- Ты мне льстишь. А если поминать парадоксы, то я знаю здесь только одно животное под этим именем: ornithoryngue paradoxal… Это утконос, пушистое четвероногое, которое кладет яйца и вспаивает молоком своих малышей.
- Прошу извинения, - заметил американец, - но я тебя утконосом не называл, призываю в свидетели Бо.
Австралиец, сидевший на корточках, засмеялся и мотнул отрицательно головой.
- Я только хотел напомнить, - продолжал янки, - что голод уже подводит нам животы, жажда сушит гортань, жара изнуряет, усталость одолела… а главное, нас преследуют смертельные враги. Словом, положение наше отчаянное.
- Когда-то ты питался травой и заставил меня вспомнить о Навуходоносоре… а сейчас твои жалобы напоминают о другом покойнике - пророке Иеремии, плаксивом изобретателе иеремиад.
- Да ты действительно феномен!
- Что ты хочешь! Просто мы по-разному смотрим на вещи.
- А слышишь ли ты, несчастный, собачий лай, крики, выстрелы, пугающие людей и зверей? Вспомни, что мы здесь в осаде, что нам грозит голодная смерть!
- Ничего, - ответил Тотор. - Мы съедим Бо в сыром виде! Но прежде задушим парочку-другую попугаев, из тех, что тысячами порхают вокруг нас… А раз мы народ привередливый, они пойдут на закуску к нашему благодетелю. Вот как я оцениваю ситуацию, мой дорогой Иеремия!
Безутешный пессимизм Мериноса не смог выдержать испытания неожиданной шуткой. Осмеянный американец громко расхохотался, чем вызвал под голубоватой кроной дерева панику среди ее пернатых обитателей.
- Кажется, все попугаи этих мест слетелись сюда? - спросил Меринос.
- Похоже, что да! - отозвался парижанин, в восторге при виде тысяч попугаев, больших и маленьких, всех расцветок - они весело сновали вокруг, как комары в луче солнца. - Это необозримый вольер, рай для пернатых. Очень уж напоминает толкучку на Кэ-де-ла-Феррай! Вот если бы нам их крылья или хотя бы когти!
Действительно, тут было чем удивить даже самого невозмутимого орнитолога. Бесконечно разнообразные попугаи собрались группами и семьями на этих гигантских деревьях, вершины которых достали бы до первой платформы Эйфелевой башни. Счастливые, то спокойные, то крикливые, непоседливые, искрометные птицы-болтуны жили там, вдали от врагов, большими колониями, объединенные сходством вкусов, нужд и способностей.
Серые, краснощекие жако, коренастые и неуклюжие, с толстым клювом в виде кусачек и злыми змеиными глазами; привычные какаду - белые, черные, даже розовые - непоседливые, подпрыгивающие, со странными светло-желтыми, черными или пурпурными хохолками; попугаи-гиганты и чуть поменьше, с голубоватой головой, зеленое оперение которых как бы присыпано серым; элегантные и подвижные попугаи красивого темно-фиолетового или не менее великолепного ярко-фиолетового цвета - перелетали с места на место, переворачивались, как акробаты, цеплялись лапами и клювами за мелкие ветки и испускали душераздирающие крики - это и есть песни попугаев.
Другим нравилось упиваться синевой неба и солнцем, они беспрерывно летали, укачиваемые сладостными ритмизованными движениями своих разноцветных крыльев.
Очаровательно выглядели попугайчики, грациозный взлет которых так красив благодаря длинному распущенному хвосту, переливающемуся разными цветами. Кажется, чтобы украсить их, природа не пожалела сногсшибательного великолепия из своего чудесного ларца. Похожие на живые цветы, ожившие драгоценные камни, с изумрудами на крыльях, в розовых и пурпурных шлемах, с синими или аметистовыми мантиями, попугаи как бы выставляли напоказ свою несравненную красоту. Многие отсвечивали радугой, краски их оперения переливались. И все это сверкало, блистало, рдело в волнах света перед восхищенными молодыми людьми, заставляя последних забыть об их ужасном положении.
У всех птиц - сходная форма, одинаковая грация и красота, но были здесь особи солидные, большие, а иные - размером с голубя, даже с ласточку, как бы для того, чтобы служить переходной ступенью к совсем маленьким попугайчикам, которых можно было бы считать воробьями отряда попугаев.
Эти драчливые, крикливые опустошители живут стаями, завидев корм, опускаются на минуту, подчистую подбирая все, доступное их толстым клювам, и с гулом улетают, кружатся, снова взлетают фейерверком.
А микроскопические tonis, это совсем уж миниатюрные создания - настоящие мухи среди птиц. Сами они едва больше бабочки, их яйца - с горошину, а гнезда - не больше ореховой скорлупки. Они жужжали крыльями, как колибри, почти касаясь Тотора и Мериноса, распевая хриплую, совсем коротенькую песенку: "Крра! Кррао-о-о!"
Пока Меринос прислушивался к приближавшемуся неясному шуму, парижанин, неисправимый оптимист и более внимательный к красотам природы, любовался птицами и не мог не восторгаться вслух:
- Черт побери! Просто замечательно! О подобной красоте в Бютт-Шомон и парке Монсо не слыхивали! Ради одной такой птичьей выставки стоило отправиться в путешествие!
Бо не обращал внимания на привычные для него красоты. Как и американец, он прислушивался к звукам, которые становились все более отчетливыми.
Охота возобновилась. Уже совсем рассвело, и с вершины эвкалипта была видна вся шайка, снова созванная ради облавы. Около шестидесяти человек, а может быть, и больше. С ними собаки, уцелевшие при истреблении своры.
Пешие и конные выстроились цепочкой во всю ширину долины, их отделяло друг от друга не больше ста пятидесяти шагов. Продвигались медленно, обыскивая взглядом каждый метр пространства, не оставляя без внимания ни клочка земли.
Это было движущееся заграждение, или, еще точней, огромная сеть, которая захватывала по пути все живое. Спасаясь от нее, уже давно скакали целые стада вспугнутых исполинских кенгуру, достигающих шести футов в высоту. Были и поменьше, размером с козленка, и совсем маленькие, не больше кролика, но всех сотворила по единому образцу добрая австралийская Исида, которой явно нравились самые неожиданные и даже комичные формы.
Насторожив уши, с испуганными глазами, эти несравненные прыгуны, из брюшных сумок которых выглядывало по паре детенышей, скакали, дрыгали ногами, как заводные игрушки.
Висевшие на хвостах опоссумы, похожие на люстры, удивленно всматривались в охотников большими прищуренными глазами ночных зверьков.
Со всех ног улепетывало несколько больших и сильных, как страусы, черноголовых эму.
Громадные стаи больших зеленых голубей взлетали, громко хлопая крыльями, и снова садились невдалеке, как бы не в силах оставить привычные луга. Там они копошились в невероятной скученности, пока люди или лошади не наступали им буквально на хвосты.
В этом мирке, жившем до сих пор в ничем не нарушаемом спокойствии, теперь была заметна изрядная суматоха.
Вместе с представителями фауны можно было углядеть и людей, жалких аборигенов, оставшихся дикарями, которых Тотор уже видел мельком во время поездок по автодрому. Почему-то охваченные страхом, они бежали вперемежку с животными, будто им грозила смертельная опасность.
- Зачем же они удирают, ведь не на них охотятся?
- Кто знает! - странно ответил Бо.
Цепь преследователей подошла к роще эвкалиптов, и два друга с вершины своего дерева-гиганта могли отчетливо разглядеть непонятный для них отчаянный бег несчастных дикарей. К подножию дерева приблизились две женщины и молодой мужчина, сложенный как гладиатор.
В ту же минуту из поросли красивой, покрытой множеством цветов древовидной жимолости выехал глава бушрейнджеров. Тотор и Меринос узнали его по белой каске, теннисному костюму и, главное, по раскатам голоса, казалось, призывавшего к расправе.
Чернокожий с вздымавшейся от бега грудью, с пеной у рта, пытался скрыться, но бандит выстрелил из револьвера, ранив несчастного в ногу.
- Чем объяснить эту бесполезную жестокость? - задавали себе вопрос юные друзья, спрятавшись в развилке ветвей. - Ведь чернокожий не нападал, он убегал! В чем же дело?
Хозяин со звериной ловкостью спрыгнул на землю, вытащил кинжал, схватил перепуганного насмерть чернокожего и одним взмахом перерезал ему горло от уха до уха. Хлынувший поток крови окрасил песок и образовал большую лужу. Но убийце показалось, что дело идет слишком медленно. Встав ногами на труп, он потопал, чтобы выдавить все, что еще было в груди, и недовольно крикнул:
- Тысяча чертей! Куда же запропастился негодник Татамбо!
Голос четко доносился до беглецов, похолодевших от ужаса. Двое белых прибежали на звук выстрела. Один из них ответил:
- Хозяин, вы знаете, что Татамбо бесследно исчез вчера вечером, как и Ли…
- Вот бездельники! Они получат по пятьдесят палочных ударов, но пока вам придется исполнять обязанности мясника и повара…
- All right! - сказал бандит, подбирая нож, отброшенный хозяином.
Пока его товарищ обрывал листья карликовой папайи, изобиловавшей в этих местах, несколькими быстрыми ударами он взрезал грудную клетку и живот мертвеца. Вытащив внутренности, потрошитель бросил их к корням эвкалипта, потом оба принялись набивать листьями вскрытые внутренние полости.
Хозяин с интересом следил за этой операцией, исполнявшейся с неслыханной скоростью, и распорядился:
- Оберните его листьями, накройте ветками и отнесите на склад, как только кончится облава…
А устрашенный Тотор не мог не прошептать на ухо Бо:
- Что он собирается делать с этим несчастным?
- Съесть! - ответил австралиец, опустив глаза.
- О, какой негодяй! Злодей! Значит, этот монстр, подлакированный цивилизацией, говорящий на многих языках, окруженный роскошью, он еще и каннибал!
- Да… ужасная страсть, от нее не избавиться, тут убивают по человеку еженедельно.
- Значит, все эти черные бедняги, расселенные здесь, - это пленники, убойный скот на подножном корму!
- Я подавал чудовищу нечистую еду! - прервал его Меринос, которого едва не стошнило.
Все еще боясь головокружения, американец невольно отступил назад и задел висевший за ним на ветке кхамин, спасительное орудие, позволившее подняться сюда. Стебель тростника скользнул по отполированной, как слоновая кость, коре, сорвался с сучка и упал вниз.
Тотор, который заметил это падение, едва не вскрикнул в отчаянии.
- Гром и молния! Мы пропали! Отсюда нам не спуститься!
Стебель падал, крутясь, и ударился как раз о колониальную каску главы бушрейнджеров, который поднял голову и, еще не догадываясь, в чем дело, воскликнул:
- Это что еще такое? Кхамин с неба свалился? Мои пленники занимаются гимнастикой, решили влезть на дерево… спрятаться, чтобы не попасть на вертел…
Он искренне верил, что это черные влезли на дерево, и не желал поверить простой, но невероятной правде: в ста пятидесяти футах над землей - Тотор, Меринос и Бо.
Переходя с места на место, Ден осмотрел крону, но ничего не увидел и разочарованно проворчал:
- Что-то или, верней, кто-то притаился в листве, но нужно выяснить, кто именно.
Пристально всматриваясь в листву, он углядел нечто белое, вероятно, короткую блузу или штаны покойного Ли, надетые Мериносом.
Не веря собственным глазам, злодей крикнул:
- Это безумие, вещь невероятная, а между тем это верно… Тот, кто прячется в листве, одет, как Ли… или как мой белый лакей, сын короля шерсти. Точно, белое пятно переместилось… Я его не вижу… Тревога! Тревога! Все сюда!
Бандит сложил руки рупором и во всю силу легких протрубил сигнал сбора австралийских аборигенов:
- Ку-у-у-и-и-и!
Конные и пешие тотчас рассыпали строй и устремились со всех сторон к главарю галопом или бегом. Охота была остановлена. Люди и собаки собрались вокруг Дена. Возбужденные псы отчаянно лаяли, лошади ржали, ничего не было слышно.
- Молчать! - решительно приказал главарь. - Ищите следы на земле, на коре эвкалипта, ищите в кроне, будьте внимательны! Сто долларов тому, кто что-нибудь заметит!
Негодяи таращили глаза, но ничего не могли увидеть, разочарованно роптали, изрыгали проклятия, однако все напрасно. Они топтались на кишках мертвеца, укрытого листьями папайи, грубо толкали двух перепуганных женщин, сидевших на корточках, сжав головы сложенными крест-накрест руками. А так как обе своими стонами выводили дикарей из себя, женщин безжалостно прогнали ударами бичей.
Поиски были безрезультатны, хотя каждый хотел быть первым, и сразу кричал, если ему казалось, что он что-то углядел:
- Белый… черный… человек… нет, животное!
Предводитель сердился, терял терпение, бушевал.
- Есть, я видел! Это черный!.. Это шевельнулось!
Кто-то поднял карабин, прицелился и сказал:
- Сейчас узнаю, человек это или зверь!
Ден едва успел оттолкнуть ружейный ствол в самый момент выстрела. Уклонившаяся от цели пуля просвистела в листве. Темная тень наверху исчезла.
- Первый, кто выстрелит, будет повешен за ноги, - в бешенстве крикнул предводитель.
- Что же прикажете делать, господин? - почтительно спросил его Джим, доверенное лицо.
- Сбегай домой, принеси мой бинокль… хочу сам увидеть, во всех подробностях! И нужно придумать, как забраться наверх. Тысяча долларов тому, кто найдет такой способ.
- Господин, - ответил Джим. - Через два часа у вас будет сразу и бинокль, и готовый план, и даже все необходимое, чтобы его применить! Вот увидите!
ГЛАВА 9
Необычная лестница. - Медленный, но верный подъем. - В десяти минутах от цели. - Ночь. - На вершине дерева. - Две куртки! - Больше никого. - На ветви. - Отчаянное бегство. - В поселке. - Автомобиль. - Убитые часовые. - Тайный проход. - Полный вперед!
Прошли два, а потом и три часа. Ден, плохо переносивший ожидание, начал топать ногами от нетерпения.
Уже одиннадцать часов, жара становилась невыносимой.
Чтобы успокоиться, бандиты решили перекусить на скорую руку. Расправляясь со съестным, все продолжали вглядываться в крону колоссального эвкалипта, но безуспешно. Ничего разглядеть не удавалось.
Наконец послышались бубенчики, появилась английская коляска, в которую была запряжена мчавшаяся во весь опор сильная верховая лошадь. На сиденье - верный Джим с измученным лицом.
- Хозяин, простите мне опоздание, - сказал он без предисловий, - я его уже наверстал отчасти… подготовка закончилась… уверен, что получу приз.
- Хорошо, давай бинокль.
- Вот он!
Пока Король Ночи наводил на вершину дерева оптический инструмент, Джим в спешке распаковывал целый набор причудливых предметов.
Сначала - около сотни железных стержней с заостренными концами. Потом веревки разных размеров, еще молотки и, наконец, состоящее из подвесной люльки, ремней и крюков маленькое устройство, напоминающее то, каким пользуются маляры.
- Что ты собираешься делать с этой чертовщиной? - спросил заинтригованный глава бушрейнджеров.
- Сейчас увидите! Только прошу убедиться, что пришлось нарезать и заострить стержни, отыскать кучу веревок, собрать эту штуковину, и вы поймете, что я времени не терял.
- Довольно болтать! За дело!
Джим наклонился, взял в левую руку один стержень, а в правую - молоток. Потом, приставив к стволу эвкалипта острие, размашистыми ударами вбил в толщу древесины шестидесятисантиметровую, толщиной в палец, железку.
- Я понял, ты хочешь устроить лестницу.
- Да, хозяин!.. С единственной стойкой, которой будет сам ствол.
- Довольно просто. Это мне в голову не приходило.
- Не сразу сообразишь. А обойдется это вам всего в тысячу обещанных долларов.
- Договорились, я не отказываюсь от слова.
Первый штырь был вбит на высоте человеческого роста и высовывался сантиметров на сорок пять. Джим подвесил на него крюками маленькую ступеньку и поудобней устроился на дощечке. К стержню он привязал тонкую веревку, другой конец которой остался свернут кольцами на земле.
Кроме того, у Джима на шее висел парусиновый мешок, в котором лежали молоток и пять-шесть будущих ступеней.
Освоившись, он вбил следующий штырь, затем молоток вернулся в мешок, а покоритель высоты, стоя на первой ступеньке, привязал следующую, повыше.
Продвигался он медленно, но верно. Со ступени на ступень, и так - до высоты четырех метров. Уже начала вырисовываться спираль будущей лестницы, которая обовьет гиганта флоры, как фабричную трубу.
Удары молотка звонко стучали по древесине, резонировали и отдавались во всем дереве. Попугаи, взволнованные стуком, беспорядочно вспархивали отовсюду, протестуя резкими криками.
Джим на минуту перестал стучать: его мешок опустел, штырей больше не было. Отвязав веревку от ступеньки, на которой сидел, он перекинул ее через ту, что была выше, спустил конец на землю и сказал:
- Хозяин, прошу вас, распорядитесь, чтобы мне послали несколько железных стержней.
- Да, это все разумно, хорошо налажено, только медленно.
- И утомительно, но иначе не получится.
Во время этого короткого разговора полдюжины штырей были уложены в пучок и привязаны к нижнему концу веревки.
- Готово, подымай! - скомандовал хозяин.
Джим потянул за другой конец, подвел груз к себе, переложил стержни в мешок, подобрал веревку и снова стал стучать.
Постукивая, карабкаясь, подвешивая ступеньку за ступенькой, он поднялся еще на три метра. Спираль, как бы на огромных гвоздях, все ясней вырисовывалась вокруг ствола.
Теперь снова нужно было протянуть веревку, привязать новые железные штыри, поднять их, развязать, переложить в мешок, один за другим забить…
Да, все это отнимало время, много времени. Но другого способа уверенно, безопасно добраться до вершины просто нет. А главным требованием была именно безопасность.
Чем выше, тем более усложнялась и затягивалась работа. Вскоре подвеска одной ступени требовала уже пяти или шести минут. На середине потребуется десять. А какая адская усталость наваливается на человека, который, несмотря на силу и выносливость, все же должен хоть немного отдохнуть!
Наверху ничто не шевелилось, не появлялось. Беглецы упорно не показывались и молчали. Хорошо укрытые за огромными ветвями, они никак не попадались на ухищрения главаря, который напрасно суетился с биноклем под деревом.
В тени, которую скупо отмеряли висевшие вертикально листья, мужчины лежали, дремали, порой тихо переговаривались. Обсуждали, сколько времени требует установка одной ступени, сколько - всей лестницы, и то, почему это главарю пришла такая фантазия.
Дело двигалось. Однако заключившие пари, что оно будет кончено к вечеру, проиграли. На закате Джиму оставалось еще метров двенадцать до окончания изнурительной работы.
Он спустился полумертвым от усталости, поел, вытянулся на песке и заснул со словами:
- Завтра начну еще в сумерках… через два часа буду в этом чертовом попугайнике!
На рассвете все были на ногах. Джим промочил горло и полез вверх. Внизу начали уже волноваться в ожидании, когда же раскроется томившая их тайна.