- Лекарства трудно доставать. В аптеках почти ничего не найдешь.
- Я выдам нужные лекарства, но больного необходимо отправить в госпиталь… хотя бы в нашу железнодорожную больницу, там работают хорошо мне знакомые врачи.
- Безусловно, так было бы лучше, - согласилась Ружа, - а вдруг дознаются, кто он?
- Риск, конечно, немалый… Немцы время от времени проверяют, кого мы лечим… Но здесь, в такой обстановке, больному трудно…
Губы старшего лейтенанта тронула улыбка:
- Доктор, мне нужно еще немного продержаться, чтобы закончить то, что мы с Ружей делаем… А пока лечите…
- Я сделаю все, что в моих силах.
Ирина не сказала "вылечу", этого, пожалуй, ни один врач не пообещал бы старшему лейтенанту. Сейчас она прикидывала, как лучше организовать его лечение. Между тем Сергей Владимирович посмотрел на светящийся циферблат наручных часов, забеспокоился:
- Мы упускаем срок, нам пора, пора! Ружа, проводи доктора!
- Я ей доверяю, Сергей Владимирович. Ирина Ивановна - друг Метелина, того, что…
Ирина поняла, что она мешает, и отступила в темный штрек.
У постели больного погас ручной фонарик. Ружа переставила лампу на пол. Раздался мягкий писк, треск, шипение, затем дробный перестук, будто дятел стучит о сухое дерево. Через какое-то время послышался голос Ружи. Она говорила медленно, с расстановкой, как учительница при диктанте:
- Подтверждаем: штаб накрыт. Генерал остался жив, находился в отлучке. Взрывы на складе боеприпасов продолжались всю ночь. На участке реки Ус, севернее Романова Кургана, строится аэродром, туда стянуто….
Старший лейтенант раздраженно проворчал:
- Ружа, пореже, я шифровать не успеваю…
"Подслушиваю! - упрекнула себя Ирина. - Вот почему он хотел, чтобы я ушла". Она отошла подальше в темноту и какое-то время оставалась одна. Наконец Ружа позвала ее к Сергею Владимировичу, а сама отлучилась за свежей водой.
Сергей Владимирович долго, с надрывом, кашлял, потом заговорил быстро, будто торопился излить душу:
- Я хочу вам сказать: своих я не дождусь. Пороха не хватит!.. Ружа заслужила не только мою благодарность… Наши бомбардировщики уже не раз были наведены на цель фактически ею. Она одна заменила целый разведотряд. Такое нельзя забывать. Вы должны доложить о Руже подпольному горкому партии.
□
Ружа привела Ирину в другой отсек, засветила лампу. Он тоже был кем-то обжит. На полу лежали матрацы, на стене висели пальто, пара платьев, на ящике - небольшое зеркало, пудра, помада, автомат и ракетница. "Ага, вот кто подает сигналы нашим самолетам", - догадалась Ирина и спросила:
- Вы здесь живете?
- Не всегда. У меня в городе есть комната. Сюда прихожу в определенные дни. Если разузнаю что важное, сообщаю Сергею Владимировичу, он передает в штаб фронта.
- Железный он человек! - с восхищением проговорила Ирина. - Живого места не найдешь, как через мясорубку прошел.
Ружа тяжело вздохнула:
- Он под фашистским танком побывал.
Вытирая слезы, Ружа рассказала, как это произошло. Их табор стоял у рощи, на окраине Приазовска. Ружа возвращалась из города к своим. Кругом стреляли. Она спрыгнула в окоп. Там были красноармейцы. Неожиданно совсем близко появились танки с крестами. В них из окопов полетели связки гранат, бутылки с горючим. Вспыхнул один танк, другой… Но танков было много, а наших бойцов осталась горсточка.
Несколько танков, смяв оборону, устремились к городу.
Две машины свернули в сторону табора. Поломали телеги, шатры, подавили людей.
Ружа отлежалась в окопе. Когда скрылись танки, то к месту боя, из ближайших домов, подбежали женщины, дети. Убитых было много, живой - один. Им оказался Сергей Владимирович. Ружа с женщинами втащила его в чей-то дом, добрые люди дали гражданский костюм. А что делать дальше?.. Ружа знала, что фашисты запросто добивают раненых командиров на месте, расстреливают тех, кто прячет их.
Вот тут она вспомнила о санаторном подвале. Помочь ей вызвался подросток лет пятнадцати. Поздно ночью они несли Сергея Владимировича на руках. У развалин санатория она отпустила мальчика, и сама, одна (откуда и силы взялись), перенесла старшего лейтенанта в подвал.
Перед утром Сергей Владимирович спросил: "Где я?" - "В надежном месте", - ответила Ружа. Тогда он сказал, что рядом с цыганским табором размещался их штаб, что там должна быть рация. Умолял разыскать ее, если уцелела, перенести сюда.
На Ружу напало безразличие: убьют не убьют - все равно! Фрицы, заняв город, пьянствовали. На многих улицах их еще не было. И это спасло Ружу. Она нашла и перенесла рацию.
С того дня Ружа лечит и кормит Сергея Владимировича. Натаскала в подвал матрацев, одеял. У мертвых фрицев забрала стерильные пакеты, из брошенных санитарных сумок - различные медикаменты. Из разбитых магазинов запаслась продуктами. Воду берет из разрушенной кухни, где водопровод каким-то чудом оказался неповрежденным. Заботы о раненом отвлекли от собственного горя…
Ружа сидела сгорбившись, как старуха, лишь большие глаза в темноте поблескивали. Иногда горло сдавливали спазмы, и тогда голос ее прерывался.
- Убежище это надежное, кроме меня, о нем никто не знает, - тихо проговорила она. - Теперь еще вы с братом…
- Ежик не выдаст.
- Не сомневаюсь, - сказала Ружа и спросила: - Вижу, вам, Ирина Ивановна, хочется узнать, откуда пришла ко мне тайна подвала? Так вот, мой дед состоял на службе у грека, был его доверенным по контрабанде.
"Мама нам об этом тоже говорила", - хотелось сказать Ирине, но цыганка продолжала:
- Под наблюдением деда перевозились, прятались запрещенные товары. Только не впрок пошла старому цыгану собачья должность. Он поругался с греком при дележе добычи. И это стоило ему жизни. Однажды ночью они плыли на лодке к паруснику, прибывшему из дальней страны. В открытом море грек веслом убил цыгана.
Руже, видимо, хотелось высказаться до конца:
- Плохо о нас люди думают: цыгане - вольные птицы, не трудятся, а живут сытно. А я врагу такой жизни не пожелаю. Шатры, песни, пляски у костров - и правда красиво… А того не знают: что ни шатер - горькие слезы, что ни костер - пустые животы. Моя мать родила двенадцать - выжило двое. Да и мы с сестрой, видать, в недобрый час на свет появились. Старшую сестру отец выдал замуж насильно: она любила другого. Уж такой у нас порядок: отцовскому слову не перечь. А утром после свадьбы на шатер налетели разъяренные родственники и дружки жениха и жестоко избили отца и мать. За что?.. Будто не сберегли честь дочери. Среди цыган мы стали отщепенцами. Сколько раз мать просила отца остаться где-нибудь в городе или в деревне, бросить кочевую жизнь, он не соглашался. А ведь в это время многие цыгане начинали новую, оседлую жизнь. И как им помогали…
- А сестра как же?
- Больше не видела.
- И не искали?
- В могиле не сыщешь… С тех пор отец и мать неусыпно следили за мной. Но в сердце взгляд не проникает. Пришло и мое время. Приглянулся молодой цыган, но я голову не потеряла. Поставила условие: хочешь, чтобы была твоей, кончай с табором. Долго он решал-думал, а я от своего не отступала. По-моему все-таки сделал. Вместе с несколькими семьями отстали мы от табора. В городе остались. Я на швейную фабрику устроилась, он - учеником электромонтера… Когда родился сын - получили комнату в большом доме. Оба учились в вечерней школе, а маленького Алешу отдали в детские ясли. Отец проклял меня, когда я вышла замуж без его согласия. Тогда мне никакого дела до этого не было, счастье ослепило меня. Мы уже неплохо зарабатывали и даже готовились поступить в техникум… И вдруг - война. Мужа призвали в армию. Через месяц пришла похоронная. Я пыталась наложить на себя руки, да помешали соседи…
Цыганка говорила тихо, лицо ее было печальным. Слушая ее, Ирина с трудом сдерживала слезы.
Отец и мать немедленно прибыли в город, ради внука простили дочь. Спасаясь от надвигавшихся гитлеровцев, отец взял их в свою повозку. Постепенно отступая из Молдавии, они вместе с табором докочевали до Приазовска. Потеряв надежду уйти от немцев, отец собрался хоть на время боя укрыться в глубоком подвале, принадлежавшем когда-то греку, в котором он в детстве не раз бывал с дедом. Отец послал Ружу проверить: цел ли подвал, и открыл ей секрет потайной двери.
Выполнив поручение, Ружа возвращалась к своим, хотела скорее обрадовать хорошей новостью - подвал невредим и узнала, что под немецкими танками погибли мать, отец и Алеша, ее шестилетний сын.
С убитого отца Ружа сняла кинжал и в отместку решила зарезать кого-нибудь из немцев. Сергей Владимирович помешал. Он не отпускал ее от себя, удерживал в подвале, оберегая от бессмысленного поступка, не уставая, внушал: "Ты, допустим, убьешь одного, что из того?.. Врагов много, Красной Армии этим не поможешь. Их силе надо противопоставить ум и хитрость. У тебя острые глаза, светлый ум", - с благодарностью вспоминала Ружа. И добавила:
- Я сейчас делаю то, что велит Сергей Владимирович. Вот азбуку Морзе учу. "Умру, - говорит Сергей Владимирович, - рация не будет ржаветь". И не будет! Теперь я не одна - с вами.
Ирина обняла ее, прижала к груди. Думали они сейчас одну думу, горевали одним горем, их ненависть к мучителям удесятерилась.
ПРОВОКАТОР
Ирина раньше обычного вышла из дому с чайником и двумя кастрюлями. Максима Максимовича застала в мастерской и обстоятельно рассказала о Руже, Сергее Владимировиче и о том, что старший лейтенант согласен быть радистом подпольщиков. Время от времени Ружа будет заходить к Ирине и забирать все, что необходимо передать штабу фронта.
Это обрадовало секретаря горкома партии. Появился еще один канал связи. Однако успех этот не заглушил тревоги, которая не покидала Ирину с того дня, как узнала, что ее фотография находится у фашистов.
На улице она беспрестанно оглядывалась, ей повсюду мерещились шпики, трамвайные столбы казались автоматчиками, ее конвоирующими. Ирина понимала, что все это от мнительности, но сладить с собой была не в силах.
Постоянная тревога не оставляла Ирину и дома. Спать ложилась не раздеваясь, при каждом стуке дверей невольно вздрагивала. Чтобы отвлечь ее, Надежда Илларионовна находила все новые неотложные занятия, но и это не помогало. Своими подозрениями она замучила Сашка и не успокоилась, пока он снова не обегал всех соседей и не узнал, что никаких новых постояльцев на их улице не появилось.
Шли дни. Постепенно страх притупился, но Ирина по-прежнему держалась начеку. Даже от больных ожидала какого-нибудь подвоха.
Как-то к ней на прием явился чисто одетый молодой человек. Пожаловался на головную боль, общее недомогание. Раскрыв регистрационную книгу, медсестра задала обычные вопросы:
- Фамилия?
- Ивлев Петр.
- Кем работаете?
- Заготовителем.
- К сожалению, мы обслуживаем только железнодорожников.
Ивлев возмутился:
- Я с поезда и не имеете права! Я очень плохо себя чувствую. Видимо, грипп.
Вмешалась Трубникова:
- Раздевайтесь.
Она измерила ему температуру, заглянула в рот, прослушала легкие. Явных отклонений от нормы не обнаружила. Но на всякий случай выписала рецепт.
- По-моему, ничего серьезного. Если станет хуже, примите эти порошки, по одному три раза в день.
- Благодарю, - проговорил Ивлев. И медленно стал одеваться, а когда медсестра отлучилась, виновато сказал: - Окажите еще одну любезность.
- Пожалуйста, если смогу, - ответила Ирина.
- Видите ли, я приезжий. Подскажите, где можно переночевать? Гостиницы, сами понимаете, не для нас. Мне бы уголок или комнатку, заплачу, сколько спросят.
Случалось, что и раньше к Ирине обращались с подобными просьбами: на вокзале ведь работает. Помогала, как могла. Но этот пациент ей чем-то не нравился.
Ирина внутренне вся насторожилась. На этот раз она, кажется, не ошиблась: этот человек подослан. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. Подавив волнение, холодно проговорила:
- Право, не знаю, что вам сказать, - пожала она плечами. - У нас семья большая. И знакомых подходящих не имею.
Переступая с ноги на ногу, Ивлев смущенно спросил:
- Может, подружка какая приютит?
- Какие сейчас подруги! - не понимала Ирина, куда он клонит.
- Конечно-конечно, - на лету подхватил он. - А так хотелось хоть часок в нормальной обстановке побыть… Среди своих.
- Вы ищете развлечений, а у нас медицинское учреждение, - холодно заметила Ирина.
Ивлев не обратил внимания на ее тон:
- У меня тут кое-что из довоенных припасов. - Он приподнял туго набитый портфель. - Заготовитель все же. "Спотыкач" преотличный.
- Спасибо, не пью.
- Немного для настроения, - уже без намеков предложил он. - Неужто уютного местечка не найдется?
Это был его явный просчет. Ирина немедленно воспользовалась им:
- Не мешайте работать, - повысила она голос. - За ночлегом обращайтесь в полицию.
- Ну что вы! Я не хотел вас обидеть, - стушевался Ивлев. - Извините, если сказал что не так. - И, пятясь, покинул кабинет врача.
Ирина облегченно вздохнула: "Пронесло". А вечером она вспомнила об этом случае с улыбкой. Вряд ли шпик так глупо мог себя вести. Скорее, это был какой-нибудь любитель приключений.
Вероятно, Ирина быстро бы забыла этот случай, но через несколько дней, возвращаясь с работы, она встретила Ивлева на трамвайной остановке. Он издали приветствовал ее.
Трамваи ходили нерегулярно, люди на остановке нервничали, ругались. Ивлев подошел к Ирине. Посетовал на плохую работу городского транспорта, поблагодарил за чудодейственное лекарство. Трамвай не показывался. Ждать надоело. Ирина пошла пешком. Ивлев навязался в спутники. "Держись - приказала она себе, - не подавай виду!"
По дороге Ивлев много и охотно болтал. Ирина узнала, что он снял комнату возле Приморского бульвара. Про себя она отметила: совсем недалеко от их дома.
Ивлев держался корректно. Читал стихи. Сказал, что неравнодушен к Есенину, Маяковскому. Мечтал он стать поэтом, да не доучился. Надо было ставить на ноги младших сестренок и братишку. Семья эвакуировалась, он же с эшелоном заводского оборудования попал в окружение. В свой город не возвратился, потому что был стахановцем, его портрет печатали в местной газете. Сейчас нашел работу в торговой организации. Посмеялся над своим новым занятием, не преминув, впрочем, отметить, что оно по теперешнему времени не такое уж плохое. Предложил, при надобности, захватить и ее вещи для обмена: услуга не велика, хлопот не составит, а муки или картофеля раздобудет. Говорил он просто, непринужденно. У калитки Трубниковых тотчас распрощался, что понравилось Ирине.
И все же тревога ее не покидала.
Выслушав сестру, Костя посоветовал:
- Похоже, что тебе надо скрываться.
- А мать? А вы?
- Ну что ж, повременим, пока не придумаем чего-нибудь получше… А сейчас самое главное - не подавать виду, что ты не доверяешь этому типу.
Через несколько дней - снова случайная встреча с Ивлевым.
У калитки попросил напиться. Ирина бросилась за кружкой, он сделал вид, что не понял ее намерений, прошел следом за ней в дом. Познакомился с Надеждой Илларионовной, с Костей. Пригласил Ирину вечером прогуляться или сходить в кино. Она отказалась. Ивлев не настаивал. Молча подал руку и ушел.
- Ну как он вам показался? - спросила Ирина.
- А что - скромный, обходительный, - неуверенно проговорила Надежда Илларионовна. - Может, тебе от страха почудилось?
- А ты что думаешь, Костя?
- Подожди немного, что-нибудь сообразим.
Как-то Ивлев принес билеты на молодежный концерт. Ирина вопрошающе взглянула на мать, та кивком головы дала понять: соглашайся.
- Что ж, развлекусь, - ответила девушка. - Только пойду платье выглажу.
На кухне Костя успокоил сестру:
- Не робей, там и мои хлопцы будут.
Это был вечер пропаганды немецкого образа жизни. Гитлеровцы завлекали русских парней и девушек добровольно отправиться на немецкие заводы, фабрики, рудники. В концерте приняли участие артисты, прибывшие из Берлина.
С концерта Ирина вернулась раньше времени, взволнованная. О событиях в театре рассказала матери сбивчиво.
От Ирины не ускользнуло, что Ивлев все время за ней наблюдает. Однако она намеренно никого из знакомых не замечала. Исключение сделала для Клавы Луниной, которая была с Рейнхельтом. Но та, вскинув голову, прошла мимо.
Первое отделение закончилось спокойно. А в начале второго, едва хор затянул фашистский гимн, с балкона в партер посыпались листовки. Белыми птицами они порхали над головами. За ними тянулись сотни рук.
Кто-то радостно крикнул:
- Товарищи! Под Москвой немцам пришел капут!
С балкона поддержали:
- Убито восемьдесят пять тысяч оккупантов!
- Уничтожено более тысячи танков!
Вспыхнули люстры. У распахнутых дверей встали автоматчики.
В зал ворвались молодчики в штатском, гоняясь за листовками, опрокидывали кресла, награждали тумаками людей.
Ивлев сунул Ирине одну из листовок:
- Спрячь!
Девушка отдернула руку:
- Зачем? Меня она не интересует.
Ирине и без этого было известно содержание листовки. Сведения о разгроме немцев под Москвой принял Сергей Владимирович, через Ружу передал Ирине, а она - Метелину, который и напечатал прокламацию. Таким образом, сообщение Советского информбюро стало достоянием жителей Приазовска. Ирина была счастлива. Завтра же о скандале в театре будут говорить в каждом доме, в каждой семье, во всем городе. И все будут знать содержание листовки. А в ней говорилось:
"С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотные и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву.
До 6 декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях.
6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок.
В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.
В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря захвачено и уничтожено без учета действий авиации: танков - 1434, автомашин - 5416, орудий - 575, минометов - 339, пулеметов - 870. Убито 85 тысяч немцев.
Немецкое информационное бюро писало в начале декабря, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль.
Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском".