- Чепуха, - коротко отрезал Карим. - Хотя постой, постой... - Он потер лоб и вдруг звонко хлопнул в
ладоши: - Эх, темнота! Да ведь это прямой путь... - Так же неожиданно он оборвал себя и решительно
произнес: - А в комсомол нужно вступать. Если мусаватисты интересуются тобой, тем более.
Я стал смутно догадываться о каком-то особом поручении. Ясно, из-за него и приехал Карим.
- Встреча на базаре, Джумабай, пожар в кишлаке... Все это нам еще может пригодиться.
Он будто не разговаривал со мной, а размышлял вслух.
После антракта в огромном зале шумно рассаживалась молодежь. Медленно гасли люстры. Я
следил, как тает свет, и вспомнил о Мавляне. Он и в Баку, в общежитии, вздрагивал от вспыхнувшей
лампочки. Огонь оставляет следы надолго.
ПОДВОДНЫЕ ТЕЧЕНИЯ
Тоненькие усики при улыбке вытягивались. Глаза щурились... Человек был культурен, вежлив. Во
всяком случае, казался таким.
- Нельзя же сторониться людей, - укоризненно говорил Мехти. - Посидим, поговорим.
Дом у Мехти был богатый. Камил и Рустам поднимались по широкой лестнице, несмело ступая по
холодному мрамору.
Другие гости держали себя непринужденно, смеялись над каждой чепухой. Душой общества был
такой же молодой, как все, круглолицый весельчак. У него колыхалось под шелковой рубашкой
обозначившееся до времени брюшко.
Камил прятал свои брезентовые туфли под кресло, обитое малиновым бархатом. Рустам вначале
тоже не знал, как себя держать, а потом закинул ногу на ногу и развалился, будто заправский гуляка.
Если над ним, над его вытянутыми дудочкой брюками, над ситцевой рубашкой, решат посмеяться, он
сумеет ответить.
Он словно ждал нападения. Но никто и не думал шутить над гостями. Круглолицый рассказывал
небылицы о глупых чиновниках и купцах. Не в силах дождаться, когда слушатели по достоинству оценят
его остроумие, он восклицал: "А?!" - и протягивал ладонь одному из друзей: Тот звонко хлопал по ней
пальцами, и раздавался хохот.
Брюшко весело колыхалось под белым шелком.
Мехти успел сообщить, что круглолицый - сын богатого промышленника, бывал в Париже и
Константинополе. Он еще расскажет о заграничных ресторанах.
Круглолицый, в сотый раз смакуя подробности, рассказывал, как в парижском кафе, приняв его за
француза, к нему подсаживались красотки, а он их учил азербайджанскому языку. Девушки, смеясь,
показывали на себя пальцами и повторяли:
- Гуль... Гуль.
- Ну, как цветочки? - спрашивал Мехти.
Видно, этот вопрос он задавал не впервые.
Опять колыхалось брюшко. Круглолицый подошел к главному, но, неожиданно оборвав рассказ,
схватился за голову и побежал на кухню.
- Бастурма! Моя бастурма!
13
- Великолепный повар, - сообщил гостям Мехти. - Сейчас убедитесь. Пальчики оближете.
Мехти пригласил гостей в столовую.
- Дорогие друзья, прошу за стол, - произнес он торжественно и громко.
Подобный стол Камил и Рустам, студенты, привыкшие к полинявшей клеенке, к алюминиевым ложкам
и мискам, видели разве что на картинках. Рустам сник. Ненадолго хватило его пыла. Белоснежная
скатерть, серебряные приборы, хрусталь - все это ослепляло...
Гостей провожали на извозчиках. Клялись в дружбе и пели песни. Запоздалые прохожие равнодушно
смотрели на компанию гуляк. Подкатили к морю, снова пили кисловатое вино в какой-то харчевне,
слушали болтовню круглолицего балагура и хохотали.
Потом Мехти на берегу пел грустную, протяжную песню.
- Вечно человеку что-то мешает, - Рустам разошелся. Он опьянел быстро, с трудом поднимал веки, то
и дело подмигивал неизвестно кому.
У причала стояли пароходы. От них шел запах нефти, металла, заморских стран. Песня оборвалась.
- Да, перед человеком много препятствий, - согласился Мехти. Он тоже с грустью смотрел на море. В
спокойной воде покачивались огни.
Рустам обрадовался, что новый друг поддержал его, и сказал:
- Рядом с кишлаком гора, называется Айкар. Я всегда думал, что там, за горой, - необыкновенная
страна, новая жизнь. Даже стихи написал.
- Стихи? - переспросил Мехти.
- Да. Но Камилу они не понравились.
- Интересно. Прочтите, - попросил Мехти.
- A-а... - Рустам небрежно махнул рукой. - Детство. Я другое прочту.
Камил с удивлением слушал неизвестные ему строки об одиночестве, о стене, которая окружает
человека. Эта стена из бешеного, жадного огня.
Когда же устанет
Плясать это пламя
Перед руками,
Перед глазами?
Я, может, ослепну,
Не будет меня...
Проклятая, дикая
Пляска огня...
Вода лениво плескалась о причал, покачивала желтоватые отблески. И резко звучал над морем крик
напуганного одиночеством человека. Камил никогда не слышал этих стихов.
- Вот он, - Рустам махнул рукой в сторону товарища, - тоже пишет стихи.
- Я читал, - спокойно сказал Мехти, словно не почувствовав издевки в голосе Рустама.
- В стенгазете? - Рустам откровенно усмехнулся.
- Там... Неплохие стихи. Нужные. О светлом будущем. Каждый человек должен мечтать.
Рустам не ответил. Он повернулся к морю и, заложив руки за спину, смотрел в темную глухую даль.
На мечтателя он не был похож. Слишком куцые брюки, нескладная длинная фигура. Даже в темноте
под ситцем рубашки можно было разглядеть проступающие лопатки.
Настроение у всех изменилось. Пропала беззаботность. Уже и круглолицый балагур не мог
развеселить компанию. Все очень устали.
Первым заговорил Камил:
- Объясни, что с тобой произошло. Что за стихи?
- Понравились? - спокойно спросил Рустам.
- Не очень...
- Да, так... - Рустам равнодушно зевнул.
- Раньше ты обо всем рассказывал мне.
- Ты тоже.
Они говорили шепотом, укладываясь на узких железных койках.
- Разве ты мне рассказал о разговоре с Каримом? - спросил Рустам. - Ну?
- Ничего особенного. Он и с тобой беседовал тоже.
- Именно! Беседовал... - передразнил Рустам. - После его отъезда что-то с тобой случилось, что-то
произошло.
- Перестань. Ты становишься слишком мнительным.
- А каким я должен быть? От нас бегут, как от прокаженных. Думаешь, для чего Мехти пригласил нас?
- Ну, пригласил...
- Ты слепой! Он-то видит, что товарищи сторонятся нас, вот и пригласил. За сволочей считает.
Мавляна на бастурму не позвал. А нас - милости просим.
- Ничего особенного в этом нет. Просто веселые парни. Хотят подружиться.
- С голытьбой! - Рустам швырнул брюки на пол. - Видел, какой дворец у него?
14
Камил и сам понимал: не чисто что-то с этим приглашением. Но сейчас ночь, в комнате двенадцать
коек. Не время и не место для подобных объяснений.
- Они купят нас, - убежденно произнес Рустам.
- Ну, это ты слишком...
- Купят. Мы - воспитанники Джумабая, его наследники.
- Ты сам понимаешь, что это вздор.
- Понимаю! - Рустам усмехнулся. - Почему же ты не решаешь вступить в комсомол?
- Вступлю.
- А если на собрании поднимется рука против?
- Чья?
- Ну хотя бы Мавляна?
- Я все объясню. - Камил был спокоен. Он чувствовал, что это спокойствие бесит Рустама. -
Перестань, - попросил он. - Лучше скажи, откуда у тебя эти стихи?
- Написал. - Рустам вдруг вздохнул устало.
- Давно написал? - спросил Камил.
- Не очень.
- Они произвели впечатление.
- На них?
- На меня тоже. Только - совсем иное.
- О тебе я не думал, - сказал Рустам. - Мне их удивить хотелось.
- Ты сумел это сделать.
- Вот и хорошо. Пусть считают нас отъявленными подлецами.
- Зачем это тебе?
- Пригодится. - Рустам уже совершенно спокойно предложил: - Хватит об этом. Давай спать.
На комсомольском собрании Камил рассказывал свою биографию, потом отвечал на вопросы.
- Сколько получал у бая?
Камил пожал плечами:
- Он ничего не платил. Это был самый жадный человек в кишлаке.
- Отца помнишь?
- Очень плохо. Он редко бывал дома.
Камил боялся взглянуть в сторону Мавляна. Но посмотреть нужно. Мавлян сидел, скрестив руки на
груди. Делал вид, что безучастно рассматривает плакаты и портреты, которыми украшен актовый зал. Он
за последнее время возмужал. Кажется, поведет плечами - и затрещит ситцевая рубашка. Она у него
всегда чистая. Ночами стирает. Учится он хорошо: на лекциях боится слово пропустить.
Все-таки Мавлян поднимает руку. Камил застывает, подготавливая ответ: все тот же рассказ о детстве,
о пожаре в кишлаке.
- Как ты представляешь свою будущую деятельность? Что у тебя глазное в жизни?
Вопрос неожиданный. Камил путано говорит о мировой революции, о том, что нужно быть в первых
рядах борцов за народное счастье. В президиуме кто-то одобрительно кивает головой. Все правильно.
Эти же слова написаны на лозунгах. Секретарь ячейки тоже соглашается.
- Правильно, правильно... Ну, а вы-то сами что будете делать? - Он чем-то похож на Карима. Тоже в
красноармейской гимнастерке. Только волосы светлые, легкие да глаза серые. - Бывал я в вашем краю,
бывал в кишлаках...
Он словно взял Камила за плечи и резко повернул от лозунгов к тому дальнему нищему кишлаку.
Взбираются вверх поля. Прижались к подножию гордого Айкара кибитки с плоскими крышами, на которых
лежат связки хвороста.
И Камил говорит о родном кишлаке, о неграмотных людях. Он вспомнил старого чабана,
исколесившего все окрестные горы. Как-то старика повезли к далеким родственникам в Самарканд. Он
был на празднике или на свадьбе целых три дня.
Старик часами рассказывал о каменных мостовых, о фонарях на улице, усатом жандарме. Почти
каждый рассказ он начинал фразой: "Когда я был в Самарканде". Чабана считали самым знающим,
повидавшим жизнь человеком. А он не мог даже расписаться. У Джумабая хранилась его бумажка с
кривыми крестиками - свидетельство о вечных долгах.
Будет ли в кишлаке школа? Все зависит от него, Камила, от его товарищей. Так он и сказал.
- Видишь: единогласно приняли. Я же говорил, некого нам бояться, - сказал он после собрания
Рустаму.
- Конечно, некого, - согласился Рустам.
Чувствовалось, он поддерживает разговор ради приличия, чтоб не обидеть Камила, а мысли его
далеко. О чем-то думает Рустам уже не первый день. Очень изменился парень с того вечера у Мехти.
Сейчас возбужденный Камил еще не замечал перемены.
- Нужно Кариму написать. Он обрадуется.
- Конечно, - опять равнодушно согласился Рустам.
Подошел Мехти. Поползли усики, сверкнули зубы.
- Привет комсомолу! Слышал, слышал... Нужно отпраздновать.
15
Камил развел руками:
- Подождем стипендии.
- Не обязательно. - Мехти засмеялся. - Счастье в наших руках. Так говорит комсомол?
- Так, - ответил Камил.
- Тогда - вечером. - Мехти хлопнул его по плечу и, повернувшись, зашагал по длинному коридору.
- Видишь, даже комсомольцем стал, а все равно... - Рустам недоговорил и тоже ушел.
Но если бы он сказал что-нибудь обидное, все равно не испортил настроения Камилу. У него был
праздник.
Они гуляли в хорошем, дорогом ресторане. Такой публики не встретишь на улицах Баку, в коридорах
института. Черные костюмы, белоснежные, накрахмаленные воротнички. За одними столиками шли
деловые разговоры, за другими - шумно произносили тосты. Оркестр играл старательно, без отдыха.
- За комсомол! - громко объявил Мехти.
Тост прозвучал в этой обстановке странно. За соседним столиком солидные люди переглянулись:
веселится молодежь. Так любящие отцы глядят на невинные шутки детей.
В аудитории института врывались загорелые парни. От них пахло морем и нефтью. Они несмело, с
удивительной осторожностью, раскладывали на столах книги и тетради. Парни обычно не высыпались,
не успевали вовремя поесть.
В ресторане был совсем другой Баку. Этих медлительных с сытыми лицами людей не встретишь в
порту.
С подчеркнутым изяществом Мехти говорит о дружбе. Он обычно начинает издалека. Его притчи
полны красивостей. В них и небо, и птицы, и солнце. Потом неожиданно, в одной фразе, - заключение.
- Солнце восходит каждый день над морем. Пусть стихи нашего друга восхищают блеском и широтой!
Пьют за Рустама. Он уже слегка опьянел и смущенно машет рукой:
- Ну что вы...
Камил не впервые замечает, что круглолицый весельчак еле сдерживает себя. Слушая пышные тосты,
он задумывается, и кажется, что очередная острота его уколет кого-то зло, беспощадно. Наверное,
Рустама. Но вовремя сверкнул строгий взгляд Мехти - и весельчак, прикусив губу, откидывается на
спинку стула.
У Рустама действительно неплохие стихи. Мехти говорит о них со знанием дела. Он хвалит и стихи
Камила. Но не так восторженно.
- Чувствами человека наполнена поэзия Востока. Его радостью и печалью, его восхищением миром. А
мир, друзья, прекрасен. Даже ночью можно увидеть солнце в этих бокалах и в глазах женщин. - Усики
растягиваются, Мехти с улыбкой осматривает бурлящий зал. - Нужно подсказать людям, где искать
солнце...
Рассуждения Мехти о поэзии очень похожи на те, которые Камил и Рустам слышали в интернате от
эфенди. Он тоже признавал и высоко ценил только восточную поэзию.
Мехти, как и турок, многого недоговаривает. Ждет своего часа. Эфенди не дождался. Наученный его
опытом, этот молодой человек действует более спокойно и уверенно.
Все окружающие побаиваются Мехти. У него есть деньги, у него много знакомых. Сегодня в ресторане
это особенно заметно. С ним почтительно здороваются солидные люди. Музыканты приветливо
улыбаются.
Тонкие усики вытягиваются в довольной улыбке:
- Может, наш дорогой Камил все же что-нибудь прочтет?
Камил тоже улыбается:
- Хорошо, дорогой Мехти. Вы, кажется, слышали мои стихи? - Камил, покачиваясь в такт, читает:
Опускается солнце в море
Вместе с радостью,
вместе с горем.
И одна надежда на взгляд,
В этом взгляде и рай, и ад.
- Замечательно! - восклицает Мехти. - Наполните бокалы, друзья. Пьем за тонкого лирика Камила.
Он выпил почти одним глотком. Что-то не похоже на Мехти, обычно смакующего вино с
неторопливостью дегустатора. Словно чувствовал за спиной официанта, выжидающего момент, чтобы
сказать: "Вас зовут".
Мехти извинился и ушел за официантом в отдельный кабинет. Обычно там, за голубыми бархатными
портьерами, гуляли купцы. Эти тяжелые портьеры заглушали тайные разговоры, скрывали преступные
сделки.
Мехти учтиво, но сохраняя достоинство, поздоровался. В кабинете было только два человека, очень
разных. Азербайджанец в европейском черном костюме и узбек в легком цветастом халате, в
белоснежной чалме.
- Домла - наш долгожданный гость, - представил узбека азербайджанец. - У него изменились планы.
Он, к большому нашему сожалению, должен завтра покинуть Баку.
Мехти не проронил ни слова.
16
- Что же ты молчишь?
- Я жду.
- Гость должен сегодня поговорить с вашим новым другом.
- Я понял.
- Второй студент при этом разговоре присутствовать не будет.
- Я устрою.
Мехти щеголял лаконичными ответами, но господам нужно знать мельчайшие подробности.
- Как?
- Выйдем, как обычно, погулять у моря. Все пройдут вперед, а мы вдвоем вернемся сюда. Либо я
приведу его в гостиницу.
Гость не принимал участия в разговоре.
- Лучше здесь, - азербайджанец пристукнул ладонью по столу.
Гость рассказал о Самарканде, о Ташкенте, спросил об успехах в учебе.
- Это нужно. Образованный человек может сделать очень многое. Я слышал и о ваших стихах.
Похвально, похвально... Скоро хорошие строки пригодятся для нашей общей борьбы.
Он заговорил о борьбе. Время выстрелов прошло. Лучшие из мусульман сейчас должны
объединиться. Это трудно. За каждым шагом правоверных следят большевики. Многие сыны народа
вынуждены покинуть родину, искать убежища в чужих краях. Но они не сидят сложа руки. Они готовятся
по первому сигналу вернуться и освободить землю от иноверцев.
- Вы богатый наследник. Джумабай, да будет вечно жить память о добром человеке, оставил вам все
свои земли. Правда, пока имущество в руках бедноты, но наступят лучшие времена. Вы являетесь
единственным наследником, - подчеркнул гость. - А на этот документ можете взглянуть. Завещание
самого Джумабая.
Приехал Карим. Всего лишь на один день.
После болтанки в Каспийском море лицо у него вытянулось, побледнело. Карим смущенно говорил:
- Моряка из меня не выйдет.
В недорогой столовой они ели из глиняных мисок острый горячий харчо.
- За письмо спасибо, - заговорил Карим, - но следующий раз так откровенно писать не стоит. Мало ли
кому оно может попасть? Хорошо, что ты встречаешься с этой молодежью. Они откроются очень скоро.
Хозяин харчевни убирал посуду. Глухо стучали деревянные ложки.
Карим с шумом втянул горячий наваристый суп и продолжал:
- Большую ставку они делают на молодежь. Играют на национальных чувствах. Вспомни эфенди.
Восток. Восток. Восток... Он старался не говорить о той помощи, которую на каждом шагу оказывают нам
русские. Опорочить их помощь - вот чего он хотел, но делал "это хитро. Здесь тоже не дураки. Вначале
они восхищаются стихами, скоро предложат писать другие - о борьбе за свободу Востока, такую свободу,
какая нужна им. Темы уже заготовлены. В бой пойдут слова. За ними начнут гулять ножи и маузеры. -
Карим спешил. Ему нужно было сказать очень многое. - За рубежом... Вот здесь, рядом, - он махнул
рукой в сторону моря, - собираются все сбежавшие. Они не будут сидеть сложа руки. Они хотят опутать
Среднюю Азию крепкой паутиной. Нужно узнать об их планах.
Он отложил ложку, задумался.
- Очень нужно... Они ведь не дадут нам спокойно жить. Вот ты хочешь учить детей, ты пишешь стихи.
Другие строят заводы, дороги. У нас же ничего нет. Нужно строить, строить... - Он стукнул кулаком по
столу. - Мы должны узнать...
Снова появился хозяин. Он гордо нес свой живот, прикрытый замасленным передником.
Деньги он взял небрежно, не считая. Карим хотел напомнить о сдаче, но хозяин продолжал
приглашать на самый лучший, на самый острый харчо.
- Проклятый жулик, - заметил Карим и рассмеялся: - С улыбкой грабит.