ОБЩЕСТВЕННЫЙ ТРАНСПОРТ
Когда нет своего транспорта, приходится ездить в общем.
- Скажите, вы не знаете, куда нас несет ветер? - спросила Цикада у жучка Короеда, которого ветер нес рядом с ней.
- Понятия не имею. А почему, собственно, вас это интересует? Разве вам не безразлично, куда лететь?
- Оно-то безразлично, - сказал третий сосед, жук Навозник. - А все-таки выбираешь, где лучше.
- Вам, конечно, - сказала Цикада. - Вам все равно, куда ни лететь. А я оставила дома семью…
Ветер мчал их так, что свистело в ушах, и пассажиры покачивались в такт движению ветра.
- Я тоже оставил семью, - сказал жучок Короед. - Сейчас многие оставляют семью.
- А что делать? - сказал жук Навозник. - Приходится оставлять. Ведь всегда выбираешь, где лучше.
А внизу мелькали норки, ульи и муравейники, знакомая и привычная жизнь насекомых. Проползла гусеница, похожая на железнодорожный состав.
Три пассажира вздохнули, и жук Навозник сказал: - Да, такая жизнь… Никогда не знаешь, куда тебя занесет ветер…
ДВА МЕТОДА
Водомерка совсем не умеет плавать, хотя живет постоянно в воде. Собственно, живет она не в воде, а на воде, на самой ее поверхности. И Водомерка скользит по этой поверхности, меряя воду не вглубь, а вширь, и умудряясь не замочить ног и не замутить водной глади. Потому что если замочишь ноги - беда, и если замутишь воду - беда, и если чуть-чуть углубишься - тоже беда. А чтоб не было беды - лучше всего скользить по поверхности.
Впрочем, и по поверхности можно скользить по-разному: ведь поверхность-то имеет две стороны.
Водяной Жук бегает по водной поверхности снизу, как муха по потолку. Это очень удобно: и пол под ногами, и одновременно крыша над головой. И дождь не намочит, - конечно, если из воды не высовываться…
Скользить, чтоб не высовываться, и скользить, чтоб не углубляться, - вот два метода, которые помогают держаться на поверхности водомеркам и водяным жукам.
ПТИЦА КЕКЛИК
Кеклик не любит витать, как другие птицы. Сколько ни витай в облаках, а кормиться вернешься на землю. И пока там витаешь, на земле все лучшее скормят другим.
Кеклик не любит оставлять землю, потому что кормится он на земле. Но, как всякой птице, ему нужна высота. А что такое соединение земли с высотой?
Это горы.
Кеклик живет в горах. Кеклику горы заменяют небо. С камешка на камешек, с уступа на уступ…
Это он так кормится: поднимаясь все выше и выше.
Другие кормятся, опускаясь на землю с небес, а Кеклик кормится, поднимаясь все выше и выше. Он никогда не кормится, опускаясь с горы, а всегда - только поднимаясь.
Большое искусство - кормиться так, чтоб не опускаться до этого, а, наоборот, подниматься. На это способен лишь тот, кому небо заменяют земные вершины, по которым шагаешь с уступа на уступ, от подножного завтрака возвышая себя до обеда.
СКАЛЬНЫЕ МОРСКИЕ ЕЖИ
Входя, не забывайте о выходе. Не следуйте примеру некоторых морских ежей.
Некоторые морские ежи входят в свое жилище, забывая, что им придется из него выходить. И они живут, ни в чем себе не отказывая, тем более что все это им само плывет в рот.
В такой ситуации, конечно, толстеешь. До того растолстеешь, что потом не пролезешь в дверь. И когда приходит пора выходить, морские ежи начинают сетовать и роптать на судьбу, которая не оставила им выхода… Но разве судьба не оставила им выхода? Судьба дала им выход, когда давала вход. А они, помня о входе, забыли о выходе.
И теперь они мечутся, морские ежи: "Где выход? Нет выхода!"
И жилище их превращается в то, о чем даже грустно сказать. И неудобно сказать, не сняв шляпы.
НА ПУТИ К ОКЕАНУ
Маленькая рыбка Анабас живет далеко от морей, она живет - даже стыдно сказать - в болоте. Конечно, мало приятного, и рыбка Анабас все мечтает перебраться в какие-нибудь другие места. В Тихий океан. Или хотя бы в Атлантический. Ого, рыбка Анабас знает, куда ей лучше всего переселиться. Она назубок знает все океаны, какие только есть на земле. И она твердо решила: пусть только придет время, она обязательно переселится в океан.
И время приходит, болото ее начинает высыхать, и теперь не то что в океан, а вообще никуда не поплывешь - до того сухо становится в этом болоте.
Приходится ползти: прямо по суше, но это ничего, это не страшно, если ползешь в океан! Рыбка Анабас переступает своими плавниками, как самый заправский пешеход, и свободно обходится без воды, как верблюд в пустыне. Целую неделю она обходится без воды… А там попадется какое-нибудь болото, в котором можно будет устроить привал. Ненадолго, конечно, - так, чтобы окунуться, освежиться и дальше ползти в океан.
Что за чудесная вещь - привал в болоте! И прохладно, и не слишком глубоко. Освежайся, набирайся сил, чтобы ползти в океан. Вот высохнет это болото - и можно ползти в океан. Пусть оно только высохнет, и тогда можно дальше ползти. В океан.
Ведь, наверно, можно в конце концов приползти в океан, если так ползти - от болота к болоту?
РАКООБРАЗНЫЕ
Такое количество ног, такие средства передвижения - и все это для того, чтоб пятиться назад!
СКОРОСТЬ КАЛЬМАРА
Кальмар пятится со скоростью пятидесяти километров в час, развивая не переднюю, а заднюю скорость.
Можно, конечно, говорить, что кальмар движется назад, но когда развиваешь такую скорость, тут уже мало кого интересует, куда ты движешься: вперед или назад.
СТРАУСОВЫ ПЕРЬЯ
Страус птица, но рычать он умеет, как лев, а бегать, как самая быстрая антилопа. И он может очень долго быть без воды. Как верблюд. Страус многое может, чего не может никакая из птиц. Но летать он не может, как птица.
Конечно, если бы он летал, ему не пришлось бы бегать, рычать, не пришлось бы сидеть без воды, как верблюду. Он мог бы не подражать ни верблюдам, ни антилопам, ни львам, он мог бы быть самим собой…
Но быть собой для птицы - это значит летать. А Страус только берет разбег и не может от земли оторваться.
Белоснежные перья Страуса возвышаются плюмажем, как у какого-нибудь драгунского полковника, когда полковник, сняв головное убранство, держит его у себя за спиной. Но даже и по сравнению с этим полковником Страус мог бы выглядеть генералом, потому что перьев у него больше, чем у любого полковника. Сорок маховых, шестьдесят рулевых. Даже у орла меньше.
Да, по своему оперению Страус среди птиц генерал, правда, постоянно пребывающий в отступлении, чтобы не сказать - в паническом бегстве. Много охотников отобрать у Страуса его перья, и Страус бежит, отступает, развивает скорость девяносто километров в час, и перья его развеваются, как белые флаги…
Пусть он генерал, но он ни на кого не нападает, он только бегает, всю жизнь бегает, поднимая над собой белые перья.
Перья, что же вы, перья? Много вас у Страуса, но каждое само по себе… Почему бы вам не сложиться в крылья? Вы понесли бы Страуса высоко-высоко, туда, где обитают настоящие птицы, и никто бы вас не догнал. Сорок маховых, шестьдесят рулевых, а махать и рулить - некому. Есть только кому просить о пощаде, трепеща на ветру, как белый флаг.
Перья, что же вы, перья?
Флаги белые над землей.
Для того чтоб лететь, перьям нужно сложиться в крылья.
СОЛНЦЕ МОРСКОЙ БЛОХИ
Отнимите солнце у Морской Блохи, и она не будет знать, что ей делать. Когда прыгать? Куда прыгать? Где море, а где земля?
Поэтому если вы отнимете у нее солнце…
Каждую ночь у Морской Блохи пытаются отнять солнце. Но пока что все благополучно кончается.
БЕГУЩАЯ К СОЛНЦУ
Сольпуга - это значит Убегающая От Солнца. Подальше, куда-нибудь в ночь. У темноты свои преимущества: спокойней для глаз и вообще спокойней. Мы ведь не на сцене живем, нам не требуется собирать зрителей. Кто-то, допустим, вообще питает антипатию к паукам, так он и при самом ярком свете не увидит ничего хорошего.
Хорошее не так просто увидеть. Можно всю жизнь прожить и не увидеть ничего хорошего. Поэтому Сольпуга убегает от солнца - подальше куда-нибудь, в ночь. Туда, где не видно хорошего, но не видно зато и плохого. Откуда же берутся эти Солнечные Сольпуги? Сольпуги, Бегущие К Солнцу? Ведь это же нелепо: Убегающие От Солнца - и в то же время Бегущие К Солнцу. Может, у них особо устроены глаза, может, их глаза умеют видеть хорошее?
А может, им хочется себя показать, собрать вокруг публику?
Глупо. Публика все равно не поймет. Будь ты хоть самым что ни на есть паукообразным, публика не оценит. Она лишь будет тыкать пальцами в твою личную жизнь. А зачем это нужно? Не такая у нас личная жизнь, чтобы в нее тыкали пальцами. Поэтому нам, сольпугам, лучше подальше от солнца, как можно дальше от солнца…
Откуда же берутся они - Солнечные Сольпуги?
ПУТЬ НА СЕВЕР
Белый медведь Ошкуй шел на север…
Он шел на север так: несколько шагов на север, потом столько же шагов на юг и опять столько же шагов на север. Очень сложный, неровный путь…
В прежние времена он шел на север не так. Он шел прямо, никуда не сворачивая, потому что путь ему не преграждали железные прутья. А теперь, когда со всех сторон железные прутья, приходится все время сворачивать: несколько шагов на север, несколько шагов на юг… Приходится идти на юг, чтобы иметь возможность идти на север.
Сколько он помнит себя, он всегда шел на север, потому что такова была его цель, данная ему от рождения, а когда имеешь большую цель, тут тебя уже ничто не остановит, никакие железные прутья.
Со стороны может показаться, что ты топчешься на месте. Но так может показаться только со стороны, тем, кому все равно, куда идти - на север или на юг, - кто ходит по этой земле без всякой цели. И они не поймут, что путь на юг может тоже вести на север, - если ты, конечно, стремишься на север, а не на юг… Путь на север - длинный путь, и он не помещается в тесной клетке. Его можно только смотать в клубок, чтобы потом разматывать, разматывать: север - юг, север - юг… до конца жизни разматывать: юг - север, юг - север…
И все-таки это путь на север, хоть и смотанный в клубок, и конец его так далек, что до него вряд ли когда-нибудь доберешься… Но когда имеешь такую дальнюю цель, к ней необходимо двигаться, постоянно двигаться, какие бы преграды ни встали у тебя на пути. Потому что истинное твое существо не здесь, а там, у этой цели, и, двигаясь к ней, ты движешься к себе и находишь себя - не такого, каким отправился в путь, а совсем другого и небывалого.
Север - юг, север - юг… Путь к себе - это очень далекий путь, и он не станет короче оттого, что его втиснули в клетку…
МОРЕ БЕЗ БЕРЕГОВ
Есть на свете Саргассово море, море без берегов, и тому, кто окружен берегами, кто живет в четырех стенах озера или даже в двух стенах реки, как не мечтать о доме без стен, о просторе без границ, как не мечтать о Саргассовом море?
В четырех стенах можно только мечтать, но среди двух стен всегда найдется дорога. И она побежит, потечет, извиваясь среди стен, которые будут вставать у нее на пути, но не смогут ее остановить, потому что река - это всегда дорога. Река - это дорога из берегов, подальше от берегов, туда, где нет никаких берегов, в Саргассово море.
Почему речных угрей тянет из берегов? Многих рыб тянет в берега, даже морских рыб тянет порой в берега, а речного угря тянет в море.
И он, речной, плывет через Атлантический океан, в котором где-то лежит его Саргассово море. Потому что родился он в море, в Саргассовом море. И в этом море он не знал берегов.
Его детство не знало берегов, его юность не знала берегов, а потом он вошел в берега - разве так не бывает? Но он всегда помнил о Саргассовом море, сперва помнил, а потом вспомнил о Саргассовом море, а потом мечтал о Саргассовом море, о море без берегов.
Как всякая дорога, река имеет два направления. И дорога из моря - это дорога в море. И когда плывешь по ней, тебя направляют стены ее берегов, которые не могут преградить тебе путь, а могут лишь указать направление. Чем выше стены, тем видней, куда плыть.
Реки впадают в моря, а моря в океаны, и все это долгий, очень долгий, мучительный путь. Но где-то там, быть может, в самом конце, лежит Саргассово море, необыкновенное море без берегов, самое синее, самое прозрачное море, в котором цветут саргассы, необыкновенные водоросли, в котором рождаются необыкновенные речные угри.
Обыкновенные речные угри. Но которые не могут жить без Саргассова моря. И не могут умереть без Саргассова моря. В самой дальней дороге - нет, не могут они умереть!
УПРЯМАЯ РЫБА ФОРЕЛЬ
Тот, кто плывет против течения, никогда не выйдет в открытое море. И никогда он не достигнет настоящего роста. Он навсегда останется в тесных речных берегах.
Большому кораблю большое плаванье, малому кораблю малое плаванье. Форель никогда не станет большой, как другие лососи, и не будет ей большого плаванья - в океан.
Потому что всю жизнь она плывет против течения. Только против течения. Поэтому ей не достичь настоящего роста и моря никогда не достичь.
Хотя всем открыта дорога в море. Но, конечно, не тем, кто плывет против течения.
КОВЕР-САМОЛЕТ
Разве рыбы придумали пароход? Разве птицы придумали самолет? Тот, кто все имеет, уже ничего не придумывает…
Паук Арахна не имел ничего, и он решил что-то себе придумать.
- Придумай себе аркан, - посоветовал ему паук Арканщик. - Вот погляди у меня - благое дело! Или у приятеля моего - сачок. Отличный сачок, тоже из паутины. Только лично мне аркан больше нравится: с ним охота поживей.
Арканщик имел аркан, и где ему было понять того, кто ничего не имеет?
- Сачок только для бабочек, - продолжал он свой охотничий разговор, - а я - погляди: кого хочешь тебе заарканю.
И тут паук Арахна решил придумать себе самолет. Может, ему не понравилось слово "заарканю" и он решил куда-нибудь от него улететь, а может, надоело скакать, так, чтобы всякий раз опускаться на землю (как было принято в его семействе пауков-скакунов), - но паук Арахна пораскинул своей паутиной и стал быстро-быстро придумывать из нее самолет.
- Ковер-самолет? - догадался паук Арканщик. - Я тут заарканил одного на ковре-самолете… - И он пошел на охоту, где уже ждал его приятель с сачком, которым можно было ловить только бабочек.
А паук Арахна до конца придумал свой самолет и поднялся на нем, дождавшись попутного ветра. Когда скачешь по земле, как-то не замечаешь, что ветер бывает попутным, а когда сядешь на ковер-самолет да еще не выбираешь определенного направления… Тут тебе любой ветер попутный, только держись покрепче, чтоб ветром не сдуло, да не очень вниз поглядывай, а то закружится голова.
Самолет набирал высоту: пятьдесят сантиметров… сто пятьдесят сантиметров… триста пятьдесят сантиметров… На высоте пятисот сантиметров повстречалась первая бабочка.
- Какой красный восход! - сказала Бабочка. - На нем так хорошо смотрятся эти красные цветы и эти красные плоды на деревьях… Вы случайно не видели красную стрекозу?
- Почему вы все время говорите "красное"? - спросил Арахна, продолжая набирать высоту.
- Поверьте, не для красного словца. Ведь красный цвет - это любимый цвет птиц, об этом даже в научных книжках написано.
- А вы разве птица?
- Почти, - скромно сказала Бабочка. - По документам, конечно, нет, по документам я - насекомое, но это еще ни о чем не говорит. - Она вплотную приблизилась к пауку Арахне и спросила: - Вам известно, что насекомые не воспринимают красного цвета?
- Не известно, - сказал паук Арахна, стараясь поскорей набрать высоту, потому что с этой Бабочкой ему, кажется, грозила авария.
- Между нами, - сказала Бабочка, когда между ними уже ничего не могло быть, кроме неминуемой катастрофы, - представьте себе, они не воспринимают. А я воспринимаю. Об этом и в научных книжках написано: бабочки, единственные из всех насекомых, способны воспринимать красный цвет. Представляете? Любимый цвет птиц… Поэтому я почти не считаю себя насекомым.
- Не нужно так размахивать крыльями, - сказал паук Арахна, опасаясь за свой самолет. И он плавно взмыл вверх, словно показывая, как это можно летать и вместе с тем не размахивать крыльями.
- Не красна изба углами, а красна пирогами! - крикнула на прощанье Бабочка - то ли приглашая Арахну в гости, то ли набиваясь в гости к нему.
Девятьсот пятьдесят сантиметров… Тысяча девятьсот пятьдесят сантиметров… Подъем проходил благополучно. На высоте двух тысяч сантиметров Арахне повстречалась первая Птица.
- Что это вы нарушаете? - строго спросила Птица. - Разве вам не известно, что полеты без крыльев запрещены?
- У меня нет крыльев, - сказал паук Арахна, - у меня самолет. Это я сам себе придумал.
- Любитель, значит, - определила Птица. - Беда с этими любителями: напридумывают, потом за них отвечай.
- Это, наверно, потому, что я летел на красный цвет? - сказал паук Арахна, имея в виду цвет восхода. - Но почему вы не говорите про красный цвет? Разве вы не любите красного цвета?
- Так вы, значит, различаете красный цвет? - обрадовалась Птица. - Тогда летите. Это у нас насекомым-дальтоникам высокие полеты запрещены.
И паук Арахна полетел, набирая высоту. Пятьдесят тысяч сантиметров… семьдесят тысяч сантиметров… Далеко внизу остались и паук Арканщик, и приятель его с сачком, и Бабочка со своим удивительным птичьим зрением. Паук Арахна поднимался все выше и выше, и на пути ему попадались только птицы-регулировщики…
Но на высоте пятисот тысяч сантиметров уже не было птиц. Все, кто имеет крылья, остались внизу - все, кто что-то имеет, рано или поздно остаются внизу, а наверх поднимаются те, кто ничего не имеет. Кто сам себе придумывает - и паровоз, и пароход, и самолет…
Куда залетел паук Арахна? Говорят, его видели где-то на высоте семисот пятидесяти тысяч сантиметров. Но кто его мог там видеть? Кто поднимется до такой высоты?