На мгновение в ее глазах сверкнули слезы, а потом она закрылась и неприступно взглянула на него.
- Это неразумно. И жестоко. В первую очередь - по отношению к нему, - Гроссман указал на ее живот, еще никак не проступавший под одеждой. - Подумай сама. Ну учись хоть как-то общаться, я тебя умоляю! Пиши мне, учи язык глухонемых, в конце концов! Это уже невозможно!
Рената порывисто присела, схватила камень и выскоблила на асфальте: "Брось меня!"
- Вот дурища! - Николай поднял ее, схватил за руку, поволок на автобусную остановку.
Он уже понял, что она будет стоять на своем. Бросить ее? Да кем он будет после этого? Ладно бы ему было на нее наплевать, а так…
Они завернули в магазин, где Николай купил ей более удобную и свободную одежду - просто так, "навскидку", без примерки. Пусть. Раз она так решила и раз это может впоследствии пойти ей на пользу - пусть остается. Надо думать. Кстати, а вдруг их уже оставили в покое? По крайней мере, преследования Николай не замечал.
Они снимали квартиру в маленькой пятиэтажке райончика, где вперемежку ютились здания всевозможных культур и времен. "Ссыпанный" в ущелье Бахчисарай всегда славился бестолковостью своей застройки.
Явившись домой, Николай тут же заставил Ренату переодеться. Она покорилась. Увидев ее в другой одежде, он сжал зубы: сколько же ей пришлось терпеть! Ну не дурочка ли? Ну не дурочка? Ни себя не жалела, ни маленького!
- Иди сюда и послушай!
Рената хотела сесть на табуретку, но Гроссман усадил ее к себе на колени:
- Слушай. Теперь, в связи с этим, нам просто придется ехать в Одессу. Понимаешь меня? К моей маме.
Она кивнула.
- И еще. Я тебя очень прошу, просто заклинаю: делись своими проблемами со мной! Пиши мне, я не знаю…
Рената обняла его и заплакала. Впервые за столько времени - заплакала. Николай и сам едва удержался от слез. Силы иссякли давно, воля еще теплилась, но последние новости его подкосили. Все неимоверно осложнялось ее беременностью. Он даже не думал об этом. Даже не предполагал, что подобное может свалиться на их голову.
Когда жена, выплакавшись и обессилев, притихла у него на плече, молодой человек поднял ее на руки, отнес на кровать и лег рядом. Накатила ватная апатия. Мир существовал отдельно, оба они давно выпали из него. Вне закона… Вне всех законов…
Рената свернулась клубочком. Как давно Николай не видел ее спящей! По-настоящему - крепко - спящей… Как давно не высыпался он сам - без того, чтобы подпрыгивать от малейшего шороха!
И Гроссман даже не заметил, как провалился в другую реальность, где не было грез, где был только покой.
Тогда Рената открыла глаза. Она осторожно поднялась и выскользнула из комнаты, чтобы напиться воды.
"Сестренка, твой ход. Не время спать. Делай!"
Она выглянула в окно. Здесь очень красивые горы! Здесь много разных зданий, но всё не то, всё не то…
Немного болела отяжелевшая грудь. Рената опустила глаза и приложила горячую ладонь к животу, чутко вслушиваясь в свои ощущения. Спокойствие и уверенность проникли в нее. И еще - отстраненность. Это не ты, это всего лишь твое тело, твоя оболочка, вместилище. Такое же, каким сейчас оно является для огонька новой жизни внутри тебя. Не стоит относиться к себе так серьезно. Поиграй! Делай, но играючи! Делай!
Женщина улыбнулась, кивнула своим мыслям, легко развернулась и, подойдя к шкафу, вытащила небольшую дорожную сумку. Диск в прозрачной пластиковой упаковке лежал на самом дне.
"Я скоро вернусь!" - вывела она карандашом, дернула этот листочек из блокнота и положила записку на тумбочку у изголовья кровати. На тот случай, если Ник проснется раньше…
Рената спрятала диск в кармане дубленки и вышла из квартиры, тихонько защелкнув замок. Лицо ее посветлело, теперь она стала так же хороша, как до бегства из Новосибирска. Даже лучше. Что-то исключительное светилось в ее оживших янтарных глазах. Что-то новое.
Поднимавшийся навстречу мужчина-сосед поздоровался и невольно проводил взглядом легко сбегавшую по ступенькам красавицу с густыми золотистыми волосами. Роман Комаров не видел ее здесь прежде. Но в этом доме жило немало беженцев из Чечни: Комаров и сам родился в Грозном, а теперь частенько встречал здесь земляков. Возможно, красавица, с которой он только что разминулся в подъезде, тоже недавно приехала оттуда…
…Рената вернулась домой спустя несколько часов. Николай еще спал. Она с удовлетворением отметила это, улыбнулась и ушла в прихожую раздеваться. Затем положила диск на место и нырнула под одеяло. Бывший муж так ничего и не узнал.
* * *
- …В общем, Борис, я всецело рассчитываю на тебя, - и, не добавив больше ни слова, Константин Геннадьевич положил трубку.
Борюся даже не успел ничего ответить. Беседа с патроном приводила его в священный трепет. Серапионов-старший впервые пошел в обход своего сынка, а это что-то да значило. Конечно, кого ж еще, как ни Борюсю, Андрей считает своей правой рукой! Расчет Константина Геннадьевича был верен…
ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ…
Ну что поделать, сегодня этот мальчишка, этот несносный ребенок решил измучить свою мать и нянек! Ненхут уже не знала, чем утешить четырехмесячного сына, а он все не унимался и визжал, как одержимый демонами бога пустыни, да не произнесется вслух его имя. В дом Ункара, мужа Ненхут, был приглашен лекарь, самый лучший в городе. Но, осмотрев малыша, старик пришел к выводу, что тот вполне здоров.
Скорее бы караван Ункара и он сам вернулся в Персуэ! Ненхут уже утомилась бегать в храм и возлагать гирлянды цветов к подножию статуи богини Исет, покровительницы всех женщин, а особенно - матерей. Не иначе как богиня, утратившая своего супруга, решила испытать и Ненхут. А быть может, богоравной захотелось отведать сладкой жертвы? Но горожанка тут же прогнала прочь от себя эти кощунственные мысли, наверняка навеянные злыми духами.
День близился к закату. Устал и ребенок, а потому в доме воцарилась тишина. Ненхут со своими служанками уселась ткать полотно. Купец Ункар славился тем, что продавал самое лучшее льняное полотно во всем городе, если не во всей стране Та-Кемет.
Но вот во дворе раздался какой-то шум. Страдая от головной боли (не помогали уже даже уксусные обтирания - тело все равно горело), Ненхут поднялась узнать, в чем дело. Она спустилась на террасу - теперь здесь было прохладно, и все же покидать дом еще рано: зажалят слепни и оводы.
В стойлах волновались лошади Ункара, в хлеву мычала корова и блеяли овцы. И Ненхут снова ощутила тревогу, истоков которой не ведала.
Так и есть: в ворота кто-то стучался. Неужели все слуги оглохли? Кто это может быть? Соседка? Или скороход, доставивший весточку от Ункара? Но в такое время добропорядочные люди уже не стучатся в дома отходящих ко сну горожан…
Гневу Ненхут не было предела, когда она увидела на пороге измученную немолодую нищенку. Та была одна - а какая уважающая себя женщина расхаживает по городу в одиночестве, да еще и пешком?
Ввалившиеся глаза нищенки исступленно вцепились взглядом в Ненхут:
- Уважаемая! - прошелестела она, едва шевеля полопавшимися губами; кожа ее лица обгорела до волдырей, несмотря даже на то, что неряшливо распущенные и седые от пыли волосы кое-как прикрывали его. - Прошу тебя, будь милосердна! Я не знала отдыха уже много дней и ночей. Позволь мне переночевать на дворе твоем - хотя бы вон под тем навесом для скота…
Лицо Ненхут исказилось от невольного отвращения. Пустить ее переночевать? Кто знает, чем больна эта бродяжка? Не заразятся ли потом проказой или паршой те же овцы, частенько отлеживающиеся в холодке под листьями пальмы, куда попросилась нищенка?
- Прочь! - Ненхут потянула на себя дверь, но незнакомка из последних сил уцепилась за створку своими грязными пальцами.
- Ты ведь мать, так пожалей хотя бы мое нерожденное дитя, позволь переночевать в твоем дворе!
Ненхут только теперь заметила, что бродяжка и впрямь тяжела. Этого только не хватало! Если попрошайка, да не допустят сего великие боги, еще и разрешится от бремени у нее на дворе, то от нее и подавно не отделаешься…
- Нет, не пустит! - прошелестел вдруг чей-то вкрадчивый голос рядом с Ненхут, и та испуганно огляделась в поисках того, кто мог это сказать. Однако темнеющая улица была пуста.
- Она богата, что ж ей - жалко? - зашипел кто-то другой, отовсюду.
Взгляд нищенки заметался. Ненхут поняла, что та тоже слышит.
- Не пус-с-с-стит, не пус-с-с-стит! - подтвердил третий, самый жуткий голос.
Затем мостовая зашумела - да-да, зашумела сама по себе - словно целое полчище каких-то членистоногих насекомых проползло в сторону соседнего квартала.
- Уходи-ка ты прочь, бесноватая, не то кликну слуг, и они побьют тебя! - на всякий случай предупредила Ненхут, косясь на ворота соседки: если та увидит, как долго она разговаривала с какой-то попрошайкой, Ненхут завтра же будет осмеяна на рынке другими женщинами из знатных семей Персуэ…
- Прости, уважаемая… - рука нищенки ослабла, и с безнадежным видом бездомная побрела прочь от захлопнувшейся двери.
"Это злая женщ-щ-щина! - скрежетало в ухе Ненхут, пока та поднималась по ступенькам в свою комнату. Слово "злая" - Ненхут точно знала - относилось не к нищенке, а к ней, хозяйке этого дома, а говорящий словно с кем-то советовался. - Она достойна наказания! Но хозяйка не одобрит! Так что ж - ей и не нужно знать!"
Перед тем, как отойти ко сну, Ненхут с лучиной в руке наведалась в комнату своего сына. Мальчик спал. Рядом с ним на низеньком ложе сидела ночная нянька.
И никто из троих не мог увидеть, как в узкую щель под тяжелыми, окованными бронзой, воротами прополз шустрый черный скорпион. Оказавшись на просеянном песке двора, насекомое помешкало, перебирая лапками. Затем, победно щелкнув клешнями, оно вздернуло сочащееся ядом жало хвоста и заскользило к дому…
…Тем временем нищенка вышла за город и вскоре оказалась среди болот. Сквозь дырявую одежду ее жалили насекомые, ноги то и дело проваливались в трясину, и лишь чудом она оставалась в живых и находила дорогу. И тут за стеблями папируса бродяга увидела слабый свет. Это было маленькое поселение в три лачуги. Странница постучалась в первое же, и дверь отворили. Ей не пришлось долго рассказывать, с чем она пришла, ибо сердобольная обитательница болот тут же приветила ее. У нищенки не было сил даже попить воды и поесть нехитрой пресной лепешки из овса - все, что могла ей предложить бедная хозяйка лачуги. Странница лишь упала на циновку и забылась беспробудным сном…
…Ненхут не могла заснуть: в ночи ей все мерещились те голоса.
Скорпион проник в дом через щель, прогрызенную мышами. Он бежал в полной темноте и лишь по теплому сиянию различил врага - небольшого ужа. Разбуженный, уж кинулся на незваного гостя. Один удар жала - и путь свободен. А позади корчится, свиваясь в предсмертных муках, тонкое змеиное тело.
Насекомое быстро нашло способ подняться. Это был полый стебель бамбука, по которому в комнаты наверху подавалась вода. Скорпион воспользовался им и вывалился из трубы в большой медный чан. Здесь люди часто омывали свои тела. Даже сегодня: вода на самом дне еще не успела высохнуть.
Кто угодно - будь это паук, многоножка или простой скорпион - оказался бы здесь в ловушке. Но этому посетителю хватило одного прыжка, и он выбрался наружу.
Дверной проем в комнату малыша закрывал льняной полог. Скорпион проник внутрь и забрался в колыбель.
Ребенок проснулся. Нянька по-прежнему спала.
На краю колыбели сидело странное черное животное и шевелило клешнями. Мальчик улыбнулся: тело гостя красиво блестело при свете луны и делало его похожим на забавную игрушку…
…Нищенке приснился дурной сон и, со всхлипом втянув в себя воздух, она очнулась. Прячущийся в ее утробе младенец тревожно забился.
"Он сейчас сделает это!.. сделает это!.. сделает это! Она заслужила!.. заслужила!.. заслужила!" - отзываясь протяжным свистом, шептали в ушах похожие, но все-таки различные голоса.
- Кто? Кто из вас?! - нищенка привстала на циновке, озираясь.
Голоса смолкли.
- Я спрашиваю - отвечайте! Кто из вас?!
"Теф-ф-ф-ф-ен!" - фыркнула ночь, всколыхнув сухую траву, устилавшую глиняный пол жилища.
- Ал-Демифово порождение! Тефен! - забормотала бродяжка. - Откуда ты только взялся на мою голову? Ведь говорила я вам всем: "Я пойду одна и даже забуду ваши имена. Не знайте Черного, не приветствуйте Красного, не смотрите на богатых женщин в их домах! Пусть ваши лица будут опущены на дорогу, пока мы не достигнем убежища!" И что наделали вы, богомерзкие твари?! Где он теперь?
"Ты знаеш-ш-ш-ш-шь!"
Когда поднялась женщина, огнем полыхнул ее стан, а губы забормотали в небо:
- Приди ко мне, приди ко мне, несчастная! Уста мои владеют жизнью! Я - та, кто поможет тебе! Мой отец научил меня знанию, ибо я его родная и любимая дочь!..
…Маленькая ручонка потянулась к забавной шевелящейся игрушке. Скорпион не сбежал. Напротив - даже подполз поближе к малютке и слегка встряхнул воздетым над спиной хвостом. Его панцирь походил на вороненые доспехи воина.
Ребенок засмеялся и ухватил насекомое неловкими пальчиками. И тотчас злое жало пронзило его нежную кожу…
…Ненхут заметалась на своем ложе: ей все мерещился чей-то призывный голос, который пришел на смену тревожному шепоту, похожему на ветер, шелест травы и скрип старых ветвей.
Ночную мглу пронзил дикий крик. Человек так не кричит, и все же Ненхут почувствовала сердцем, что это молит о помощи ее сын. Маленький Са-Ункар в беде.
Все, кто был в доме, бросились в комнату наследника хозяина.
- Я видела его! - вопила служанка, прижимая к себе пылающее тело младенца и указывая в темный угол комнаты. - Это скорпион! Он сбежал вон туда! Туда! О, боги!
- Лекаря! Скорее! Спасите его! - Ненхут от горя рвала волосы, а сын ее уже не мог плакать: яд убивал его.
"Приди ко мне, приди ко мне, несчастная! Уста мои владеют жизнью! Я - та, кто поможет тебе! Мой отец научил меня знанию, ибо я его родная и любимая дочь!.."
- Господин Изур уехал из Персуэ сегодня…
- Помогите!
И Ненхут, завернув сына в простыню, бросилась по соседям. Но куда бы ни стучалась она, повсюду ее гнали прочь, не веря, что сына знатной Ненхут мог укусить скорпион, и не желая говорить с обманщицей или воровкой, представляющейся именем Ненхут. Лишь соседка напротив отворила ей ворота, но, увидев отекшее лицо младенца, тут же захлопнула перед несчастной ворота:
- Уходи, Ненхут! Я не хочу, чтобы демоны болезни, вселившиеся в твоего Са-Ункара, вошли в меня и моих детей! Прочь!
- Но это всего лишь скорпион!
- Я не верю тебе! Твой сын болен проказой или болотной лихорадкой! Прочь!
- Кто вылечит моего малыша?! - закричала женщина, выбегая на главную площадь, но никто из тех, кто звал себя друзьями Ненхут и Ункара, не пожелал помочь ей.
"Приди ко мне, приди ко мне, несчастная! Уста мои владеют жизнью! Я - та, кто поможет тебе!"
Ноги, не повинуясь больше отчаянным мыслям Ненхут, понесли свою владелицу на болота и вывели к маленькой покосившейся хижине. Тростниковая дверь сама собой распахнулась перед гостьей. Старая женщина - встретившая Ненхут обитательница лачуги - махнула рукой в комнатушку со словами: "Она ждет тебя!"
И едва не ослепла Ненхут, увидев ту, что ожидала ее прихода. Вспыхнул и сгорел в немыслимо ярком огне облик нищей побирушки. И пред несчастной, прижимающей к груди безжизненное детское тело, предстала та, которой жена купца столько раз молилась, раскладывая на алтаре у подножия гранитной статуи гирлянды цветов.
- О, Исет! Прости меня! Прости, что не признала тебя! Я готова понести кару, я готова заплатить чем угодно… Только спаси моего сына!
- Ты уже испытала свои уста и теперь молчи! - сурово молвила вечно юная богиня, принимая на руки Са-Ункара. - О, яд скорпиона Тефен! Приди, выйди из тела на землю, не броди, не проникай! Я - Исет, богиня, владычица чар, творящая чары, превосходная изречениями! Слушает меня всякий гад! Пропади, рана укуса, по слову Исет, которой Геб дал свою силу, чтобы отвращать яд в его мощи! Отступи! Беги! Назад, по слову возлюбленной дочери солнечного Ра и жены Усира!
И вздохнул ребенок, и заплакал он.
- О, жив мой ребенок и мертв яд! - вскричала Ненхут, простирая свои руки к целительнице. - Огонь потух, и небо спокойно из-за уст Исет, богини! Ты помогла мне, ибо ты знала, каково быть в несчастье. О, горе мне! Я была слепа, я была глуха! Как искупить мне свою вину пред тобой, вечно юная?!
Исет молча освободила одну из своих грудей и напитала молоком ожившего младенца.
- Приди и принеси сюда свои богатства, и пусть они наполнят дом обитательницы болот, ибо она открыла мне свою лачугу, а ты оставляла просящих страдать. Ты испытала свои уста: твой сын был укушен злым скорпионом. Язык твой был жалом скорпиона, и ты сама навлекла беду на себя и свою семью…
- Прости!
И Ненхут бросилась сзывать слуг, дабы те перенесли ее имущество в дом бедной крестьянки. Она поняла: кара Исет будет жестокой, ведь не окажись та богиней и не случись беды с маленьким Са-Ункаром, богачка не образумилась бы никогда и осталась бессердечной, как и ее заносчивые соседи.
Когда последняя драгоценность была принесена в хижину растерянной жительницы болот, богиня Исет отдала матери ее ребенка и, вытащив из нищенской котомки ячменный хлеб, протянула его Ненхут:
- Отныне уста твои сомкнутся, как сомкнулись мои, когда брат мой, пресветлый Усир, был предательски убит Сетхом. Зри и слушай! Но молчи!
И, надкусив хлеб, Ненхут ощутила во рту невыносимую горечь полыни. И побрела онемевшая горожанка Персуэ домой, унося с собой спасенное чадо.
- Кто ты? - прошептала изумленная крестьянка, которой было недосуг в ее беспрестанной работе посещать храм и которая так и не поняла, куда подевалась нищенка и откуда на ее месте возникла прекрасная, одетая, будто вельможа, юная женщина.
Ничего не сказала незнакомка, лишь слегка повела рукой. И посетило крестьянку озарение.
"Я - Исет, я вышла из темницы для рабынь, куда запер меня мой брат Сетх. И вот сказал мне Тот, великий бог, глава истины на небе и на земле: "Явись же, о Исет, богиня! Ведь благо: один живет, а другой руководит. Спрячься же со своим сыном, младенцем, явленным во чреве твоем!"
И когда я бежала в вечернее время, вслед за мной шли семь скорпионов. Они были жестоки и непреклонны, но они оберегали меня.