Верхний и плесом назвать трудно. Просто россыпь выбеленных солнцем и непогодой камней, а между ними струится вода. В глубоких местах лежит лед. Но хариусов здесь, пожалуй, больше, чем в остальных плесах. Рыбки небольшие, светлые и очень проворные. Они могут переправляться из одной колдобины в другую прямо по камням. Клюют эти живчики быстро и так же проворно срываются обратно в воду. С пяти-шести поклевок только одна рыбка оказывается в ведре.
Солнце в июне встает рано. Два часа, а уже светло. Просыпаюсь, выпиваю чашку чая - и к Хитрому. Сегодня я ловлю "золотников" из Песчаного плеса. Эти хариусы не питают особого доверия к мушке, и ловлю их поплавковой удочкой. Целый день они копаются в песке, извлекая личинки. Наживляю на крючок пойманного здесь же ручейника и опускаю приманку на самое дно. Минут десять поплавок спокойно лежит на воде, потом исчезает. Происходит это в тот момент, когда меня отвлекает то ли прошумевший над головой табун уток, то ли раскричавшийся кулик.
Торопливо подсекаю, но хитрый "золотник" успел стянуть ручейника, и из воды вылетает пустой крючок.
Ругая не ко времени подвернувшихся птиц, забрасываю удочку с новой наживкой, и вскоре один "золотник" бьется уя^е на берегу.
Выудив семь "золотников", тороплюсь к Омуту. Я решил перевоспитать "чернышей". Ведь "золотники", "изумрудники" и "беляши" клюют в любое время. Вчера я выпустил в Омут двенадцать рыбин со Скалистого плеса и ровно двадцать с Верхнего. А вот сейчас отправляю в гости к "чернышам" и "золотников" с Песчаного плеса.
Интересно, как встретят "черныши" своих собратьев? Сначала, конечно, будут сторониться, а потом привыкнут. Может, "черныши" просто не знают, что можно неплохо поохотиться и днем? Четыре дня им на знакомство, а в воскресенье устрою экзамен.
…В субботу до полуночи разгружали удобрения, я здорово устал и проспал утреннюю зорьку. Омут встретил меня тишиной. Вся вода усеяна комарами, но нигде ни единого всплеска. У берега покачивается снулый хариус. Узнаю "изумрудника". Интересно, почему он погиб? Может, я неосторожно придавил его, когда снимал с крючка? Но, может быть, причина кроется в чем-то другом? Вдруг и остальные переселенцы погибли? День-два поплавали и погибли, а вороны с утками подобрали лакомую добычу.
Назавтра поднимаюсь затемно. С вечера пала густая роса, холодно так, что даже комары попрятались. Омут маслянисто блестит среди деревьев. Кажется, из него скорее выудишь водяного, чем хариуса.
Тишину утра будит негромкий всплеск, и я чувствую, что подцепил тяжелую рыбину. Вот это да! С полкилограмма, если не больше. Бросаю хариуса в мокрую от росы траву и снова веду мушку к воде.
Рыбы клюют одна за другой. Ах как хочется продлить "охоту" хоть на пару часов, но, отгуляв положенные минуты, хариусы ушли на дно и затаились. Понимая, что дальнейшая рыбалка бессмысленна, спускаюсь с лиственницы и сматываю удочку. Небо очистилось от туч, посветлело так, что могу рассмотреть пойманных хариусов. Некоторые успели уснуть, другие слабо шевелят жабрами. Как я и ожидал, клевали одни "черныши". Штук пять - настоящие великаны, остальные поменьше, с широкими темными спинами, с боками, словно обмазанными сажей, и с такими же черными хвостами.
А это что? "Золотник"! Рядом с ним "изумрудник". Но с чего они так почернели? Вот это воспитатели! Вместо того чтобы как-то повлиять на "чернышей", они сами поменяли цвета и переняли повадки хозяев Омута…
Складываю и тех и других в сумку и, поеживаясь от холода, тороплюсь в Лиственничное…
Последняя встреча
Сегодня мой последний день в Лиственничном. Завтра отбываю в совхоз, а оттуда - в отпуск. Шурига ругался, уверяя, что можно потерпеть еще месяц, но я решил ехать. Уже три года не был в родных местах, а тут еще приболела мама.
Собрал вещи, привел в порядок избушку и, захватив удочку, ушел к Хитрому ручью.
Лето вступало в свои права. Птицы перестали петь и занялись выращиванием птенцов. Вчера косари поймали глухаря. Он так вылинял, что не мог взлететь, и бегал по тайге, как страус.
На плес прилетела стайка самочек куликов-плавунчиков.
Значит, они уже отложили яйца и отправились гулять до будущей весны. Высиживать и воспитывать птенцов будут папаши.
У тропы теснятся розовые султанчики иван-чая, между камнями горят звездочки одуванчиков, то здесь, то там гудят басовитые шмели. Вот-вот начнется сенокос.
…На тонкой лиственнице у Скалистого плеса сидит куропач. Его подружка притаилась в гнезде, а он тщательно ее охраняет. Заметив меня, он тревожно кричит: "Блек-блек-блек!" Хоть время птичьих свадеб прошло, куропач все еще не сменил брачный наряд. Белый фрак, ярко-коричневая манишка, веер черных перьев в хвосте - жених, да и только.
Я отгибал ветки, чтобы они не мешали забрасывать удочку, разматывал леску, а он сидел и переживал - не трону ли я его подружку?
Солнце высвечивало плес до самого дна. Со скалы отлично видны длинные водоросли, стайки плавающих между ними хариусов, россыпь светлых камней.
Мое внимание привлек шум, доносившийся с Верхнего плеса. Кажется, кто-то бродил по воде. Но кто? Из наших сюда никто не собирался, заезжих рыболовов тоже не было. Может, лось или олень? Когда гнус особенно допекает, звери забираются в воду по самую шею и стоят часами.
Все стихло. Некоторое время звенели только комары, и вдруг раздался сильный всплеск. Впечатление такое, будто кто-то уронил в воду тяжелую каменную глыбу.
Стараясь ступать осторожнее, крадусь к Верхнему плесу. Ветер тянет вдоль распадка, как раз мне навстречу. Если у плеса и правда балует зверь, то ему меня не учуять.
Над головой прошумела кедровка. Сейчас эта сплетница поднимет крик на всю тайгу и выдаст меня с головой. Но птица даже не задержалась. Она торопилась к плесу, - наверное, там и в самом деле творилось что-то интересное.
Наконец переплетенная ветками шиповника и красной смородины лощина осталась позади. Огибаю гривку буйного стланика и оказываюсь в полусотне шагов от плеса.
Там хозяйничает медведь. Мокрая шерсть слиплась, и он блестит на солнце, как начищенный самовар. Покопавшись между камнями, медведь взобрался на огромный валун и притих. Как раз с этого валуна я в прошлый раз удил хариусов. Может, и медведь пришел сюда за тем же. Но без удочки там ничего не добыть. У камня глубоко, а хариус-молния - не застрявшая на перекате кета.
Сгорбившись, медведь внимательно смотрит на воду. На ближнем дереве пристроились две кедровки.
А медведь вдруг бултыхается в ручей, погрузившись в него чуть ли не с головой. Но там он не засиделся, торопливо выскочил на берег и принялся хлопать лапами по камням. Кажется, он что-то ловит? Ara, поймал, забрал в рот, жует. Хариус!
Оказывается, комары здесь ни при чем. Медведь рыбачил. Надо же сообразить! Дождался, когда стайка подплыла к валуну, и плюхнулся на нее сверху. Рыбы, конечно, бросились кто куда. Некоторые с перепугу выскочили на камни. А здесь уж поймать их даже Потапычу не трудно. Он добыл всего две рыбки. Но медведь не расстроился, отряхнулся и снова полез на валун…
Он прыгал в воду еще раз пять или шесть. Но вот хариусы перестали подплывать к валуну. Видимо, они наконец поняли, откуда им грозит опасность.
Медведь спустился вниз, еще раз обнюхал камни и двинулся вдоль распадка. Я был значительно выше и хорошо видел его. Шел медведь не торопясь, несколько раз останавливался и общипывал верхушки кипрея. В эти минуты он напоминал… корову. Да-да! Возвращается себе буренка из стада и пощипывает на ходу травку.
Вел себя медведь на удивление беспечно. За все время он ни разу не осмотрелся и не прислушался. Вот уж действительно властелин колымской тайги.
Я, крадучись, отправился следом. Интересно все-таки понаблюдать за косолапым.
У груды камней дорогу ему перегородила поваленная лиственница. Он уже занес было лапу, чтобы перелезть через нее, как вдруг выскочил медвежонок. Малыш остановился и принялся подпрыгивать. Играет он, что ли?
Я не мог как следует рассмотреть его: мешала карликовая береза.
Взрослый медведь не проявил к малышу никакой симпатии. Он зарычал и замахнулся лапой. Я оглянулся. Сейчас можно было бы подкрасться поближе. Чуть выше тянется грива кустов кедрового стланика. А что если рискнуть? Проскакиваю всю лощину и ныряю под прикрытие густых веток. Кажется, меня не заметили. Пригибаюсь, где на коленях, где на четвереньках добираюсь до края гривы. Сейчас я как раз над медведями. Слышу, как они рычат и как гремят камни под их лапами.
Осторожно приподнимаю голову и выглядываю из-за кустов. Малыш куда-то исчез. Взрослый все так же стоит спиной ко мне. Шерсть на загривке успела высохнуть и вздыбилась от злости. Вот он снова взмахнул лапой, и тотчас из-за лиственницы выскочил медвежонок. Ой! Да это же самая настоящая росомаха! Она темнее и тоньше моей Роски, но в то же время в ее облике кроется что-то ужасно знакомое. Правда, эта слишком уж сердита. Сгорбилась, опустила голову к самой земле и глядит на медведя исподлобья. Моя Роска так никогда не сердилась. Ну порычит, прыгнет несколько раз и успокоится. Помню, как она лежала под кроватью и смотрела на меня. Тихая-мирная, словно самая взаправдашняя домашняя киска. А эта - комок злобы.
Росомаха вдруг сорвалась с места, обогнула поваленную лиственницу и подскочила к медведю сзади. Тот стремительно развернулся и бросился на росомаху. Наверно, мишка схватил бы ее, но она нырнула под толстую ветку, и медведь только царапнул лапой по дереву. Посыпались ошметки коры, медведь взревел, а росомаха появилась с другой стороны и оказалась за спиной медведя. На этот раз он не успел встретить росомаху, и та цапнула его за ляжки. Косолапый рявкнул, погнался за удирающей росомахой. Та бежала, прижав круглые ушки и длинный мочалистый хвост.
Росомаха проворно завернула за выворотень, а медведь проскочил мимо. Сейчас бы ей убраться подобру-поздорову, а она остановилась, сверкнула желтыми клыками и бросилась на медведя. Теперь она повернулась ко мне правым боком, и я увидел на нем круглое светлое пятно.
Забыв обо всем на свете, я проломился через кусты и заорал сколько было духу:
- Роска! Роска!
Росомаха резко повернулась и застыла на месте. А медведь, который только что вздыбился над нею, опустился на четвереньки и кинулся наутек. Он мчался широкими прыжками, не останавливаясь и не оглядываясь. Я сейчас и не помню, куда он убежал, потому что мое внимание было приковано к Роске.
Без сомнения, и она признала меня, иначе давно бы убежала следом за медведем. Но никакой радости не проявила. Стоит и глядит. Я двинулся к ней, она опасливо покосилась и отбежала в сторону.
Поняв, что любая попытка приблизиться к ней обречена на неудачу, я медленно отошел и, стараясь ступать как можно осторожнее, направился к Скалистому.
Перед поворотом к плесу я обернулся. Роска стояла на валежнике и внимательно смотрела мне вслед. Я поднял руку и крикнул:
- До свидания, Роска!..