Красавица
"Убить женщину в Сванетии считается низким, а прекрасный пол пользуется этим и принимает участие во всех ссорах и резне. Стоит только женщине, без покрывала, с распущенными волосами, броситься в толпу враждующих, как кровопролитие тотчас же прекращается. Никакое мщение, наказание, а тем более убийство не может быть совершено в присутствии женщины.
Недостаток прекрасного пола вызвал другой, не менее странный обычай. Если замужняя женщина понравится мужчине, то он ищет случая привязать пулю к ее головному убору, и, высказав этим способом притязание на нее, убивает мужа и берет понравившуюся женщину к себе".
Н. Дубровин, "История войны и владычества русских на Кавказе". Санкт-Петербург, 1871 г.
Интересно, как может эта пуля оказаться там без ведома хозяйки? Может ли быть, что она сама, позволив новому мужчине занять место прежнего, дала разрешение расторгнуть брак? Расторгнуть так фатально?
В Сванетии, как и везде в Грузии, покорность женщины – скорее маска. Что кроется за ней?
Для того чтобы узнать это, недостаточно быть туристом, а написанию такого труда можно посвятить весь отмерянный исследователю остаток жизни.
* * *
Я не смотрю на его женщину. Смотрю в сторону.
Наши взгляды – как два встречных поезда. Издалека не разберешь, идут они по одной колее или по разным. Со стороны может показаться, что я смотрю туда, куда не положено.
Не просто не положено – категорически запрещено!
Представляю себе возможный диалог:
"Извини, я не смотрел на твою женщину".
"Извини, я нечаянно нажал на курок…"
В Сванетии, как и везде в Грузии, покорность женщины – скорее маска. Что кроется за ней?
Молчу. Не отводя глаз, улыбаюсь, как турист. Вы спросите: как это – улыбаться, как турист?
Улыбка широкая, с придурью; взгляд отвлеченный, направлен в пространство.
В ответ – напряженный, животный взгляд, помечающий границы территории.
Я не улыбнулся.
Улыбнись я, он мог бы подумать, что я издеваюсь над ним?
А пока… делая вид, что ничего не произошло, лениво, медленно перевожу взгляд в глубь помещения.
Кажется, он понял мою дипломатию.
Улыбнулся.
Его гордость сохранена. Мой престиж – не поколеблен.
Мы не пересечемся.
Он отметил свою территорию, а я принял его границы.
Суд старейшин
Когда-то высшим органом управления в Сванетии, как и в Древней Греции, было народное собрание.
Последний "сванский сход", или, говоря современным языком, – референдум, проводился в 1875 году, во время восстания сванов против русского владычества.
Суд старейшин села (по-свански – махшви), состоявший из 12 человек, решал более локальные вопросы: мирил враждующие кланы, присуждая виновным в межусобицах меру наказания или размер платы "за кровь".
Местные старейшины говорят, что семьдесят процентов споров, разбиравшихся когда-то в Сванетии, происходили из-за женщин.
В селе Бечо, что между поселком Луха и Местией, живет Иламаз Авалиани – один из махшви и, по совместительству, преподаватель русского языка и литературы в сельской школе.
В запасе Иламаза арсенал историй о сванских вендеттах.
Главные герои его историй – абраги (беглецы от закона), а еще мальчишка-школьник, расстрелянный из "калашникова" и потерявший руку, но отказавшийся выдать полиции своего врага – "взять кровь" должен только он сам.
"А может мужчина сван отомстить женщине?" – спросил я у Иламаза.
"Женщине? Это в два раза дороже обходится!" – отвечает старейшина.
"В два раза дороже? Как это?"
"А вот так. Женщин не должен ранить мужчина и не должен убить. Потому что женщина здесь символ. Неприкосновенное лицо. Не принято у сванов убить женщину – иначе над мужчиной будут все смеяться – что ты, мол, убил или ранил женщину! Это бесчестие.
Если же медиаторы мирили две семьи, то за убитого мужчину платили 20 быков, а за женщину – 40 быков обязан был отдать виновник…"
Правда, сам Иламаз против сделок на крови и откуп считает позором:
"За кровь должна быть кровь. Или примирение – без всяких откупов".
Рассказывают, как у двух сванских фамилий однажды случился раздор. На какой почве? Да на этой же, на сванской – ответил бы автор "Гамлета" и "Ромео и Джульетты".
В то время ни у одной из этих семей еще не было собственной башни, и вражда с соседями стала поводом поскорее построить их.
За работу взялись обе семьи, время от времени постреливая друг в друга из-за укреплений. Перестрелка мешала работе и не приносила результатов – никому из враждующих не удавалось "взять кровь". Однажды к представителям обеих семей явились старейшины и предложили уговор: не стреляйте друг в друга до тех пор, пока кто-то из вас не достроит башню, а кто первый достроит, на стороне того и будет преимущество в этой войне. Обе семьи рьяно взялись за работу, но стихия, тающие снега и разлившиеся горные потоки не давали закончить строительство. Обе стороны кусали себе локти и время от времени с досадой поглядывали на двор соседей, где прогуливались как ни в чем не бывало их заклятые враги. В то же время никто не решался нарушить слово, данное совету старейшин.
Эта история закончилась не по-шекспировски, то есть – с хеппи-эндом. Дочь одного из враждующих кланов повенчалась с сыном другого.
"Все хорошо закончилось?" – переспросил я на всякий случай, пытаясь найти подвох. (Сванетия – не то место, где свадьба обязательно заканчивается хеппи-эндом.)
"Не очень-то, – улыбнулся мой собеседник, – девушка вышла замуж без приданого".
Рассказы этого махшви о мести страшны и комичны. И в этом весь Иламаз. Человек, который любит говорить, что жизнь – это лишь шутка: "короткая шутка, которую не каждому дано понять".
* * *
Спустя пять лет после первой встречи с семьей Авалиани, я снова переступил порог их дома.
Помню, как в прошлый раз Иламаз кокетничал, прося гостей угадать свой возраст. Его выдавала жена – сухонькая, пожилая, с огромными глазами. Она уже подошла к восьмому десятку. Где-то там, видимо, и ее Иламаз – краснолицый здоровяк с ястребиным носом.
Вся семья в сборе – Мариджан, жена Иламаза, их сын Спартак и многочисленные внуки, правнуки и племянники, приехавшие со всех концов Грузии.
У Иламаза две внучки, но в клане Авалиани до сих пор ждут мальчика.
В первые минуты, не увидев старика, я не на шутку забеспокоился. Но вот, наконец, явился пахнувший коровой глава семьи.
Он все так же полон жизни, умудряясь за день сделать работу по хозяйству, прочитать уроки в сельской школе и побывать тамадой на свадьбе.
Стоит ему войти в дом, как что-то снова зовет его по делам.
Во дворе залаял пес. "Пойду посмотрю, что там ему снится", – улыбается хозяин, и у меня появляется несколько минут, чтобы записать впечатления прошедшего дня.
Тем временем дождь за окном превратился в ливень. Если он не прекратится, завтра гора Ушба будет затянута облаками.
Но негативные прогнозы не оправдались, и на следующий день мне удалось отправиться к подножию самой легендарной вершины Верхней Сванетии.
Знакомство с Ушбой и руинами села Мазери
Прямо по дороге, ведущей в сторону ледника Ушбы, находится поселок Мазери с руинами огромной десятиэтажной башни князей Дадешкелиани.
Иламаз рассказал об этой семье одну презабавную историю. Полтора века назад один из князей подарил эту вершину некоей австрийской альпинистке, сумевшей покорить ее.
Говорят, князь даже написал расписку, удостоверяющую передачу прав на гору.
Продолжения истории никто не знает: вряд ли в галантный век эта дама могла просить о большем.
Рассмеявшись, я представил себе современную девушку, которая попыталась бы затребовать материальные гарантии такого подарка от владетельного воздыхателя.
Впрочем, никто не знает, чем закончилась бы история этой дарственной, если бы в середине XIX века владычеству династии Дадешкелиани не пришел конец.
Сегодня альпинисты могут подняться на Ушбу как со стороны Карачаево-Черкессии, так и с грузинской стороны.
Восхождения, рискованные сами по себе, без сопровождения местных гидов могут стать смертельно опасными.
Но такие восхождения, рискованные сами по себе, без сопровождения местных гидов могут стать смертельно опасными.
Альпинист Нугзар Нигуриани, живущий в Местии, рассказывал, как однажды, отправляясь на скалы Ушбы, увидел на леднике маленькое оранжевое пятнышко.
Начав раскапывать снег, обнаружил палатку, затем рюкзак, а вслед за ним и останки альпиниста. Нигуриани и его спутники отменили запланированное восхождение и начали раскопки.
Сначала из-под снега показалась копна золотистых волос и уже совершенно побелевший скелет их обладательницы.
Сванские альпинисты откопали тела пятерых молодых людей.
Четверо юношей и их светловолосая спутница поднимались на вершину, видимо, с российской стороны, так как на грузинской территории не было обнаружено ни единого свидетельства появления подобной группы, а испорченные временем документы принадлежали жителям Российской Федерации.
Нигуриани и его люди собрали останки, положили их в свои спальные мешки и, вернувшись в Местию, отправили найденные на телах документы в Москву. Ответа не последовало, и безымянные кости были похоронены в Сванетии.
Считается, что в последние годы восхождения на Ушбу стали менее опасными, чем полвека назад, но это далеко не так.
Таянье ледников уничтожило привычные ориентиры, и многих маршрутов, проложенных великими альпинистами прошлых лет, больше не существует. Поэтому те, кто сегодня пытаются покорить вершину, руководствуясь старыми картами, рискуют ничуть не меньше первопроходцев.
В эпосе есть множество историй, связанных с этой горой.
В древности сваны считали, что там обитает сама богиня охоты Дали – мать богатыря Амирана, подобно Прометею, подарившего людям огонь.
Никто из местных жителей не знает, откуда взялось ее название. По одной из версий, озвучиваемой по ту сторону Сванетского хребта, Ушба переводится как "шабаш ведьм".
Грузины ни за что не согласятся с этим – ведь по местному поверью не на Ушбу, а на лежащий севернее Эльбрус слетаются со всего Кавказа колдуньи на встречу с Князем тьмы.
Первая встреча с язычеством
Раз в год в Сванетии, в селе Кала, находящемся примерно в 30-ти километрах от Местии за перевалом Угири, происходит самый грандиозный праздник всех сванов – день святого Квирике.
Это праздник имени христианского мученика, но ни один священник никогда не ответит вам на вопрос, кем был когда-то этот святой.
Дело в том, что некогда святого Квирике звали Квирия, и он был богом плодородия.
Как пишет грузинский этнограф Сергей Макалатия, при раскопках в районе села Цдо в долине Казбека были найдены множество древних фаллических статуэток баранов, а неподалеку стоял полуметровый каменный идол, который местные жители называли "бараном самого Квирия" – то есть божества плодородия.
Через несколько веков у сванов святой с похожим именем стал одним из самых грозных и могучих защитников, почитаемым не меньше, чем Святой Георгий.
Сванская икра
На перевале Угири раньше заканчивалась территория, подконтрольная князьям Дадешкелиани, и начиналась Сванетия "у-батоно" – дословно "Сванетия без господина".
Я остановился на ночлег в семье пастуха Нестора в нескольких километрах от места назначения.
К ужину подали один из главных гастрономических изысков Сванетии – жареную картошку.
Нет, не пироги или еще какое-нибудь блюдо с использованием этого клубня. Сванский картофель – деликатес сам по себе, он ценится во всей Грузии и является одной из главных статей местного экспорта.
Жареный сванский картофель с тонким, кисловатым соусом ткемали – одно из самых простых и вкусных блюд, которые мне доводилось пробовать.
"У нас застолье!" – отвечает сван на телефонный звонок друга.
"И что там на столе?"
"Сванская хицилава, сванская икра", – отвечает тот, имея в виду картошку.
Пока мы с Нестором уплетали деликатес, его сыновья при свете стеариновой свечи снимали шкурку с только что пойманной охотничьим псом белки.
Сванский картофель – деликатес сам по себе, он ценится во всей Грузии и является одной из главных статей местного экспорта.
Их семья не промышляет выделкой шкур, но в сванском доме в ход идет все, поэтому оставить без внимания такой трофей, как беличья шкура, было бы транжирством.
Я не стал разбивать палатку, но на случай дождя постелил спальник под навесом.
Посреди ночи проснулся от выстрела.
Это был одиночный выстрел из ружья и, не услышав после него ответной пальбы, криков или причитаний, я продолжал спать.
"Кто стрелял ночью?" – спросил у Нестора за завтраком.
"Когда коровы остаются на ночь в лесу, я всегда стреляю в воздух. Тогда волки, если они рядом, знают, что хозяин дома", – ответил тот.
Гнев святого Квирике
Добраться до церкви Св. Квирике оказалось непросто.
Незнание грузинского языка сыграло злую шутку.
Всем в Грузии известно русское слово "дорога", но слово "тропа" знакомо немногим. Поэтому "дорогой" здесь могут называть как широкую двухполосную асфальтированную трассу, так и едва заметную пастушью тропинку, ведущую в горы.
В связи с этим неплохо, на всякий случай, знать эти слова по-грузински (см. главу "Грузинские слова и выражения, необходимые в путешествии").
Тропа становилась все ýже и, наконец, привела к руслу высохшего ручья. Идти в гору становилось труднее, и вскоре я уже должен был помогать себе руками, цепляясь за корни сосен, росших по высохшим берегам.
Вскоре стало ясно – если здесь когда-то и ступала нога человека, это не был обычный прихожанин: такая дорога была тяжелой даже для самых крепких и выносливых паломников.
Ухватившись руками за корни и пытаясь проделать ногами ступеньки в рыхлой почве, я карабкался в гору.
Узкая пастушья тропа взялась как будто ниоткуда и повела в густой сосновый лес, опоясывавший вершину холма.
Около четверти часа пришлось продираться сквозь заросли молодого сосняка.
Солнце стояло еще довольно высоко, когда я достиг вершины. Церкви там не было.
Дикие травы, полынь и чертополох росли на поляне, окруженной молодым ельником, – отличный "лаунж-бар" для коз, этих любительниц "остренького", и сванских старух, собирающих травы для своей стряпни.
Дальше, за поляной, дороги не было тоже.
С этим местом была связана одна легенда.
Однажды воры, пробравшись в церковь Св. Квирике и вынеся оттуда все иконы, стали спускаться вниз, когда сполз такой густой туман, что они не могли разглядеть ничего на расстоянии вытянутой руки. Что-то водило их по этим горам и, чудом не сбросив в обрыв, привело назад, в то самое место, откуда они вынесли сокровища.
Побросав иконы, воры пустились наутек. Туман больше не застилал им глаза.
Война богов
В период советской власти большинство священников, правивших службу в Сванетии, были расстреляны или сосланы.
Сваны же так и остались верны древним традициям, только обряды теперь стали править махвши – старейшины сел.
В то утро по дороге в Кала я встретил украинского попа, путешествующего по Сванетии с женой и еще одной особой, одетой (как для Сванетии довольно опрометчиво) в короткое черное платье, не скрывающее достоинств ее крепких загорелых ног.
В эти дни на праздник Квирикоба собрались все высшие чины местной православной церкви. Они прибыли сюда, чтобы под эгидой праздника святого Квирике отслужить молебен об искоренении языческих ритуалов.
Этот батюшка поведал мне некоторые факты, услышанные от местных священнослужителей.
(Не отличаясь особым тактом, он был, впрочем, человеком довольно смекалистым и в церковных делах явно не новичком.)
Так вот, я узнал от него, что в эти дни на праздник Квирикоба собрались все высшие чины местной православной церкви. Они прибыли сюда, чтобы под эгидой праздника святого Квирике отслужить молебен об искоренении языческих ритуалов.
Одним из таких ритуалов была традиция обмазывать кровью жертвенных животных стояки дверей.
Я лично никогда не видел подобного обряда и подозревал, что он давно канул в Лету.
Что же именно сохранилось от языческого обычая, предстояло узнать на рассвете.
Заклинания и заклание
Последние лучи солнца прятались за головой рогатого демона – Ушбы. Со стороны села Кала эта вершина выглядит трехглавой, отсюда и еще одна версия возникновения ее имени – Юш-Баш, по-татарски – "Три главы".
Когда я нашел нужную тропу, было уже почти совершенно темно.
К церкви Квирике вели высеченные в камне ступеньки.
Как и большинство грузинских церквей, храм напоминал крепость – стены были продолжением скалы, на которой он возведен.
Рано утром меня разбудил звон колокола.
Церковь Св. Квирике (сваны называют это место "Лагурка") – не монастырь, потому звук колокола не мог быть призывом к утренней молитве. Значит – обряд начался.
В синевато-сумеречном свете несколько человек разжигали огонь у входа в церковь.
Большой черный бык, весом в полтонны, был уже наготове.
Кто-то (как я понял потом – сельский махшви) прокричал в сторону церкви короткое заклинание.
До захода солнца этот человек будет выкрикивать все те же однообразные словесные формы, только с новыми вводными в виде имен и особенностей бед и несчастий, постигших их владельцев.
С первых минут рассвета на гору поднимаются сваны и потомки сванов из разных городов, чтобы попросить, при посредничестве старейшины, заступничества своего святого.
Повинуясь звуку голоса махшви, односельчане бьют в колокол, прося о милости и поддержке.
Махшви же будет громко кричать, повторяя имена, которые шепчут ему, и сжимая в руке купюры, полученные за эту услугу. К вечеру его голос станет таким хриплым, что он едва сможет говорить.
Сегодня функции сванского старейшины похожи скорее на роль английской королевы, но когда-то махшви вершили правосудие в Вольной Сванетии, где не было власти ни царя, ни князя.