При мысли о том, что в него могут попасть еще раз, Нумоний почувствовал, как тлевший в нем огонек паники разгорелся в целый костер. Нет, в огромный пожар! Боль и вид дикарей, рвущихся уничтожить его людей, заставили командира конницы выкрикнуть такие приказы, что многие всадники уставились на него вытаращенными глазами.
- Отступаем! - заорал он. - Спасайся, кто может! Легионерам конец! Спасайся, кто может!
Он развернул лошадь, вонзил шпоры в ее бока, и животное, заржав, рвануло с места так резко, что едва не сбросило седока. Нумоний, однако, удержался в седле, отчаянно в него вцепившись, а потом лошадь успокоилась и выровняла бег. Многие кавалеристы пустились наутек вместе с командиром: некоторые обгоняли его, мчась, как выпущенные из баллисты снаряды. Может, они и спасутся.
"Может, я спасусь", - подумал Нумоний.
Эгоистичный страх заставил его забыть обо всем на свете.
Между тем среди кавалеристов нашлись и такие, которые постарались сделать все возможное для спасения своих товарищей, хотя понимали, что могут погибнуть сами. Оглянувшись через плечо, Вала Нумоний увидел, как германцы стаскивают с лошади всадника и - расчетливо и неторопливо - прикалывают его копьями. Ему даже показалось, что он слышит хриплый, лающий смех дикарей. Но конечно, то была лишь игра воображения - он находился слишком далеко.
"Может, я спасусь, - думал он вновь и вновь, гоня лошадь на северо-запад. - Может, я спасусь. Может. О боги, молю вас! Молю только об одном - пусть я спасусь!"
Мужская плоть под плащом Арминия возбудилась и затвердела, как будто самая прекрасная женщина Германии танцевала перед ним обнаженной. План, вынашиваемый годами - всем планам план! - не просто успешно осуществился. Плоды задуманного превзошли все ожидания, все самые смелые мечты. Если этого недостаточно, чтобы пробудить вожделение в мужчине, у этого якобы мужчины просто нечему возбуждаться.
Римляне проделывали такое - делали мужчин неполноценными. Одним из латинских слов, выученных Арминием в Паннонии, было "евнух", и его тошнило от одного звучания этого слова. Обойтись с мужчиной как с жеребцом, как с быком, как с бараном! Стоило германцу представить себе такое, и его член съеживался.
Он знал римского командира, который держал при себе раба-скопца, и Арминия выводил из себя один лишь вид евнуха и звук его противного голоса.
Но здесь, в Германии, он отрезал римлянам яйца.
"Будь я проклят, если я этого не сделал!" - подумал вождь.
А ведь был опасный момент, когда кавалерия повернула назад, чтобы попытаться выручить пеших легионеров. Однако было уже слишком поздно, римские конники сами это поняли. Сейчас они стремглав удирали, и некоторые, наверное, уже доскакали до Рейна - те, кому повезло, потому что многих наверняка переловили в лесу люди Арминия.
Ну а если кто-то спасся, что с того? Если поразмыслить, это даже к лучшему. Сбежавшие римские конники посеют панику, и гарнизоны рейнских крепостей тоже ударятся в бегство вместо того, чтобы противостоять германцам. И тогда Арминию будет гораздо легче отвоевать у империи Галлию.
А именно это он и собирался сделать. За ним стояла победоносная армия, а имея армию, что еще делать, как не воевать? Пока он будет вести воинов от одной победы к другой, они будут следовать за ним. А пока они за ним следуют, Арминий может пользоваться ими по своему усмотрению.
Германии нужен царь. Возможно, пока Германия об этом не догадывается, но он ей нужен. Римляне многого добились благодаря тому, что у них один человек указывает другим, что и как делать. А германцы, следуя за множеством племенных вождей, военных предводителей и мелких царьков, попусту растрачивают силы в мелких стычках. Зато под водительством кого-нибудь вроде Арминия они смогут обрушить свою мощь на иноземных недругов.
"Под водительством кого-нибудь вроде меня", - подумал Арминий и кивнул в подтверждение своим мыслям.
Он был уверен, что имеет право вести за собой других. После такой победы никто не посмеет ему противостоять. Правда, он знал, что сильнейшим из германских правителей остается Маробод, вождь маркоманов, чьи владения находятся далеко на юго-востоке. Все знали, что Маробод тайно помогает паннонским повстанцам, чтобы те отвлекали римлян на себя, не позволяя легионам вторгнуться в его земли. Умно, спору нет. Но у Маробода не хватало смелости самому напасть на римлян.
"Я сделал это!" - ликующе думал Арминий.
- Я сделал это! - вскричал он, потрясая в воздухе мечом.
Умирающий легионер застонал. Несколько германцев обернулись на крик.
- Что ты сделал? - спросил один из них - воин в поношенном плаще, застегнутом на плече позеленевшей бронзовой фибулой.
Воин был никем и, скорее всего, знать не знал, как выглядит Арминий.
- Это я заманил сюда римлян, - заявил Арминий. - Я обрек их на погибель.
- И кем ты себя вообразил? Невесть какой важной шишкой?
Германец окинул взглядом молодого вождя - его плащ из тонкой шерсти с меховой оторочкой, скрепленный золотой застежкой, и, главное, меч. Мечи имелись только у богатых людей, оружием обычному воину служило копье.
- Впрочем, может, ты и есть важная шишка, - проворчал германец.
- Я - Арминий.
Вождю хотелось, чтобы все знали, кто он такой. Его сородичи, как и римляне, считали признание и славу наивысшими наградами выдающегося человека. Какой же ты выдающийся, если тебя не узнают, не превозносят?
Однако имя Арминия не произвело на незнакомого германца того впечатления, на которое рассчитывал вождь.
- Может, ты и впрямь Арминий, - усмехнулся воин, - да только совсем недавно двое других людей назывались тем же самым именем.
- Покажи мне их, и я их убью! - прорычал Арминий.
Он пришел в бешенство при мысли о том, что кто-то может похитить его славу. Никто не вправе присваивать его громкое имя, присасываясь к нему, как болотная пиявка.
- Сейчас я их не вижу, - ответил воин.
Возможно, так и было. А возможно, он просто не хотел драки между соплеменниками - и поступал мудро. Арминий понял это еще до того, как воин спросил:
- Да и вообще, не лучше ли нам убивать не друг друга, а ненавистных богам римлян?
- Да, ты прав, - согласился Арминий. - Так будет умнее. Давай займемся этим.
- Милосердия! - воззвал на латыни раненный в ногу легионер, умоляюще протянув руки.
Большинство товарищей Арминия не знали языка раненого, но всем был понятен жест.
- Вот милосердие, которого ты заслуживаешь, - ответил тоже на латыни Арминий и вонзил ему в горло меч.
Римлянин захрипел, закашлял, повалился наземь и затих.
Арминий знал, что и впрямь поступил милосердно. Другие германцы уже тащили в тыл закованных в цепи пленников. Всех римлян по окончании битвы принесут в жертву богам, опробовав на пленных много интересных, необычных способов прикончить человека. И Арминий не сомневался: пойманных легионеров ждет куда более тяжкая участь, чем смерть от перерезанного горла.
Здесь и там самые упорные римляне продолжали сражаться - по одному и маленькими группами. Может, некоторые из них знали, какая участь ждет пленников, и делали все, чтобы погибнуть в бою, с оружием в руках. А может, как многие храбрые воины, были слишком упрямы, чтобы сдаться. Арминий восхищался их смелостью, хотя от нее не было никакого толку. Легионеры не имели возможности сформировать строй - голова колонны была уже рассеяна, и римляне перемешались с врагами. Но если кому-то охота погибнуть, сражаясь, это их право.
Другие римляне хотели жить. Хлюпая ногами по грязи, они устремились в болото справа от дороги. Некоторые увязли, и германцы со смехом забрасывали их копьями и камнями; многие бились об заклад, кто перебьет больше римлян или поразит того или иного врага с первого броска.
Некоторым легионерам удалось добраться по трясине туда, куда уже не долетали копья, и даже выбраться на твердую почву, хотя, разумеется, на них тоже велась охота. Спастись удастся лишь очень немногим.
Находились и такие, которые сбились в кучки на островках и, по большей части под началом младших командиров, пытались дать отпор германцам. Разумеется, этих легионеров ждала неминуемая смерть, но попытка перебить их прямо сейчас обошлась бы слишком дорого, да и нужды в подобной спешке не было.
Сперва следовало заняться самым важным.
Хвост римской колонны еще не был атакован, и Арминий громовым голосом отдал приказ, направляя своих людей туда.
- Там у римлян обоз! - крикнул он, чтобы воодушевить германцев.
Этот возглас подействовал лучше любых призывов. Чего-чего, а возможности разграбить обоз целых трех римских легионов германцы бы не упустили.
- Ты сражаешься бесчестно, - простонал раненый легионер, мимо которого пробегал Арминий.
Германский вождь чуть было не остановился, чтобы поклониться. Он не мог вообразить более справедливой похвалы, даже если римлянин имел в виду совсем другое.
Потом в голову Арминия пришла еще одна мысль.
- Вара надо взять живым! - проревел он. - Мы принесем его в жертву богам! Боги сегодня так покровительствовали нам, что заслуживают настоящего пиршества. А какое блюдо может показаться им более лакомым, чем толстый римлянин, который самоуверенно называл себя наместником Рима в Германии?
Восторженный рев и восклицания воинов возбуждали Арминия сильнее, чем любовные охи и стоны женщины.
Германцы заслужили поживу за свои сегодняшние деяния. И не диво: насладиться телом женщины дано многим, а многим ли довелось одержать хоть одну такую победу? Его, Арминия, будут помнить до тех пор, пока будет жить германский народ. Разве может доблестный муж желать большего бессмертия?
- Вперед! - воззвал Арминий. - Мы не просто их разгромим. Мы их уничтожим! Отныне и до скончания времен римляне не осмелятся перейти на нашу сторону Рейна! Но мы не дадим им отсидеться и на том берегу - мы перейдем реку и вторгнемся в их земли!
Германцы снова поддержали его дружным, оглушительным ревом.
XVIII
Люций Эггий пробирался через топь. На его правом бедре кровоточила ужасная рана; кровь насквозь пропитала наспех намотанную тряпку и текла по ноге. Рана страшно болела, болели и несколько порезов поменьше.
Человеку нечасто дано бывает узнать день своей смерти. Зато Эггий, хотя и был еще жив, точно знал этот день.
Он умрет сегодня.
И очень скоро.
Он был еще не мертв только потому, что никто из германцев пока не погнался за ним, чтобы прикончить. Сперва Эггию просто повезло - хотя он уже сомневался, что это и впрямь было везением. После того как многие его товарищи полегли под первым же шквалом копий, Эггий не только уцелел, но и вступил в схватку с врагами, попытавшись дать им отпор. Он метнул свои копья в варваров и обагрил гладиус неприятельской кровью - теперь ее уже смыло дождем. Варварам пришлось заплатить за его раны.
Но толку от попыток защищаться не было - как для Эггия, так и для его товарищей.
Крики, доносившиеся с юго-востока, говорили о том, что германцы не оставляют попыток прорваться сквозь колонну римлян. При обычных обстоятельствах римская армия имела бы решающее превосходство над толпой германцев, даже над такой большой толпой. Легионеры всегда действовали как единое целое в развернутом строю, укрывшись за стеной щитов, используя все преимущества выучки и дисциплины.
- При обычных обстоятельствах… - с горечью пробормотал Люций Эггий, удивляясь, как всё могут изменить какие-то три слова.
Римляне не могли развернуться, потому что разворачиваться было негде: кроме дороги, здесь не было ничего - лишь заросли и трясина. Поэтому легионеры не могли и составить стену щитов, чтобы прикрыться от вражеских копий и метать из-за этого прикрытия свои. Да что там! Сколько римлян погибли или были ранены, прежде чем успели хотя бы снять щиты, по-походному висевшие за спиной!
Слева от Эггия, дальше в болоте, толпа вопящих германцев расправлялась с кучкой римлян, пытавшихся перед смертью оказать хоть какое-то сопротивление. В сложившейся ситуации легионеры не могли сделать большего.
Римлян не просто атаковали. Легионы начисто проиграли битву еще в тот миг, когда в них полетели первые копья варваров. Три легиона оказались обречены на истребление - в том числе потому, что не верили в возможность такой атаки. Слишком многие в первое мгновение были настолько ошеломлены, что не смогли защищаться. А когда пали первые римляне, это ошеломило их товарищей еще больше, ввергло в растерянность, привело к…
Люция Эггия это привело в липкую жижу, где он увяз по икры. А три легиона привело к почти поголовному уничтожению. Легионные орлы попадут в постыдный плен…
У Эггия вдруг отвисла челюсть. Даже после всего случившегося мысль об орлах, только что пришедшая ему в голову, потрясла его до глубины души. Легионеры всегда охраняли орлов, не щадя жизни, и были готовы умереть, лишь бы не посрамить эти священные символы воинской доблести.
А теперь - были они готовы к этому или нет - легионеры погибали. А когда они погибнут, Арминий получит трофеи, которых так страстно желал.
Одна лишь мысль об Арминий заставила Люция Эггия с отвращением плюнуть в грязь. Но она же заставила его вспомнить о Публии Квинтилии Варе, после чего за первым плевком последовал второй, еще более смачный.
- Пусть стервятник, клевавший печень Прометея, займется печенью Вара! - прорычал римлянин.
А ведь он пытался предостеречь римского наместника Германии - сейчас этот титул звучал чудовищной насмешкой - насчет Арминия. И не он один, а лишь богам ведомо, сколько римских командиров! Вар не желал никого слушать. И чин позволял ему это.
А теперь результат налицо, и Вар расплачивается за свою глухоту. Но не один: из-за него расплачиваются все.
Прихрамывая, Эггий ковылял к купе деревьев. Если он доберется до деревьев незамеченным и спрячется среди них, может, ему удастся отсидеться до окончания резни и германцы уйдут. Тогда он тихонько проскользнет к Рейну и…
Эггий рассмеялся. Несмотря на отчаянное положение, затея показалась ему смешной. Он сомневался, что сможет добраться до деревьев. А даже если бы сумел, сомневался, что сможет долго прятаться от преследователей. И он знал наверняка - как ни прячься, ему никогда не увидеть Рейна.
Послышался гортанный крик - высокий светловолосый человек указывал на Эггия. Еще четверо варваров двинулись к римлянину. Двое из них были вооружены копьями, один - трофейным римским гладиусом, а еще один - и гладиусом, и копьем. Только у одного дикаря виднелся кровоточащий порез на левой руке, остальные выглядели невредимыми.
"Я исправлю это упущение", - подумал Эггий, поворачиваясь к преследователям и пытаясь найти опору получше.
До деревьев ему уже не добраться, но на худой конец он вынудит германцев убить его. Такая участь будет лучше, чем живым попасть в руки врага. Всем известно, что германские боги алчут крови и пленников приносят им в жертву.
- Сдавайся! - проорал один из варваров на латыни.
Эггий покачал головой.
- Не сдашься - умрешь! - предупредил германец, потрясая копьем.
- Скажи что-нибудь, чего я не знаю, - отозвался Эггий.
Варвар лишь вытянул шею: он явно еще не дошел до таких тонкостей в освоении латинского языка. Да и не собирался. На его стороне были животная сила и острое железо.
Он метнул в Эггия копье. Римлянин пригнулся, и копье пролетело мимо, слегка зацепив его левое плечо. Германец подпрыгнул, громко выкрикивая что-то на своем гортанном языке. На земле валялось множество копий; он подхватил еще одно и устремился к Эггию через грязь. За варваром последовали двое его сородичей.
Раненному в ногу легионеру нечего было и думать от них уйти. Иными словами, ему предстояло умереть.
Он не хотел умирать, но военная служба приучила его делать много такого, чего делать не хочется. Утешало одно: вскоре ему не придется вообще ни о чем беспокоиться.
То, что Эггий остановился, побудило германца нанести удар. Легионер уклонился, шагнул вперед - на один стремительный шаг его все-таки хватило - и по самую рукоять всадил гладиус варвару в брюхо. Тот вытаращился на врага в нелепом изумлении. Эггий пару раз повернул клинок в ране, чтобы она наверняка оказалась смертельной.
Вытащить меч он уже не успел: сразу двое германцев пронзили его копьями. Он знал, что так случится. С этим ничего нельзя было поделать.
Римлянин завопил. Когда умираешь, уже не думаешь о сохранении собственного достоинства. Эггий повалился на варвара, которого забрал с собой. И через некоторое время - не так скоро, как хотелось бы, - жуткая боль ушла, а вместе с ней погас и огонь жизни легионера.
Обоз!
Многие германцы присоединились к Арминию лишь в надежде поживиться находившимся в обозе добром. Подумать только, сколько удивительных, замечательных вещей собрано в одном месте! Конечно, торговцы привозили из-за Рейна прекрасные товары, но разве у простого человека есть, чем за такое заплатить? А тут любому, у кого имелось копье, представлялась возможность взять столько добычи, сколько он мог унести. Простые воины могли обзавестись вещами, какими владели только вожди.
Когда Арминий подоспел к обозу, большая часть дорвавшихся до грабежа бойцов была пьяна, ведь римляне всегда возили с собой вино. В обычном сражении такое пьянство обернулось бы для германцев бедой, но при нынешних обстоятельствах лишь добавило им куража. И дури.
Хохоча, как безумный, лохматый воин отплясывал в тунике из прозрачного шелка, которую какой-то щеголь из римских командиров, должно быть, купил в Минденуме и вез в Ветеру для своей возлюбленной. Германец просто не мог пройти мимо туники. Он не знал, что это за одежда, он сроду не носил исподнего, да и вообще недавно ничего не носил под толстым шерстяным плащом. При виде Арминия он подскочил еще выше и проорал:
- Экий я нарядный, а?
- Смотри не разорви ткань, - отозвался Арминий. Ему казалось: одно неосторожное движение - и громила разорвет тунику сразу в нескольких местах. - Ты хоть представляешь, какая она дорогая?
- С чего бы эта тряпка должна дорого стоить? Она вообще ничего не стоит! - Воин сунул ладонь под ткань, показывая, что именно имеет в виду. - Смотри, сквозь нее все видно.
Терпеливо, словно разговаривая с несмышленышем, Арминий сказал:
- Вот именно! Представь себе эту одежду на женщине. На твоей женщине.
- О-о-о! - только и смог протянуть низким голосом германец, ибо шелк был прозрачным.
Все его мысли были ясно написаны на его физиономии, и снимал он тунику куда осторожнее, чем надевал.
Несколько дюжин римлян из хвоста колонны - той части, которая не была так безнадежно разбита, как авангард легионов, - контратаковали. На мгновение им сопутствовал успех, потому что грабящие обоз германцы не ожидали ничего подобного. Легионеры сражались с отчаянием людей, которым нечего терять. Они наверняка понимали, что им все равно не уйти, и пытались как можно дороже продать свои жизни. Им это хорошо удавалось.
На их месте Арминий сделал бы то же самое. А будучи на своем, бросил на римлян своих людей и сам устремился вперед. Он не хотел и не мог допустить, чтобы его увидели сзади.
Сперва вождь колол копьем, а когда римский клинок перерубил древко, принялся рубить мечом, почти каждым ударом повергая наземь еще одного врага.