По телу пробежал леденящий душу холодок. Кравцов поднялся. Некоторое время он сидел в одной сорочке, сетуя на старую, ржавую кровать. Потом сгреб постель и лег на пол. Лучик солнца освещал сетку, и Кравцов заметил, как дрожит проволока. Теперь он скорее угадывал тоскливое позвякивание кровати, чем слышал его, но спать не мог. Хотел позвать ординарца, чтобы тот выбросил этот хлам из чуланчика, но тут же спохватился: ординарец, двадцатилетний паренек из каких-то неизвестных Кравцову Кром, был убит вчера при взятии старого Турецкого вала… И вообще в этом бою полк понес большие потери. Погиб командир взвода полковых разведчиков лейтенант Сурин… Кравцов успел запомнить лишь одну фамилию; бывает так: придет человек в полк перед самым наступлением, и, едва получит назначение, тут же обрывается его жизненный путь. Где уж тут запомнить, как звали-величали по отчеству!.. Так случилось и с Суриным. Теперь вот надо подбирать нового командира для разведчиков. А кого поставишь сразу на эту должность?!
Вчера начало поступать новое пополнение. Кравцов пытался вспомнить: которое по счету с того дня, как принял под Керчью полк, после своего возвращения из госпиталя?.. Он точно вспомнил, сколько раз пополнялся полк, и невольно прикоснулся рукой к кровати. Она вздрагивала, покачивалась. Он опустил голову на холодный, пахнущий сыростью пол и тотчас же уловил гулкие толчки - это вздрагивала земля от тяжелых ударов артиллерии.
- Александр Федорович! Бугров! - крикнул Кравцов.
За перегородкой отозвались:
- Андрей, ты чего не спишь?
- Комиссар, ты мне ординарца подбери, сегодня же… У тебя, Саша, рука легкая.
Открылась дверь. В чуланчике сразу стало светло.
- Товарищ подполковник, - официально доложил замполит Александр Федорович Бугров, - ординарец через час поступит в ваше распоряжение…
- А почему ты называешь меня подполковником?
- Законно, Андрей. Только что звонил комдив Петушков - я не хотел тебя будить, - велел поздравить. Вот тебе новые погоны, цепляй.
Кравцов поднялся, положил матрац на кровать, закурил.
- А кто таков ординарец?
- Ефрейтор Дробязко Василий Иванович. Дня три назад прибыл в полк из госпиталя. Попросился в разведку. Да я думаю, пусть немного окрепнет возле начальства, - полушутя-полусерьезно заключил Бугров и провел ладонью по рыжеватым усам, которые он недавно отрастил для солидности.
- Вот как! - улыбнулся Кравцов. - И эта птичка вчерашняя тоже заявила: "Окончила школу войсковых разведчиков, прошу учесть мою специальность". Какой только дурень дает девчонкам командирские звания, да еще на передовую посылает!
Бугров прищурился:
- Это ты про лейтенанта Сукуренко? Думаю, что разведвзвод - не женское дело.
- А может, рискнем, замполит, доверим ей взвод?
- Опасно, командир… Дивчина остается дивчиной…
- Значит, не подойдет?
- Да ты что, серьезно? - удивился Бугров.
- Ну ладно, ладно, посмотрим… Глаза у нее большие… - Кравцов рассмеялся как-то искусственно. - А этого Дробязко пришли ко мне немедленно…
- Послал за ним, - ответил Бугров, - сейчас придет. А тебе, Андрей Петрович, все же надо поспать, скоро ведь снова в бой.
- Спать кровать мешает, не могу уснуть… Ты попробуй, Александр Федорович, приляг, ну, на минутку только.
Бугров смущенно поглядывал на командира и, не понимая, шутит ли он или всерьез говорит, прилег на кровать.
- Слышишь? - таинственно спросил Кравцов. Бугров насторожился:
- Ну и что? Стреляют. Привычное дело. Мне хоть над ухом пали из пушки, я усну.
- А стон слышишь?
- Какой стон?
- Значит, не слышишь, - разочарованно произнес Кравцов и добавил: - Раньше я тоже не слышал, а сейчас улавливаю: стонет, плачет…
Бугров чуть не рассмеялся - ему показалось, что Кравцов затеял с ним какую-то шутку, но лицо командира полка было серьезно.
- В госпитале я слышал, - продолжал Кравцов, - как бредят тяжелораненые. Это невыносимо… Лежал со мной капитан. Ему выше колен ампутировали ноги, гангрена началась… Слышу, стонет, потом заговорил. "Мама, - зовет мать, - ты, - говорит, - посиди тут, а я сбегаю в аптеку… Ты не волнуйся, - говорит, - я мигом, одна нога тут, другая там". Всю ночь он бегал то в аптеку за лекарством, то наперегонки с каким-то Рыжиком, то прыгал в высоту, смеялся, плакал. А утром пришел в сознание, хватился - ног и нет и захохотал как безумный… Потом три дня молчал, а на четвертый, утром, посмотрел как-то странно на меня и говорит: "Ты слышишь, как стонет кровать? Это земля от бомбежки качается. Чего же лежишь, у тебя есть ноги, беги скорее на передовую, иначе они всю землю обезножат". И начал кричать на меня… - Кравцов ткнул окурок в снарядную гильзу-обрезок, помолчал немного и перевел разговор на другое: - Так, говоришь, не соглашается этот Дробязко в ординарцы?
- Ну мало ли что! - махнул рукой Бугров. - Если каждый будет… - Он прошелся по чуланчику, соображая, что будет делать каждый, если ему дать волю. Но сказать об этом не успел. На пороге появился ефрейтор Дробязко. - Вот он, - сказал замполит. - Заходите, подполковник ждет вас. - Бугров подмигнул Кравцову и вышел из чуланчика.
На Дробязко были большие кирзовые сапоги, широченные штаны; из-под шапки, которая тоже была великовата, торчали завитушки волос, и весь он показался Кравцову каким-то лохматым, будто пень, обросший мхом. Стоял спокойно и смотрел на подполковника черными глазами.
- Что за обмундирование? - сказал Кравцов, окидывая строгим взглядом с ног до головы ефрейтора.
- Другого не нашлось, товарищ подполковник, - ответил спокойно Дробязко. - Размер мой, сами видите… мал. Советовали умники надеть трофейные сапоги… Послал я этих умников подальше… В своей одежде, товарищ подполковник, чувствуешь себя прочнее.
- Это верно, - проговорил Кравцов, пряча улыбку. - Только пока ты больше похож на пугало, чем на красноармейца. Ну ладно, это дело поправимое. Расскажи-ка о себе. В боях участвовал?
- Бывал…
- Где, когда?
- Морем шел на Керченский полуостров. Топил маленько эту семнадцатую фрицевскую армию. Был ранен, лежал в госпитале, а по выходе потянуло в свою часть, к Петушкову. А оказалось, наш Дмитрий Сергеевич на дивизию поставлен…
- В ординарцы ко мне пойдешь? - спросил Кравцов.
- Нет.
- Это почему же? - Кравцов пристально посмотрел на ефрейтора. - А если прикажу?
- Ваше дело, товарищ подполковник. Прикажете - выполню. Только лучше не приказывайте…
- Интересно! - Кравцов помолчал. - Но почему все-таки ты не хочешь? Что за причина?
- Нельзя мне служить в ординарцах. - В глазах Дробязко мелькнуло что-то неладное. - Не бойцовское это дело - в блиндаже отсиживаться…
"Ах вот оно что… "В блиндаже отсиживаться…" - подумал Кравцов, принимая слова ефрейтора по своему адресу и чувствуя, как закипает в душе злость. Захотелось тут же отчитать этого лохматого пария, отругать последними словами. - "В блиндаже отсиживаться…"
Кравцов тряхнул головой. Дробязко смотрел на него спокойно, изучающе. "В блиндаже отсиживаться…" Кравцов постучал кулаком в стенку.
- Бугров, зайди… - И к Дробязко: - Комсомолец?
- Билет имею, товарищ подполковник.
- Билет… - протянул сухо Кравцов, в упор разглядывая ефрейтора.
Дробязко неожиданно заморгал и покосился на вошедшего Бугрова.
- Оформим, Александр Федорович, этого гвардейца в разведвзвод, - показал Кравцов на Дробязко. - Только переодеть надо.
Дробязко пулей вылетел из домика.
- Что за пугало, чуть с ног не сбил! - проворчал вошедший в домик капитан Сучков. - Катышек какой-то.
- Не какой-то, а твой подчиненный, - сказал Кравцов, прикрепляя к шинели подполковничьи погоны. - Так что, Иван Михайлович, оформляйте в разведвзвод. Вам везет, Иван Михайлович, - с усмешкой добавил Кравцов.
- А что, и на самом деле везет, значит, - похвалился Сучков. - У лейтенанта Сукуренко, несмотря на ее росток, коготок остер. К тому же владеет немецким языком. Я ее знаю давно.
- Иван Михайлович, а откуда же?
- Ну, во-первых, в ноябре сорок первого я вместе о Мариной сбежал из керченской тюрьмы. А во-вторых, вместе с нею однажды ходил в разведку. На ее счету уже два "языка". Так что, товарищ подполковник, я везун.
- Точно! - воскликнул Бугров. - Андрей Петрович, я уже кое-что знаю об этой дивчине со слов комкора Кашеварова.
- И все же, братцы, - сказал Кравцов, - это не женское дело - брать "языков". И к тому же как еще отнесутся к ней разведчики? Все же дивчина, справится ли? Служба крутая, не вечер танцев.
На этом они разошлись по своим делам. Кравцова потянуло к разведчикам…
Разведвзвод размещался в ветхом, полуразрушенном сараюшке. Сержант Петя Мальцев на правах помкомвзвода приказал выбросить сохранившиеся от мирного времени кормушки, вход завесить брезентом и на дверях написать: "Вытирай ноги". Жирная крымская грязь пудами прилипала к сапогам, а Пете хотелось, чтобы в помещении, где пахло сухой соломой, было чисто, хотя бы до первого прихода сюда Кравцова. Он покрикивал на разведчиков, которые не замечали надписи на притолоке, переступали порог с тяжелыми комьями грязи на ногах. Особенно неаккуратно вел себя Родион Рубахин, или, как он называл себя, Родион Сидорович.
- Ты что, слепой?! Так могу очки прописать! Или неграмотный? Видишь, что написано?! - Мальцев показывал на притолоку. - Читай!
Рубахин врастяжку отвечал:
- Гигиена… Как в пекарне… - и, отбросив полог, тяжело падал на хрустящую солому, снимал пилотку и долго крутил ее на указательном пальце, рассказывая, как вольготно ему жилось в пекарне, как Мани, Сони и разные Ксюши - лазоревые цветочки - липли к нему без всяких с его стороны усилий. Как все там шло хорошо, и мог бы до победы дотянуть в этой пекарне, да очкарик, сухонький капитан интендантской службы, однажды вежливо попросил: "Товарищ Рубахин Родион Сидорович, вот вам направление на передовую. А хлеб девушки будут печь. Поезжайте. Вы для любой роты - находка, шестипудовые мешки играючи одной рукой поднимаете". - И житье было, Петруха! А в вашем взводе черт-те что - ни водки, ни баб! Гигиена…
Мальцев плохо знал Рубахина - тот появился во взводе недавно, и в разведку его пока не посылали: обживался, присматривался.
Дрогнул полог, и в сарай вошла Сукуренко, одетая в стеганые брюки и фуфайку. Маленького роста, с темными волосами, выбившимися из-под ушанки, она остановилась у порога, ожидая, когда на нее обратят внимание.
Первым ее заметил Рубахин. Позабыв сразу о Мальцеве, встал, вразвалочку подошел к Марине.
- Вы к нам? - И, не дожидаясь ответа, сказал сержанту: - Петруха, гляди, какого ангела послал нам небесный грешник.
- Вам кого, товарищ… девушка? - спросил Мальцев.
- Васю Дробязко…
- Это такой лохматый, похожий на цыганенка? - вспомнил Петя. - Вчера приходил во взвод, просился к нам. Да майор Бугров увел его с собой в штаб, сказал, что он сам решит, куда послать ефрейтора Дробязко.
- Да что ты, сержант! Это ж я! - выдвинулся вперед Рубахин, подмигивая Мальцеву. - Ты посмотри: лохматый! - Он тряхнул головой. - И фамилия моя Дробязко. Ангелочек, я тот и есть, кого ищешь, бери меня скорей и тащи хоть на край света. - Он положил тяжелую руку на плечо девушки.
Сукуренко вывернулась, отступила.
Мальцев сказал:
- Ищите Дробязко в штабе полка.
Рубахин наклонился к Сукуренко, что-то шепнул ей на ухо. Она улыбнулась и сделала еще шаг назад, поправляя сползшие на лоб волосы.
Рубахин обнял Сукуренко, но какая-то сила рванула его в сторону, и он грохнулся на пол. Еще не соображая, кто его так ловко сшиб, он вскочил, обернулся. Мальцев с открытым от удивления ртом стоял в сторонке. Наконец поняв, что это сделал "ангел", Рубахин шагнул к Сукуренко.
- Слушай… Я же шестипудовые мешки одной рукой поднимаю! Слушай… - И, хохоча, обхватил снова Марину за плечи, пытаясь привлечь к себе.
Но опять какая-то неведомая сила подкосила его, и он, теряя равновесие, упал под ноги вошедшему в сарай Кравцову. Подполковник перешагнул через Рубахина.
- Встать! - скомандовал он. - Что здесь происходит?
- Это она его так ловко припечатала! - сдерживая смех, ответил Мальцев.
Кравцов взглянул на Сукуренко и неожиданно для себя только сейчас заметил на ногах у девушки не по размеру огромные кирзовые сапоги, ложку, торчащую за голенищем, большие часы на руке, - заметил и почему-то удивился тому, что не увидел всего этого раньше, когда знакомился и разговаривал в штабе с лейтенантом Сукуренко. В груди у Кравцова шевельнулось что-то непонятное - досада, сожаление, грусть? - и он, позабыв о том, ради чего пришел к разведчикам (надо было распорядиться о порядке учебных тренировок), сказал:
- Идемте, лейтенант Сукуренко, вас ждут в штабе.
…Он старался идти впереди, но она не отставала, шагала рядом, а иногда опережала его, мельтеша перед глазами, с руками, засунутыми в карманы брюк. Кравцову хотелось сказать, чтобы она вынула руки из карманов, что военным это не положено, и вообще чтобы не бравировала своим особым положением как женщина. Однако сказать все это он почему-то не мог и сам не знал, что с ним сейчас происходит, злился на себя, ругал, что не может проявить строгость, и все думал, куда бы ее пристроить. "Пошлю командовать хозвзводом, - рассудил наконец Кравцов, закуривая на ходу. - Разведка не женское дело, пойми ты это".
Сукуренко замедлила шаг, и он понял это по-своему:
- Хотите папироску?
- Не курю…
- И то хорошо…
- А что плохо, товарищ подполковник?
Он отвернулся, выпустил изо рта струю дыма.
- Как мальчишка! - сказал он с досадой. - Борьбу затеяли с солдатами… Лей-те-нант!
- Я защищалась…
Он остановился:
- Да вы что, серьезно?.. Рубахина одолели?
- Серьезно. Приставать больше не посмеет… Рубахина вообще надо держать в крепких руках.
- Ну-у! - удивился Кравцов.
- Я его обстругаю…
Так с разговором вошли они во двор, где размещался штаб полка. Подполковник поднялся по скрипучим ступенькам, прошелся по гнущемуся полу крыльца, остановился подле деревянного столбика, в нескольких местах изрезанного осколками, сосчитал рваные отметины, сказал:
- Видите, снаряд разорвался рядом, - он показал на воронку во дворе, - стодвадцатимиллиметровый… Ну что же, придется вас откомандировать назад, у меня нет должностей…
- Я из полка не уйду, товарищ подполковник.
В дверях показался Бугров.
- Ну как, дозвонился Кашеварову? - спросил Кравцов у замполита.
- Генерал разрешил допустить временно, потом, сказал, видно будет…
- Видно будет… - Кравцов закурил. - Да… Вот что, лейтенант Сукуренко, к разведчикам поступает пополнение. Я думаю, вы поможете нам сколотить взвод. Согласны?
- Это приказ? - спросила Сукуренко.
- Да!
- Разрешите выполнять?
- Выполняйте.
Она сбежала с крыльца.
Кравцов улыбнулся:
- Птичка-невеличка, а коготок-то у нее, видно, и верно, остер…
- Еще бы! - сказал Бугров. - Она ведь доводится генералу Акимову родственницей, как я слышал.
- Вот будет мороки! - схватился Кравцов за голову. - Не оберешься…
2
Мокрая земля чавкала под ногами. Рубахин горбил спину, безжалостно ругая в душе "ангела" - шедшую за ним по пятам Сукуренко. Свет луны серебрил балку, сглаживал складки местности, казалось, что вокруг ни одного кустика, ни одного овражка. Между тем Рубахин точно знал, что все это есть, а там, еще ниже, имеется куча хвороста, где спрятался Мальцев, и он, Рубахин, обязан безошибочно приползти к сержанту, приползти без шума, без малейшего шороха, иначе, если он это не сумеет сделать, лейтенант-"ангел" заставит повторить все сначала… Однако обломается девка - это, разумеется, не мужик, не парень.
Внизу балки под коленями и локтями еще больше захлюпало. Рубахин грудью коснулся воды, хотел было свернуть в сторону, чтобы миновать лужицу, но не посмел. Сукуренко стояла позади с автоматом, перекинутым за спину. Родион подумал, что она сама скажет, чтобы принял левее, где, вероятно, посуше. Но Сукуренко молчала. Рубахин повернулся к ней, стараясь разглядеть лицо лейтенанта, выше приподнял голову… В синем свете луны блеснули глаза Сукуренко. Она махнула рукой, давая знать, чтобы он полз… Рубахина охватила злость: стоит тут сухонькая, а он, промокший, вдыхает запах вонючей лужи! Обучать решила, и ночью нет покоя… "Тоже мне Суворов…"
Над головой что-то пропело. Яркий свет разорвавшегося снаряда выхватил из темноты большой кусок серой мокрой балки, и Рубахин на миг увидел лейтенанта, даже успел определить, что она лежит вниз лицом, обхватив голову руками. Гул прокатился и замер где-то в темноте. "Уж не задело ли ее? Может, надо помочь?.." Но Рубахин не поднялся, безотчетно еще плотнее прижался к мокрой траве, ползком заспешил к видневшемуся в лунном свете темному комочку…
- Товарищ лейтенант… - робко заговорил он.
Сукуренко тихонько засмеялась и приподняла голову:
- Испугался?
- Ангел… Шла бы ты в медсанроту! - глухо пробасил он.
- Выполняйте задание! - услышал Рубахин и, помедлив с минуту, нехотя пополз к тому месту, где лежал Мальцев.
И странно - теперь он не сердился на нее, наоборот, в душе возникла непонятная неловкость. Странное состояние не прошло и тогда, когда Рубахин достиг кучи хвороста, и позже, когда Петя Мальцев, идя с ним рядом, хвалил его за умение ориентироваться ночью на местности, подчеркивая, как это важно для разведчика…
В сараюшке все уже спали. Рубахин, не раздеваясь, лег на свое место. Вскоре он почувствовал под собой что-то твердое, округлое. Пошарил рукой - фляга. В ней была водка. Он приложился, выпил. И тут только заметил, что Сукуренко внимательно смотрит на него, сидя в расстегнутой телогрейке возле чуть пригашенного фонаря. Он подошел к железной печке, подбросил дров.
- А я испугался, не задело ли вас, - сказал Рубахин, разглядывая свои крупные руки.
Она сняла фуфайку, подсела к печке.
- Я думала о другом: сейчас вскочишь и побежишь. Тогда заставлю повторить все снова.
- Ангел с виду, а внутрях черт…
- Это уж точно, - ответила Сукуренко и, чуть отвернувшись, стащила с себя гимнастерку, осталась в одной белой майке.
Рубахин от удивления замер.
- Снимите брюки, я просушу их, - сказала она спокойно. - И сейчас же ложитесь спать…
- Как?.. При в-вас снимать?..
- Снимайте, я отвернусь…
- Шутите, ангел?! - Он поднялся. - Это же жизня, - прошептал Рубахин, тряхнул кудлатой головой и бухнулся лицом в солому.
Проснулся он в полночь. Фонарь еле светился. Марина лежала, укрывшись с головой шинелью, виднелась только рука, белая, с впадинками на суставах, как у ребенка. Рубахин долго смотрел на эту девичью руку, боясь пошевелиться. Потом погасил фонарь, повесил брюки на пол у остывшую печь, лег на свое место.