золотистого кленового сиропа.
– А давно дело было? – спросил я.
– Да уж три года минуло, – сказал Джед. – Парочка свила гнездышко на ранчо Шелудивого Осла. Но с тех пор я их не видел. Ходят слухи, что пока Джексон морочил мне голову блинчиками, все это время он втихомолку оснащал свою ферму всякими там комодами да шторами. В общем, я посокрушался да и плюнул. Но парни до сих пор надо мной подсмеиваются.
– А эти блинчики ты готовил по тому самому рецепту? – спросил я.