До особого распоряжения - Борис Пармузин 6 стр.


- Вы сегодня утром не видели горы? - спросила она.

- Не видел, - сказал Камил. - Просто не обратил внимания.

- Я утром часто смотрю на горы. Сегодня они были в тумане. Я только догадывалась, где находится

какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал

бы туман. - Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами

спросили. Я сказала, как думала...

В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,

гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.

Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца

почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.

Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о

поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но

неожиданно бросает кому-то:

- Вы правы!

Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены

судьбой родины и народа.

Почти год Камил "проверялся стихами", но, оказывается, за это время Икрам Валиевич оценивал не

только его поэтический вкус. Камила стали приглашать все чаще и чаще. Уже и при нем возникали

"житейские беседы".

- Мы должны помочь нации определиться и найти свое место в этом беспокойном мире. Есть

традиции народа, обычаи; его культура...

Преподаватель Султан Умарович старше своих коллег лет на пять: он носит очки в серебряной

оправе, которые немного старят его. Султан Умарович всегда в европейском костюме. Он с детства

воспитывался среди русских чиновников, с которыми дружил его отец, банковский служащий, учился в

русской гимназии. О детстве и юности Султан Умарович вспоминает редко. Больше и чаще говорит о

будущем. Но не о своем личном.

- А что творится с нашим языком! - восклицает он.

- Язык засоряется, - соглашается Икрам Валиевич.

Он опять умело бросил короткую фразу. Будто сухую хворостинку в костер. Вспыхнула она с треском.

- Так исчезнет язык... Культура... Страшно подумать...

Озабоченный судьбой народа, развитием его культуры, спорит "литературный кружок".

Камила здесь хвалят, представляют новым и новым людям, местным и приезжим.

Каждый человек считает своим долгом выразить удивление или восхищение:

- Как же... Читал, читал…

Бывают и не очень лестные высказывания:

- Воспитанник Джумабая? Слышал, слышал…

Камил спросил у хозяина дома: откуда такие сведения?

Икрам Валиевич долго в упор рассматривал молодого преподавателя. Камилу стало не по себе.

- Что ж... Пришло время поговорить, - произнес хозяин дома. - Пройдемте ко мне. Видите ли, дорогой

Камил-джан... - Икрам Валиевич, заложив руки за спину, стоял перед преподавателем, слегка

покачиваясь. - Я знаю о вас все. О вас и вашем брате Рустаме.

- Он мне не брат.

- И даже не друг? - Икрам Валиевич усмехнулся.

- Был другом... В детстве.

- В юности тоже, - уже без улыбки уточнил хозяин дома. - Вы вместе подружились с мусаватистами.

- Я не знал, кто они такие.

Икрам Валиевич поднял ладонь. Ладонь у него была широкая, влажная. Пальцы едва заметно

тряслись. Все-таки он опасался этого откровенного разговора. Но теперь отступать поздно.

- Вы все знали, - продолжал он. - Рустам в Турции. Он враг Советской страны. А вас вскоре будут

принимать в партию.

- О нем знают. . О Рустаме.

- Все можно объяснить и как-то иначе. Однако мы думаем не так поступать. Вы - наш большой друг,

наша надежда. Вы - поэт, гордость нации. Ради нее нужно жить и работать. Только ради нее.

Он заговорил о сплочении сил, о том, что нужно готовиться к настоящей борьбе за освобождение

родного края от иноземцев.

- А в партию вступайте, - заключил Икрам Валиевич. - Вступайте... И пишите вот такие стихи... - Он

кивнул в сторону стола, где лежала пачка газет. - Пишите. Будем ждать лучших времен. И конечно, будем

работать.

Они работали. Как-то у Икрама Валиевича появился седой грузный человек. Он снял очки,

рассматривая собеседника, потом спросил о здоровье и делах, о здоровье родных, близких.

- К сожалению, я один, - смело объяснил Камил. - Я воспитывался в интернате.

- Да, да... Помню, был у нас такой в этом заведении.

22

Камил узнал толстяка сразу.

- А потом что вы делали, молодой человек?

- Учился в Баку.

Икрам Валиевич кивком успокоил: все в порядке, и грузный человек заговорил. Он был по-прежнему

многословен, и все же это уже не та болтовня, с которой он выступал когда-то в интернате.

- Наши люди должны находиться везде, где есть молодежь, - говорил он. - Наши люди должны

работать в редакциях газет и журналов, на фабриках и в советских учреждениях. Сейчас здесь

присутствуют три члена большевистской партии. Мало. Очень мало. Вам, дорогой юноша, предлагают

работать в редакции. - Он резко повернулся к Камилу: - Немедленно соглашайтесь. Немедленно. - И,

считая вопрос с Камилом решенным, продолжал: - Когда же придет время, мы встретим своих братьев,

поможем им вернуться на родину. Они надеются на нас. Там, в изгнании...

Шел разговор и о судьбе Султана Умаровича. Ему предлагался пост директора института. Этот вопрос

почти решен. Один из юношей должен был поехать в Джизак. Там ему была приготовлена хорошая

должность.

- Судьба родины - в ваших руках. Вы должны оправдать надежды своего народа, - заключил толстяк.

У здания института его ждала Дильбар. Она оглядывалась по сторонам, испуганная, тревожная. Мимо

проходили студенты. Они понимающе смотрели друг на друга.

О статье знали все. Знали и о том, почему девушка переживает. Люди замечали, что Дильбар

встречается с Камилом все чаще и чаще.

Порывистый ветер неожиданно налетел из-за угла. Он будто копил там силы, за старым кирпичным

зданием.

Наконец показался Камил.

- Вы же совсем замерзли! - Он сжал ее ладони, стал растирать.

Она не пыталась высвободить свои руки.

- Что с вами? - спокойно спросил Камил.

Девушка чувствовала, что он тоже взволнован. Возможно, не стоит говорить об этой статье?

- Ничего. Я ждала вас.

- Спасибо, - наклонив голову, глухо произнес Камил.

Они пошли по знакомой тропинке, не сговариваясь. Зима в Самарканде мягкая. Но выдаются дни,

когда с гор налетает холодный ветер. Он рыскает, по улицам, находит дорогу между большими домами,

поднимает редкие, злые снежинки. Люди, привычные к теплу, стараются в такие дни побыстрее

справиться со всеми делами и бегут по домам.

- Вы же замерзли.

- Ничего, ничего. Вы за меня не беспокойтесь.

- За кого же мне еще беспокоиться? - вдруг воскликнул Камил.

Девушка остановилась, и легкий румянец пополз по ее щекам. Таких слов Камил ей не говорил. Никто

не говорил. А он торопился высказать то, что берег. Торопился, будто знал: подобных встреч вскоре не

будет.

- Да, да, милая Дильбар. Я о вас много думаю. Каждую минуту, думаю...

- Подождите, Камил-джан. Подождите. - Она подняла ладони, словно защищаясь от потока горячих

слов. - Сейчас вам трудно.

- Мне с вами очень хорошо.

В этот вечер Дильбар так и не поговорила с ним о статье в республиканской газете.

Статья взволновала и участников "литературного кружка". Газета резко критиковала молодого поэта,

которому было поручено большое, серьезное дело. Поэт составлял сборник "Стремление", призванный

дать полное представление о новой узбекской поэзии. Но в сборнике оказались стихи, проникнутые

националистическим духом.

Икрам Валиевич уже знал статью наизусть. Он расхаживал с газетой по комнате и не мог понять:

победа это или поражение.

В доме Икрама Валиевича стало тише. На время перестали собираться молодые преподаватели.

Хозяин просыпался по ночам от каждого легкого стука. Долго, почти до рассвета, горел свет. Икрам

Валиевич перечитывал газеты. Их спокойный, а иногда торжественный тон не давал ему покоя. Пока в

доме звучали речи о создании мусульманского государства, он не очень-то обращал внимание на

короткие информации о создании колхозов, об открытии новых школ, больниц, заводов, а из этих фактов

складывалась масштабная картина: росла и крепла республика. Пройдет еще два-три года, пусть целых

пять лет, и уже ничего не сделаешь с большевиками.

Не пора ли свои мысли выражать вслух, как это сделал Камил?

Икрам Валиевич перелистывал сборник, останавливался в который раз на отдельных стихах.

Вот чего боятся большевики!

В такие минуты Икрам Валиевич торжествовал. Молодец Камил! Но раздавались на улице гул

автомобиля, шаги, Икрам Валиевич вытягивался, ожидая требовательного стука в дверь. Пока никто не

стучал. Тянулись одна за другой длинные зимние ночи.

23

Постепенно "литкружковцы" осмелели. Растревоженный было улей успокаивался. Возможно, им все

почудилось, конечно, почудилось! Жизнь шла... Студенты шумели в коридорах института, преподаватели

рассуждали о преимуществах Самарканда перед Ташкентом, куда уже несколько месяцев переезжали

республиканские учреждения. Но в Самарканде не стало тише. Город, как обычно, просыпался очень

рано. Прежней шумной жизнью жил базар.

В чайханах уже на рассвете фыркали огромные пузатые самовары.

Первые лучи скользили по голубым плиткам Регистана.

Камил никогда не видел Регистана на рассвете. Удивительная смена красок! Их цвет пробивается,

оживает нерешительно, постепенно.

Теперь не скоро Камил увидит эти краски, этот рассвет. И с Дильбар он не увидится.

- Я советую ни с кем не встречаться, - сказал ему новый знакомый. Он устал с дороги и заранее

извинился за свой помятый вид. - Вчера был трудный день в Ташкенте. Потом пришлось ехать. Вагон

битком набит.

Эти фразы он произнес при появлении чайханщика. Когда они остались одни, гость, медленно подняв

пиалу, с безразличным видом сообщил:

- Икрама Валиевича арестовали сегодня в полночь. Очередь за другими. Возможно, их судьба уже

решена.

Камил не знает имени этого человека. Да и зачем знать?

- До поезда четыре часа. В Ашхабаде вас встретят, а там... - Человек просит запомнить название

небольшого селения, где находится мечеть шиитов. Там у муллы придется дождаться удобного момента.

- Там же вас обеспечат всем необходимым.

- Я смогу проститься? - нерешительно спрашивает Камил.

Гость очень хочет спать. Он все время зевает, не пытаясь даже прикрыть рот ладонью. Он лениво

наливает чай. Но голос у него твердый.

- Не советую. Побудьте на базаре и сразу же - к поезду. Билет и деньги я вам передам.

Солнце наконец выбралось из-за домов, и весь Регистан засверкал, заиграл вечными красками.

Газету с критической статьей о сборнике "Стремление" Рустам нашел у купца Аскарали.

Хозяин маленькой конторки горячо торговался с маклером-пройдохой и не обращал внимания на

Рустама.

Юноша читал статью в третий раз и ждал, когда же юркий турок покинет контору.

Хлопнула дверь, и Рустам, подняв газету, спросил:

- Что с ним будет?

- О чем вы?

- Вы читали это? О сборнике стихов.

- О вашем товарище? - переспросил Аскарали.

- О нем.

Аскарали пожал плечами: не читал.

Рустам коротко передал содержание статьи.

- Конечно, по головке не погладят, - сказал Аскарали. - Идет классовая борьба. Большевики

утверждают свою идеологию.

- Там, говорят, арестовывают?

- Ну разве иначе поступают с врагами?

- А если это ошибка?

- Ошибку могут и простить.

У Аскарали, как всегда, на уме свои дела. Камила он не знает. И что ему до судьбы незнакомого

человека?

В этом мире каждый думает о себе. За год с лишним Рустам убедился: все вопросы задаются

приличия ради. Никого не волнуют твои дела, здоровье, жизнь...

Возможно, всего лишь соблюдает приличия и Аскарали?

- Что вы все-таки решили делать?

Когда-то давно купец спрашивал Рустама о будущем. Что он мог сказать в ответ?

- Вы зря здесь сидите. - Аскарали откинулся на спинку старенького стула. Раздался треск. - Господи,

все разваливается, - пожаловался купец. - Не подумайте, что я жаден. Мог давно устроить себе контору в

центре, обставить великолепной мебелью. От вида многое зависит. Сделки стали бы крупнее. Но я не

собираюсь засиживаться в Стамбуле.

Он стал называть города, страны, где скопились тысячи туркестанцев, бежавших от большевиков.

- Там мое место. Там рядом граница. Мы в любую минуту можем ступить на родную землю. Вы

скажете, дорогой Рустам-джан, что нас никто не ждет?..

- Разумеется.

- А это? - Аскарали кивнул на газету. - Там тоже создаются организации. Они возлагают надежды на

нас. В соседних странах туркестанцы объединяются. Придет час, когда у нас появятся друзья.

- Такой час пришел.

Эта фраза вылетела стремительно, необдуманно. Рустам прикусил язык, но было уже поздно.

24

- Что вы хотите сказать? - насторожился Аскарали и мягко добавил: - Если это ваш секрет, то я не

настаиваю.

- Я хочу сказать, - после долгой паузы продолжал Рустам, - что мне предложено поехать именно туда.

- И он перечислил населенные пункты. - Я должен быть рядом со своими.

Он не стал рассказывать о беседе с приезжим человеком. Иностранец четко и коротко давал

инструкции. Предстояли встречи с крупными курбаши, которым чудом удалось уйти из Страны Советов, с

бывшими баями, духовными лицами. Всех этих людей объединяет ненависть к большевикам. Но

действуют они неумело, разрозненно. Иностранец советовал направлять ненависть, подбирать силы,

готовить молодежь. А помощь - деньги и оружие - будет.

При разговоре не присутствовал даже Мехти. Однако он, вероятно, знал, о чем шла речь.

- У тебя большая работа. Ты теперь разбогатеешь...

Иностранец оставил солидную пачку денег и новенький паспорт.

Об этом Рустам не рассказал Аскарали.

- Я хочу помочь Вахиду-ака. Возможно, он купит мастерскую.

Аскарали отрицательно покачал головой:

- Это не спасет его.

- Он купит мастерскую... Поставит Назима на ноги.

- Вы уедете, и не скоро найдется благодетель, подобный вам. Вахиду не дадут спокойно работать. К

тому же он слепнет. А мальчишка пропадет.

- Что же делать? - Рустам искренне был обеспокоен судьбой Назима.

- Растет большой мастер, - задумчиво проговорил Аскарали. - Ему лучше быть там. Среди своих.

- Я слышал, - сказал Рустам, - там тоже не очень дружно живут.

- Все же - свои...

Рустам хотел сказать, что он может взять мальчишку с собой. Но как на это посмотрит Вахид-ака? Он

же едет не на прогулку.

Заскрипела повозка. Возница прикрикнул на старую лошадь. Снова стало тихо. Аскарали вздрогнул от

шелеста бумаги: Рустам сворачивал газету.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Однажды мне довелось, еще школьником, воспитанником интерната, быть в Ташкенте. Пиянбазар не

блистал дорогими товарами и добротными лавками. Я запомнил запах нагретой берданы. Это широкие

тяжелые циновки из камыша. Из них сооружали навесы, лавчонки. Ими на ночь укрывали горки фруктов и

дынь. И еще - много было пыли.

Я вспомнил Пиянбазар из-за муфтия Садретдин-хана. Только из-за него.

Муфтий был уверен, что, если бы он добрался до гостиницы "Регина" и сумел встретиться с

прославленным англичанином Бейли, многое тогда изменилось бы. Муфтий толкался в пыльной толпе,

но за черту Пиянбазара боялся выйти. Он чувствовал на себе взгляды чекистов.

А майор Бейли уже приехал. Разведчик жил в пятом номере гостиницы, окна которого были над

входом в ресторан.

Круглый, уютный зал с маленьким балконом, где гремел оркестр, наполнился разношерстной

публикой. Здесь горланили незнакомые песни пленные венгерские офицеры, плакали над своей судьбой

русские, в строгих кителях без погон, вели приглушенный разговор турки. Под стать своим европейским

коллегам лихо гуляли туркестанские купцы.

Бейли приехал в качестве дипломата. Он обходил стороной этот сброд. О встрече с шейхантаурским

муфтием его предупредили.

Муфтий Садретдин-хан - подвижный, сухонький старик - отличался дьявольской энергией. Целыми

днями он сидел и толковал вопросы мусульманского права. Это - по обязанности. О другой стороне его

деятельности мало кто знал. Муфтий был одним из руководителей буржуазно-националистической

организации пантюркистского направления "Милли Иттихад".

Члены этой организации молились за победу сынов ислама - Иргаша, Курширмата, Мадамин-бека,

помогали им.

Муфтий Садретдин-хан преклонялся перед турецкими друзьями: Халил-пашой, Ходжи Сали, Зия-

беком. Они были советниками муфтия.

Кроме организационной работы муфтий выступал перед верующими, писал статьи в

националистический журнал "Изхоруллак" под псевдонимом Абдуллы Абдуллатифа-оглы и под другими

именами.

Теперь он мечтал о помощи такой сильной державы, как Великобритания.

Зайти в "Регину" в своей одежде священнослужителя муфтий так и не решился.

Он встретился с Бейли позже, в эмирской Бухаре.

Сыпались осколки от треснувших организаций "Милли Иттихад" - "Военного союза борьбы против

большевиков" и других. А неутомимый муфтий метался по "святой Бухаре" - подбадривал, призывал,

благословлял сынов ислама. Но в эмирате все уже думали о спасении собственной шкуры.

Муфтий никогда не считал монеты. Он тратил деньги небрежно.

- Все возвратится, - говорил он.

25

Муфтий мог ходить в одном и том же халате несколько месяцев, запивать сухую лепешку жидким

чаем, но, сжимая костлявые кулачки, ждать своего часа.

Садретдин-хан пытался обратиться с письменной просьбой к "высокому Британскому

представительству в городе Кульдже". У муфтия был и другой экземпляр - на имя "высокого

представительства Японского правительства в Кульдже".

Под этими адресами стоял текст, обращения:

"После роспуска Кокандского правительства власть и его войска находятся в руках комитета

"Национального объединения", который до сего времени со всей решительностью и упорством ведет

Назад Дальше