А хмельное эхо отозвалось в душе Ренаты: "Знаю, знаю, знаю!.."
ЗА ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ДНЕЙ…
Вернувшись из командировки, Николай обнаружил в почтовом ящике повестку. Его приглашали явиться в РОВД Центрального района. Завтра, восьмого октября. Время, проставленное в повестке, было не слишком удобно ему, но все же молодой человек перенес две встречи и выкроил "окно". Надо узнать, в чем дело.
Однако его просветили об этом уже вечером накануне. Очередная заботливая пассия Ника приехала, чтобы помочь ему с подготовкой ко дню рождения (Гроссману завтра исполнялось двадцать девять) и с порога поделилась дурной новостью:
- Ник! Ты слышал, что произошло у твоей Сокольниковой и ее папаши?!
Будучи вместе, Рената и Николай почти всегда называли друг друга по фамилиям. Ласковые обращения "ладонька" или "куколка" супругу бесили, и он употреблял их лишь в том случае, когда хотел ее позлить. Поэтому окружение "сумасшедшей парочки" быстро переняло привычку звать их Гроссманом и Сокольниковой.
Ольга поведала о страшных событиях, случившихся в семье Колиного тестя. Сам Полковник (такое прозвище было у Александра Сокольникова в среде компаньонов и врагов) был убит в собственной машине, дочка исчезла.
- Ходят слухи, что ее похитили! - добавила подружка. - У нас уже многие побывали в прокуратуре или где там еще допрашивают? В общем, давали показания…
Николай встревожился. Криминальные "разборки"? Скорее всего. Тесть был птицей высокого полета. А при чем здесь Ренка? Вряд ли она в курсе отцовских дел, для чего ее похищать? С целью шантажа? Но шантажировать кого, если Александр Павлович убит? Может быть, убита и она, просто еще не нашли труп?
Гроссману стало не до дня рождения. Он извинился перед Ольгой, попросив ее уехать, затем обзвонил потенциальных гостей и отменил завтрашнюю встречу. У его приятелей было принято вламываться друг к другу без приглашения, потому что почти все были знакомы с младых ногтей и презирали церемонии. Ребята, узнав, что отмечания не будет, выразили соболезнования, добавляя, что и сами хотели ему позвонить и отказаться от приезда. "Угу… - подумалось Николаю. - То-то никто не позвонил, не сказал, кроме "тимуровки"-Ольги. Молодцы… Но понять их, в принципе, могу…" Ему тоже не захотелось бы выступить в роли гонца, несущего дурные вести.
Утро тоже началось со звонков. А когда Гроссман собирался выезжать, из Одессы позвонила еще и мать.
- Шо у тебя постоянно занята линия? - приступила к допросу Роза Давидовна. - Ты не знаешь - тебя будет поздравлять мама?! Как ты себя имеешь, Коля?
- Твоими, Роза, молитвами.
- Мои молитвы таки иссякают, когда я думаю, как ви там живете! Шобы я еще раз говорила с твоим автоответчиком?! Дай мне твою жену, я имею, шо ей сказать!
Мадам Гроссман не знала об их разладе.
- Роза, дело в том… ее как раз сейчас нету дома!
- Скажи, шобы набрала меня, когда будет! Вы ждете, когда Роза сдохнет, и приедете только на ее могилу?
- Спасибо за приглашение, мама, но сейчас нету возможности приехать.
- У вас, Колюня, никогда не будет возможности приехать, потому шо ты неблагодарный поц! Шоб ты знал, твой отец умывается слезами в своем гробу!
Николай торжественно поклялся матери приехать при первом удобном случае и сбежал. Роза Давидовна умела давить на людей даже по телефону и частенько приводила душевное состояние покойного мужа в качестве веского аргумента. Причем - с полной серьезностью. Несмотря на то, что Алексей Гроссман был старше нее на двадцать четыре года, Роза до сих пор не только почитала супруга, но и любила. По-своему, разумеется.
В назначенный час Николай прыгнул в свой "фордик" и помчался на Мичурина. Как всегда в это время дня, Красный проспект изобиловал автомобильными "пробками". Теперь вдобавок - вереница обесточенных троллейбусов…
Молодой человек чертыхался и поминал недобрым словом весь белый свет, в том числе - страдальцев, утверждающих, что люди России живут за чертой бедности. Судя по транспорту, забившему Красный, половина Н-ска разъезжала на иномарках, другая половина - на отечественных колымагах. Кто катался в троллейбусах - непонятно, однако их было гораздо меньше, чем водителей личного транспорта…
Поставить машину возле отделения тоже оказалось затруднительно. Перед самим зданием висел знак "Кроме служебного транспорта", въезды в соседствующие дворы перекрывали бетонные блоки, у бордюров тротуара теснились автомобили тех, кому посчастливилось вовремя занять место. Гроссману пришлось ехать чуть ли не до Писарева и оттуда, под холодным дождем, по слякоти и лужам, возвращаться пешком в офисных туфлях.
Николай уже нисколько не сомневался, что разговор пойдет о Полковнике и его дочери. И не ошибся.
Делом Сокольниковых занимался следователь в звании капитана. Это была женщина лет тридцати семи-сорока, крашенная блондинка с незапоминающейся внешностью.
- Присаживайтесь. Вы - Гроссман Николай Алексеевич?
- Так.
- Вы доводитесь мужем гражданке Гроссман Ренате Александровне?
- Официально. Мы не живем вместе.
- С какого времени?
- Уже где-то год… кажется… - Николай подумал под вопрошающим взглядом капитана. - Примерно год…
Та что-то пометила в своих бумагах. Гроссман впервые ощутил, насколько неприятно, когда посторонние лезут в твою личную жизнь. Пусть даже по служебной надобности.
- Вам известно о покушении на вашего тестя, Александра Павловича Сокольникова?
- Да, уже известно.
- Где вы были третьего октября?
Николай почувствовал себя так, словно его уже в чем-то обвиняют. Умеют же наши следователи воздействовать на сознание граждан! Так и хочется завопить, как Юрий Деточкин: "Какого черта? Я был в командировке!" Но - спокойствие, только спокойствие!
- В Москве, в командировке…
Далее последовало множество соответствующих ситуации вопросов, которые ничего не определяли, не проясняли суть и ни на что не наводили - по крайней мере, растерянного Николая. Он выяснил только одно: тестя убили возле его дома на Депутатской, застрелили в машине, в джипе "Чероки". Сам "Чероки" пропал (был угнан?). Рената к себе домой из офиса не возвращалась. В то же время и ее, и Александра Павловича квартиры были взломаны. До момента прибытия органов там успели перевернуть все. В этом Николай смог убедиться и сам, когда его привезли на место происшествия. Первое время после свадьбы Гроссман с женой жили на Советской, и оттого молодому человеку тут было знакомо все, до мелочей.
- Осмотритесь внимательно, - следовательница потянула носом, будто принюхиваясь. - Если что-то пропало, сообщите.
Эх, не думал Николай, что когда-нибудь побывает здесь еще раз! И уж тем более не ожидал появиться у Ренаты по такому поводу…
Да-а-а… Прежде им жилось тесновато в этой двухкомнатной "полногабаритке". Был такой грешок. Гроссман хотел завести пса, Рената сообщила, что она против и что в таком "курятнике" нет места третьему. Теперь же здесь черт ногу сломит, и можно хоть неделю "осматриваться" - вряд ли найдешь что-то важное, все равно как в многокомнатных апартаментах…
Пахло здесь по-прежнему - теплой, уютной, капризной Ренатой. Николай подавил ностальгический вздох. Чужаки, учинившие вандализм, не смогли изгнать отсюда ее душу…
Молодой человек прошелся по комнатам. Следовательница не отходила ни на шаг. И вообще она дама неприятная, назойливая. Чужая в этом доме. Отмахнуться от нее, не видеть, не думать… Зачем все это? За что?..
Больше всего пострадали книги бывшей жены. Их зачем-то вывалили из шкафа, разворошили, разбросали. "История Древнего Рима", "История Древней Греции", Платон, Карамзин, Фрэйзер, Руссо - все перемешано в сюрреалистическом беспорядке. Гардероб перерыт меньше: многочисленную одежду жены просто выхватывали вместе с "плечиками" и скидывали на диван. Ящики - бельевого шкафа, компьютерного стола, тумбочек - также вывернуты. Николай то и дело наступал на какие-нибудь флаконы, тюбики, коробочки от косметики, рассыпанные по полу. В недалеком прошлом Гроссман был программистом, и потому сразу же обратил внимание: монитор (даже не опрокинутый!) стоял на столе, но системного блока не было. Рената, конечно, "юзер" еще тот, компьютер ломался у нее с частотой раз в месяц. Она вполне могла отдать блок в починку. Но…
- Мне кажется, пропал системный блок. Я не уверен, что это похищение, и все ж…
- Разберемся… - капитан поморщилась, но быстро записала его показание в своих документах. - Что еще?
Других странностей Николай не заметил. Его поблагодарили, но попросили до завершения следствия не покидать город надолго.
День рождения Гроссмана заканчивался в одиночестве. Именинник сидел перед телевизором с банкой пива и разглядывал фотоальбом. Юная Ренка - в белоснежном платье невесты, беззаботная, счастливая, влюбленная - смотрела на него с упрятанных в прозрачные "кармашки" фотографий… Эх, ладонька, что я сделал с тобой в следующие четыре года?.. Вот они позапрошлой весной, на льдинах еще не оттаявшего Обского моря. Вот - в Египте, на фоне статуи Сфинкса. Вот Италия, Рим… Вот Париж, Монмартр, Эйфелева, Сент-Женевьев-де-Буа… Ренатка (и чего ее понесло на кладбище?) - смешная, в шортиках, с девчачьими "хвостиками". Но во взгляде уже и тяжесть, и напряжение, и недоверие. Может, он сейчас все это додумывает по воле разыгравшейся фантазии? Вряд ли. Если бы все было не так - она бы не ушла. При всем своем сумасбродстве Рената была такой терпеливой!
Веки налились неподъемной тяжестью. Что же случилось в этой проклятой жизни? В их с Реной жизни…
* * *
…Внезапно помещение заполнилось тревожным нарастающим гулом…
Растворяются тяжелые, окованные золотом двери, пропуская четырех человек в храм Инну, города, впоследствии названного Гелиополем.
- Варо Оритан! - единогласно кричат служители храма, вскидывая руки к звёздному небу. - Вы с нами!
Чуть впереди троих спутников-мужчин идет небольшого роста женщина в синей накидке. На голове жрицы сияет корона с крыльями сокола и диадемой в виде кобры-урея.
За женщиной следует высокий статный колдун в серебристом шлеме-хеджете. Движется он плавно, как леопард, шкура которого переброшена через его смуглое плечо. Прекрасные, подведённые сурьмой до самых висков чёрные глаза мужчины излучают надменную властность. Армия великого Та-Кемета, будущего Египта, многое утратила, когда этот человек отринул мысль отправиться по военной стезе, предпочтя карьеру учёного. Но он был вельможей и мог выбирать - стать ему военачальником и вести за собою армии, либо изучить мир и просвещать сородичей, ставших адептами полузабытой религии мифического Оритана.
В тени, под широким капюшоном и длинным черным балахоном, скрывается аколит верховного жреца. Они с молодым человеком, одетым во все белое - как любой священнослужитель низшего сословия, - замыкают процессию. Бритая голова "белого послушника" укрыта клафтом, бедра повязаны льняным "передником", а шея и грудь защищены полосатым воротником-ускхом.
В центре помещения за строгими четырёхгранными колоннами, отражая свет факелов, блестит поверхность водоема, где с начала времен возрождалась огненнокрылая Бену, птица бессмертия.
Со стен на вошедших взирает большеокий Немур- телец, что несет на своих рогах своих ныне пустой трон солнечного божества.
Она тоже видит себя со стороны, закованная в камень. И она становится огненновласой жрицей в синей накидке, едва та минует ее барельеф…
Множество жрецов читают заклинания. Реальность дрожит и плавится. Небо, в черноте которого тают капители храмовых колонн, рокочет, сверкают первые молнии. Земля светится: это еще не рожденное Солнце являет себя сквозь толщу воды бассейна и сквозь щели между храмовых плит.
Захлопываются пятьсот сорок дверей известных колдуну реальностей, отрезая вошедшим пути к отступлению. Отныне выхода не существует, ибо пути судьбы всегда замыкаются в храме Бессмертной Птицы.
Нефернептет - так зовут жрицу (но имя у возрожденной из камня и воплотившейся в жрице совсем иное) - вскидывает руки, вослед за нею это делают все тридцать служителей культа Бену.
- Воспоем рождение Пятого Солнца! - взывает она громким, чистым голосом, и эхо возносится в темноту.
Колонны вздрагивают. Теперь и с невидимого дна слышатся раскаты дальнего грома, а черную бесконечную высь хлещут кнуты молний.
- О, великие боги! Придайте мне сил! - продолжает заклинать жрица, пока смыкаются ряды адептов культа.
Спутники становятся на одно колено вокруг женщины, воздевшей руки в самозабвенной молитве. Каждый из них льет в нее свою силу.
Серебристая струя света, хлынув сверху и пройдя сквозь тело жрицы, устремляется к сердцу Земли. А из чрева планеты в ответ рвется неудержимый пламенный поток, пронзает Нефернептет и уносится в пространство, исполосованное молниями. Жрица кричит, вытянувшись струною лиры, а затем прогибается назад дугою систра. Её страшит гроза, ведь однажды всполох молнии убил ее. Но бояться теперь нельзя!
Прячущийся под черным капюшоном аколит верховного жреца одаривает её мужеством, колдун в леопардовой шкуре - холодным рассудком, каменный бык Немур - любовью к нарождающемуся Пятому Солнцу. И лишь белый жрец по-прежнему содрогается от ужаса…
Гром нарастает. Голосов уже не слышно, колонны покрываются трещинами, осколки облицовки летят в бурлящий кипяток водоёма. Все, кроме жрицы и ее помощников, в ужасе падают ниц. Теперь вместо отдельных раскатов землю оглашает сплошной душераздирающий треск, будто сказочный змей Апоп уже вырвался на свободу и рвет в клочья покровы неба.
Нефернептет извивается в пронзающих ее с головы до пят струях - ледяной вселенской и раскаленной земной. Она кричит, кричит от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее сейчас разорвет бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляют горячий "гейзер", и каждый отдает по своим возможностям. Телец Немур - свое сердце. Колдун - разум. Белый послушник, обвитый золотистой "пуповиной", - энергию плоти. Он похож сейчас на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти. Аколит верховного объединяет утроенную мощь своих спутников. Его одежды подобны покровам неба: молнии рвутся из его плаща, и жрец направляет их в бьющий из-под земли поток…
- Танрэй! - голос черного аколита достигает ее слуха сквозь рев обезумевшего мироздания. Так, именно так зовут ту, что восстала в жрице Нефернептет, сойдя с каменного барельефа; и только сейчас женщина вспоминает это. Вспоминает, чтобы тотчас позабыть. - Пора, Танрэй! Тебе пора!
И Нефернептет прыгает в кипящую воду. Но вода не обжигает ее. Синяя накидка подобно птичьим крыльям раскидывается на поверхности. Фигурка жрицы, еще более маленькой посреди огромного, исходящего ослепительным светом бассейна, отдаляется от берега.
- Бену! - кричит Танрэй-Нефернептет, и в ответ на ее призыв из глубины взмывает огромная солнечная птица.
Люди пытаются застить глаза руками: никто не может посмотреть на бессмертного Бену, не ослепнув после этого. Спутники жрицы бросают в воду по ветке вербы. Они ждут появления обелиска Бен-Бен, где прорастет древо Ишед, на ветвях которого восходящая птица совьет свое последнее гнездо. Однако же камень Создания не сотворяется. Что-то идет не так… Священная солнечная цапля ждет, взмахивая полотнищами крыльев и выгибая в нетерпении длинную шею.
И опрокидывается черное небо. И начинает петь Бену. Он воспаряет все выше, а песня его становится все горестнее. Тогда жрица понимает: еще слишком рано для этого.
- Нет! Не надо! - кричит Нефернептет, судорожно хватаясь за края прибрежных плит, заросших осклизлыми водорослями. - Ты умрешь там! Вернись, Бену! Вернись, во имя Оритана! Заклинаю тебя! Закли…
И лишь тогда она вспоминает, как вечность назад с такими же мольбами за нею бежал самый любимый человек на всем белом свете. Ее Попутчик. Ее настоящий Попутчик…
На сияющем небе вспыхивает Солнце. Из него вырывается пламя и бьет в грудь птицы, которая так стремилась в горние чертоги. Бену издает предсмертный крик, запрокидывает голову, теряя тяжелую корону предательски убитого бога, и превращается в пламенный шар. Искрящийся пучок солнечных перьев сгорает в прах. Пепел сыплется вниз, в черную воду.
Жрица знает, что им, служителям культа, надо собрать все до последней песчинки. И тогда, только тогда…
- О, нет! - вскрикивает она, когда из костров, порожденных гневом солнечного Ра, выбегают саламандры, чтобы растащить пепел. - Назад! Прочь!
Чудовища уже хватают останки несчастной птицы, и нет возможности задержать прытких тварей.
На помощь Нефернептет, обнажив свой тонкий меч, бросается аколит верховного. Колдун в пятнистой шкуре творит заклинания, белый послушник хватает и тут же выпускает раскаленных саламандр. Жрица смотрит на темную фигуру, пытаясь различить скрытое под капюшоном лицо аколита, встретить взгляд, который придаст ей новых сил. Но помощник недосягаем.
- Помоги мне! - шепчут губы женщины. - Время - назад!.. Победи время, Ал-Анпа!
Он качает головой. Победить время обожженный саламандрами Ал-Анпа не может. Сотворить огненные плотины и приостановить бег времени под силу только колдуну, а сейчас и это уже ни к чему. Они снова терпят поражение…
А с небес падает черный снег…