- Ну, ну, не кисни. - Мельников потрепал его по плечу. - Будут еще и не такие штормы. Действовал ты, в общем, неплохо. Мастер!
Михаил поднял на него недоверчивый взгляд.
- Что смотришь? Ясно, неплохо. А теперь шагай, и всё, что здесь рассказал, напиши в рапорте. На имя Холодкова. И об обыске у Красовского и о сегодняшнем наблюдении. Насчет наших здесь разговоров - никому ни слова. Когда я тебе позвонил, кто был в комнате?
- Никого.
- И никому не говорил, что я тебя вызвал?
- Нет.
- Вот и ладно.
Михаил покинул кабинет.
Начальник СОЧ сел, уронил на стол тяжелые кулаки. Холодков угрюмо смотрел в пол. Предположение о предательстве перерастало в уверенность. И на душе было скверно: так, словно, протянув руку для дружеского рукопожатия, в ответ получил пощечину.
- Воропаев, а? - нарушил молчание Мельников. - Не верится, просто не верится. Таким орлом себя показал... Я ведь сам принимал его в Чека. Рабочий, член РКП...
- Только ли РКП? - обронил Холодков. - Работал он на Баиловской электростанции, а там полно эсеров. Инженер Вершкин, например, - один из главарей эсеровского подполья.
- Тиша, да ведь у нас пока ничего нету против Воропаева, кроме подозрений.
Холодков видел, как больно его товарищу. К своим сотрудникам Мельников относился - мало сказать со вниманием: с любовью. Особенно к молодежи. Радовался всякой их удаче, проявлению мужества, находчивости. Говорил с восторгом: "Ах, каких ребят родила революция, Тиша... С такими горы свернем. Салаги, конечно, опытом бедны, так это дело наживное. Зато преданность делу какая! В огонь и в воду готовы без колебаний".
Неудачи "своих ребят" он переживал едва ли не сильнее их самих. С пеной у рта защищал их перед начальством, потому что неудачи происходили опять-таки от недостатка опыта. Предательство сотрудника Чека в его глазах было не только тягчайшим преступлением против народа, но и смертельным личным оскорблением.
- Да, Иван, - сказал Холодков, - прямых улик против Воропаева у нас нет. Но подозрения основательные. Когда он шел на обыск, я предупредил, что в квартире Красовского, возможно, скрывается вооруженный сообщник. Он вошел в квартиру так, словно заранее знал, что никого в ней не найдет. Донцова он просто не принял всерьез, а когда понял, что это парень наблюдательный, высмеял его и тем нейтрализовал. Ту часть обыска, которая могла дать результаты, он произвел сам, даже не подпустив Донцова. И теперь, будь уверен, в квартире Красовского чисто. Возьмем сегодняшний случай. Донцов встретил Воропаева без десяти четыре. В четыре сидевший у калитки Миркулиев покинул свой пост. В этот промежуток Воропаев мог забежать к знакомому, имеющему телефон, и предупредить собравшихся. Потом позвонить мне.
- Могло быть и так, а могло и не быть, - хмуро возразил Мельников. - На все твои вопросы Воропаев ответит - не подкопаешься. А коли он враг, так еще и спасибо скажет за предупреждение. Нет, Тихон, тут надо ударить из главного калибра. Внезапно, чтобы сразу наповал. - Мельников медленно поднял на Холодкова глаза - они казались странно неподвижны, будто взгляд их был обращен внутрь. Размеренно, как бы прислушиваясь к чему-то, проговорил: - Как инженера-то зовут с электростанции? Вершкин? - Придвинул к себе потрепанный телефонный справочник города Баку, быстро полистал, пробежал глазами по странице. - Точно! Вершкин! Телефончик имеется.
- Да при чем здесь именно Вершкин? - не понял Холодков.
- А при том, что именно Вершкин знаком с Воропаевым лично. Не может не быть знаком - вместе ж работали. Смекаешь?
- Воропаев не должен допустить его ареста?
- В яблочко! Руководить ночной операцией придется Медведеву. В двадцать три часа он вызовет Воропаева и прикажет ему тайно, без шума, арестовать Вершкина ровно в двадцать четыре. Остальное сделаем мы с тобой.
- Мы?
- Ну да. Не окунать же в эту помойку других. Хотя вот что - захватим Донцова. Бить, так из всех орудий. А для парня урок на всю жизнь.
17
Михаил все еще корпел над рапортом, когда появился Ибрагим.
- Слушай, где ты пропадал? - начал он с порога. - Я беспокоился...
- Лоб-то цел? - весело осведомился Михаил.
- Э! - чисто восточным жестом Ибрагим дал понять, что вопрос по своей ничтожности не достоин обсуждения. - Я их перещелкал, как барашков, и они смотались.
- Садись сюда, я составляю рапорт. Клюев еще выходил?
- Нет.
- А красноармеец с бородой, за которым я следил, не появлялся?
- Нет. А что - упустил? - в черных глазах Ибрагима мелькнул испуг.
- Упустил.
- Ну, Мишка, нагорит тебе.
- Нагорит.
Вошел Воропаев. Поверх косоворотки накинута кожаная тужурка.
- Эй, братва, закурить не найдется?
Присутствие его было Михаилу неприятно. Почему - он бы не сумел связно объяснить. Стараясь не показать неприязни, отсыпал Воропаеву махорки на закрутку. Сам курил мало - побаивался все-таки отца. Отцу же оставил и пайковые папиросы.
Воропаев свернул цигарку, чиркнул спичкой, поинтересовался:
- Ну что, взяли на Нагорной?
- Чего? - довольно искусно притворился непонимающим Михаил.
- Не чего, а кого, - усмехнулся Воропаев. - Ты же сам просил меня сообщить Холодкову.
- А... - Михаил помрачнел и отвернулся к окну. - Ошибка вышла, что ли... В общем, никого там не оказалось.
- Ладно, не горюй, - ободрил Воропаев. - Первый блин всегда комом. Небось, начальство душу вытрясало?
- Пока нет.
- Ну, и то ладно.
Он ушел, и Михаил опять принялся за рапорт.
Закончил только часа через полтора, исписав убористым почерком шесть страниц линованной конторской бумаги. К тому времени в комнате оперативных дежурных собралось порядочно народу. Были тут и Поль Велуа, и Дадашев, и Костя Спиридонов. Громко обсуждали новый французский фильм "Жюдекс или Черный судья" с участием самого Мазамета.
Фильм не интересовал Михаила. Если о чем и хотелось ему поговорить с товарищами, так о сегодняшних и позавчерашних событиях. Раздумья над ними во время сочинения рапорта позволили установить странную закономерность: в обоих случаях его постигла неудача, и в обоих случаях она была как-то связана с Воропаевым. Начальство что-то знает, но молчит. Поль быстро нашел бы объяснение этим странностям... Впервые Михаил понял, что такое бремя тайны.
Отнес рапорт Холодкову. Тот, не читая, положил его в сейф и сказал:
- Будьте готовы, Миша. В половине одиннадцатого поступите в распоряжение Мельникова. Оружие при вас?
- Дома оставил.
- Успеете обернуться? Заодно и переоденетесь, а то босяк босяком.
- Успею. Я мигом.
- Действуйте.
Автомобиль - открытый форд - мчался на третьей скорости. Улицы, такие длинные для пешехода, казалось, укоротились втрое. Они проскакивали одна за другой, будто кадры киноленты.
Михаил с любопытством оглядывался на мелькавшие фонари, дома́, следил, как убегала под радиатор освещенная фарами мостовая. Он и Холодков поместились на заднем сиденье, Мельников - рядом с шофером. Молчали.
После очередного поворота Мельников попросил остановиться. Указал шоферу на темный, как пещера, переулок.
- Езжай туда, в самый конец, и жди.
Все трое вылезли из автомобиля, и он скрылся в переулке.
Целый квартал прошли пешком. Иногда Мельников карманным фонариком высвечивал номера домов. Прохожие попадались редко. Улица находилась где-то в западной части города, недалеко от Баилова, и была незнакома Михаилу.
На языке у него вертелось не меньше десятка вопросов. Однако при Мельникове задавать их стеснялся. Улучив момент, когда тот немного опередил их с Холодковым, шепотом спросил:
- Тихон Григорьич, мы зачем здесь?
- Арестуем одного эсеровского деятеля, а заодно кое-что проверим.
- Сюда, - позвал Мельников, остановившись около трехэтажного здания с застекленными балконами.
Через гулкий сводчатый туннель прошли во внутренний двор, поднялись на второй этаж. Широкая площадка была тускло освещена засиженной мухами электрической лампочкой. На двухстворчатой, обитой солидным черным дерматином двери внушительно поблескивала медная дощечка: "Инженер Б. Н. Вершкин". Рядом - кнопка звонка.
Поднялись еще на один марш и остановились на промежуточной площадке. Здесь в полумраке (свет на площадке третьего этажа не горел) можно было, оставаясь незамеченными, наблюдать за дверью инженерской квартиры.
Мельников сел на подоконник (на площадке имелось окно), достал часы.
- Без пяти одиннадцать. Самое меньшее через пятнадцать минут он выйдет.
Непривычно тихий голос начальника СОЧ в большей степени, чем даже скупые объяснения Холодкова, заставили Михаила проникнуться важностью происходящего. Одно оставалось непонятным: зачем ждать выхода Вершкина? Рискнул спросить. Холодков объяснил вполголоса:
- Если Вершкин сейчас попытается уйти, мы будем знать, что его предупредили об аресте по телефону.
- Кто предупредил?
- Это-то, Миша, и предстоит выяснить.
Мельников протянул всем по папироске.
- Только давайте подальше от окна.
Снова, как и днем, Михаилу приходилось ждать, ждать... Можно подумать, что вся оперативная работа чекиста заключается в ожидании.
Правда, сейчас, когда ответственность за успех дела с ним делили куда более опытные люди, секунды не казались столь продолжительными.
И все же ему было бы легче, если бы Холодков не объяснил смысла этого ожидания. Теперь же он начал испытывать волнение, так как понимал, почему Мельников то а дело поглядывает на часы. Выйдет или не выйдет Вершкин? От того, как повернется дело, зависел весь смысл операции. И Мельников и Холодков беспокоились не меньше Донцова, но они умели держать себя в руках. А Михаил поминутно закуривал, садился на ступеньки, тотчас вставал и начинал расхаживать по площадке. Мельников наконец вынужден был сделать замечание, чтобы он вел себя поспокойнее.
Негромкий посторонний звук заставил всех троих насторожиться. Мельников отступил под прикрытие марша, ведущего на третий этаж, зна́ком приказал то же самое сделать остальным.
Дверь вершкинской квартиры чуть приоткрылась. Высунулась голова в зеленой инженерской фуражке. Глаза, затененные крутым козырьком, обшарили площадку, лестничные марши. Створка распахнулась, и на площадке появился высокий плечистый человек в сером плаще с большим коричневой кожи чемоданом. Прикрыл дверь. Щелкнул самозапирающийся английский замок. Человек сделал шаг к лестнице, и в то же мгновение Мельников в два прыжка, с необычайной для его комплекции легкостью, преодолел расстояние до площадки второго этажа. Следом сбежали Холодков и Михаил.
Вершкин от такой неожиданности уронил чемодан. Глубоко посаженные черные глаза расширились.
- Придется вернуться, гражданин Вершкин, - загородив собою лестницу, негромко сказал Мельников. Холодков быстро ощупал карманы инженера, из правого достал браунинг и маленький блестящий ключик. Отпер дверь, вошел. Мельников втолкнул туда же Вершкина, кивком велел пройти Михаилу, подхватив чемодан, вошел сам и закрыл дверь. Щелкнул английский замок. Все это произошло в течение считанных секунд.
Холодков нащупал выключатель, и в прихожей вспыхнул свет.
- Па-а... пазвольте, - придя наконец в себя, заговорил инженер, - я не понимаю... Кто вы?..
- Сядьте, - Мельников подбородком указал на колченогий облезлый стул, доживавший в прихожей свой век.
Вершкин послушно сел. Мельников показал ему удостоверение и ордер на арест и обыск.
Михаил с любопытством рассматривал эсеровского деятеля. Это был крупный, упитанный человек с розовой, тщательно выбритой физиономией. Он быстро сумел овладеть собой и, ознакомившись с документами Мельникова, даже нашел в себе силы иронически усмехнуться:
- Вы действуете незаконно, товарищи чекисты. Обыск производится в присутствии понятых.
- Для вас мы не товарищи, а граждане, прошу запомнить, - официально-сухо сказал Холодков. - Понятые будут. Что же касается обыска, то он не потребуется. Все, что нас интересует, полагаю, собрано в этом чемодане.
Инженер безразлично пожал плечами - воля, мол, ваша.
Прихожая представляла собой обширный коридор. В него выходило четыре двери. Большое, во весь рост, зеркало. Оленьи рога, вместо вешалки.
- Жена, дети дома? - спросил Мельников.
- На даче.
Глаза Мельникова сузились, в них промелькнула ирония.
- Отправили на время заварухи?
- Какой заварухи?
- Той самой, которую вы и ваши единомышленники готовили завтра в ночь.
- Не понимаю, на что изволите намекать.
Холодков взвесил на ладони отобранный браунинг.
- Каким образом очутилась в вашем кармане эта штука, тоже не понимаете?
- Да, представьте себе. Понятые не подтвердят, что пистолет изъят у меня.
- В вашей судьбе это ничего не изменит. Смягчить ее может только полная откровенность.
Вершкин засмеялся.
- Вы, гражданин, - не имею чести знать фамилию, имя, отчество, - напоминаете мне жандарма, который допрашивал меня незадолго до революции. Обожал его благородие откровенность.
- Советую вам обратить ваше сравнение на себя, - спокойно ответил Холодков, - поскольку теперь вы с его благородием заодно.
- Не хорохорьтесь, Вершкин, не советую, - вступил в разговор Мельников. - О вас мы знаем все. И даже то, что сейчас вас предупредили об аресте по телефону.
Как ни мастерски владел собою Вершкин, его смятение при упоминании о телефоне выдала проступившая на щеках едва заметная бледность.
- Ну вот, уже и побледнели, - почти ласково продолжал Мельников. - Так кто же вам звонил?
- Никто.
- Куда же вы собрались на ночь глядя, да еще с чемоданом? - Мельников приподнял с пола коричневый чемодан. - Ишь ты, словно булыжниками набит.
- Собрался на дачу. На ночной поезд.
Вершкин по-прежнему старался сохранять непринужденность тона, однако теперь это стоило ему усилий.
- Ну что же, Вершкин, - как бы заскучав от безрезультатного допроса, проговорил Мельников, - не будем вас больше беспокоить, а то вы уж нас в одну кучу с жандармами валите. - Взглянул на свои часы. - Тот, кто вас предупредил, минут через пятнадцать сам сюда заявится. Люди мы не гордые, подождем. А дверь приоткроем. А то ведь взломает он английский замочек-то... Что ни говори - вещь ценная.
Он подошел к двери, повернул вороток замка, приоткрыл створку ровно на столько, чтобы замок не защелкнулся.
- Ну-ка, товарищ Донцов, принеси из комнат еще три стульчика, а то в ногах правды нет.
Михаил принес стулья. Часть из них разместили в глубине коридора, туда же Мельников попросил пересесть и Вершкина. Инженер подчинился, не преминув заметить:
- Не понимаю, к чему весь этот спектакль?
Однако тревоги своей он уже не мог скрыть. Поминутно облизывал губы, вытирал о брюки потеющие ладони.
Михаил занял место чуть поодаль, на всякий случай преградив Вершкину путь к выходу. Холодков встал позади инженера.
Для себя Мельников поставил стул рядом с дверью, с таким расчетом, чтобы оказаться у вошедшего за спиною. Окинув по-режиссерски оценивающим, взглядом эту расстановку, начальник СОЧ сказал:
- Придется посумерничать.
И погасил свет. Немного погодя в темноте прозвучал его голос:
- Советую не рыпаться, Вершкин, и поостеречься. У того, кого мы ждем, есть прямой расчет вогнать в вас первую пулю.
- Все это похоже на провинциальный театр, - сказал Вершкин.
- Помолчите, - попросил Холодков.
Снова приходилось ждать. Теперь Михаилу все стало ясно. Мельников делал ставку на неожиданность. У человека, который сюда войдет, не останется времени для того, чтобы в новой ситуации продумать правильную линию поведения.
С площадки пробивалась сквозь щель неплотно прикрытой двери тоненькая, как игла, полоска света. Висела глухая тишина. Лишь время от времени скрипнет стул да послышится чей-то вздох.
Внизу хлопнула дверь. Михаил весь напрягся, будто перед прыжком. Сердце подкатилось к самому горлу. С лестницы донеслись шаги. Они приближались.
- Вон ихняя дверь, с медяшкой, - сказал кто-то, должно быть дворник. - Верно тебе говорил: важный барин, буржуй.
Шаги замерли на площадке.
- Не заперто! - удивился дворник. - Мал-мала поздно пришел, товарищ, - убегал твой барин.
- Посмотрим.
Михаил узнал этот голос. Кровь бурно прилила к лицу. Он испытал вдруг чувство жгучего стыда, точно увидел близкого человека голым на улице.
Дверь распахнулась - в проеме возник черный силуэт. Следом вошел дворник, низкорослый казанский татарин в тюбетейке.
Вспыхнул свет.
В то же мгновение дверь захлопнулась. Посередине прихожей стоял Воропаев. Нет, не стоял. Щелкнув выключателем, он собрался сделать шаг, но тут в поле его зрения попали Михаил, Вершкин и Холодков. И он окаменел в нелепой позе: руки растопырены, ноги расставлены и полусогнуты в коленях, будто собирался сесть. Лицо его Михаилу запомнилось на всю жизнь: белая, перекореженная откровенным ужасом маска. Он, видимо, делал попытку улыбнуться, но судорога превратила улыбку в собачий оскал. Щегольские усики казались приклеенными ради смеха.
Из-за плеча Воропаева обалдело хлопал глазами дворник; губы его беззвучно шевелились.
- Не ожидали, Воропаев? - Голос Мельникова за спиною будто спустил внутри Воропаева пружину. Прыгнул к двери, локтем легко, точно котенка, отшвырнул дворника.
- Уй! - дворник мешком грохнулся на пол. Воропаев рванул дверь на себя - безуспешно, ее держал английский замок.
Лапнул кобуру. Мельников повис у него на спине, пытаясь завернуть руки. Неожиданно сильным рывком Воропаев вывернулся из его объятий. И тогда головой вперед бросился Михаил. Запнулся о дворника, падая, успел схватить Воропаева за ноги. Неожиданный и сильный толчок бросил предателя на пол. Изо всех сил Михаил прижимал к себе пахнущие гуталином сапоги. Слышалось тяжелое дыхание борющихся. Дважды коленка Воропаева ткнулась ему в подбородок. Боли не чувствовал. Главное - не выпустить ноги. Наконец Воропаев перестал дергаться, обмяк. Михаил вылез из-под ног, приподнялся. Воропаев лежал лицом вниз. Мельников, стоя на коленях, бечевкой опутывал его заломленные за спину руки.
Повел на Донцова бешено-веселым глазом.
- Ну как? Живот болит?
- Нет, - серьезно ответил Михаил.
Встал, потрогал подбородок - больно. Дворник сидел на полу и затравленно озирался по сторонам. Должно быть, он мечтал об одном: как бы выбраться живым из квартиры "важного барина".
Холодков оставался на прежнем месте, позади Вершкина. Инженер скрючился на стуле, спрятав в ладонях лицо. Казалось, беззвучно плакал.
- Помоги, товарищ Донцов, поставить на ноги этого бугая, - попросил Мельников.
Михаил нерешительно покосился на лежащего Воропаева. От мысли, что он должен дотронуться до этого человека, почувствовал гадливость, будто от вида раздавленной крысы, и захотелось спрятать руки в карманы.
- Ну, чего стоишь? Взялись, - настойчиво сказал Мельников.