ВСТРЕЧА
Железная воля Ежика дала трещину: нарушил клятву - рассказал Ирине о ночной разведке в развалинах санатория. Иначе поступить не мог. Уж так повелось: сестра для него - во всем высший авторитет. И еще так хотелось свей посоветоваться…
Ирина хорошенько отругала ребят, удивилась их храбрости, честно призналась, что ни за что на свете не вошла бы ночью в подвал.
А в следующее воскресенье Сашко повел Ирину в развалины. Миновали узкий лаз, осторожно спустились в подвал. Под лестницей Сашко осветил стенку:
- Вот тут она исчезла. Была и нет!
- И ничего не слышали?
- Скрип. Как от ржавой калитки…
- Давай осмотрим, что же тут могло скрипеть.
Ежик светил, сестра согнутым пальцем стучала о стенку, прикладывала ухо, сантиметр за сантиметром исследовала малейшие щели. В нижнем углу под лестницей неожиданно белый кирпич поддался нажиму ее руки, и она осторожно его вытащила. В глубокой печурке виднелась обыкновенная дверная ручка. Рывком дернула к себе. Стенка зашевелилась, заскрежетало железо. Гладкий квадрат стены ушел, словно дверь в купе железнодорожного вагона.
В это время на плечо Ирины легла чья-то рука. Она обернулась. Перед ней стояла цыганка. Сашко отпрянул в угол, притаился. Голосом оскорбленной хозяйки Ружа спросила:
- Что вы здесь делаете?
- Ищу, - сказала Ирина и не нашла больше слов, что бы такое добавить к этому короткому ответу.
- Кого? - И цыганка впилась в нее черными блестящими глазами, взгляд которых, как показалось Ирине, проник прямо в ее душу.
- Вас, - мужественно призналась Трубникова.
- Зачем? - голос цыганки дрогнул, она как-то вся подтянулась, Ирина подумала, что она вот-вот собирается вцепиться ей в волосы.
- Познакомиться, - тихо выговорила Ирина и покорно опустила голову.
Направив луч в лицо Ирины, цыганка вздрогнула:
- А, это вы! На ловца и зверь бежит. Выйдем отсюда.
Она склонилась над печуркой, повернула рычаг. Стенка сдвинулась.
- Я уже встречалась с вами, - пробормотала Ирина, чтобы прервать тягостное молчание.
Ружа взяла ее за руку, и они поднялись наверх, следом шел Сашко.
- Кто вам велел меня выслеживать? - подозрительно спросила Ружа.
- Мне сдается, что вы - наша, советская.
- Наша-ваша, такая-разэтакая, - забормотала цыганка, - ничего вы обо мне не знаете. А я всякая. - И к мальчику: - Как тебя звать? Сашко иль еще как?
- Еще Ежик.
Он недалеко стоял от таинственной цыганки, втягивал аромат ее духов, и она казалась ему совсем не страшной, даже симпатичной.
- Так вот что, проныра, - обратилась цыганка к Сашко, - иди за ворота, осмотри улицу, нет ли подозрительных… Если что заметишь - свистни.
Ежик убежал.
- Я сама тебя искала. Что спрошу - отвечай правдиво, не то уйду, у меня нет времени.
Предисловие огорчило Ирину, она уже жалела, что рискнула пойти в подвал, ни с кем не посоветовавшись.
Ружа коснулась ее руки:
- Присядем.
И она первая опустилась на кирпичную глыбу, рядом присела Ирина, с трудом сдерживая нервную дрожь.
- Мне нужен хирург, - призналась Ружа. - Я знаю, что вы терапевт, а мне, повторяю, нужен хирург.
- У меня есть друзья-хирурги.
Ружа долго не отвечала, потом встряхнула пышными волосами, сказала:
- Рисковать не имею права. Доверюсь только вам.
- Я готова, - приподнялась Ирина, еще не понимая, к чему ей надо быть готовой.
- С пустыми руками? А инструменты? Медикаменты?
- Принесу из дому.
Ружа остановила ее:
- Погодите. Сегодня я занята. Приходите сюда завтра вечером, как стемнеет. - И приказала вернувшемуся Ежику: - Иди покарауль еще, нам надо поговорить.
Ирина опять села. Ружа мягко сказала:
- Не подумайте обо мне плохо. Вы - женщина и должны понять… Да, порой я противна сама себе… Но что мне оставалось делать? Другого оружия у меня нет. Я стараюсь мстить, как умею. Прошу понять меня правильно и простить. Мне хочется оправдаться перед вами.
Теперь Ирина совсем растерялась и не знала, что ответить на странные слова этой женщины. Но цыганка разом сама переменилась.
- Впрочем, сейчас не время, - прервала она себя на полуслове. - У вас есть жених или хороший друг?
Ирина невольно вздрогнула, замялась:
- Не знаю, как сказать…
- Жених есть, - убежденно подтвердила Ружа. - Так знайте, за вами следят.
- Кто? - вырвалось у Ирины.
- Фашисты. - Она поднесла фотокарточку к глазам Ирины. - Это вы?
- Я, - узнала себя Ирина. Она была снята в легком платье и соломенной шляпе.
- Рядом кто? - продолжала допрашивать Ружа. - Я спрашиваю, кто снят рядом с вами?
- Я не знаю этого человека, - заикаясь, ответила Ирина и густо покраснела. - Это случайный попутчик, на пароходе встретились.
Цыганка улыбнулась, похлопала ладонью по Ирининым коленям:
- А врать-то вы не научились, голубушка. - И как приговор добавила: - Это Семен Метелин. Тому, кто его выдаст, обещаны большие деньги.
Ирина обомлела:
- Как попала к вам эта фотография?
- Гауптштурмфюрер Рейнхельт вручил. Слышали о таком? Услышите. Мне поручено найти Метелина. Выдали ночной пропуск. Разрешили гадать на базарах, ходить по квартирам. Им нужен Метелин. Если найду, обещали дом и десять тысяч их марок.
- Он эвакуировался, - поспешила заверить Ирина.
Цыганка твердила свое:
- Неправда! Метелин в городе!.. Не бойся, со мной можно быть откровенной. Надо спасать Метелина. Фотография его размножена. Ищейки рыщут по городу. - И с тревогой наставляла: - Сама берегись. Присматривайся к соседям, не подослан ли кто. Ты - наживка, на которую, по их расчетам, Метелин клюнет! Не ходи к нему, не приглашай к себе.
Ружа говорила взволнованно и долго. Слушая ее, Ирина продолжала думать: "Как этот снимок попал в гестапо? - в сотый раз она задавала себе вопрос. - Как?"
□
Домой Ирина не шла, а бежала. "Надо немедленно предупредить Семена!" - неустанно твердила она. Ворвавшись в свою комнату, схватила альбом и лихорадочно перелистала его: действительно снимка не оказалось. Поспешно выдвинула ящик, заглянула под стол. Фотокарточки нигде не было. "Куда девалась?.. Кто мог взять?" - гадала мучительно.
Она хорошо помнила, что снимал их тогда Миша Поляков. "А может, негатив у него выкрали? - задала себе вопрос. - Пошлю к Мише Ежика. Проверим".
Опустившись на стул, Ирина долго сидела без движения, пока Сашко не оторвал ее от горестных размышлений.
- Не ищи, и так ясно, - сказал он. - Ее кто-то выкрал. Вспомни, когда ты в последний раз видела фотокарточку?
Ирина с готовностью ответила:
- Совсем недавно, вот совсем недавно…
- Кто в последнее время к нам приходил?
- Ну соседки… Ну Витька… Кто же еще?..
- Нет, кто из чужих бывал в твоей комнате?
- Постой, - вдруг осенило ее. - Клава Лунина была как-то утром, ты еще спал.
Сашко сердито зашмыгал носом:
- Ясно - она, немецкая овчарка. Больше некому.
В мутных сумерках пришли домой Костя и. Василий. Надежда Илларионовна возилась с ужином. Вполголоса, скрывая от матери, Ирина рассказала братьям о том, что узнала от цыганки.
- А можно ли верить цыганке? - спросил Костя. - Не провокатор ли она?
Ирина покачала головой:
- Я сама об этом думала. Какой смысл тогда ей показывать фотографию, предупреждать нас. Могла действовать по-другому, да и говорит она искренне, от души. Нет, я верю ей. Завтра я с ней увижусь, и все прояснится.
□
Ежик примостился на обрубке бревна около проходной барачного типа, изрешеченной осколками авиационных бомб. У его ног - белая сумочка. В ней вдавленный наполовину в жареные семечки стакан. Семечек совсем немного, а он расхваливает их на всю ивановскую: мол, жирные, вкусные.
На заводе закончилась смена: старики, женщины, подростки брели устало, не глядя по сторонам и почти не разговаривая между собой.
Наконец, показался Михаил Поляков - высокий, щеголеватый мужчина, в кепке с широким козырьком. Уловив знакомый голос, направился к продавцу семечек.
- Зачем здесь?..
Ежик провел ребром ладони по горлу.
- Чэпэ. - И, оглянувшись, громко добавил: - Берите оптом, сделаю скидку.
- Иди за мной, но не сразу.
У Полякова был вид преуспевающего дельца. Он действительно многого достиг: назначен технологом цеха. А все потому, что немцы обратили на него внимание. При разборке бумаг, захваченных в горкоме комсомола, Рейнхельту попали в руки заявление официанта и решение бюро горкома. В них шла речь об инженере Полякове, исключенном из рядов ВЛКСМ за дебош, учиненный в ресторане. Внимательно изучив документы, гауптштурмфюрер распорядился найти Михаила Полякова. Вначале полагал приспособить его для нужд секретной службы. Но при личном знакомстве убедился: толку от него не будет. Поляков выглядел туповатым, инертным, в общем, к серьезному делу непригодным.
Гауптштурмфюрер положил перед собой папку, взятую в сейфе горкома комсомола:
- Я составил о вас представление. Полное. Документ этот знаком?
Миша наклонился над раскрытой папкой. По-простецки поскреб затылок, повздыхал:
- Как забудешь? При мне составляли.
- Чувствуется, что человек ты разносторонний. Да? - иронизировал Рейнхельт.
Гауптштурмфюрер закрыл папку и оценивающе посмотрел на сгорбившегося на стуле, небритого Михаила.
- Да-а, досье не из приятных. Зачем же официанта калечил?
- Был в невменяемом состоянии.
- И частенько такое случается?
- Когда как… Придерживаю себя…
- Ничего. Вылечим. Сделаем из тебя человека. Договоримся так: в свободное от работы на заводе время пить - пей, но танки из ремонта выпускай вовремя. Согласен?
- Постараюсь.
Этот трюк, с фиктивным исключением Полякова из комсомола, придумал Метелин перед приходом немцев. Он же задним числом подделал решение.
Поляков и Ежик с разных площадок заскочили в трамвай. Пассажиров почти не было. Сашко сказал Полякову о пропавшей фотографии.
- Все негативы я уничтожил, - сообщил Поляков.
Встревоженный Михаил тут же вышел из вагона: торопился предупредить своих людей временно прервать связь с Ириной и Костей Трубниковыми.
В ту же ночь цепочка связных сразу же пришла в движение, незаметные колесики привели в действие весь сложный механизм подполья.
□
Уходя на работу, Ирина попросила Сашко узнать, не поселился ли возле их дома какой-либо новый постоялец. "Подсадной утки" боится", - догадался Ежик и охотно взялся за дело.
Днем он обошел соседей: у одних - одолжил щепотку соли, и других - чаю, у третьих - занял несколько спичек. Всюду приглядывался, осторожно спрашивал о квартирантах. Пришлых пока не обнаружилось. Но Ежик не успокоился. Со всей улицы собрал дружков и строго спросил:
- Вы знаете меня, что я за человек?
- Еще бы! - ответил хор.
- Хочу вам довериться, - продолжал Сашко таинственно, слушайте и на ус мотайте. По проверенным мною данным у нас на Булыжной должен поселиться домушник.
- Домовой! - ужаснулся самый маленький.
- Эх, необразованный, до-муш-ник - это вор, что по квартирам лазает, - разъяснил Ежик. - У них тоже ранги: который по квартирам - свой, который по магазинам - свой. К нам, значит, домушник. Он в постояльцы напросится. Высмотрит, у кого что есть, и последние штаны стянет. Вам, чапаевцы, боевое задание: если у кого поселится неизвестный, немедленно докладывайте мне, а уж я соображу, что предпринять. Слово?
Ну, кто не даст слова, если сам Ежик отличил секретным доверием. Конечно, поклялись смотреть в оба, быть немыми, в строжайшей тайне секрет держать.
Кончилась неделя, а сообщений от ребят не поступало. На вопросы Ирины Ежик отрицательно качал головой: пока, мол, подозрительных постояльцев на их улице не обнаружено.
Костя не сразу сказал Николаю Лунину о пропаже фотографии: Ирина просила об этом, ссылаясь на то, что вина Клавы не доказана и незачем напрасно волновать ее брата.
Но, когда Николай отказался взять и спрятать дома листовки из-за того, что к ним домой ходят немецкие офицеры и он не верит сестре, Костя не выдержал и все рассказал Лунину.
Николай не любил сестру, порой презирал, а сейчас даже брезговал ею, но… чтобы предать Семена - такого не мог ожидать даже от нее! Больше часа он бродил по улицам, пока немного успокоился.
Вернувшись домой, прошел в комнату сестры, как бы от нечего делать, перелистал ее альбом, перебрал книги, открыл ящик стола. Клава, отложив пухлый роман, настороженно приподнялась на кровати.
- В моих вещах копаешься. Этого еще не хватало, - сказала она. - Скажи, что ищешь?
- Портрет Метелина, - огорошил ее Николай.
- Что? Что? - побледнела она. - Какой еще портрет?
- Не притворяйся, не поможет. Отдай фотокарточку, на которой сняты Ирина и Семен.
- Понятия не имею, в глаза не видела. - Клава уже овладела собой, опять небрежно развалилась на кровати.
- Клавка, это очень серьезно! Где портрет?
- Ты пьян, ей-богу! Просто невменяем.
Взяв стул, Николай подсел к кровати:
- Ты выкрала снимок. Признайся или…
Клавдия спрыгнула с кровати, распахнула дверь в кухню, истерично крикнула:
- Мама! Скорее, он спятил!
В комнату вбежала перепуганная Власовна. Дочь, рыдая, сквозь слезы жаловалась:
- Житья не стало. Послушай, что плетет.
Нахмурив брови, мать напустилась на сына:
- Чего привязался, геть отсюда!
Николай ровным голосом объяснил:
- Мама, ты должна знать: Клавка украла у Трубниковых фотокарточку Метелина.
- Зачем она тебе? - спросила Власовна и уже прикрикнула на дочь: - Сейчас же верни!
Клава вытерла слезы, высморкалась, вскинула голову:
- Отвяжитесь, знать ничего не знаю.
Мать растерялась: кому верить - смотрела то на сына, то на дочь.
- Значит, портрета у тебя нет? - наступал Николай. - Ну, чего молчишь? Стыдно? В общем, все понятно. Этим и должно было кончиться. Последний раз спрашиваю, ответишь или нет?.. Хорошо, я сам скажу. Ты не только украла, но и передала снимок Метелина в гестапо.
Клава вздрогнула, словно от удара.
- Ой, да что ж это такое? - схватилась за сердце Власовна.
- Да, мама, это так. Ты знаешь, что Сема работал секретарем горкома комсомола. До сих пор он еще не перебрался к своим. Немцы его ищут, и ты сама знаешь, что они могут сделать, если поймают его.
- Он врет, врет, врет! - перебила его Клавдия.
- Боже, какой позор на старости лет. Вот до чего ты докатилась, дочка. Где ты пропадаешь по вечерам, с кем?
Клава исступленно кричала в лицо матери:
- Мне осточертели ваши свиньи, гуси, куры! Ваши копейки! Всю жизнь в дерьме. Себя закопала и меня в омут тянешь. Что ты видела? Что мы видим?.. А они - культурные, интересные, не то что некоторые…
Николай, отстранив опешившую мать, с кулаками подскочил к сестре:
- Вот как ты залаяла? Собственными руками задушу!
- Ой, как испугалась! - рассмеялась Клава, быстро накинула на себя пальто. И неожиданно со злостью выпалила: - Пропадите вы здесь все пропадом! - и выскочила на улицу.
СЛУЧАЙ В ПЯТИХАТКАХ
Пятихатки ожили, засуетились. В отрешенном от мира сонном хуторе всякий пустяк - событие. А тут богом посланный мастер золотые руки. Что хочешь починит: ведро, чайник, кастрюлю, горелку керосиновой лампы, замок. В каждой хате такой работы уйма.
В фуфайке, ватных брюках, стоптанных сапогах, в заячьей шапке, одно ухо которой глядит в небо, другое - в землю, жестянщик запросто заходит в дом, открывает свой сундучок, раскладывает по лавкам стамески, буравчики, ножницы, молоток, паяльную лампу и, улыбаясь, говорит:
- Мир дому сему. Если есть жестяные или прочие по металлу работы, давайте, елки-моталки! Я могу…
А как не быть, забыли уже, когда мастерового в глаза видели. Хозяйка бежит в чулан, лезет под печь. И зашипела паялка, зазвенела походная наковальня. Старичок-сермячок общительный, бывалый. А народ в медвежьем углу любопытный, интересуется, что происходит в городе, на фронтах, в мире. В беседе дело спорится. Жадности в мастере не заметно, что дадут за работу - шматок сала, пару яичек, кусок хлеба - благодарит.
Семен вернулся из парников, а в хате - походная мастерская. Старичок головы не поднял, знай стучит, прилаживает к ведру донышко. Настя вытащила из печи котел с горячей водой, плеснула в подойник, взяла белую тряпку, направилась к двери. Постояв в раздумье, повернулась к мастеровому:
- Забыла спросить: за работу деньгами берете али как?
Старичок добродушно ответил:
- Чаще всего - али как… Что есть, тем расплатитесь.
- А, спасибочко, - успокоилась хозяйка, - огурчики есть, молочко. Сейчас корову подою.
"Максим Максимович!" - обрадовался Семен и бросился к старику, как только Настя вышла.
Тот охладил его пыл:
- Тише, тише. - Рывком пожал руку и тяжело вздохнул: - В городе, сынок, флаги вывешены… В знак взятия Москвы.
Метелин опустился на лавку:
- В самое сердце…