- Пусть спыт, многа пиль, - сказали абреки, аккуратно положив отца на кровать.
- Двэрь савсэм так дэржи, - обратились они ко мне, после чего начали заносить в дом бараньи туши. Их было пять штук. Туш, не абреков. Гора мёртвых баранов осталась лежать у нас на кухне, а абреки уехали.
Потом мы узнали, что во время сдачи одной из подстанций в высокогорном ауле, выпив с местными властями, отец похвастался председателю совхоза, что хорошо играет в шахматы. Оказалось, что в этом селе очень активен шахматный клуб и балкарские "васюковцы", изнывающие без достойной конкуренции, не могли отпустить нового соперника, не сыграв пару партий. Играли они всегда на интерес. Точнее на баранов. Интерес к баранам в высокогорных селах традиционно высок.
Скорее всего, прагматичные балкарцы решили споить отца, чтобы повысить свои шансы. Но они не могли знать, что шахматы - его самая сильная тайная страсть, и что на его счету к тому времени были победы над мастерами спорта и даже одним гроссмейстером. Шахматные любители были разбиты отцом в пух и прах, но и сам он пал жертвой их безкомпромисного гостеприимства.
"Де юре" отец прибыл домой "со щитом", но "де факто" внесли его "на щите".
Несмотря на трезвость, экономность и трудолюбие моих родителей финансовое положение нашей семьи постоянно колебалось между "плачевно" и "весьма плачевно". Брат донашивал одежду отца, я донашивал одежду брата, а нашими соседями по частному сектору, где родители умудрились выбить жилплощадь от предприятия, были через одного бывшие зеки и дети бывших зеков.
С одной стороны родители держали нас в ежовых рукавицах, чтобы уберечь от соблазнов преступной жизни, внушая нам, как пели Битлз, "that a man must break his back to earn each day of leisure" . С другой стороны улица постоянно загружала наши юные мозги задачами на выживание и борьбой за место в суровом социуме. Если учесть, что в среде моих сверстников было модно быть "хулиганом" и не модно читать книжки, то такие "не пацанские" темы как любовь к девушкам в принципе не могли всплыть в беседах.
Кроме этого воспитанные в детдоме наши родители не были экспертами в воспитании детей, и не имели современного удобства юных родителей в виде интернета, поэтому их педагогические принципы в области просвещения о взаимоотношении полов сводились к сакраментальному: "Не пущать!"
- Кажется, кому-то пора идти делать уроки? - говорили родители, как только во время семейного телепросмотра на экране вырисовывался хотя бы намёк на целомудренные поцелуи.
- Мы уже сделали, - отвечали мы.
- Тогда вам пора ложится спать, - следовал вывод.
Воспитанный в таком духе родителями и улицей, я был абсолютно безоружен перед девочками и, если бы какой-нибудь из них в старших классах пришло бы в голову обратить на меня внимание, я был бы смятён и обращён в бегство.
Другое дело, что девочкам не приходило в голову обращать на меня внимание. Наградив меня самой заношенной и не модной одёжкой в классе, худобой и не модельными чертами лица, судьба не успокоилась. К пятнадцати годам, она неожиданно расписала мою многострадальную вывеску сыпью юношеских прыщей, которые, как тяжёлая могильная плита, надежно скрыли от девичьих глаз природное остроумие и "богатый внутренний мир", которые оставались моим последним оружием для покорения девичьих сердец.
Вообще, пятнадцать лет - это тяжёлый возраст. Ты уже в полную силу испытываешь непреодолимое желание быть замеченным противоположным полом, но ещё выглядишь угловатым недоразумением и не умеешь играть на гитаре.
И это, я вам скажу, адская дилемма. Как любили в таких случаях писать литературные критики эпохи соцреализма - "мечты героя столкнулись с жестокой реальностью". В моём случае, как мне казалось, проклятая "жестокая реальность" была ко мне более жестока, чем к другим сверстникам. Я чувствовал себя пресловутым Квазимодо. С той только разницей, что Квазимодо умел не кисло запиливать на колоколах и был брутальным накачанным сукиным сыном, а мои супергеройские навыки заканчивались окучиванием картошки на родительской даче и вязанием смешных человечков из трубки от капельницы, чему я научился, валяясь по многочисленным больницам.
Придавленный бременем собственной ничтожности я бродил по книжным магазинам и тырил книжки фэнтази в промышленных масштабах. Казалось, только магия может изменить мою жизнь к лучшему. Я страстно искал встречи с волшебным и неизведанным и наткнулся на могущественный магический элексир по имени "алкоголь".
Чудо свершилось! Всего несколько глотков огненной воды обеспечивали +40 к собственной крутости и -200 урона от жизненной несправедливости, и наполнили мою жизнь новыми увлекательными приключениями и происшествиями.
Встреча с горячительным произошла в бригаде электриков-строителей, куда отец пристраивал меня с братом каждое лето с целью подвергнуть трудовому воспитанию по методу Макаренко. Электрики были не прочь скрасить рабочий обед парой-другой стаканчиков, и, опасаясь доносов с моей стороны, решили втянуть меня в своё алкогольное общество.
Маленькими глотками, как компот, без остановки я выпил полный граненый стакан горячей от солнцепёка водки, отвергнув широким жестом услужливо протянутый бутерброд с подтаявшим куском сала и кружку разбавленного водой варенья. Этот без сомнения мужественный поступок вызвал бурю комплиментов и похвал со стороны квасящих коллег, чьи наученные многолетним опытом желудки отказывались единовременно принимать в себя больше ста грамм, и немедленно требовали после этого запивки или закуски.
Молодой и наивный организм не понимал, с чем встретился. Стакан горячей палёной водки взорвался в моём пустом желудке и перемешал всё в голове, наполнив меня великолепным настроением и жаждой деятельности. Послав напарника отключать питание линии освещения на щите, я пошел снимать светильники в цеху макаронных изделий. Рабочий персонал цеха состоял целиком из девушек-упаковщиц, что придавало моему скучному заданию определённую пикантность.
Широким уверенным шагом я приближался к обречённым светильникам через залитый палящим августовским солнцем двор. Чёрная майка-безрукавка не скрывала стальных мыщц, перекатывавшихся под красивым южным загаром, тёмно-русые волосы выбивались из под модной банданы, лихо закрученной на голове. Старые потёртые джинсы и пояс монтажника с инструментами подчёркивали мою принадлежность к уважаемой касте электриков.
Со стороны это выглядело, как если бы Джон Бон Джови сам лично спустился со сцены, чтобы пооткусывать кусачками старые светильники в макаронном цеху хлебокомбината села Залукокоаже. Ну, по крайней мере, мне так казалось в тот момент.
Двустворчатая дверь цеха, всхлипнув, разметалась в стороны от удара ногой и на секунду всё движение в цеху замерло. Прекрасные упаковщицы застыли, не в силах оторвать взгляд от мужественной фигуры юного электрика, явившейся пред ними в лучах заходящего солнца. Музыка из кинофильма "Профессионал" играла в моих ушах, когда я одним ловким движением взметнулся на двухметрового козла и встал во весь рост перед линией питания.
"Ну что ж… здесь придётся поработать", - как бы говорил мой серьёзный вдумчивый взгляд, выражающий глубокий профессионализм и презрение к трудностям.
Выждав для надёжности пару минут, чтобы убедиться, что напарник точно отключил ток, я достал сверкающие незаизолированные кусачки и впился ими в старый почерневший провод светильника.
Я уверен, что почти каждый из моих читателей раз или два в жизни испытал на себе негостеприимство 220-ти электрических вольт из неисправной розетки или протёкшего электрочайника. Это неприятно, это печалит, но это, в принципе, терпимо. Я знаю, меня било током очень много раз.
Что такое 380 вольт? Это, казалось бы, не намного больше, чем 220 вольт. Однако практический опыт показал, что между двумя данными цифрами существует, как говорят наши друзья американцы, целый мир разницы.
В ту секунду, когда острая сталь моих кусачек рассекла медь электрического провода, позади меня материализовался десятиметровый демон из Преисподни, обхватил меня, с чудовищной силой сдавил, так что захрустели все кости, а дыхание остановилось, и яростно подбросив воздух, ударил об настил деревянного козла.
Не удержавшись на настиле, медленно и неуклюже я ссыпался с двухметрового шаткого строения, не меняя позы эмбриона. Пытаясь из последних сил не сломать себе шею при падении, по дороге к земле я пару раз зацепился о неструганные доски локтём, мучительно раздирая его в кровь.
Мои конвульсии выглядели бы невероятно смешно, если бы не лицо, перекосившееся в страшной гримасе.
Пальцы, которыми я держал кусачки, обгорели и почернели (слава богу, как потом оказалось, смотрелось это хуже, чем было на самом деле), бандана слетела, а волосы мои образовали неуместное афро, вытянувшись под действием электричества, как это обычно показывают в дурацких комедиях.
На автомате я поднялся с пола и секунду стоял, покачиваясь и моргая глазами. Через ещё секунду я смог вздохнуть, и мир содрогнулся от вопля, который постепенно приобретал членораздельность, вылившись в поток нецензурщины.
Оставаться в цеху после такого неромантического завершения работы было неудобно, и, сделав вид, что вдруг вспомнил о неотложном деле, я ретировался из цеха.
Эпизод 5: Юрчик
Лето 1994-го началось штроблением стен и монтажом светильников. Днём я трудился в бригаде электриков, подчинённых моего отца (бригада ух! - работаем до двух), с которыми мы скорее нередко, чем редко приговаривали за обедом бутылку другую портвешка, а вечера пролетали в весёлых пьянках с братом и Юрцом, нашим лучшим другом, по случайности бывшим вдвшником и по знакомству нынешним сержантом ФСБ, в нашей сарайной штабквартире, которая перевидала за это время не мало.
Меня и брата с Юрчиком связала настоящая дружба. Это было родство интеллекта, основанное на одинаковом чувстве юмора и жизненных принципах. Мы трое имели слишком высокие культурные запросы, чтобы смешаться с толпой районных "конкретных пацанов", и слишком жизнелюбивый нрав, чтобы вести "ботанический" образ жизни. У нас словно появился третий брат, который во многом стал нам моделью для подражания.
Наши вечерние философские беседы под водочку часто превращались в ночные походы за "второй" или "третьей", которые заканчивались стычками и потасовками с группками враждебно настроенной приблатнённой гопоты, что только укрепляло маленькое братство, где каждый был готов рискнуть за друга здоровьем, а то и жизнью.
Однако чем бы ни била меня жизнь в то лето, будь то электрические разряды или кулаки гопников, ничто не могло украсть непроходящего ощущения счастья. Я только что закончил школу, и жил ожиданием того дня, когда смогу вырваться из порядком доставшей меня серой и суровой окружающей действительности и полной грудью вдохнуть воздух студенческой свободы.
Многие люди задаются вопросом: "Что же такое счастье?" Я для себя нашёл ответ довольно быстро. Счастье - ожидание перемен к лучшему. Человек счастлив, только пока в жизни наблюдается позитивная динамика. Всё остальное - понятие относительное: нищий, нашедший три рубля, может быть гораздо счастливее, миллионера, чьи акции упали на 0,0001 процент.
Вечера того лета врезались в мою память навсегда. Я запомнил их в мельчайших деталях со всеми красками и запахами, и при каждом воспоминании я погружаюсь в них, и кажется, я снова там. Эти моменты безвозвратно ушли, но, я верю, они и сейчас существуют где-то в параллельной реальности, заботливо созданной моей памятью. Там прямо в эту минуту в магнитофоне, висящем на стене просторного каменного сарая, играет сборник из песен Кузьмина, Дейла Кавердейла и Яна Гиллана. Это Юрчик окультуривает наши непросвящённые мозги ротацией любимого хард-рока.
Он сидит, держа в руке пластиковый стаканчик с дешёвым портвейном, и, изредка кривясь от боли и хватаясь за рёбра, рассказывает о последних приключениях.
В прошлые выходные он ездил на спасение машины своего друга в село под Нальчиком. Село было кабардинское, но с незапамятных пор там угнездилась мощная осетинская диаспора. У друга угнали видавшую виды восьмерку модного цвета "мокрый асфальт" некие осетинские воры, которые, по стандартной схеме, предложили возвратить украденное за определённую мзду.
Несмотря на то, что товарищ Юрчика (так как история не сохранила его имени, я буду называть его, Гришей) служил очень младшим сержантом при гараже МВД, решить вопрос через административный ресурс у него не было шансов. В республике исторически у каждого бандита имелся свой разной степени высокопоставленности родственник в Министерстве Внутренних Дел. Без этого извлекать добавленную стоимость из преступной деятельности в КБР считалось моветоном. Однако, сдаваться судьбе было не в Гришиных правилах.
Гриша явился с жалобами и полным пакетом подношений к Юрчику. После двухсуточного возлияния в полукомнатной резиденции Юрца герои повествования пришли к выводу, что с волками нужно разговаривать по-волчьи и, вооружившись двумя бутылками коньяка и плохим запахом изо рта, отправились на встречу с осетинской транспортной мафией.
Поначалу все складывалось удачно. Прибыв на раздолбанном такси на место встречи на окраине захолустной деревушки, мстители обнаружили осетинского торчка астеничной наружности, который не без усилий поведал им о своих неправедных замыслах.
Гнев силовиков не заставил себя ждать. Наркоман был истыкан ксивами и затрещинами и водружен на заднее сиденье такси, после чего вся компания покатила туда, где, по словам скисшего правонарушителя, обреталась угнанная машина Григория.
В процессе перемещения угонщик несколько раз путался и давал неверные указания, вследствие чего половина его головы покрылась слюной Гриши, который безостановочно орал что-то угрожающее в торчковое ухо. Другая половина украсилась радужным переливчатым синяком, за авторством Юрчика.
Нестись по пыльным ухабам кавказских степей, подогревая себя коньяком, и подвергая незамысловатым, но справедливым пыткам, злополучного транспортного злоумышленника, было весело, но, как говорил Соломон, проходит всё, даже хорошее.
Под психоделические запилы кабардинской этнической музыки из старой магнитолы наша компания ворвалась на укромную поляну, где приветливо поблескивала боками родная Гришина "восьмёрка". Это радовало. Однако вокруг украденной машины полукругом собрались мрачного вида люди, одетые в модный китайский ширпотреб. Это печалило.
Ситуация выходила из под контроля, жалобно посматривая на Гришу и Юрчика.
Наш друг решил действовать.
- Салам Алейкум, братья! - выскочил он из машины, уверенным взглядом обводя собравшихся. - Мы с вами живём на одной земле, по одним законам!
Речь была пылкой и убедительной. Подогретый коньяком Юрец, походя, дал прикурить Цицерону, Демосфену и, зачем-то, Катону Старшему. Загипнотизированная аудитория завороженно колыхалась в надвигающейся тьме, как кобра перед дудкой факира.
Пылкая риторика разила низменные инстинкты подельников разукрашенного торчка (а это были именно они), и сводилась к тому, что по братским понятиям, нужно было выпить коньяка, обняться и возвратить машину первоначальному владельцу. Гангстеры внимали вдумчиво и где-то даже почтительно. На определённом этапе у Гриши даже появилась надежда уехать отсюда на родной восьмёрке.
- Надеюсь, всем теперь всё ясно? - закончил свою речь Юрец.
- Мне ещё раз объясни, - от толпы отделилась двухметровая гора мыщц, заросшая рыжей шерстью и приблизилась к Юрчику.
(На этом месте Юрчик прерывает свой рассказ.
- Ну, за понимание! - мы чокаемся пластиковыми краями и выпиваем.
Повисает пауза. Мы громко похрустываем свежими огурцами с нашей дачи.
- Так, а что же дальше? Что ты ему сказал? - спрашиваем мы.
Юрчик улыбается печально и иронически.
- Да я посмотрел на него снизу вверх и понял, что он слишком здоровый, не поймёт.)
- Да ты не поймёшь! - сказал Юрчик и, резко размахнувшись, что есть силы, треснул абрека в челюсть. Громила слегка качнулся из стороны в сторону, тряхнув головой, и ситуация, всхлипнув, перешла под контроль кровожадных угонщиков машин.
В описании дальнейшего Юрчик и Гриша не могли прийти к консенсусу, но оба сходились на том, что большинство угонщиков было обуто в кроссовки, а не в ботинки, или, скажем, кирзачи. Иначе всё могло закончиться гораздо хуже.
(Мы наливаем ещё и толкаем одобрительные тосты, перемешивая их шутками. А фраза "слишком здоровый, не поймёт" становится нашим локальным мемом.)
Это было счастливое время.
Я одновременно жаждал перемен и новых впечатлений, но не хотел расставаться с людьми, ближе которых у меня не было. Думаю, что-то подобное испытывали и они. С одной стороны были рады и даже где-то горды за то, что я смог вырваться из болота этого гиблого городка в большую и интересную жизнь. С другой стороны со мной отсюда уходила какая-то счастливая и беззаботная пора. Ведь двое друзей - совсем не то, что трое.
Мы больше шутили и смеялись, скрывая печаль от неминуемого расставания. Юрчик обещал приезжать в Пятигорск, в котором располагался мой институт. Однако потом за пять лет он так ни разу и не выбрался ко мне, хотя отделяли нас всего лишь три часа на автобусе.
Прошли годы. Жизнь раскидала нас за тысячи километров, редкие звонки сменились молчанием. Постепенно разговоры стали всё более натянутыми. Юрчик обижался, что не приезжаем и редко звоним. Злился на себя, что не может решить финансовые проблемы и самому выбраться к нам. И, мало по-малу, общение сошло на нет. Когда вы живёте разной жизнью за тысячи километров друг от друга говорить не о чем.
Мы долго винили себя с братом, что потеряли связь с другом. Каждый раз, выпив водки, мы клялись в один прекрасный день бросить всё и приехать к Юрцу в Нальчик. Нагрянуть с подарками и закутить на неделю. Так, как мы никогда не могли закутить в дни нашей юности по причине безденежья. А жизнь затягивала бытовыми проблемами постоянными "важными" тратами, и время уходило.
Однажды ночью изрядно выпив, мы с жаром обсуждали, что столько раз обещали себе навестить старого друга и не сдержали обещаний. В запале было решено, что завтра бросаем всё, берем отпуска и едем. Всю ночь предвкушали, как проедем вместе на такси по местам боевой славы, навестим вместе с Юрчиком тех, кто ещё нас помнит из старых приятелей.
На следующий день я проснулся в отличном настроении, окрылённый решением. Позвонил и забронировал гостиницу в Нальчике, заказал билеты и набрал старый номер, по которому не звонил уже несколько лет.
Я сильно волновался. Не знал, что услышу в ответ. Я был готов к упрёкам и обидам. Но все же был уверен, что, несмотря ни на что, Юрчик будет рад слышать нас, а тем более будет рад узнать, что мы едем.
Трубку поднял его отец.
- Добрый вечер Александр Петрович, а Юру позовите.
- Кто его спрашивает?
- Это Дима и Паша, друзья его, мы жили недалеко от вас раньше, помните?
- А Юры нету…
- А когда будет?