В разгоряченной голове вдруг всплыло нечто рациональное: "Ну отогрею росомаху, а потом что? Сейчас она так застыла, что ей не до меня. Но отогреется, и в избушку не войти. Придется все начинать сначала".
Насколько позволяет одежда, бегу в бригадирскую. Там переворачиваю первую попавшуюся кровать и сбиваю с нее спинки. Одна сетка есть. В коридоре отыскиваю бухту тонкой проволоки. Тонковата, но другую искать некогда. Привяжу сетку к кровати, под которой сидит росомаха, и тогда зверь мне не страшен…
Сижу в бригадирской и пью чай. Руки дрожат, и совершенно не ощущаю сладости, хотя насыпал полкружки сахара. Росомаха все так же спит, но уже отгороженная кроватными сетками. Пока я возился с ними, она несколько раз угрожающе рычала, но вскоре снова укладывалась. Я жду, когда избушка нагреется по-настоящему. Роска лежит на полу, и тепло туда дойдет не скоро. Сейчас сварю болтушку, накормлю Роску и пойду ставить "морду" на гольянов. А завтра с утра пораньше отправлюсь на рыбалку. Хорошо бы клюнула та щука, что вырвала из рук удочку.
А гениальные мысли одна за другой рождаются в моей голове. В Шуригиной кладовке штук пять палаток, печки, трубы и вообще все, что захочешь. Да с этим снаряжением я и двину на озеро за щуками. Мне бы только добыть гольянов…
По щучьему велению
У берега заводь покрылась толстым льдом, а на середине темнеет промоина. Пробую валенком лед на прочность, осторожно пододвигаюсь к открытой воде. Мне нужно подобраться к ней метра на три. Кажется, достаточно. Толкаю вперед шест с привязанной к нему "мордой". Изнутри моя ловушка вымазана тестом, это отличная приманка для гольянов. Лишь бы они не удрали в Фатуму. Месяц тому назад мы вдвоем с Шуригой ловили здесь раненого кулика-черныша. Тогда рыбок было много.
Забыв о своей простуде, до вечера носился по Лиственничному как угорелый. Но зато сделал много. Уложил в рюкзак палатку и кучу всякого тряпья. Раздобыл два куска войлока. Хватит и под себя подстелить, и палатку утеплить.
Поминутно бегаю в избушку проведать Роску. Она ожила. Съела полведра болтушки, отогрелась и рычит так, словно она здесь хозяин, а не я. Никак не могу определить, куда же ее ранили. Как будто не хромает и крови не видно. Может, травма справа, но правым боком Роска ко мне не поворачивалась. Да и много ли увидишь, когда она сидит под кроватью? Я растворил в болтушке две таблетки тетрациклина. Говорят, животных нужно лечить тем же лекарством, что и людей.
Ну, кажется, все готово. Сейчас схожу к протоке, проверю "морду".
Намоченный в воде шест примерз к ледяной кромке так сильно, что я его чуть не обломал. Наконец из заводи показалась сшитая из двух накомарников западня. С нетерпением прислушиваюсь. Кажется, есть. Один, два, три… Шесть, нет, семь штук. Не густо, но и за это спасибо. Запускаю рыбок в пятилитровую банку из-под маринованных огурцов, смотрю, как они тычутся в стекло, и иду домой. Завтра будет отличная рыбалка.
Не успело солнце окрасить в бледно-розовый цвет заснеженные вершины самых высоких сопок, как я уже был у Соловьевских озер. Сбросил возле лунки рюкзак, немного отдохнул - и назад. Кукши словно ожидали меня все это время. Только я ступил на озеро - они тут как тут. Сидят и дуются друг на дружку. Интересно, как они поделили подаренного хариуса?
Возвращаюсь к озеру по лыжне, в руках у меня банка с гольянами, за спиной печка с трубой.
Рядом с лункой собираю свой отопительный "прибор", и вскоре повалил густой дым. Право, непривычное зрелище. Словно я по щучьему велению приехал на печи порыбачить. На небольшие чурочки пристраиваю банку с гольянами.
Сижу в палатке, на куске войлока, под войлоком мягко пружинит подушка из стланиковых веток. Рядом пышет жаром печка, а над ней шипит чайник. Стланик пахнет сосной. Можно рыбачить, пить чай, спать. А самое удивительное - затененная палаткой вода приобрела необыкновенную прозрачность. Я сейчас не то что камушки - песчинки на дне озера могу пересчитать.
Наживляю гольяна на крючок и опускаю в лунку. Рыбка плавает, следом ходит леска. Смотрю под лед. Вот-вот появится щука. Но вместо нее возле гольяна выныривает стайка хариусов, которые с интересом изучают рыбу с красным животом.
Торопливо налаживаю вторую удочку, и вот рядом с гольяном задергалась мормышка. Хариусы дружно бросились к ней, и вскоре самый проворный из стайки переселился в банку. За ним последовал и другой. Хариусы небольшие. Их с успехом можно использовать как живцов. Более того, для щук эта добыча привычней. Любопытно, что попавшегося на крючок хариуса стайка провожает до самой поверхности. Поднимутся и застывают на время, словно раздумывают, куда же это он подевался? Когда вытаскивал третьего хариуса, сопровождающая его стайка неожиданно исчезла. Наклоняюсь, чтобы заглянуть в глубину, и вижу зависшую подо льдом щуку. Она во все глаза уставилась на живца, но трогать его почему-то не решается. Слегка подтягиваю леску. Жадная щука бросается на живца и через мгновение оказывается на льду.
Вторую щуку я ждал недолго. Только живец прошел мимо нижней кромки льда, как сразу же на него кинулась двухкилограммовая щука.
Нет, такое случается раз в сто лет. Восемь живцов - восемь щук. И каждая больше килограмма. Толстоспинпые, остроносые, они лежат возле лунки и лениво шлепают хвостами. Вот уж Роска обрадуется. Это тебе не похлебка из муки.
У двух уснувших щук я отрезаю хвосты и выкладываю их возле палатки. Это для кукш. Пора уходить.
Слово
Была в детстве у меня знакомая девочка Клава. Жила она в трех километрах от деревни. Родители Клавы были путевыми обходчиками.
С виду она ничем не отличалась от других. Худая, курносая, долговязая. Таких девочек в нашей школе было сколько угодно. И вот эта Клава знала СЛОВО! Она могла спокойно пересечь дорогу идущему впереди стада бодучему быку Чемберлену, достать закатившийся к самой будке Рябчика мяч, пересчитать все гвозди в Орликовых подковах. Подойдет к стоящему у коновязи жеребцу, возьмет его ногу в ладошки и спокойно так:
- Орлик, ногу! Ну, выше, выше!
Тот ногу и поднимает. Она в каждый гвоздь пальцем:
- Один, два, три… - словно важное дело делает. А жеребец, которого и цыгане боялись, стоит как вкопанный…
Однажды возвращаются родители Клавы с работы и видят, их дочь играет с огромной собакой. Прицепила ей выкроенный из обрывков старого платья бант.
Мать ничего не поняла. Ну играет дочь с собакой и ладно.
Отец же побледнел - и ни с места. Распознал, что это волк. А тот, как только взрослых увидел, так и умчался с бантом. С тех пор и разнесся слух, что неспроста зверь девочку не тронул. Слово, мол, знает.
С таким даром - людей мне больше не встречалось. Но вот сегодня…
Проснулся в два часа ночи. Подложил дров. Подумал о Роске. На правом боку у нее какая-то шишка. То ли нарыв, то ли отек. Она непрерывно лижет его. Говорят, слюна у зверей целебная, но что-то она не помогает. К тому же кончился тетрациклин. Осталась полная коробка всяких лекарств, но какое из них помогло бы Роске - не знаю. Она совсем заскучала и почти не обращает на меня внимания. Правда, от щук не отказывается. Съест рыбину, попьет воды и дремлет.
Эх, если бы сейчас было лето! Я бы ее выпустил - и пусть ищет целительную траву.
Над тайгой, словно запутавшаяся в паутине муха, заныл самолет. Через полчаса он приземлится в Магадане. Там совсем другой мир. Море света, люди толпятся у регистрационных стоек, покупают газеты, бутерброды, кофе. Смотрят телевизор. Хотя какой среди ночи телевизор? Скорее бы уже появлялся Шурига. А то совсем скисну. Вчера бегал к Родниковому. Наледь отступать и не собирается. На противоположном берегу хорошо видны свежие следы. Кто-то приезжал на разведку и укатил в совхоз…
Самолет стих, и возник новый звук. Вездеход! Это возвращаются с Буюнды охотники. Сую босые ноги в валенки и бегу встречать гостей…
Первым из вездехода выбрался Сергей. На нем белая куртка и обшитая куском простыни шапка. Ему лет тридцать, но он уже опытный таежник. Три сезона ходил с промысловиками на соболя и в лесу чувствует себя как дома. В прошлый раз он учил меня ловить бутылкой куропаток.
Сергей сразу же спрашивает, найдется ли у меня ведро бензина. Услышав утвердительный ответ, он кричит в кабину:
- Глуши! Здесь ночуем. Я же говорил, будем с горючим.
Я кручусь у вездехода и вообще веду себя как самый последний подхалим. То придержу дверцу, то приму ящик с продуктами, то с заискивающей улыбкой тороплю приехавших в избушку. Таким гостеприимным меня сделала тайга.
Вскоре из вездехода выбрались Демьяныч и Степаныч. Это их так кличет Сергей. Демьяныч старше всех. Он уже два года на пенсии. Голова у него совсем седая, а усы черные. Я даже присматривался, не крашеные ли. Он - за повара. Степаныч - водитель вездехода и главный охотник.
Когда-то мне нравилась пословица: "Мясо недожарь, рыбу пережарь". Поскитавшись по тайге, я заменил ее более удобной: "Горячее сырым не бывает". А сейчас сижу и ем совершенно сырую рыбу. Мои гости не смогли добыть лося, зато неплохо порыбачили. Отыскали яму, куда опустились зимовать хариусы.
Демьяныч попросил у меня уксусу, красного перцу, перемешал все это с какими-то корешками и крепко посолил. Затем он достал из рюкзака несколько хариусов, настрогал холмик тонких пластинок и пригласил нас к столу.
Я выбрал самый маленький ломтик, окунул в экзотический соус и не без опаски отправил в рот. Это необычное лакомство нельзя сравнить ни с чем. Прохладное, нежное, вкусное. К тому же из речных рыб один хариус пахнет свежим огурцом…
После ужина все вместе отправились смотреть на Роску. Она заметалась в своей загородке, раз за разом ударяясь головой о низ кровати.
Я заговорил с ней. Роска остановилась и принялась тихо рычать. Отражая луч фонарика, ее глаза мерцали в темноте как два огонька. Степаныч с Сергеем присели у печки и уставились на диковинного зверя. Демьяныч приблизился к самой сетке, попробовал ее прочность ногой и спросил:
- Слушай, а это не медвежонок?
Роска метнулась к валенку и царапнула зубами по сетке.
- Ты чего? - наклонился к ней Демьяныч. - Я тебя тронул, да? Как же тебе не стыдно? Разве так гостей встречают?
В голосе этого черноусого деда прозвучало такое неподдельное огорчение, словно его и в самом деле крепко обидели.
- Да разве мы тебе враги? Посмотри, руки у нас пустые и ничего мы тебе не сделаем. А ты заболела, да? Что у тебя болят? Дурак теплую шапку иметь пожелал. Вот мы ему! Да разве можно из-за какого-то треуха такую умную зверину жизни лишать? Ведь поняла же ты, к кому за помощью идти? И правильно сделала. Ты хорошая - хорошая, и мы тебя знаешь как любим. Ну ложись, ложись. Тебе же трудно стоять.
Он разговаривал с Роской, будто она могла понять каждое его слово. Голос Демьяныча то стихал почти до шепота, то звучал громко. И, странное дело, Роска вдруг заскулила и легла.
- Вот и ладно, вот и хорошо! - не прекращая увещевать зверя, Демьяныч отодвинул в сторону лиственничные чурки и чуть приподнял сетку. - Сейчас мы тебя осмотрим. Лежи, лежи! Ты же самая сладкая, самая красивая, самая умная. И шерстка гладкая, и ушки круглые. - Рука Демьяныча коснулась загривка росомахи и заскользила по спине. - Ой, до чего же ты худющая! Он тебя не кормит, да? Как же можно обижать такую славную киску?
Росомаха несколько раз вздрагивала, тихонько рычала, но никакой попытки высвободиться не делала…
Наконец Демьяныч поставил сетку на место и кивком показал нам на дверь. За порогом он захватил в пригоршню комок снега, растер его, потом сказал:
- Пусть отдыхает. Завтра мы что-нибудь придумаем. А зверина она славная. Ты ее и в самом деле корми получше.
…Проснулся я поздно. Солнце поднялось над сопками, и в избушке было донельзя светло и уютно. Мои гости уже встали и даже успели застелить постели. С улицы доносилось звяканье металла. Наверное, чинили вездеход.
Скрипнула дверь. В избушку вошел Демьяныч. Он поставил у порога какую-то коробку и тщательно вымыл руки.
Он стряхнул капли воды с пальцев, взял из коробки пакетик и подал мне. Там лежали три темные дробинки. Одна из них была сплющена. Я непонимающе уставился на Демьяныча:
- Откуда это?
- Как откуда? Из росомахи твоей. И не глубоко сидели, считай, под самой кожей, а беды сколько.
- Так вы…
- М-г, - улыбнулся в усы Демьяныч, - она у тебя умница. Правда, пришлось ошейник надеть. Ты, если надумаешь отпустить ее, сними. В тайге зверю эта цацка ни к чему. Давай поднимайся, браток. А то хлопцы скоро завтрак потребуют. Да и ее покормить нужно. Я ей пообещал, еще обидится…
Загадка
Расстались мы с Роской не попрощавшись. Через четыре дня после того, как уехали охотники, я сидел у окна и наблюдал за желной. Этот большой красноголовый дятел решил разнести в щепки стоявшую по соседству избушку. Ничем она от других не отличалась, а вот не нравилась птице, и все тут. Занимался он своим преступным делом с таким азартом, что я диву давался.
Уцепится когтями за бревно, упрется жестким хвостом в другое, стукнет и слушает. По звуку определяет, в какую сторону проделал ход зазимовавший в бревенчатой стене короед, а может, даже угадывает, тощий этот короед или жирный. Затем с озорным криком "клить-клить-клить!" он перемещался вверх или вниз и принимался долбить бревно. Наносил удары с невероятной силой и скоростью. Впечатление было такое, что работает отбойный молоток. Крупные, чуть ли не в ладонь, щепки усеяли весь снег вокруг избушки. Наверное, дятла больше увлекала его разрушительная работа, чем короеды. Потому что он ни разу не спустился вниз за выпавшими насекомыми, и вскоре ими занялись две синички.
Внезапно у реки мелькнула какая-то тень. Мне показалось, что это глухарь, вчера на галечнике собирали камушки два токовика, а один из них даже прогулялся по дорожке, которую я протоптал, бегая к Фатуме за водой. Но тут я вспомнил, что время позднее, и эти птицы давно спят.
Торопливо одеваюсь и бегу к Фатуме. Там уже никого нет, но на снегу хорошо видны росомашьи следы. Роска?! Неужели она? Направляюсь в избушку и вижу, что не ошибся. Чурки сдвинуты в сторону, на полу валяются обрывки проволоки, сетка лежит рядом с кроватью. Росомаха то ли перекусила проволоку, то ли каким-то образом порвала ее. С чего это она? Вела себя тихо-мирно. Совсем недавно съела двух щук, выбрала несколько травинок из охапки сена, которое я по совету Демьяныча подкладывал каждый день, и даже позволила почесать палочкой загривок. Правда, при этом она немного ворчала. Стою, рассматриваю следы зубов на проволоке и вдруг слышу, кто-то меня зовет.
У бригадирской стоят два парня. Один высокий, другой пониже. В длинном я сразу узнаю горбоносого. Ои увидел меня и кричит:
- Привет, начальник! Ты здесь бока отлеживаешь, а мы полдня у Родникового, как папы карлы, вкалываем. Где у тебя трос? Трактор так засел, что свой мы на куски порвали…
К ночи в Лиственничное пришло четыре трактора с санями. Вместе с трактористами и грузчиками прибыли и два плотника, которые помогли погрузить сено и остались в Лиственничном до самой весиы. Шурига заключил с ними договор на строительство склада под удобрения. Сначала я обрадовался им. Оба молодые и с виду вполне нормальные мужики. Не нужно будет одному заниматься приготовлением еды, заготовкой дров. Не нужно будет до седьмого пота долбить прорубь для того, чтобы набрать пару ведер воды. И на рыбалку вместе сходим, и вечером будет с кем словом перекинуться. Но подружиться нам не удалось. Все их разговоры крутились вокруг одного: "Сегодня, считай, по четвертной заработали"; "Ты так много сахара в чай не клади, с такими потребностями мы и на штаны не заработаем"; "Ну и что с того, что сегодня воскресенье? Я тебе не Рокфеллер, чтобы рыбалкой развлекаться. Лучше я за это время пару копеек заколочу".
Я пробовал было с ними спорить, по безрезультатно. К тому же стоило мне отлучиться, как они устроили охоту на галечнике и убили трех куропаток. Кончилось тем, что я тайком подпилил бойки их ружей.
Вот здесь и случилось нечто загадочное для меня. Вспугнутые выстрелом куропатки и глухари не появлялись у галечника одиннадцать дней. Не встречал я все это время и лосиных следов. Вечером на одиннадцатые сутки я вывел из строя ружья моих соседей, и на следующее же утро на галечнике гуляла огромная стая куропаток. Вскоре к куропаткам присоединились глухари. Плотник ползает вокруг них с ружьем, а они никакого внимания. Только когда вплотную подобрался - улетели. А через час оба шабашника метались по избушке, мастерили из гвоздей новые бойки и ругались на чем свет стоит. Да и как не возмутиться? Рядом с Лиственничным они только что заметили трех лосей. Стоят себе звери в тальнике и спокойно обгладывают верхушки. Рядом удобная ложбина, можно чуть ли не вплотную подобраться. Это же мясо!
С бойками, конечно, ничего не вышло, а свое ружье я им не дал. Целый день мы не разговаривали. Плотники не унимались и подсчитывали, сколько мяса можно было добыть. Я же мучился над загадкой - откуда птицы и звери узнали, что именно сегодня им у Лиственничного не угрожает опасность?
…Роска же в поселке больше не появлялась. Правда, я дважды встречал росомашьи следы недалеко от старого стойбища. Но Роскины они или какой-нибудь другой росомахи - не знаю.
Перевоспитанные воспитатели
Наконец закончилась суровая колымская зима. В реки и озера сплыл снег, на склонах сопок расцвели голубые прострелы, из далеких странствий возвратились трясогузки, коньки, соловьи, пеночки. В тайге стало шумно от птичьего пересвиста.
Нужно было готовиться к новому сенокосу, и Шурига отправил меня рубить остожья - настилы для стогов. Я решил начать с Хитрого ручья. От дому далеко, а главное, представилась возможность половить хариусов. Очень уж они привередливые. Назовите мне любую рыбу, и я скажу, на какую приманку она ловится и когда лучше всего клюет. А хариусы?
Хитрый ручей разделен на четыре отрезка: от плеса к плесу вода течет под землей. Так вот, в первом плесе хариусы желтые, во втором - черные, в третьем - зеленые, а в четвертом - бесцветные, словно выгоревшие на солнце. Самый ближний к Фатуме плес мы называем Песчаным. Его дно покрыто желтым песком - вот хариусы и оделись в золотистый наряд. Следующий плес - Омут. Здесь много родников. И довольно глубоко. Вода в Омуте темная, а хариусы черные, да еще и с характером: клюют только на рассвете. Днем не соблазнишь их самой аппетитной приманкой. Да что там приманкой! Даже упавших на воду мотыльков не трогают.
Но как только возникает полоска зари, взбирайся на склонившуюся над Омутом лиственницу и опускай мушку к воде. Тотчас из самой глубины выметнется крупная рыбина и, если рыболов удачлив, а леска надежна, - быть ему с уловом.
Клев длится с полчаса, иногда чуть дольше. Потом прекращается почти на целые сутки. Никому еще не удавалось поймать "черныша" днем.
В сотне шагов от Омута плес Скалистый. В нем много водорослей. Здесь Хитрый прижимается к скалам. На их вершинах вздымаются буйные шапки кедрового стланика. И ручей как бы окрашен в зеленый цвет, а хариусы стали настоящими "изумрудниками".