□
Наступил день операции "Дельфин", как называл ее Максим Максимович. По Шамаиному ерику Метелин и Трубников вывели одну из мин на морскую волну. По разведанному курсу уверенно тронулись в путь. Впереди с наручным компасом плыл Семен и тащил за собой подрывной заряд. Давалось это нелегко. От сильного течения мину заносило, и она норовила сбить пловцов в сторону от курса.
Костя Трубников двигался сзади. Его сковывал тяжелый костюм. С непривычки было трудно дышать, сердце, казалось, вот-вот разорвется… Превозмогая усталость, толкал мину и не переставал следить, что происходит вокруг.
Море раскачивалось, фосфоресцировало. Семёну несколько раз в голый живот ткнулись какие-то рыбы. Идя на посадку, низко летел истребитель. Когда самолет был над их головами, Метелин успел разглядеть через маскировочную сетку летчика.
Косте показалось, что их заметили, инстинктивно прекратил движение, расслабил мышцы, слегка шевелил ластами, вертикально удерживая себя под водой.
Плыли осторожно, не торопясь. Достигнув мола, обросшего скользкими водорослями, ракушками, поставили мину на якорь, вернулись за второй. Доставка первой "сигары" заняла меньше времени, чем рассчитывали. Перед новым рейсом они решили отдохнуть.
Прямо перед ними на противоположном берегу, изогнутом в дугу, лежал родной город: близкий и в то же время далекий. Чужим стал для них, даже от названия улиц коробило: "Гитлерштрассе ", " Герингаллея ", "Цитадельштрассе".
Все эти дни Трубников и Метелин мало разговаривали, касались лишь существа предстоящей операции. Сейчас, отдыхая, делились думами, тревогами. Конечно же, прежде всего их беспокоило поведение союзников - англичан и американцев. Метелин вначале высказал предположение, что они вот-вот высадят войска в Европе, откроют второй фронт.
Костя энергично возразил:
- Твоими устами да мед… Неужели не понимают, что, если бы не Красная Армия, они бы давно варились в гитлеровском котле! Так чего же клятые союзнички не впрягаются в общую повозку? Ведь вторым фронтом себя спасут. Или ждут, когда мы выдохнемся?
Метелин согласился с ним:
- История воздаст должное нашим людям. Сражаются не только за себя. Они спасают от фашизма всех честных людей.
- Да-да, именно так, - согласился Костя. - А у нас опять проколы.
- Тебе что-нибудь удалось выяснить?
- Вчера виделся со своими людьми. Ничего определенного пока не прояснилось. Но чувствую, что без предателя не обошлось!
- Возчик - что за человек? - спросил Метелин.
- Вроде бы надежный, в схватке он тоже убит.
- Тогда кто?
- Загадка со многими неизвестными.
И, чтобы понять суть их разговора, надо вернуться к событиям, которые произошли буквально несколько дней назад на кожевенном заводе. Предприятие это процветало. Новый его хозяин из прибалтийских немцев развил бурную деятельность. Из окрестных сел и станиц свозил шкуры животных и выделывал первосортный товар для фашистской армии.
Подпольщики задались целью вывести завод из строя и поручили это дело машинисту Ивану Ивановичу Сулименко и его помощнику, восемнадцатилетнему кочегару Жене Кушнареву.
Решено было взорвать котельную, а динамит поручили доставить возчику Митрофану Синельникову.
Операция вроде бы развивалась по намеченному плану. Как обычно, Синельников привез на телеге целую гору сырых кож. Неподалеку от котельной, как было условлено, свалилось несколько шкур, возчик принялся их подбирать. И вроде бы случайно на помощь выскочил кочегар Кушнарев. Улучив удобный момент, он вытащил из-под кож мешок со взрывчаткой. Только взвалил его на плечи, из ворот цеха, расположенного напротив, выбежало до десятка полицаев.
Во время перестрелки Синельников был убит. Женя Кушнарев успел заскочить в котельную и запереть за собой дверь.
Времени для взрыва не оставалось. Машинист Сулименко разгреб уголь, достал завернутый в полотенце наган и, подавая Жене, приказал: "За котлами есть окно. Ломай решетку и скрывайся".
Тяжелая дверь трещала: вот-вот в котельную ворвутся полицаи. Иван Иванович крикнул кочегару: "Уходи! Кому я говорю, ну!"
Кушнарев выломал решетку, вылез наружу, кинулся к деревянной ограде. Его заметили охранники из проходной, перерезали путь. Тогда он забежал за старые, заброшенные чаны, принялся отстреливаться. Его окружили, и он, не видя возможности выбраться, застрелился.
Машинист Иван Иванович ломом отбивался от ворвавшихся в котельную полицаев. Полицаи застрелили его в упор, за что получили нагоняй от начальства: машиниста и кочегара требовалось взять живыми.
Обо всем этом Метелин уже узнал от Василия, поэтому о подробностях не расспрашивал. У него тоже не оставалось сомнения в том, что полицаи не случайно оказались на заводе. То была засада. Кто их предупредил - вот вопрос.
Взрывчатку Синельников взял из секретника, устроенного в водопроводном люке. Кроме Сулименко, никто из подпольщиков с ним не общался. Вот почему, задавая Трубникову вопрос: "Тогда кто?" - Метелин не ожидал ясного ответа. Ему до боли не хотелось подозревать в предательстве возчика.
- А может, засекли, когда Синельников из тайника брал взрывчатку?
- Может, и так, - неопределенно проговорил Костя, - потому как никто из наших, кроме Ивана Ивановича и Жени, не пострадал. Аресты ведутся беспорядочно: кто на глаза попадется.
Метелин про себя отметил, что Костя не причислял возчика к своим, значит, в чем-то сомневался. Тогда зачем полицаям нужно было убивать Синельникова? Или по ошибке, в запальчивости?
- Постарайся, Костя, может, что узнаешь. Загадку эту мы тебе поручаем разгадать, - сказал Семен и, взглянув на красно-бордовое солнце, клонившееся к горизонту, добавил: - Ну двинули…
Вторую мину они также бесшумно потащили через бухту.
Первый подрывной заряд нашли там, где оставили. Соблюдая предельную осторожность, миновали заградительные сетки. Опустились на дно, замерли, ожидая полной темноты.
В порту было тихо. Волнения моря не ощущалось. Когда наступила ночь - по сигналу Метелина всплыли. Вот тут-то Костя допустил оплошность. Мина выскользнула из рук, он навалился на ее корпус туловищем. "Сигара" камнем пошла ко дну, увлекая за собой Костю, и он, забыв об опасности, взболтнул ластами воду.
Часовые на стенке мола насторожились, послышался окрик:
- Хальт!
- Хэндэ хох!
Совсем рядом с Семеном захлопали пули. Он замер, даже затаил дыхание. Потом часовые долго прислушивались, на своем языке посовещались:
- Ты ничего не слышал?
- Нет.
- Значит, мне показалось.
И они разошлись.
Выждав какое-то время, Семен и Костя поплыли дальше, каждый со своей миной. Достигнув дока, подвели "сигары" под днище плавучего завода. Механизмы взрывателей установили на пять часов утра. По их расчетам выходило, что до взрыва они сумеют выбраться на берег, спрятать костюмы, укрыться…
Взрыв потряс весь порт. Немцы полагали, что нападение произвела подводная лодка, и забросали подступы к гавани глубинными бомбами. Оглушили много рыбы. Целую неделю волны выбрасывали на берег осетров, белуг, окуней.
Максим Максимович через Сашко передал Метелину короткую записку: "Молодцам - слава! Так держать!"
□
Взрыв в порту расшевелил Приазовск. В то раннее утро открывались окна домов, скрипели калитки, слышался говор людей.
Но радость была короткой. К вечеру стало известно, что немцы, оцепив примыкающие к порту дома, арестовали всех, кого застигли в квартирах: женщин, детей, стариков - сто шесть человек. Среди них оказалось семнадцать работников порта. В городе на видном месте появилось извещение, в котором говорилось:
"Если диверсанты не объявятся добровольно, заложники будут расстреляны".
Надежда Илларионовна, узнав о взрыве, насмерть перепугалась, места себе не находила. В комнатах ей было душно, и она много раз выбегала во двор, открыв калитку, высунув голову, пугливо оглядывала пустую улицу. Пыталась копаться на грядках, разбитых у беседки, да ничего не получалось: тяпка выпадала из рук.
Сердце матери - вещун: подсказывало, что диверсия в порту не обошлась без участия ее Костеньки. Последнее время не зря задерживался. "У друзей ночую", - успокаивал ее.
Во второй половине дня, глуша тревогу, принялась приготавливать обед. Под стенами дровяного сарая нарвала крапивы, лебеды, искрошила, как капусту, очистила три старых проросших картофелины. "Борщ луком заправлю", - прошептала вслух.
Суетится мать у кастрюль, ждет детей с работы. А сомнение нет-нет да и заползет змеей подколодной: вернутся ли дети домой?
Первым, тяжело переступив порог, пришел старший - Василий. Опустившись на стул, стоявший возле стола, вздохнул. Надежда Илларионовна ласково взглянула в его лицо - бледное, поблекшее:
- Что с тобой, сынок?
- Ты знаешь, сколько народу сцапали?
Он торопливо рассказал об арестах в порту, заложниках.
Вернулась Ирина. Поцеловав мать, принялась накрывать на стол. Ежик ворвался раскрасневшийся, запыхавшийся. Тотчас увлек сестру в соседнюю комнату. "Не иначе как важные новости от Максима Максимовича принес, - подумала Надежда Илларионовна. - Ему всегда не терпится передать то, что поручено".
Костя запаздывал. Но вот, наконец, и он - неторопливый, сосредоточенный.
Ели молча, не глядя друг на друга. Сашко пытался внести оживление. Борщ, пахнувший разопревшей соломой, назвал "харчо по-грузински". На шутку никто не отозвался, она так и повисла в воздухе.
Встали из-за стола. Василий, ни к кому не обращаясь, мрачно сказал:
- Шилом моря не согреешь.
- Едко, а к чему? - подхватил Сашко.
Костя подошел к брату, слегка касаясь его плеча, спросил:
- Братеня, ты чем-то расстроен?
Василий махнул рукой:
- А сам не догадываешься?
- Неужто я перед тобой в чем-то провинился? Если это так, я готов извиниться, Но в чем?
- Извинения не помогут. Хочу сказать тебе вот что: булавочными уколами немцев не проймешь.
- Уколами? Мы будем каленым железом их выжигать. - И, как бы спохватившись, спросил: - Собственно, почему ко мне адресуешься?
- Уж я-то знаю, к кому адресоваться, - Василий с сарказмом добавил: - Подумаешь, док взорвали, а что с того? У немцев их тысячи. Другой приволокут, получше прежнего. А вот дядю Трофима, крановщика, стахановца, повесят. Малых детишек, женщин, мужья которых в Красной Армии, - к ногтю! Нет, ты ответь мне, за что их погубили? Молчишь? Нет, братик, это смертоубийство.
- Что ты хочешь? - в упор спросил Костя.
- Не я хочу, обстановка неумолимо диктует, - сдерживая голос, ответил Василий. - Ты слышал, чем на кожевенном кончилось? По глазам вижу, что знаешь. С машинистом Сулименко мы когда-то парубковали. Правильной души человек был. Ни за понюшку табаку сгинул.
- На войне без жертв немыслимо. А он сражался.
- Ха, слова! Ты Якова Кравченко, того что на водокачке работал, знал?
- Приходилось как-то встречаться.
- Больше не встретитесь.
Костя устремил на брата вопрошающий взгляд. Василий продолжал молча ерошить пятерней волосы. Костя не только знал Кравченко, но совсем недавно передал ему задание Метелина: взорвать железнодорожную водонапорную башню.
- Так что с Яковом, говори? - напомнил Костя.
- То же, что и с Сулименко. Взрыв произошел, а вреда никакого - или из-за неумения, или мина слабосильной оказалась, уж не знаю почему, только башня осталась целенькой. Охранники пытались взять его живым, но он успел взобраться на крышу и бросился вниз головой.
- Да ты что! - воскликнул Константин.
- А что оставалось делать? - спросил Василий. - У него даже пистолета не было.
В комнате они остались вдвоем. Ирина с матерью на кухне мыли посуду, Сашко притих в спальне. Константину сейчас стало не по себе. "Еще один прокол", - думал он.
- И это ты называешь сражением? - наседал Василий.
Константин в упор разглядывал брата.
- Так что ты предлагаешь - капитулировать?
- У меня голова кругом идет, - признался Василий. - Баста! С меня хватит. Я выхожу из игры. Плетью обуха не перешибешь.
- Как прикажешь тебя понимать? - спросил Костя.
- В том смысле… Никаких заданий. Игра не стоит свеч.
- А присяга?
Василий побледнел, вопрос воспринял как личное оскорбление.
- Присягу не трогай! - крикнул он. - Она священна. С автоматом в руках - пожалуйста. Впереди пойду на штурм вражеских укреплений. А так - кто я?.. Крот! Слепец! Ничто! Меня самый дохлый фриц запросто раздавит и пикнуть не даст. Я не божья коровка, я - боец.
- Ты опять загибаешь, - возразил Костя. - Мы на фронте, на передовой линии огня, на самой что ни на есть из передних передовой.
- Ты, я, она, - Василий указал на сестру, - если отбросить красивые слова, просто холуи, гитлеровские прислужники. Не мотай головой, если разобраться, так оно и есть. Посуди сам: ты ремонтируешь станки, она лечит железнодорожников, которые возят на фронт немецкие танки, я ежедневно выслушиваю от вахмистра оскорбления и вынужден молчать, хотя язык у меня на месте. Разве не так? И нечего нам прыгать, Красная Армия и та не устояла, а куда нам!
Константин, не скрывая презрения к брату, сказал:
- Я уже слышал такое. Тебя страх обуял. Выжить, на коленях ползать, сапоги лизать, лишь бы выжить! Вот к чему ты зовешь. Нам действительно не по пути с тобой. Но предупреждаю, если что - я сам, вот этой рукой, тебя, как труса, задушу!
ЗАЛОЖНИКИ
Направляясь допрашивать заложников, Рейнхельт находился до крайности в возбужденном состоянии. В этой проклятой стране его преследует злой рок. Тускнеет его репутация безапелляционного знатока русских.
А не всего ли себя он отдает службе! Изменил многим привычкам: на развлечения отводит самую малость времени, на второй план отодвинул "женский вопрос". А какой прок? Опять диверсия в порту, куда, казалось, щука не проскользнет!
Семен Метелин острым камнем в печенках засел! Серый мальчишка, сын обыкновенного робота, а вот тебе на - неуловим!
Задета честь, уязвлено самолюбие! Да и начальство шпильки пускает: утверждал, мол, что в Приазовске действует единственный фанатик Метелин. Неужто не хватает смекалки с одним управиться?
А один ли?.. Он, гауптштурмфюрер, давно разобрался: город опутан умело скроенной, ладно сшитой сетью партизанских групп. Помалкивать нужно, невыгодно опровергать собственную версию.
Пока Рейнхельт не пал духом. Есть возможность восстановить престиж, заслужить обещанный Железный крест. Остановка за небольшим: требуется поймать Метелина. А как это сделать?.. На верную приманку, Ирину Трубникову, не клюет. Хитер! К невесте глаз не кажет.
Одно время вкралось сомнение: не заодно ли Ружа с Метелиным! Рейнхельт зорко стал за ней следить, изображая простачка, на ночь "забывал", как бы по рассеянности, на столе малозначимые документы с грифом "Совершенно секретно". Она к документам не прикасалась. Иногда он, уходя в ванную комнату, оставлял списки людей, подлежащих аресту. Ждал, что Ружа кинется по адресам предупреждать тех, над кем нависла угроза. Ничего подобного! В беседах сдержана, ни о чем не расспрашивает.
Что касается Ирины Трубниковой, то начальник депо даже заверил в ее лояльности: сама, дескать, как-то сообщила ему о подстрекательских разговорах Петра Ивлева.
Тупоголового начальника депо легко обвести: звезд с неба не хватает! Сейчас гауптштурмфюрер досадовал на себя: зачем оставил Ирину на свободе? Явная промашка… Ну что ж, ошибку не поздно исправить. Попробуем на огне поджарить нежного цыпленка, посмотрим, как запищит?
Рейнхельту есть о чем подумать. Взять хотя бы тайное исчезновение с документами Отто Нугеля. О, как рвал и метал генерал Вольферц! Сместил коменданта города, расстрелял начальника полиции. Рейнхельт несколько дней не показывался ему на глаза. Если бы не многолетняя привязанность генерала к его семье, не избежать бы отправки на фронт! А концов не найдено. Майор будто бы испарился. Был и не стало.
Теперешняя диверсия в порту опять-таки чуть не стоила ему карьеры. Спасая себя, Рейнхельт сумел дело повести так, что док якобы торпедирован русской подводной лодкой. И доказал! Начальство такое объяснение вполне устраивало: признать, что в хорошо охраняемый объект проникли партизаны, значит расписаться в собственном бессилии. А кому это охота? Наказание понесли моряки: они якобы проворонили русскую лодку, допустили к самой гавани.
Есть и радость. Совсем недавно Рейнхельт заслужил генеральскую благодарность. Там, в предгорьях Кавказа, под самым носом Вольферца, гауптштурмфюрер обнаружил и обезвредил партизанский отряд. Его запросто не сбросишь со счетов.
Что-то случилось, если опять генерал не может без него обойтись.