* * *
Бои начались на третий день рано утром. Впереди, там, где располагалась оборона противника, образовался клубок огня, дыма и пыли. И там, в этом клубке, непрерывно ухало и взрывалось. И клубок этот ширился, раздувался во все стороны. И не лопался в своей оболочке, а все разбухал и разбухал.
Я сунулся на КП к майору Кутузову:
- Скажите, пожалуйста, кто первым?..
- Первым? А-а, это ты, - узнал он меня. - Твой бывший командир, лейтенант Алешкин.
- А еще? - Мне нужны были факты.
Кутузов послал меня к черту. Но тут же остыл:
- Кто еще первым, говоришь? Про то ты спроси у своего приятеля лейтенанта Лютова, он у меня действует в первом батальоне.
Командиру полка кто-то звонил. Кутузов взял трубку.
- Я самый! - закричал он в трубку. - Сейчас пришлю комсорга. Он вас враз поднимет. Ну?.. Дети, говоришь? С фаустпатронами? Возьми левее и жми дальше. - Кутузов положил трубку. - Ты куда? - спросил он меня. - Где комсорг? - окликнул майор своего ординарца, молоденького солдата, глазевшего в бинокль на поле боя.
- Да там же, - махнул рукой ординарец.
- А парторг?
- Тоже там, товарищ майор.
- Ах, наколбасит этот Алешкин.
- Да почему же? - спросил я у Кутузова.
- А-а, как будто не знаешь! Я бы и сам пооторвал всем головы в его положении. - Кутузов опять обратился ко мне: - Ты, значит, туда? - кивнул на шедшие в атаку батальоны.
- Да, в роту лейтенанта Алешкина.
Опять позвонили откуда-то.
- Слушаю, - ответил командир полка. - Ильин пробился, на его участке успех… Слушаюсь, товарищ Первый! - Он бросил трубку и потер непокорный чубчик. - Я же не фельдмаршал, а просто Кутузов. Ларька Кутузов! - И кивнул мне: - А может, ты заместо комсорга? В душу их мать! Детей бросили в бой. Кем, сволочи, прикрываются! Да когда же такое было!
- А что надо? - спросил я. - Говорите - я передам.
- Не передать, а повести роту в обход этих малолеток-фаустников. Сможешь? Выручи! Вот смотри! - развернул он передо мной карту. - Тут мины, но комсорг бы повел. И парторг повел бы… Да они в других ротах.
- Ладно, - сказал я, - пойду.
- Ты погоди. Вот этой лощиной можно обойти.
- Ладно.
- Смотри не кидайся на мины, а лощиной, понял? И материал для газеты прямо из-под огня.
Огня хватало повсюду - и там, и здесь. Ну знаете, как штормовое море - разлилось и горит. Ну и мысли такие: "Парторг повел бы. Комсорг повел бы. Через мины так через мины. И верно, водили. И верно, поднимали и взводы, и роты, и батальоны, и даже полки. Теперь моя очередь…"
И занесло меня со своими мыслями в натуральном понятии прямо в первую роту. Действительно, враг бьет из фаустпатронов. И густо садит: один наш танк горит, а пехотинцы жмутся в наспех отрытых окопах…
Пока я разглядывал да искал, где же Алешкин или хотя бы старший сержант Грива, ко мне подполз солдат Шнурков, а кликали его покороче: Шнурок. Так вот этот Шнурок сказал мне:
- Сейчас бросимся.
- Где лейтенант?
- В укрытии, вон там.
- Почему в укрытии?
- Так его не пущает этот самый похоронник, ну, Котлов. Понимаешь, бережет он лейтенанта, ровно сына родного. А тут еще эти дети, подростки. Слепые котята.
- А вот лощиной, в обход, - сказал я, готовый прокричать: "За мной!"
Но позвал лейтенант Алешкин. Тут и я побежал в обход, той самой лощиной, что показал на карте майор Кутузов.
Точно сказать не могу насчет мин, понатыканных в лощине, думал ли я о них, когда бежал, то падая, то вновь поднимаясь. Так уж оно, наверное, и было - не думал. И вообще ни о чем не думал - жал на все педали, и только. Пожалуй, и все таким же образом.
Зайдя во фланг, наши так жиманули на фаустников, что они, как бильярдные шары, рассыпались во все стороны, тычась то туда, то сюда, - наскакивали друг на друга и вновь разбегались с криком.
А один из фаустников не дрогнул, все бросал гранаты из своего окопа, хотя бой уже откатился далеко и, кроме меня, поблизости никого не было.
- Экая бестолочь! - услышал я голос Котлова.
Капитан Котлов лежал у щита оставленной немцами пушки. В руках у него был пистолет. Мне полегчало сразу. Подполз я к Котлову, спросил:
- Ты почему Алешкина не пускал? Командир полка из себя выходил.
- Отцепись! Не твоего ума дело. Ты гляди, что он выкомаривает, парнишка-то. Был бы взрослый, так сразу бы… А тут труднее. Вот придумал Гитлер! Малолетками да стариками прикрываться. Ах, мать его в дышло, детей бросает под огонь!
Граната ухнула неподалеку от нас.
- Вот бестолочь! - возмутился Котлов. - Меня дело ждет, а он все швыряет. А павшие лежат…
Котлов выставил белый флажок с изображением красного креста. Фаустник швырнул гранату еще ближе к нам.
- Экая бестолочь!
Я прицелился из автомата.
- Погоди, успеется!
- Мне надо в редакцию!
- Погоди, не воз же у него этих гранат.
- А может, и воз.
- Эй, кончай швырять! - протрубил Котлов. - Мы тебя не тронем. Шумни-ка на ихнем.
Я крикнул по-немецки то же самое, что и Котлов. Фаустник ответил следующей гранатой. Когда она разорвалась и рассеялся дым, из окопа донеслось:
- Русь, сдавайся! Хайль Гитлер!..
Котлов принахмурился и жестко сказал:
- Дай-ка мне автомат.
- Я и сам могу.
- Ты его убьешь.
Я пополз.
- Погоди! - закричал мне Котлов. - Это ведь парнишка, а не сам калиф.
- Вот еще! - отмахнулся я. - Ты шуми, шуми, отвлекай на себя.
Котлов начал кричать. Нет, он не кричал, он орал во все горло. Голос у него сел, и он уже не выговаривал слова, а как бы высвистывал их.
Но я уже подполз с обратной стороны. Да, мальчишка лет шестнадцати, не больше! И действительно, экая бестолочь! Глядя на кричавшего сиплым голосом Котлова, он немного подрастерялся и все раздумывал, бросить очередную гранату или нет. В это время я и сиганул на него, вырвал и отбросил в сторону гранату, которая шлепнулась неподалеку и… не разорвалась. Тут я его и схватил под мышки и поднапрягся, чтобы вытащить из окопа. Не получилось! Еще раз поднапрягся - и вытащил, совсем оробевшего и онемевшего от страха. И для порядка обыскал, нет ли при нем оружия.
- Экая бестолочь! - сказал подбежавший Котлов. - Ну, шельмец, тикай к своей мамке!
Пока мы разговаривали с фольксштурмовцем, бой поутих, откуда-то появился перед нами лейтенант Лютов с двумя автоматчиками, весь испачканный землею: видно, хорошо поползал, лицо закопченное, в дыму.
- Уговариваете фашистика?! - У Лютова ворохнулись бельма глаз. - А там два полка наших залегли. Мы напоролись на фашистский форт. Я лазал в разведку. Такое чудище, что зубы обломаешь. С трехэтажными амбразурами. - Он кивнул своим автоматчикам: - Отсчитайте сто шагов… к железной дороге!
Автоматчики начали отсчитывать.
- Вот тебе, фашистик, и будет там твой последний рубеж. Пусть поплачет и твоя муттер! Как плачет Алешкина мама.
- Не бесись, лейтенант! - вскрикнул Котлов. - Разуй глаза и погляди вон на равнинку.
По всей равнине, на которую показал Котлов, лежали в разных позах убитые фольксштурмовцы. Лютов побежал поглядеть и быстро вернулся.
- И впрямь, подростки и пожилые, - сказал он и потом, подойдя к парнишке, у которого уже текли слезы, спросил: - Фамилия?
- Зольсберг, - ответил сквозь плач фольксштурмовец.
- Дылда! В голове полова! - повысил голос Лютов. - Гитлер гонит вас на убой, а вы, как котята, еще мяукаете: "Мяу, Гитлер!" Черт с тобой, беги к своей муттер! И больше не попадайся! - Лютов закрыл лицо руками: - Ребята, какой ужас!.. Бросать таких сосунков в бой, чтобы продлить свое существование, оттянуть свой неизбежный крах!
Вдали, за залегшими и окопавшимися подразделениями нашей дивизии, где темной полосой виднелась размашистая роща, блеснуло множество огней, и тут же раздался грохот вражеских батарей. Несколько снарядов прошуршали над нашими головами и, крякнув неподалеку от КП майора Кутузова, вздыбили землю.
- Да топай ты к своей мамке! - закричал Лютов на Зольсберга, который, поморгав испуганными глазами, рванул в лесочек, тянувшийся вдоль железнодорожной насыпи…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПАДЕНИЕ "СТАЛЬНЫХ ВОРОТ"
1
С тех пор как русские армии подошли к границам Восточной Пруссии и со стороны Польши и со стороны Прибалтики, журналистка фрау Хилли поселилась на окраине "Зольдатштадта", в кирпичном небольшом доме, расположенном неподалеку от форта "Стальные ворота". Вскоре - наверное, через месяц - профессор Теодор сделал ее функционером местной национал-социалистской организации, и она после этого получила доступ в военный гарнизон.
Теперь она по утрам не залеживалась в постели, поднималась с восходом солнца и сразу подходила к зеркалу, глядела на свое отражение: точеная обнаженная фигурка казалась еще молодой, крепкой для тридцатипятилетней женщины; фрау Хилли еще может подцепить себе порядочного мужчину и "обязательно из военных"…
Потом Хилли наводила туалет, надевала униформу национал-социалистского функционера, быстро завтракала и вновь любовалась собою перед зеркалом: да, ей бы такого спутника жизни, как профессор Теодор - и близок к окружению фюрера, и крепок еще как мужчина. С этой мыслью она выходила из дома и направлялась на службу надсмотрщицы за русскими, поляками, бельгийцами, французами, насильно привезенными в форт "Стальные ворота" для постройки дополнительных укреплений, модернизации казематов форта. Она покрикивала и помахивала плеткой на изможденных тяжелым трудом полуголодных людей.
4 апреля 1945 года Хилли позволила себе понежиться в постели подольше. Солнце уже поднялось, глядело в окно. Кто-то вошел в переднюю комнату. Хилли подумала, что вошел он, Вилли, который уже однажды приходил, провел ночь, но из передней послышался голос профессора Теодора:
- Хилли, я приехал! Ты готова?
- Заходите, господин профессор.
- О нет, Хилли, времени в обрез, да и не в настроении я.
Хилли быстро оделась, приготовила кофе. Теодор открыл портфель, выложил на стол стопку свежих бутербродов, открыл банку зернистой икры. Хилли заметила:
- Опустошаете коммерсанта господина Адема? У меня есть бутылка коньяку, поставить?
- Нет-нет! Это задержит, а дела торопят.
Но она все же поставила и, выпив одна маленькую рюмочку, показала на дверь спальни:
- Постель еще теплая…
Он резко оборвал ее:
- Ты докладывай! Я не могу допустить, чтобы еще одно покушение было совершено на фюрера! И в такое время, когда враг вторгся… А ты мне…
Хилли взяла себя в руки.
- Да, есть такой в форте, бывший капитан Вилли Фрейлих. Он поступил в конце декабря прошлого года и сразу был назначен бригадиром по модернизации одного каземата. В его бригаде четыре иностранца: русский, поляк, бельгиец, француз. Все - специалисты по бетону и арматуре…
- Хорошо! - сказал Теодор и налил себе рюмку. - Тот Вилли Фрейлих, который мне нужен, осужден за трусость перед врагом в Керчи в конце мая тысяча девятьсот сорок второго года. Был разжалован и послан в Пруссию на тяжелые работы. Установи, не был ли он связан с преступным делом графа фон дер Шуленбурга, бывшего посла в Москве… Какие бы ни были форты, хоть как ваш - "Стальные ворота", - они развалятся, не выдержат напора врага… Надо побольше истреблять! - воскликнул Теодор. На его одутловатом лице появились желваки. - Вот в чем наша сила, фрау Хилли. Деньги ты не жалей! Получишь еще. Деньгами кормится война…
Хилли чуть покраснела при этих словах. "Я ж верой и правдой… - пронеслось в ее голове. - Мой фюрер, ты, наверное, слышишь… Но я уже грешница, беру. Однако я готова пожертвовать собою во имя твоих великих дел, мой фюрер".
- Я не отступница! - воскликнула она. - Я готова на все, профессор…
- Хилли, ты Мюнхен хорошо знаешь?
- Я там работала два года в редакции…
- Отлично! И то, что работала, и то, что в редакции. Я на всякий случай назначаю тебе там место встречи у собора Фрауэнкирхе.
- Когда?
Он низко опустил голову:
- Это может произойти… произойти через год… Нет, нет… Значит, так: в последнее воскресенье тысяча девятьсот сорок шестого года, Мюнхен, у Фрауэнкирхе…
- Я запомню, господин профессор.
- Это мое счастливое воскресенье. Но подробности потом!
Теодор, не посмотрев на Хилли, вышел и умчался в "Зольдатштадт". Она подумала: "Неужели потребуется ему моя помощь? О Теодор, я на все готова!"
Она еще оставалась на месте, когда разразился шквальный обстрел форта, и ей пришлось убраться в каземат…
* * *
Шел второй день штурма форта "Стальные ворота", сидевшего гигантским железобетонным пауком под рощей возле пригородного поселка Понарт, за которым начинались улицы "Зольдатштадта". Штурмовые полки нашей дивизии то бросали к обводному каналу, огражденному высокими кирпичными стенами, то они пятились назад, к скопищу бетонных сараев, отбитых еще позавчера у гитлеровцев, оборонявших подходы к форту.
Наступила ночь, вся разорванная полыхающими отовсюду пожарами. Я лежал под короткой тенью, падающей от бетонной стены сарая. Ко мне подполз лейтенант Иван Лютов. Его вызывал на НП командир полка майор Кутузов.
- Ну что нового? Или все по-старому? - спросил я. - Будем сидеть да глядеть на рощу, откуда фриц смолит…
- Майор Кутузов сказал мне, что в соседней дивизии разведчики напали на склад с пороховыми бочками. Подожди-ка, айн момент! - Он ящерицей шмыгнул за угол сарая и минут через десять возвратился. - Есть пороховые бочки! Вот в этом сарае… Ура, Миколка! Сейчас бате доложу свой план. Позвоню от комбата Ильина, чего время тратить на беготню…
- Ванечка, возьми меня с собой, - попросился я.
Но он отмахнулся:
- Потом, после боя, писака!
Я направился в роту лейтенанта Алешкина, залегшую у самой кирпичной стены обводного канала. Алешкин тоже шикнул на меня, но я не ушел, остался. Начинался рассвет, вновь заговорила наша артиллерия. И вдруг - уже начинало развидняться - неподалеку, метрах, наверное, в шестидесяти от КП Алешкина, что-то сильно ухнуло, взорвалось, над головами прошуршали битые кирпичи.
- Это он! - воскликнул Алешкин. - Это Лютов взорвал стенку, значит, скоро начнется штурм…
Меня так и потянуло к месту взрыва.
Я увидел Лютова на перемычке через канал, образованной взрывом пороховой бочки, подложенной под высокую кирпичную стенку. Он стоял с гранатой в руке, полускрытый смрадным густым дымом. Били наши пушкари, но Лютов, заметя меня, перекричал надсадный гул артиллерии:
- Миколка, ты не лезь, дело серьезное!..
Я все же полез.
Он чуть не сбросил меня с перемычки:
- Не лезь! Не твое дело! У меня особое задание.
Уж когда мы оказались на той стороне и потом залегли неподалеку от левого фаса форта, в еще дымящейся воронке от упавшей бомбы, Лютов примирительно сказал:
- Ну ладно, возвратный путь тебе отрезан, вон как плотно садят и наши, и немцы из своего форта. Мне приказано проникнуть в крепость и потом, оценив обстановку, дать сигнал на штурм этого фаса.
На фоне левого, многоярусного фаса форта мы с Лютовым - как две маленькие песчинки против горы Эльбрус. Гора эта пыхала изо всех амбразур артиллерийским и пулеметным огнем.
- Ну зачем тебе-то лезть, редактор?..
- Чтобы увидеть и почувствовать.
- Вот газетчики! Аж жалко вас…
- Смотри, - показал я на самую нижнюю амбразуру с широко открытой пастью, - это угодил сюда наш снаряд. Так в эту дыру можно пролезть в каземат.
- Фу! Чего ж не пролезть, коль нужно, - подхватил Лютов. - Значит, так, я первый, ты за мной! Пехота-матушка рота, не зевать! Ушки на макушке!
Мы находились уже под стволом орудия, когда он дрогнул, раздался выстрел и снаряд полетел, оставляя за собой след вихря. Лютов тут же впился взглядом в наручные часы. Прошла минута, а он все не отрывался от часов. Потом еще прошло четыре минуты - выстрел повторился.
- О, через каждые пять минут! - определил Лютов и, немного погодя, кивнул мне: - Миколка, а я женился все же правильно, к победе Варенька родит. Мне все равно, сына или дочь, лишь бы к концу войны. - Он тихо похлопал ладонью по стволу: - Стреляй же, фриц! Или ты там окочурился?! - И опять ко мне: - Пойдешь крестным отцом?! Вместе будем растить…
В это время наш снаряд долбанул по верхней амбразуре и осколки, срикошетировав, тяжко шлепнулись в землю неподалеку от нас.
- А если наши пониже возьмут? - занервничал я.
Лютов опять похлопал по стволу:
- Эй, гитлеряка! Уж пять минут прошло… Чего затягиваешь?.. Видно, он не знает, что такое ожидание рождения родного дитя, - вздохнул Лютов и начал тихонько разгибаться, чтобы взглянуть в пролом. - Миколка, прыгай за мной!..
Я забрался и сиганул вовнутрь каземата… На широкой платформе-станине вниз лицом лежал немец.
- Где остальные? - потребовал Лютов от приподнявшего голову бородатого фрица. - О, да ты весь в цепях! Кто же тебя так заковал?..
- Гитлер, - отозвался немец и добавил: - И его гадюк-ищеек…
- Ты сам… похоже, гитлеровский змей! - проскрипел Лютов зубами. - Сколько в твоем фасе стволов?
- Вызволите из цепей, я отвечу на ваш вопрос, - ответил немец и начал ощупывать раненое плечо.
Лютов показал на чугунную крышку люка:
- Что там?
- Это есть шахта в погреб пороховой. Вызволите! - взмолился немец. - Я, - ткнул он себя в грудь, - сойду в погреб и на воздух подниму весь фас…
- О, чего захотел! - скривил рот Лютов. - Ты же, гитлеряка, скроешься! И потом тебя вновь заставят стрелять.
- Нет! Нет!
- Помолчи! - Лютов быстренько обошел, обшарил весь каземат, показал на дверь: - Куда ведет?
Немец ответил:
- О, там гроссказемат, а потом казарма. Офицеры живут. Казарма! Казарма! Понял?
- Миколка, чем же мы распилим ему цепи? - Лютов посмотрел на меня.
- Нечем. Меня приговорили к мучительной смерти. Капут, капут.
Лютов осмотрел цепи, спросил:
- Как тебя зовут?
- Вилли Фрейлих. Освободите от мучения…
- Вот оказия! Такого я не ожидал. И цепи нельзя разорвать.
- Нельзя, нельзя, - подхватил Фрейлих. - Но нельзя и мучиться мне долго. - Он вдруг показал на люк: - Иди туда. Десять ступенька вниз, и десять шагов вправо, и тут коридор, решетка. Там пороховой склад. Одна граната, и фас поднимется в воздух…
Лютов открыл люк, юркнул в шахту. Немец кивнул ему вслед:
- Смелый… С одним таким я строил форт. Русский, он из Керчи. А дочь его зовут Варей…
- А он Григорий? Тишкин? - закричал я.
Фрейлих не успел мне ответить - из люка показался Лютов. Он был бледен, но глаза его светились. Подойдя к Фрейлиху, Лютов тихо сказал:
- Комрад, умрем вместе?
- Иван Иванович! Ванечка! - понял я намерения Лютова. - Ты этого не сделаешь. Пожалей жену Варю…
Лютов приказал:
- Ты перебежишь через ров по перемычке, через десять минут выстрелишь из ракетницы в сторону левого фаса! Прыгай!
Я стоял, не сходил с места.
Фрейлих схватил меня под мышки и, звеня цепями, выбросил через проем наружу…