- Боюсь, пока сотники вместе, может начаться борьба за власть, за место курбаши.
Муфтий с удивлением посмотрел на своего помощника:
- Вы серьезно подходите к большим вопросам. Я знаю этих людей. Вы правы: они перегрызутся.
И муфтий по своему обыкновению начал крыть низких, корыстных людей, забывших о своем долге
перед народом, родной землей, аллахом.
Зимой, когда мокрый снег моментально тает под ногами, лучше не заходить во двор караван-сарая.
Земля вязкая. Эту грязь днем и ночью месят люди и кони. Зимой постояльцев меньше. Хотя и нет
суровых холодов, но сюда уже реже заглядывают дервиши, да и многие мелкие торговцы выбирают
дороги получше, почище.
В конторе Аскарали, как всегда, посетители. Знакомый стойкий запах кофе, железная печка с
огоньком - в дрянном караван-сарае большая редкость.
Аскарали обратился с обычной просьбой к купцу, который, несмотря на пронизывающий, холодный
ветер пустыни, решился двинуться в Стамбул. Купец дает слово разыскать там бывшего наманганского
ювелира и передать ему письмо Аскарали.
- Добрый вы человек, - говорит купец. - Они же вам не родственники.
- Нет. Но мне хочется пристроить мальчишку. Отец его болен, стар. Мало ли что случится?
- Добрый вы, - повторяет купец и с удовольствием потягивает кофе. Он тоже долго жил в Стамбуле,
привык к горячему бодрящему напитку.
Махмуд-бек не вмешивается в непонятный разговор, сидит, перелистывает книги. Но когда купец
уходит, спрашивает:
- Что за мальчишка, если не секрет?
- Этим мальчишкой нам придется заняться. Настоящий художник растет. Большой. Нечего ему
бродить по чужим странам. Приберет какой-нибудь хозяин к рукам, сделает из него раба.
- Чем же ему поможешь?
- Нужно вернуть на родину.
Совсем другие задания у Махмуд-бека. Но и он думает о судьбе обманутых людей. Как им раскрыть
глаза? Как им сказать правду о новой жизни, о счастливой родине?
Тяжелые капли застучали в мутное окно. Поползли, лениво огибая шероховатости стекла, густые, как
масло, ручейки.
От этого стало еще тоскливее.
- Нужно решать судьбу муфтия и Мубошира, - строго сказал Аскарали. - При первом же удобном
случае их следует столкнуть, убрать побыстрее.
Прав Аскарали: и муфтий, и Мубошир, и другие повинны в несчастиях десятков тысяч людей.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Однажды я решил побывать на концерте артистов японской эстрады. Что я знаю о японцах? Мне
доводилось встречаться только с дипломатами и разведчиками. Они не могут дать представления о
большом народе, его культуре, истории, Это были временные люди.
На сцене пела хрупкая артистка с высокой прической, одетая в цветастое кимоно:
Видишь вишню нарядную там?
Словно туман ползет по горам...
Мы, конечно, вдвоем к ней пойдем.
После концерта я долго, до глубокой ночи, читал стихи древних поэтов Японии. Знаменитый
лаконичный жанр "хокку". В трех строчках дается целая картина. Превосходный мастер жанра, поэт XVI
века Басё умел это делать:
Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в жару молотильщик...
63
Тяжко глядеть на него.
На другой день я пошел в библиотеку. Девушка тоже была на концерте. Программа ей очень
понравилась.
- Необычная, своеобразная. Если они поют о море, то слышишь шелест волн. Если о цветущей
вишне, то видишь эти лепестки, - горячо заговорила девушка.
Я согласился... На рабочем столе лежало несколько книжек. Взглянув на них, я невольно улыбнулся.
Девушка тоже заинтересовалась японской литературой и, пока в зале было мало посетителей,
перелистывала поэтические сборники.
Я вспомнил о другом. О страшных годах, когда в Японии усилились полицейские репрессии против
нарастающего движения народных масс за свои права, за демократию.
Теоретики спорили о природе фашизма, а он рос, угрожая народам мира. По улицам японских городов
маршировали будущие камикадзе - пилоты-самоубийцы, люди-торпеды... На трибунах стояли те, кто со
спокойной душой обрек их на гибель.
Я был знаком с представителями другой Японии. Мне хотелось обо всем этом сказать девушке. Но
она читала великолепные стихи. Я не стал ей мешать.
НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Возможно, все началось с беззаботного девичьего разговора.
Фариде шел семнадцатый год. Она родилась здесь, на чужой земле, росла под присмотром
ворчливой, но доброй старушки.
Громыхая посудой, старушка ругала жадных торговцев. Не меняя тона, обвинила Фариду и свою
внучку в безделье.
- Время трудное. Не научитесь хорошему делу сейчас - поздно будет.
Она учила девушек вышивать тюбетейки, готовить обед, шить.
Тюбетейки опять отложены в сторону, и подружки весело щебечут о каких-то там счастливых днях.
- Где вы их видите? - спросила старуха.
- У нас будут богатые мужья... - откровенно сказала Фарида и спохватилась: - Ой!.. Что я говорю...
Мечтают девушки... Хотя и прикрывают лицо ладонями при таких словах. Что им, бедняжкам, остается
делать? Сидят в четырех стенах.
У внучки родители умерли, выросла она в доме Давлят-бека, где старуха уже несколько лет ведет
небогатое хозяйство и воспитывает его дочь, Фариду.
Давлят-бек - спокойный, умный, читает книги, был в Мекке, имел в Ферганской долине землю... Но
здесь у него дела не ладятся. Сколько старуха молилась за благополучие дома степенного человека! Не
счесть молитв.
Давлят-бек уходит из дома утром, возвращается к ночи. Довольствуясь случайными заработками,
приносит несколько монет. Разве удастся хозяину выдать дочь замуж за богатого человека? Пусть
легкомысленные девочки хоть помечтают. .
Опять шепчутся, краснеют, ойкают.
- Вот за кого я выйду замуж!
Это голос внучки. Старуха, не выдержав, покосилась в сторону девушек. Внучка держала спичечный
коробок с портретом большого вельможи.
"Господи, прости ее глупость... - вздохнула старуха. - Она еще совсем ребенок..."
- А вот мой жених... - раздался голос Фариды.
Старуха увидела в ее руках фотографию. Она знала этот снимок. На нем рядом с братом Курширмата
- Нормухамедом, Давлят-беком и другими уважаемыми господами стоял молодой человек. Он бывал в
этом доме раза два-три.
- Я видела его... - продолжала шептать девушка. И опять спохватилась: - Случайно!..
Старуха не выдержала, рассердилась:
- Да как же ты, бесстыдница, могла смотреть на мужчину?
Девушки вздрогнули. Старуха была глуховатой, а сейчас все услышала. Фарида попыталась спрятать
фотографию.
- Ну-ка, отдай эту грешную бумажку, - приказала старуха.
Она вырвала из рук Фариды снимок и хотела вынести его из комнаты, но невольно взглянула на
группу мужчин.
"Если этот молодой человек находится в такой компании, если его приглашают в гости солидные
люди, то, значит, с ним считаются..."
Притихшие девушки смотрели на сосредоточенное лицо старухи. Фарида даже приподнялась:
неужели разорвет фотографию?
Повидавшая жизнь, длинную, тяжелую, полную забот, женщина сейчас задумалась о судьбе сироты.
Старуха привязалась к девушке. Фарида давно стала для нее родной.
"А ведь это хороший жених. Наверное, он беден. Впрочем, сейчас мало осталось богатых людей.
Надо поговорить..." - окончательно решила старуха.
64
Она знала, с кем и когда говорить. Молодой человек служит у муфтия. Садретдин-хана. Сначала
нужно встретиться с этим уважаемым господином.
Муфтий Садретдин-хан не мог спокойно смотреть на людей, занятых устройством личного счастья. Он
откровенно проклинал их в проповедях. Исключением, вероятно, являлся Аскарали. Оптовый торговец
не участвовал в политической борьбе, не вмешивался в интриги, которыми жили руководители
туркестанской эмиграции. Аскарали не произносил высоких слов о спасении родины, но, если наступала
трудная минута, торговец всегда приходил на помощь. Это другой человек. Это не Саид Мубошир,
отыскавший теплое местечко в правительстве чужой страны.
Муфтий мирился с трудными условиями. Кто вправе в это тревожное время требовать легкой жизни?
Еще в святом городе, в первые дни работы с Махмуд-беком, муфтию довелось принять целую
делегацию уважаемых людей. Садретдин-хан очень удивился их предложению: они нашли невесту для
его помощника.
Муфтий рассердился не на шутку. Визгливо закричал на седобородых старцев:
- У нас отняли родину, а вы, ослы, рассуждаете о свадьбе...
Нарушив древний обычай, ругал, подбирая самые оскорбительные слова. Потом выгнал стариков и
долго сокрушался по поводу их слабого ума. Махмуд-бека не осуждал: человек сам все хорошо
понимает.
- Ведь вам такая мысль в голову не пришла? - коротко спросил он.
- Не пришла, отец. До женщин ли сейчас?
- Вот-вот. . - согласился муфтий и, считая вопрос окончательно решенным, перешел к другим делам.
Почтенных старцев он выгнал, а вот тихая, ничем не заметная женщина сумела, проклятая, уговорить
муфтия.
О чем она только не шептала! О продолжении рода, о семье, которая делает человека более
солидным и взрослым.
- Не быть же ему бродягой, как другие...
Здесь старуха допустила ошибку. Бородка у муфтия вздрогнула, а сам он подался вперед, чтобы
оборвать наглую женщину. Почувствовав угрозу, старуха нашлась:
- Бродит, бродит наша молодежь. Им бы крепче на ноги встать, они бы больше о важном деле думали.
Семью-то надо кормить.
Что-то в ее словах понравилось муфтию. Действительно, нельзя все время держать людей в
становищах. О чем они будут мечтать? О разбое. Человек должен думать о спасении родины. Ему
необходимо вернуться на землю предков, найти свой дом.
- Ай, какая девчонка... - цокала языком неутомимая старуха. - Дочь уважаемого Давлят-бека.
Садретдин-хан хорошо относился к бывшему курбаши. В девятнадцатом Давлят-бек, бросив свои
поля и дом, собрал небольшой отряд. Правда, он был вскоре разгромлен и Давлят-беку не пришлось
похозяйничать в Ферганской долине. Он бежал... Исправный прихожанин, справедливый человек,
пользуется уважением среди эмигрантов. С таким можно породниться...
Муфтий пообещал подумать и на другой день, натянув новый халат, двинулся в гости к Давлят-беку.
Вероятно, старики соскучились без праздников. С каким настроением они взялись за подготовку
свадьбы! Вспоминались давние обычаи, перебирались в уме десятки людей, которых необходимо было
пригласить на торжество.
Махмуд-бек старался казаться спокойным. Все правильно. Свадьба, как и положено, готовится без
него. Девушка молода и красива. Хитрая старуха доверительно сообщила, что сможет показать ее. И она
больно ущипнула Махмуд-бека за руку, выказав этим свою радость за счастливчика, которому так
повезло в жизни.
Садретдин-хан не привлекал к свадебным хлопотам жениха. Но Махмуд-бек счел нужным сам
поговорить с муфтием.
- Уважаемый отец, - сказал он, - как на мою женитьбу посмотрит господин Эсандол?
Садретдин-хан схватился за бородку. Эсандол... Турецкий консул. Человек, без ведома которого они
не имеют права сделать ни одного шага. Как же он забыл о нем?!
- Да-да, сын мой. Нужно навестить господина Эсандола.
Муфтию стало не по себе. А что, если консул отменит свадьбу!.. Это позор на голову Давлят-бека, это
нарушение обычаев. Обидеть видных деятелей, лидеров эмиграции, нельзя, невозможно. У муфтия
испортилось настроение. Он стал ругать старуху, турок, которые лезут в чужие дела, и женщин, творящих
грех на земле.
Но к Эсандолу нужно было идти. Пошли вместе.
Консулу не понравился визит с таким несерьезным вопросом.
- Вам, уважаемый отец, больше нечем заниматься... - нахмурился Эсандол. - В мире назревают
большие события, а вы заставляете настоящего мужчину хвататься за бабий подол...
Муфтий тоже начал бормотать что-то о продолжения рода человеческого, о семье. Но у него не
получилось так складно, как у старухи. "Проклятая сводница... - ерзал старик в широком кресле. - Как же
это я?" Он не хотел признаться себе, что на него подействовало только одно слово: бродяга. Сам
муфтий мотается по чужим странам уже несколько лет. Неужели и Махмуд-бека ждет такая же участь? У
муфтия нет родных и близких. Руководителям эмиграции он не верит. .
65
А старость пришла... Неотвратимо пришла... О ней напоминают сожалеющие взгляды, усталость, с
которой он неистово борется, и хотя бы вот эти откровенные мысли. Садретдин-хан в таких случаях
заглушал их новыми делами, дерзкими планами, спорами. И горькие мысли отступали до поры до
времени.
Неожиданно муфтий услышал резкий голос Эсандола:
- Что с вами, уважаемый отец? Вы ничего не слышите...
- Слышу, слышу... - очнулся Садретдин-хан. - Вы правы, господин, у нас много дел, не до праздников
сейчас.
Как он уладит эту историю со стариками? Ссылаться на турецкого консула муфтий не имеет права.
- Вот именно... - примиряюще сказал консул и повернулся к Махмуд-беку: - Надеюсь, это не ваша
инициатива?
- Нет, господин. Сам не знаю, как все началось... - развел руками Махмуд-бек.
- Вот и хорошо... - совсем успокоился консул. - Сейчас за чашкой кофе поговорим о наших делах.
Муфтий невольно передернул плечами. От Эсандола не ускользнула даже едва заметная гримаса.
- Может быть, вы предпочитаете чай?
- Нет-нет. . - поднял ладошку Садретдин-хан. - Кофие...
Жалкий старик. Он даже выговорить не может это слово.
"Дряхлеет муфтий. Дряхлеет. ." - презрительно подумал Эсандол.
Слуга подал изящные маленькие чашечки. Поставил запотевшие стаканчики с ледяной водой.
Эсандол первым сделал глоток, готовясь к серьезному разговору, собираясь с мыслями.
- Я сам хотел вас попросить явиться ко мне. Нам следует заняться очень важной работой. Я уже
говорил, да и вам известно, что в мире назревают большие события. Нужно подобрать несколько
молодых, умных джигитов. - Эсандол демонстративно повернулся к Махмуд-беку и подчеркнул: -
Понимаете, умных... Способных подладиться к большевикам, способных сориентироваться в любой
обстановке, выполнять любую работу. Такие джигиты должны уметь ждать. Год, два, десять, всю жизнь.
Муфтий вытянулся, почувствовав важность задания. До его сознания еще не дошел полный смысл
энергичной, короткой речи консула. Если джигиты, молодые и сильные, будут ждать десять лет, а то и
всю жизнь, как же быть ему? Он-то ждать уже не может. . У него не осталось ни сил, ни времени.
- Пусть эти люди, - продолжал Эсандол, - добьются доверия у Советов. Пусть работают, женятся,
вступают в колхозы, ходят на собрания. Но...
Многозначительная пауза. Чашечка с кофе поднялась и легко опустилась. Даже глуховатого звона не
слышно, а у муфтия она без конца звякает, раздражает и самого старика, и консула.
- Но эти люди, - заключил консул, - должны сохранить до конца своих дней ненависть к Советам. До
конца дней!
Эсандол постарался как можно добрее посмотреть на муфтия, обратившись с последней фразой к
нему. Консул понимал, что благословлять на большие дела молодых, умных парней будут их отцы. А со
стариками Садретдин-хан умеет ладить...
- Подготовку каждого агента нужно вести втайне. Друг о друге они ничего не должны знать.
Подбирайте их в разных городах, в становищах.
Садретдин-хан и Махмуд-бек считали: завербованные люди, конечно, осядут в районах советской
Средней Азии. Эти люди будут ждать своего часа.
О предстоящей свадьбе больше не говорили, и Махмуд-бек успокоился.
С дочерью бывшего курбаши Давлят-бека он действительно виделся два раза.
Махмуд-бек вначале не обратил внимания на хрупкую, голубоглазую девушку, которая открыла ему
дверь. Он не увидел ничего предосудительного в том, что Фарида стояла перед ним с открытым лицом.
Вскрикнула, вероятно, от неожиданности: ждала отца, а вдруг появился незнакомый человек.
- Вы… вы... - прошептала девушка.
Махмуд-беку стало весело:
- Да! Это я... Как вас зовут?
Он вел себя странно, этот незнакомый человек. Фарида не могла представить, что где-то в
Самарканде, в коридорах института, вот так просто стоят и разговаривают преподаватели со своими
студентами.
Он продолжал рассматривать девушку. Фарида застыла, замерла, испуганно подняв глаза. Махмуд-
бека поразили эти глаза, редкие у азиатской девушки. Наверное, они достались от матери. Давлят-бек
женился на турчанке.
Опомнившись, девушка снова ойкнула и кинулась в комнату.
Вторично Махмуд-бек увидел Фариду в этой же прихожей. Он понял, что на этот раз девушка ждала
его. Ждала, может быть, много дней.
Мечтать о новых встречах, о свиданиях он не имел права. Разговор о предстоящей свадьбе потряс
его. Махмуд-бек понимал, что по всем законам его судьбой могут распорядиться старики. И он должен
выполнить их волю: жениться на дочери курбаши. Хорошо, что он не растерялся и вспомнил об
Эсандоле, который быстро и категорично решил вопрос.
Сейчас нужно было заниматься подборкой агентов, которые отвечали бы всем требованиям турецкого
консула. История с несостоявшейся женитьбой казалась наивной, нелепой.
66
Но Махмуд-беку было грустно. Он не мог забыть необычные глаза... И в них - испуг, надежду,
удивление… Возможно, и любовь...
Бывшее становище Фузаила Максума теперь выглядело намного скромнее. Сотни воинов
расселились в ближайших городках и деревнях. Руководители эмиграция решили создать небольшие
отряды, не вызывающие подозрения у местных властей.
Сейчас воины уже не щеголяли с оружием в руках, а пытались обрабатывать землю. На мизерных
делянках росла разная чепуха - лук, помидоры, огурцы. Снимался жалкий урожай в несколько
килограммов. На него не стоило тратить времени. Однако руководители эмиграции довольствовались
такой примитивной маскировкой. Главное, соблюдались правила приличия: нагло не поблескивали
винтовки, сверкающие клинки покоились до времени в ножнах.
С воинов взяли клятву верности. Муфтий носился с кораном в руках и многозначительно поднимал
глаза к небу, призывая аллаха в свидетели.
Расползлись воины ислама, но более полутысячи из них продолжали жить во времянках и юртах этого
становища.
Махмуд-бека приняли с почетом. Серую кошму в юрте прикрыли текинским ковром, расстелили новые