Владимир привлёк девушку к себе и лицом зарылся в её пышные с ароматом трав волосы.
– Ага… Пусть поживёт… Я за ним пригляжу…
– Ладно, согласна… Кто бы мог подумать, что увлечение Павла Назаровича историей края сможет сослужить такую службу!
На следующий день Кристина и Владимир отправились к Григорию Венгерову. Рассказали ему о догадках Бобровского и о том, что Кристина готова приютить Старовера у себя.
Венгеров внимательно выслушал, покивал…
– Интересно девки пляшут! Точно говорят: пути Господни неисповедимы! – высказался он. – Ну, забирайте моего найдёныша. Только ты, участковый, обещай его не обижать.
Владимир замялся.
– Ну, ладно тебе, Григорий… Виноват я… Чего уж там… Погорячился… Ревность взыграла… Пусть поживёт в спокойной обстановке. А я покуда ориентировку разошлю. Может, у него семья, дети… Волнуются.
Григорий пожал плечами.
– Всё может быть… Но сдаётся мне, что он из староверов… И семью его надобно искать в их глухом селении.
Не успели Кристина и Владимир в компании Старовера выйти за ворота, как появилась вездесущая бабка Поля, соседка Григория Венгерова.
– День добрый, молодёжь! Это куда вы найдёныша уводите? Не ровён час выяснилось: кто таков? – устроила она допрос с пристрастием.
Кристина тяжело вздохнула: она терпеть не могла соседку Григория, ибо та везде совала свой длинный нос и разносила сплетни по селу.
– Найдёныш, предположительно, дальний родственник Кристины. – Удовлетворил любопытство пожилой женщины участковый. – Он поживёт покуда у моей невесты, а доблестные органы милиции разыщут его семью.
– А может, он их всех топором порешил! – завела свою "шарманку" бабка Поля. – Гляди-ка, чтобы и вас не прикончил!
Кристина не выдержала и, заткнув уши, бросилась прочь. Владимир и Старовер с трудом догнали девушку.
…Старовер неспешно прошёлся по горнице. У Кристины, как и почти у всех жителей Венгерово, на стенах были развешаны фотографии, повествующие об истории семьи.
Кристина и Владимир с нескрываемым любопытством наблюдали за ним.
Неожиданно Старовер остановился подле одной фотографии. Долго её разглядывал и, наконец, спросил:
– А это кто?
Девушка поспешила ответить:
– Так это и есть прадед, Алексей Вишневский, с женой, прабабкой моей Кристиной Хлюстовской. Их в день свадьбы сфотографировали. Мой бывший учитель рассказывал, что фотограф, его предок, бежал от красных из Омска. Да так и остался в Венгерово.
Старовер долго стоял подле фотографии.
– Столько лет прошло, а Кристина, как живая… А я такой молодой… – тихо сказал он.
Молодые многозначительно переглянулись.
– А я на эту фотку и внимания не обращал… – шепнул Владимир на ухо своей возлюбленной. Опять он за своё – мнит себя белым офицером…
Кристина постелила гостю постель на летней террасе. Сытная пища, многочисленные впечатления, августовский ночной прохладный воздух сделали своё дело – Старовер спал крепко, не видя снов.
– …Ну, куда ты?.. – сквозь сон буркнул Владимир.
– В туалет… – ответила девушка.
Она босиком дошла до террасы и заглянула внутрь – Старовер мирно посапывал во сне.
Кристина вернулась и юркнула под одеяло к возлюбленному. Тот повозился, обнял её и смачно всхрапнул.
Однако девушка заснуть не могла: ей не давали покоя мысли о найдёныше. Она была почти что уверена: Старовер, или как он себя называл Алексей Вишневский, – действительно её родственник. И это не давало Кристине покоя…
Павел Назарович Бобровский стал частым гостем в доме Кристины. Девушка относилась к нему уважительно, всё-таки бывший учитель. Бобровский вёл речи о гражданской войне, Сибирской директории, адмирале Колчаке, его окружении и, разумеется, таинственном обозе. Много говорил о Белом движении, эмиграции офицеров царской армии.
Старовер внимательно слушал речи бывшего учителя, кивал. При упоминании обоза глаза его становились настороженными, он умолкал и замыкался в себе. Бобровский сразу понял: что-то Старовер знает о золоте и не ровен час имеет кое-какие документы или дневники времён гражданской войны.
Не раз бывший учитель думал: как бы ему подобрать ключик к найдёнышу, чтобы тот открылся и поведал ему все тайны своего пращура Вишневского. К тому же Кристина выказывала беспокойство: Старовер с того ни с сего начал резко седеть, а потом и вовсе побелел, как лунь. Явление это Бобровский объяснить не мог. Однако Владимир решил: виной тому прошлое найдёныша, неспокойно у того на душе, вот и мучается. В какой-то момент он подумал: а, может, была права вездесущая бабка Поля и руки найдёныша обагрены кровью? К середине сентября Владимир окончательно убедился: Старовер никого не убивал и в розыске не состоит. Участковый, наконец, успокоился.
Однажды тёплым сентябрьским вечером Бобровский направился к Кристине. Девушка готовила ужин, Старовер хозяйничал на дворе. Бывший учитель отворил калитку, вошёл во двор – найдёныш занимался починкой сломанной скамейки.
– День добрый.
Старовер, не оборачиваясь, что-то буркнул в ответ, не отрываясь от своего занятия. Бобровский присел на ступеньки крыльца.
– Бабье лето, последние тёплые деньки… С октября уже приморозит…
Старовер молчал, не намереваясь поддерживать разговор. Наконец Бобровский не выдержал.
– Почти месяц тебя знаю – всё молчишь, только слушаешь, что кругом говорят, присматриваешься, будто для себя хочешь чего-то уяснить.
Старовер оторвался от своего занятия, резко выпрямился и с молотком в руках приблизился к Бобровскому.
– Всё, что мне нужно я уже уяснил: как народ живёт вокруг в нищете, едва концы с концами сводит. Как большевики, христопродавцы, Россию угробили. Как вы Кристину подбиваете покинуть Спасское, в Москву отправиться. А для этого деньги нужны немалые…
Бобровский нервно сморгнул.
– Кристина – девка видная. Что ей в нашей глуши делать?
Старовер схватил Бобровского за грудки, резко поднял с крыльца и сверху вниз заглянул бывшему учителю в глаза. Тот издал протяжный стон.
– Не бойся, – спокойно сказал Старовер, – не трону. А Кристину оставь в покое. И золото колчаковское не ищи, нет его. Всё это вымысел, в обозе документы были, оружие, провиант.
Бобровский чуть не задохнулся от волнения.
– Документы… Вот бы мне их для музея заполучить…
Старовер ослабил хватку и отпустил бывшего учителя.
– Документы сожгли. Вишневский распорядился…
Бобровский недоверчиво вперился взором в найдёныша.
– Вот, значит, как заговорил! Стало быть, помешательство прошло! Память вернулась! А звать-то тебя как?
– Алексей Дмитриевич Вишневский.
Бобровский тяжело вздохнул и махнул рукой.
– Эх… А я-то думал… Опять двадцать пять… – разочарованно произнёс он.
Бывший учитель потоптался во дворе, а затем, не солоно хлебавши, ушёл. Старовер поводил его долгим тяжёлым взором.
Ноябрь-декабрь 1919 года. Эвакуация
Красные яростно рвались к Тобольску. Положение на фронте менялось каждый день. Сводки, поступавшие в Ставку Верховного правителя, утром говорили одно, а вечером совершенно другое.
Колчак нервничал, нещадно критиковал пожилого Дитерихса, невзирая на его огромный боевой опыт. Не следует забывать, что генерал доблестно проявил себя в Первой мировой. Именно Дитерихс и генерал Брусилов разработали всем известный Брусиловкий прорыв. И если бы не традиционное головотяпство наших верхних штабных чинов, то прорыв сей изменил бы ход войны. И Россия не впала бы во мрак, большевики не пришли к власти, не началась бы кровопролитная братоубийственная война.
Наконец Колчак приказал сделать нажим на красных. Для этого в Директории мобилизовали все имеющиеся резервы. К тому же генерал Каппель и его корпус был переброшен к Тобольску. Корпус подошёл к реке Тобол, однако, не имея подкреплений, остановился.
Среди офицеров корпуса царило недоумение. Никто не мог понять: что происходит? Каппель, попавший под командование Дитерихса был связан по рукам и ногам. И никаких самостоятельных действий принимать не мог.
Во временном штабе состоялось совещание. Генерал Каппель высказался за прорыв в том месте, где красные его ждут наименьше всего. Однако острожный Дитерихс отклонил его предложение, считая (подобно Кутузову?!), что силы надобно беречь, ибо Омск и так уже остался без резервов. Наконец было решено корпус Каппеля в качестве резерва перебросить назад в Омск.
В конце концов, Дитерихс отправил в Ставку рапорт, в котором говорилось о необходимости приступить к разгрузке и вывозу на восток сначала материальной части, а затем и других омских складов.
Верховный правитель внимательно прочёл рапорт и передал его для ознакомления командующему 3-ей армией генералу Сахарову, в тот момент находившемуся в Ставке.
– В чем дело, Николай Павлович? Что происходит? Вы можете объяснить мне? Наши войска идут вперёд, доходят до Тобола! А главком Дитерихс отправляет рапорт с рекомендацией эвакуировать Омск.
Генерал Сахаров осторожно высказался по поводу рапорта Дитерихса. И посоветовал Верховному правителю отправить в Тобольск телеграмму, выражающую недовольство Ставки.
Вопреки всем ожиданиям, на эту телеграмму Дитерихс коротко ответил:
– Если наши войска сделают хотя один шаг назад, то они не остановятся и у Омска.
Верховный правитель и генерал Сахаров от такого ответа пришли в полное негодование. Сахаров, пользующийся особенным доверием адмирала, потому как в былые годы делил с ним одну камеру у большевиков, открыто заявил:
– Ваше высокопревосходительство! Генерал Дитерихс окончательно выжил из ума! Если начнётся эвакуация Омска, то это подорвёт престиж власти. Союзники отвернуться от нас и тогда помощи от них не дождёшься! К тому же не забывайте о чехах, которые контролируют Транссибирскую магистраль! Если они взбунтуются, генерал Гайда не сможет призвать их к порядку! Эвакуация – крах Белого движения! Этого нельзя допустить!
Адмирал спокойно выслушал эмоциональную речь генерала.
– Совершенно с вами согласен. Но что вы можете предложить в противовес Дитерихсу?
– Укрепить Омск, сделать из него непреступную крепость. Создать добровольческие бригады для постройки укреплений и укрепрайонов. Иртыш также укрепить!
В тот же день адмирал подписан соответствующие приказы. Один из них назначал генерала Сахарова главнокомандующим войсками восточной окраины. Другой – отзывал Дитерихса для формирования добровольческих частей.
В городе спешно расклеивались листовки и плакаты огромной величины, на которых аршинными буквами был отпечатан приказ Верховного правителя, гласящий, что Иртыш и Омск будут превращены в неприступную крепость. А красные войдут в город только через наши трупы.
Однако из-за нерешительности Дитерхса момент был упущен, красные прорвали оборону Тобольска. Войска отчаянно сражалсь, даже тогда, когда патроны и снаряды практически закончились. Начался исход частей вдоль Иртыша к Омску.
Дитерихс приказал телеграфировать Ставку о критическом положении в Тобольске. Телеграмму получил генерал Прибылович и тотчас приказал формировать литерный эшелон для Верховного правителя, дабы эвакуировать его в Иркутск.
Прибылович и Сахаров спешно приняли все надлежащие меры для спасения Верховного правителя. Главнокомандующий Сахаров доложил Верховному правителю:
– Ваше высокопревосходительство, литерный эшелон для вашей отправки в Иркутск готов.
Колчак пришёл в крайнее изумление.
– Как? Зачем? Я не отдавал такого приказа! Мы не может покинуть Омск в такой тяжёлый момент! Здесь и сейчас решается судьба России!
Однако Сахаров был непоколебим:
– Ваше высокопревосходительство, вы должны срочно покинуть город. Этого безотлагательно требует обстановка.
Колчак впал в ярость. В крайнем раздражении он выказал недовольство Сахарову, и пришёл к выводу, что спасти Омск сможет только генерал Каппель, корпус которого возвращался из Тобольска.
Алексей Вишневский узнал о решении Ставки эвакуировать город в тот же день. Обеспокоенный судьбой матери и Ольги Сергеевны Каппель с детьми, он тотчас обратился к полковнику Удинцову, своему непосредственному начальнику.
Описав положение дел, Вишневский настоятельно просил восьмичасовое увольнение, дабы добраться до имения и вывезти из него матушку и семью генерала Каппеля. Удинцов, как человек порядочный, отказать не смог. Но отдал чёткий приказ:
– Даю вам сутки, капитан, не более. Семейство погрузите в один из эшелонов, а сами обязаны нагнать литерный Верховного любой ценой. Иначе ваше отсутствие будет расцениваться, как дезертирство!
Вишневский, не тратя времени даром, связался с матушкой по телефону, сообщил ей об эвакуации города.
– Бог мой, Алёша… Что же будет? – беспомощно вопрошала госпожа Вишневская.
– Я переправлю вас в Иркутск в эшелоне с чехами. Там пока что безопасно. Через два часа буду у вас! Пакуйте только самое необходимое.
Капитан нашёл резвого ямщика с "быстроходными санями" и примчался в поместье. Семействе в полном составе, уже одетое, с упакованными вещами, стояло во дворе. Дормидонт держал сани и лошадей наготове.
Для разговоров и объяснений не было времени. Алексей приказал загружаться – женщины беспрекословно подчинились. Алексея тяготило предчувствие, что он покидает отчий дом навсегда.
Тем временем в городе царила неразбериха и суета. Горожане немедля прознали об эвакуации Верховного правителя и бросились на станцию с пожитками. Страх перед надвигающейся красной чумой был настолько велик, что некоторые горожане выбирались из города на санях.
Йоркширский полк, оставленный генералом Ноксом для охраны адмирала, и личный конвой, состоявший из казаков, контролировали посадку в литерный эшелон. Первым в эшелон взошёл Верховный правитель, его особый личный конвой из офицеров, адъютанты и председатель совета министров Пепеляев. Кабинет министров уже отбыл в Иркутск.
Чехи охраняли два золотых эшелона. Накануне ночью по приказу Сахарова и Прибыловича золото было погружено в вагоны. Оставалось только отдать приказ об отправке…
Вишневский и его домочадцы с трудом добрались до станции, когда литерный уже покинул город. Вслед за ним ушли эшелоны с золотом. Началось формирование нового эшелона. Порядок на станции поддерживали казаки. Невозмутимые йоркширцы покинули город вместе с Верховным правителем.
Казаки пропускали в эшелон лишь тех, кто имел специальный пропуск, то есть семьи чиновников, верхних военных чинов и толстосумов города. Обезумевшие от страха горожане совали в руки казаков золотые царские червонцы, украшения, серебро… Те едва ли справлялись с соблазном.
Вишневский накануне, не без помощи полковника Удинцова, также обзавёлся заветной бумажкой. Беспрепятственно преодолев кордон, он и его спутники погрузились в эшелон. Не пошло и двух часов, как он тронулся…
"Вот и всё… – неожиданно подумал капитан. – Это конец… Теперь побежим до Иркутска… А что там? Новая Ставка? Новый Верховный правитель? А в Забайкалье – генерал Семёнов… Какая роль уготована ему судьбой?"
Корпус Каппеля вернулся из перехода по Иртышу в Омск уже после того, как Ставка покинула город. Переночевав на станции Куломзино, штаб 3-й армии перешел на станцию Омск. Не успели каппелевцы остановиться и связаться с тылом, как к вагону генерала Каппеля подошел телеграфист и доложил:
– Ваше превосходительство, господин генерал! Верховный правитель ждёт вас у прямого провода со станции Татарская.
Генерал Каппель и полковник Вырыпаев быстро вошли в телеграфное отделение. Телеграфист подал генералу длинную тонкую бумажную ленту. Генерал бегло её прочитал.
– Колчак предлагает мне принять главнокомандование… – произнёс Каппель. – Стучите ответ… – телеграфист вопросительно посмотрел на генерала и положил правую руку на рычаг аппарата. – Адмиралу Колчаку от генерала Каппеля. Не могу принять главнокомандование в силу своей молодости. Прошу предложить сей ответственный пост более старшим и опытным товарищам.
Телеграфист бегло выстукивал азбуку Морзе. Вскоре ответ тонкой бумажной струйкой выполз из телеграфа. Генерал принял его и прочитал.
– Адмирал пишет, что для соблюдения проформы уже предлагал пост главкома более старшим товарищам с закостеневшим мышлением. Однако видеть их на этом посту он не хочет и настаивает на моём согласии.
Вырыпаев промолчал.
Каппель ещё раз перечитал телеграмму…
– Стучи ответ, – обратился он к телеграфисту. – Адмиралу Колчаку от генерала Каппеля. Я временно принимаю пост Главкома.
Через час Верховный правитель прислал телеграфный приказ о назначении генерала Каппеля исполняющим обязанности Главнокомандующего. Уходя из Омска, генерал Сахаров в спешке не передал дела Каппелю, лично не удосужась сообщить: какие части имеются в городе и его окрестностях, где расположены склады оружия, боеприпасов и провианта. Каппель не ведал: с чем остаётся в Омске. Сахаров же до прихода Каппеля с основными силами оставил город и двигался в личном эшелоне по Транссибирской магистрали к Иркутску.
Железнодорожные пути по направлению к Иркутску были забиты эшелонами с обезумевшими от страха людьми. Санитарные поезда шли последними. Они медленно ползли друг за другом, словно вереница гигантских неповоротливых гусениц. Воспользовавшись этим обстоятельством, Вишневский и его денщик Хлюстовский покинули эшелон, надеясь, что матушка и Ольга Сергеевна с детьми благополучно доберутся до конечного пункта назначения. Они по бешеной цене наняли сани в ближайшей придорожной деревне и через шесть часов достигли станции Татарской, где стоял литерный эшелон Колчака. За ним хвост в хвост расположились эшелоны с золотым запасом. Вооружённые до зубов чехи зорко их охраняли.
Вишневский предстал перед полковником Удинцовым в его купе и отрапортовал о своём прибытии.
Удинцов был мрачен.
– Я рад, капитан, что вы снова в наших рядах. – Сдержанно заметил начальник особой охраны Колчака. – Верные люди нынче на вес золота… – При упоминании золота полковник усмехнулся. – Вон его целых два эшелона! Лучше бы армия боеспособная была! На кой чёрт сейчас этот презренный металл? Он даже в таких условиях накормить бойцов не сможет!
– Как Верховный? – осторожно поинтересовался Вишневксий.